Geum.ru

Предисловие

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   19   20   21   22   23   24   25   26   ...   38

Долго судили-рядили, подготовили очень мягкое, почти нежное постановление "О

недопустимости действий и высказываний, осложняющих межнациональные

отношения в РФ". Но и его не приняли. Логика красного большинства была

такая: если экономическая политика Ельцина ведет к "геноциду русского

народа", то призывать к еврейским погромам... можно! Душа, мол, болит у

генерала! Что ж его за это осуждать теперь?

Было стыдно. Противно. Да, конечно, антисемитизм существовал и при

советской власти, причем откровенный, на государственном уровне, под соусом

"борьбы с сионизмом и империализмом", но такого открытого хамства, да еще с

высокой трибуны, никто себе не позволял.

Антисемитизм - как и любая форма расизма - страшное зло. Но в то, что

он имеет в нашем обществе, в нашем народе какие-то глубокие корни, я

категорически не верю. Будет спокойнее, стабильнее, богаче жизнь - и об этой

проблеме постепенно все забудут.

На следующий день я выступил с официальным заявлением: "Любые попытки

оскорбить национальные чувства, ограничить права граждан по национальному

признаку будут пресечены в соответствии с Конституцией и законами Российской

Федерации".

Но наша грозная Генеральная прокуратура почему-то сразу растерялась. По

просьбе Министерства юстиции она все-таки начала проверку антисемитских

высказываний на предмет их соответствия конституционным нормам. Но...

Неудобно как-то было допрашивать уважаемого человека, депутата. Генеральная

прокуратура во главе со Скуратовым не нашла в макашовских высказываниях

криминала, и дело закрыли.

Депутат-коммунист Виктор Илюхин заявил, что в окружении президента

слишком много "лиц еврейской национальности", и предложил подготовить по

этому поводу... постановление Госдумы. В России появился целый регион -

Краснодарский край, - где ругать "жидов" и "сионистов" стало просто модно, и

занимались этим все подряд - от представителей правых партий до ярых

коммунистов, от руководителей местных администраций до губернатора, широкую

дорогу всем этим высказываниям давало и краснодарское телевидение. Секретарь

Московского горкома КПРФ Куваев сказал: пусть Макашов сказал слова

неправильные, "но мы с ним солидарны". Геннадий Зюганов стоял на митингах

плечом к плечу с Макашовым. А тот как заведенный на всех своих встречах, во

всех поездках по стране повторял и повторял: "Еврейский заговор... еврейский

заговор... "

И все никак не мог остановиться. Уже в конце февраля в Новочеркасске,

выступая перед казаками, генерал заявил: "Все, что делается во благо народа,

все законно. Народ всегда прав. Мы будем антисемитами и должны победить".

Общественное мнение отреагировало очень резко. Гайдар назвал Макашова

"зоологическим антисемитом" и сказал, что поскольку компартия с ним

солидарна, она автоматически может считаться нацистской партией. "Сегодня мы

имеем право... вновь ставить вопрос о запрете компартии".

Все газеты были полны статей про Макашова, карикатур на Макашова. Он

стал просто нарицательной фигурой. Болезненный характер его "мировоззрения"

настолько был очевиден, что многие стали высказываться в таком духе: хватит

о нем писать! Оставьте в покое этого... генерала в отставке.

Но двойственность ситуации была в том, что официальной реакции властей,

кроме моего заявления, практически на тот момент не существовало.

Министерство юстиции не нашло правовой базы для запрета КПРФ как партии, чьи

действия противоречат Конституции. Дело Макашова замяли в прокуратуре.

Примаков передоверил выразить официальную точку зрения правительства

скромному Министерству по делам национальностей. Сам же высказался против

запрета компартии: "Я отношусь к этому резко отрицательно".

Той же осенью, 20 ноября, в Петербурге произошла трагедия - убийство

Галины Васильевны Старовойтовой. Это известие болью отозвалось в сердце:

Галина Васильевна долгие годы была на политической сцене для меня эталоном

порядочности, гуманизма, верности нашим общим идеалам. Старовойтова никому

не могла помешать, она была настоящим идеалистом в политике. Но тогда кто ее

убил? Фанатики? Разгул коммунистической истерии конца 98-го - начала 99-го

был таков, что участие в убийстве каких-нибудь левых экстремистов было

вполне возможно. Это создавало ощущение общей тревоги. Неуверенности. У

кого-то даже страха.

Я все время следил и сейчас, спустя много месяцев, продолжаю следить за

ходом расследования. У меня на столе лежит справка МВД, датированная 4 июля

2000 года. Сейчас расследуются три главные версии. Судить, какая из них

приведет к преступникам, конечно, не берусь. Надеюсь, виновные будут пойманы

и наказаны.

