Предисловие

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 11 12 13 14 15 16 17 18 ... 38

старость не снимает остроты глобальной демографической ситуации. Рано или

поздно и нам придется решать подобные проблемы.

... Иногда на "глобальном" обсуждении бывают забавные столкновения.

Помнится, на одном из саммитов я заглянул через плечо Клинтона и увидел, что

он собирается "отвечать у доски" на ту же тему, что и я: компьютерный сбой

2000 года! Поскольку мы выступаем по кругу, я говорил как раз перед

Клинтоном. Что делать? Когда я начал говорить, Клинтон слегка растерялся. Я

решил не отделываться пятиминутным выступлением - а подготовился по этой

теме я серьезно - и устроил настоящую дискуссию, чтобы Биллу легко было в

нее включиться. По-моему, он не обиделся.

Но и для меня случались настоящие сюрпризы: например, спонтанно

возникшая дискуссия о дорожной полиции. Я и не знал, что "гаишники", как их

у нас называют, с их въедливостью и порой несправедливыми штрафами, явление

международное, а не только отечественное! Тут уж захотелось высказаться

почти всем, включая Билла Клинтона, он тоже вспомнил, что где-то на подъезде

к мексиканской границе встречаются такие типы.

С самого начала моя позиция на саммитах была такой: "восьмерка" не

делает никаких специальных заявлений по России! Если вы считаете, что на

каких-то специальных "круглых столах" нам пока сидеть рано - пожалуйста, это

ваше право. Но выделять Россию из других участников путем принятия отдельных

решений - нет! Это неверная позиция. В частности, такая ситуация возникла на

саммите в Кельне в 99-м году, когда было решено отдельно оговорить позицию

"восьмерки" по финансовому кризису в России. Благодаря моему давлению было

принято общее заявление по итогам глобального кризиса, безопасности

национальных финансовых систем, и в нем было несколько позиций, касающихся

России. Возможно, кому-то такая моя настойчивость покажется излишней, но я

считаю, что ставить Россию в положение страны, которой оказывают помощь,

пытаются за нее решить ее проблемы, ни в коем случае нельзя.

Отдельно хочу сказать о позиции Японии по поводу вступления России в

"восьмерку". Когда в 97-м году встал вопрос о расширении НАТО и нам пришлось

принимать с западными странами согласованные решения по этому поводу

(напомню, что условия нашего диалога с НАТО были оговорены в специальном

документе, принятом в Париже), Япония вдруг жестко стала возражать против

полного вступления России в "восьмерку". Она объясняла свою позицию разницей

экономических потенциалов, финансовых систем, однако мне было очевидно, что

такой нажим идет из-за политической составляющей наших отношений - вопроса о

Южных Курилах.

Японии показалось, что мы "продаем" нашу позицию по НАТО за вступление

в "восьмерку". И она захотела извлечь свои политические выгоды.

Однако вхождение в "восьмерку" - одна проблема, политические соглашения

- совсем другая. Ни о какой торговле здесь нет и речи.

В принципе, возможность спокойно пообщаться в перерыве с Клинтоном,

Шираком, Шредером, Блэром, Проди, Хасимото, Кретьеном и без всякого

напряжения, без протокола обсудить с ними совместные предложения и планы -

это и есть огромное преимущество работы на саммите. Здесь возможно все.

Возможны встречи в любой комбинации - вдвоем, втроем, вчетвером, то, что

немыслимо себе представить в рамках государственных визитов.

Выходим на лужайку. Солнце светит, лето. Ко мне подходит Ширак,

происходит мимолетное двухминутное общение, когда завязываются ростки

будущих глобальных договоренностей. Потом это отзывается работой экспертов,

подписанием важнейших международных документов. А родились они здесь, в

течение двух минут.

А вот еще картинка с денверского саммита.