События разворачивались стремительно. Было очевидно, что коммунисты

намеренно идут на обострение.

Хотите распустить компартию? Пожалуйста! Тогда и посмотрим, чья

возьмет, - вот что отчетливо просматривалось в их заявлениях конца осени.

И они не шутили.

Призывы расправиться с окружением Ельцина звучали все более и более

отчетливо. Середина декабря. Заседание думской комиссии по импичменту. На

повестке дня пятый пункт: "Геноцид русского народа". Снова звучат слова о

"еврейском заговоре", о предательстве интересов России, о влиянии западных

спецслужб на Ельцина. Докладчик - депутат Виктор Илюхин.

Генпрокуратура отказывается давать правовую оценку высказываниям

Илюхина.

В последних числах ноября ко мне приехал Валентин Юмашев и спросил, как

я отношусь к такой идее: "Я ухожу в отставку, Борис Николаевич, а вместо

меня приходит Бордюжа, оставаясь при этом

секретарем Совета безопасности".

Логика у этого решения, разумеется, была. Да, утверждение Примакова

было тактическим выигрышем, давало возможность для маневра, но все-таки

политически в глазах общества являлось крупным проигрышем президента.

Обстановка октября-ноября ясно показывала, что оппозиция готова к

дальнейшему наступлению, вплоть до ограничения моих конституционных

полномочий, и губернаторы могут при определенном раскладе ее в этом

поддержать. В этой ситуации президентская власть нуждалась в силовой

составляющей, хотя бы на уровне внешней демонстрации. Легко стучать кулаком

по думской трибуне, в очередной раз "отправляя в отставку" ненавистного

Ельцина, выводить на площади колонны демонстрантов под красными флагами,

когда он лежит в больнице. Труднее это сделать, когда рядом с президентом

возникает фигура генерал-полковника, который одновременно совмещает две

важнейшие государственные должности - и главы администрации, и секретаря

Совета безопасности.

Во времена Чубайса и Юмашева Администрация Президента была чисто

интеллектуальной командой, находилась в политической тени (кстати, до сих

пор эта позиция мне представляется наиболее правильной). Но сейчас, в момент

обострения, такая рокировка ей явно пойдет на пользу.

Однако я взял недельный тайм-аут. Чем-то эта идея мне все же не

нравилась...

И вскоре я понял чем. Были сомнения в самом Бордюже. Молодой генерал

совсем еще недавно стал начальником пограничной службы - вместо Андрея

Николаева. Затем был приглашен руководить Советом безопасности, только начал

обживаться в новой должности. И вот, проработав в Кремле всего три месяца,

вновь совершает грандиозный карьерный скачок.

Юмашев горячо убеждал меня: администрации просто необходимо "поменять

картинку", Бордюжа - по-настоящему интеллигентный военный, по мировоззрению

гораздо ближе к молодому поколению политиков, чем к генералитету, он заранее

согласен с тем, что на первых порах будет советоваться с ним, Валентином,

ну... а там посмотрим.

"Я никуда не ухожу, Борис Николаевич, фактически буду постоянно рядом с

вами и с Бордюжей", - говорил он.

Все эти кулуарные схемы взаимодействия старого и нового глав

администрации не очень-то убеждали. Но я согласился - отнюдь не под влиянием

аргументов Юмашева, а совсем по другой причине.

Уже тогда я почувствовал, как растет в обществе потребность в каком-то

новом качестве государства, в некоем стальном стержне, который укрепит всю

политическую конструкцию власти. Потребность в интеллигентном,

демократичном, по-новому думающем, но и по-военному твердом человеке. Через

год такой человек действительно появился - я, конечно, говорю о Путине.

Но это - через год. А пока... я с огромным сожалением согласился на

отставку Юмашева.

Валентин не обманул. Все время после своей отставки он был рядом,

по-прежнему помогал... Вот и сейчас, после моего ухода, мы продолжаем

дружить и работать вместе - теперь уже над этой книгой...

5 декабря Валентин Юмашев привез в Горки-9 несколько указов: о своей

отставке, о совмещении постов секретаря Совета безопасности и главы

администрации, об увольнении нескольких своих замов.

7 декабря я на три часа приехал в Кремль подписать эти указы. Так на

посту главы администрации появился бывший начальник Федеральной пограничной

службы, секретарь Совета безопасности, кадровый военный, молодой

сорокалетний генерал Николай Николаевич Бордюжа.

... Уже примерно через месяц я вызвал Юмашева и сказал: "Валентин, а вы

уверены, что нет ошибки? Что-то я не чувствую Бордюжу".