Культурная программа: концерт Чака Берри в огромном ангаре. Полный зал

народа. Всем лидерам накануне подарили ковбойские костюмы. На концерт Билл

Клинтон пришел именно в таком наряде: в сапогах, ковбойской шляпе. Зал тепло

приветствовал всех лидеров. Почти 70-летняя звезда рок-н-ролла вызывала у

всех участников концерта самые искренние, теплые, ностальгические эмоции. А

я далек от этой музыкальной культуры. В свое время пел русские песни,

романсы, песни Фрадкина, Дунаевского, Пахмутовой. Простите, говорю, друзья,

у нас в Москве глубокая ночь. Пойду спать. На этот вечер "восьмерка"

превратится в "семерку".

Говорят, некоторые лидеры на концерте все-таки тоже задремали. От жары,

конечно, не от музыки. А вот Билл был в восторге.

Вообще полная демократичность на саммите - наиболее ценная для меня

черта. Я считаю, что будущее именно за такими встречами. Обращение на ты,

дружеское расположение здесь - не формальность, а фундаментальная черта.

Черта будущего века.

Обеденный перерыв. На ура проходят самые непритязательные шутки. Стол

шерп в 5-6 метрах от нашего стола. Коль подходит к шерпам, у него

своеобразный немецкий юмор, все уже догадываются, что он сейчас что-то

скажет.

"Вы что, - разражается Гельмут грозной тирадой, - сюда обедать

приехали? Это мы будем есть, а вы должны работать и работать!"

Общий хохот разряжает обстановку, но некоторые шерпы все же бледнеют.

На одном из последних саммитов "восьмерки" я огляделся и вдруг понял: а

я ведь здесь самый старший по возрасту и по политическому опыту!

Я помню всегда благородного, утонченного Франсуа Миттерана. Именно с

ним мы начинали диалог России и Франции. До сих пор не могу забыть тот

подчеркнуто торжественный прием, который он мне устроил во время визита в

Париж в Елисейском дворце. Это было осознанное восстановление прерванной

исторической традиции - великой дружбы двух наших народов. Миттерана

по-человечески мне было жаль: столько лет отдавший служению своей Франции,

он не успел пожить для себя, последние его годы были омрачены тяжелой,

мучительной болезнью.

И вот после него пришел Жак Ширак. Совсем другой человек, другая

личность - открытый, раскованный, заряженный эмоциями.

Многое было связано для меня и с Джоном Мейджором, премьер-министром

Великобритании, замечательным дипломатом, который морально поддерживал меня

и во время путча 91-го года, и во время событий 93-го. Вроде бы по-английски

сухой, но внутри - теплый, дружелюбный человек... Ему на смену пришел Блэр,

дитя 70-х, - живой, эмоциональный, очень непосредственный политик.

Легко ли мне будет ужиться здесь, внутри "восьмерки", с этой новой

генерацией политиков? Они ведь не просто моложе. Они мир видят по-другому.

По-другому видят они и меня.

Особенно волновал этот вопрос в связи с уходом из "восьмерки" моего

друга, с которым мы много раз встречались, Гельмута Коля. Нам с Колем всегда

было психологически легко понять друг друга - мы были похожи по реакциям, по

манере общаться. Мы видели мир с одной поколенческой колокольни. Кроме того,

нам хотелось скорее растопить лед, накопившийся в послевоенную эпоху между

СССР и ФРГ. Добавить теплоты в наши отношения. Нам казалось, что после

падения Берлинской

стены это чрезвычайно важно.

Шредер, политик новой либеральной волны, с социал-демократическими

убеждениями, будет стремиться к новому стандарту в отношениях с Россией -

более сухому, рациональному. Я это понимал с самого начала.

И тем не менее для меня в этом процессе узнавания новых европейских

лидеров был не только трудный психологический барьер, но и позитивный смысл.

Мне будет легче, чем кому-то другому, обеспечить преемственность отношения к

России.

Тем более что в "восьмерке" я и самый старый, и самый опытный. Так уж

получилось.

В "восьмерке" нет старших. Нет ранжира. Но старший по возрасту, по

опыту, Гельмут Коль всегда был нашим неформальным лидером. В его отсутствие

старшинство естественным путем перешло ко мне.

Когда-то очень давно он пошутил: "Не бойся, Борис, если проиграешь

выборы, я тебя устрою работать в Германии, я знаю, что у тебя диплом

строителя".

... И вот прошло время. Мы с Гельмутом построили все, что смогли, в

своей жизни. И мне очень хочется, чтобы наша общая постройка - отношения

наших стран - никогда не развалилась, стояла прочно, веками.

Надеюсь, что мой диплом действительно в этом помог.

РАБОТА С ДОКУМЕНТАМИ

Я вхожу в свой кабинет. Несколько шагов - и я за столом.

Этот стол я знаю как свои пять пальцев, как выученное еще в школе

стихотворение.

На столе лежат папки. Красные, белые, зеленые. Они лежат в определенном

порядке, который установлен долгой практикой. Если сдвинуть их или поменять

местами - во мне что-то произойдет, я знаю это точно. Как минимум я испытаю

безотчетное раздражение или тревогу.

Слева от стола - президентский пульт связи. С этого пульта я могу

связаться с любым руководителем, да что там, с любым человеком в стране.

... Самые важные - красные папки. Это документы, которые нужно срочно

прочесть.

Или подписать.

Тонкая стопка моих сегодняшних решений. Немедленных. Безотлагательных.

Она лежит по центру, чуть справа от меня. Прежде всего в ней - указы.

Письма в официальные органы (например, в Думу или Совет Федерации). Вышел

указ из папки - и состоялась отставка или

назначение. Не вышел - решение не принято. Этих указов ждут порой

несколько человек. Порой - вся страна. Так или иначе, содержимое этих

красных папок уже завтра окажется в программе новостей. Возможно,

национальных, а возможно, и мировых. Но моя работа - это не только отставки

и назначения. Не только публичные выступления и визиты. В этой главе я хочу

рассказать, из чего складывается незаметная, будничная сторона этой работы.

К содержанию красных папок я еще вернусь. Но одно я знаю точно: то, что

лежит в них сегодня, завтра становится итогом, вехой, главным событием. Если

в папке оказалось невнятное, непродуманное решение, значит, что-то не так во

всей системе. В механизме принятия решения. Что-то не так во мне.

Справа от красных - белые папки.

В них вся жизнь государства. Государства, как определенной, если

хотите, машины, со своим режимом управления, со своим двигателем и ходовой

частью.

По этим белым папкам можно понять, как работает эта машина. Не стучит

ли двигатель. Не отваливаются ли колеса.

В них - документы различных ведомств, министерств, ждущие согласования.

Это не мои решения, не мои приказы, не моя прямая ответственность. Но за

каждой строкой - сложнейшие взаимосвязи государственного управления.

Секретный доклад или просьба руководителя правительства, отчеты Министерства

обороны или ФСБ, финансирование государственных программ - тут может быть

многое, что остается за кадром политических новостей. Но именно из

документов этих белых папок, порой тихо проходящих мимо общественного

внимания, и состоит реальная жизнь огромного государства.

На каждом таком документе - моя виза, мое поручение.

Зеленые папки. Как правило, это законы. Законы, регулирующие жизнь

граждан. Подпись президента под законом - и он становится нормой для всех.

На долгие годы вперед. Возможно, на десятилетия. Дать им жизнь или наложить

вето?

И принимая решения по документам из зеленых папок, я призываю на помощь

весь свой человеческий опыт, свое понимание нашего времени. Порой это бывает

гораздо труднее, чем принять какое-то политическое или кадровое решение.

Вот судьба лишь одной зеленой папки.

22 июля 97-го года я подписал обращение к гражданам России в связи с

отклонением Федерального закона "О свободе совести и религиозных

объединениях".

"Это было тяжелое решение, - написал я в своем обращении. - Закон

поддержали 370 депутатов Государственной Думы, Русская православная церковь

и десять других религиозных организаций России".

... История этого закона такова. После падения СССР в новую Россию

потоком хлынули миссионеры из самых разных стран мира. Среди них были

мудрые, достойные люди, но были и коммерсанты от религии, были и те, кто не

останавливался ни перед чем, лишь бы завладеть юными, неокрепшими душами.

Религиозные секты заполонили залы пустующих кинотеатров и дворцов культуры.

Псевдомиссионеры вербовали восторженных поклонников среди студентов и

старших школьников, порой

тоталитарные секты становились причиной многих человеческих трагедий:

люди бросали свои семьи, работу, учебу, дети уходили от родителей "в бега",

начинали бродяжничать. Это был колоссальный ущерб для их духовного развития,

для их психики. Я знал о подобных случаях. Знал, что православная церковь

апеллирует к правительству, указывая на такие полукриминальные или просто

криминальные эпизоды, и ставит вопрос о серьезном ограничении

конституционных положений о свободе совести.

Закон, принятый Думой, вводил жесткие ограничения на пути возникновения

новых религиозных объединений. Ограничения такие, что, по сути,

устанавливался запрет на появление в России новых конфессий.

После принятия закона в обществе разгорелась ожесточенная дискуссия.

Интеллигенция, правые партии, либералы требовали от президента отклонения

закона как противоречащего основополагающей

норме цивилизованного права - свободе совести. Папа римский, президент

Клинтон, лидеры мировых конфессий, парламентарии практически всех стран, в

конце концов, мои помощники считали, что я обязан наложить вето на принятый

Думой закон.

А с другой стороны, вот что писал мне патриарх Всея Руси Алексий

Второй: "Закон совершенно справедливо различает религиозные объединения по

степени их присутствия в России, по численности их последователей и по

времени их образования. Он создает серьезные предпосылки для ограждения

личности и общества от разрушительной псевдорелигиозной и

псевдомиссионерской деятельности, наносящей очевидный вред духовному и

физическому здоровью человека, национальной самобытности нашего народа,

стабильности и гражданскому миру в России".

Такова была позиция нашей церкви.

... Тончайший, сложнейший вопрос о духовной свободе человека. Да,

использовать эту свободу во вред - действительно легко. Многие десятилетия

наши люди насильственно были лишены религии, и вот теперь тысячи, десятки

тысяч новообращенных, плохо понимая традиции своей страны, отличия одной

конфессии от другой, рванулись в заоблачную высь личного спасения. Русская

православная церковь говорит: нечестно использовать их наивность, их

безграмотность в религиозных вопросах, как делают это сейчас заезжие

проповедники. Надо поставить хоть какой-то заслон этой безудержной

эксплуатации нашего российского легковерия.

Права ли наша церковь? Да, права.

Но ведь Российская Конституция - не формальный документ. В ее статьях

отражена вся глубина взаимоотношений человека и общества.

Имеет ли право государство вмешиваться и диктовать, во что верить, во

что не верить? Нет, не имеет. В кого мы превращаем таким образом наших

граждан? В послушных овец?

Право меньшинства должно быть четко закреплено в Конституции. Право

быть несогласным, право находиться в оппозиции, право выражать свое мнение.

В том числе и право быть не такими, как все.

Пусть в нашей стране всего лишь несколько тысяч католиков. Но если

новый закон создает реальные препятствия для их духовной жизни - такой закон

я подписывать не могу. Я прекрасно помнил, как в советское время жестоко

преследовались сектанты, как легко было ходящему не в обычную церковь, а в

молельный дом стать объектом преследования КГБ. Неужели мы и сейчас будем

продолжать эту практику? Нет и еще раз нет.

Что делать мне? Подпишу закон - от нас отвернется весь цивилизованный

мир, мы опять окажемся в политической изоляции. Отклоню - сильнейший удар по

Русской православной церкви, по традиционным, небогатым российским

конфессиям. Западные религиозные объединения, за которыми стоят миллиарды

долларов и которые немедленно, на законных основаниях, рванутся в страну, их

просто уничтожат.

Решение я нашел там, где оно обычно и находится, - посередине. Да, я

отклоню закон. Но вместе с отклонением я внесу в него поправки. В поправках

будет отражена суть предложений русской церкви и других традиционных

конфессий - псевдорелигии и псевдомиссионеры не смогут растлевать неокрепшие

души людей.

Я отклонил закон в том виде, в каком он был принят Федеральным

Собранием. Направил в Совет Федерации и Государственную Думу свои

предложения по совершенствованию закона. И ислам, и буддизм, и иудаизм, и

другие традиционные для нашей страны религии, и представительства самых

разных мировых церквей должны иметь в законе четкую опору, государственные

гарантии.

Вскоре закон был принят с президентскими поправками.

Так завершилась эта эпопея летом 1997 года.

Зеленая папка с прошениями о помиловании - самая трудная для меня. Как

решать вопрос о жизни и смерти? Как одним росчерком пера определить участь

человека, о которой, по большому счету, знает только Бог?

...Комиссия по помилованию при Президенте России под руководством

известного писателя Анатолия Приставкина заседала раз в неделю. По каждому

случаю эксперты - юристы, психологи - выносили свой вердикт. После этого

заключение комиссии попадало мне на стол.

Это были страшные, леденящие душу документы. Порой именно в их сухости,

в спокойном перечислении был весь ужас.

Гражданин Б., 1971 года рождения, имеет мать, ранее не судим...

Приговорен к смертной казни за убийство из автомата начальника караула

лейтенанта П. и причинение тяжких телесных повреждений рядовому Д.

Я помнил этот эпизод. Эту историю. Солдат, расстрелявший своего

начальника. Совсем молодой парень. Да, виновен, лишил жизни человека,

молодого офицера, к тому же наверняка отца, главу семьи. Но кто знает, что

там произошло, в его психике? Не выдержал испытаний? Сорвался? Какой надлом

произошел в этой неокрепшей душе? Я согласен с аргументами комиссии -

помиловать. Тем более что амнистии по таким статьям у нас не бывает, а ему

теперь предстоит отбыть наказание сроком пятнадцать лет.

Гражданин М., 1973 года рождения, холост, ранее не судим, приговорен к

смертной казни за изнасилование и убийство девушки, а также за изнасилование

трех малолетних.

Я очень долго колебался. Казалось, что оставлять жизнь такому зверю -

нельзя. И все же внял доводам комиссии. Смертная казнь была заменена

двадцатью пятью годами лишения свободы. И после этого было установлено, что

убийство и изнасилование девушки было совершено не им. Это выяснилось в ходе

расследования другого уголовного дела, когда поступило заявление о явке с

повинной от гражданина К. По другим преступлениям наказание М. было

определено - 15 лет лишения свободы.

Правосудие не может быть ограниченным. Выборочным. Да, за изнасилование

детей, я считаю, надо карать жестоко. Однако несколько лет назад под

давлением Совета Европы мы ввели мораторий на смертную казнь. Очень многие

были по-человечески против этой меры. Потому что не могут такие чудовищные

преступления оставаться безнаказанными. Следователи и суды, прокуроры и

общественное мнение по понятным причинам абсолютно безжалостны к маньякам,

преступникам с подобными отклонениями в психике, ведь их деяния - жуткие,

леденящие кровь. Но вспомним историю самого жестокого маньяка - Чикатило.

Сколько безвинных подозреваемых было осуждено, прежде чем поймали

ростовского "потрошителя".

Опираться только на мнения специалистов, на заключения экспертов - тоже

Blog

Предисловие

Содержание