Юмашев удивился. Внешне все шло гладко. Бордюжа старался изо всех сил,

пытался стать командным человеком. Но я с самого начала видел - с ним что-то

не то.

Позднее мне стало ясно, что же происходит с Бордюжей. Офицер, сделавший

прекрасную карьеру в строгой военной системе, он плохо понимал устройство

современной политической жизни, не улавливал ее тонких нюансов, не замечал

подводных течений. Вся работа главы администрации была, с его точки зрения,

нелогичной, нерегламентированной, странной. И он... растерялся.

У Бордюжи началось нечто подобное раздвоению личности, его душило

внутреннее напряжение. Именно эту скованность, пожалуй, я в нем и заметил.

Так бывает в жизни. Знаю по опыту. Крепкий, волевой человек, даже

обладающий прекрасным здоровьем, попадая "не в свою тарелку", испытывая

постоянный стресс, начинает просто болеть. В конце недолгого пребывания на

посту главы администрации у молодого генерала-пограничника появились

проблемы с сердцем.

Единственным, с кем Бордюже было комфортно, оказался Евгений Максимович

Примаков. Его способ мыслить, его манеру окружать себя обстановкой

сверхсекретности Николай Николаевич принял безоговорочно. И когда наши

отношения с премьером осложнились, он все-таки не выдержал.

Вся новая политическая система постсоветской России выстраивалась долго

и трудно. Мы набивали шишки, ломали копья. И что самое тяжелое, порой за

правильность этой конструкции обществу приходилось платить очень высокую

цену, как это было в 1993 году.

Тут можно вспомнить не только октябрь 1993-го. Можно вспомнить и лидера

Верховного Совета Хасбулатова, который активно расшатывал Конституцию. Можно

вспомнить референдум о приоритете президентской или парламентской формы

правления. Можно вспомнить неоднократные голосования в Думе по моей

отставке, правительственные кризисы.

После выборов 1996 года мне стало окончательно ясно: роль администрации

нужно менять. Если после 91-го года я рассматривал ее в основном в качестве

управленческого аппарата, как некую контролирующую инстанцию, то после

1996-го она стала играть роль интеллектуального штаба. Работа аналитической

группы продолжалась, только теперь она формировала не предвыборные идеи, а

концепции развития страны.

Две эти тенденции, конечно, боролись в кремлевских коридорах и раньше,

до 96-го года. Юрий Петров, бывший секретарь Свердловского обкома КПСС, был

приглашен мной на работу в Кремль именно как опытный аппаратчик, который

должен держать под контролем целую армию госчиновников.

Затем в Кремль пришел Сергей Филатов. В общественном мнении - весомый,

влиятельный человек, убежденный демократ, интеллигент. Но увы, Филатов по

складу своего характера не был ни сильным политиком, ни сильным аналитиком.

Он превратил администрацию в своеобразный научно-исследовательский институт

по проблемам демократии в России. Писались горы справок, докладов,

концепций. Но к реальной жизни они отношения почти никогда не имели...

Главную роль в разработке политической стратегии играла группа

помощников президента, которую возглавлял мой первый помощник Виктор Илюшин.

Именно он выполнял, по сути, задачи главы администрации, он создал

работоспособный интеллектуальный штаб в Кремле, достаточно вспомнить, что

именно тогда появились в этих кабинетах Сатаров, Батурин, Краснов, Лившиц и

другие светлые головы.

...А тем временем с каждым месяцем и годом усиливалась политическая

роль Федеральной службы охраны и конкретно моего главного охранника -

Александра Коржакова. Коржаков жестко конфликтовал со всеми, кто не

поддавался его влиянию, кто, по его мнению, был "чужим". Вмешивался в работу

моего секретариата, проводил порой, минуя всю четкую процедуру, свои

документы, конфликтовал и с Филатовым, и с Илюшиным, пытался влиять через

Олега Сосковца на экономическую политику страны. Я уже писал о Коржакове в

другой главе, но тут еще раз хочу сказать, что беру на себя всю

ответственность за его небывалый взлет и закономерное падение, то была моя

ошибка, за которую потом пришлось мне же и расплачиваться.

Приглашенный работать главой администрации в 1995-м губернатор из

Краснодара Николай Егоров должен был заниматься в основном проблемами

установления мира в Чечне. Но эту задачу взял на себя в итоге совсем другой

человек - генерал Лебедь.

После выборов 1996-го стало очевидно, что время Коржакова и его людей

прошло. И что в Кремле не должно больше быть ни двух, ни трех "неформальных

лидеров", а говоря сухим языком политики, двух или трех центров власти.

С приходом Анатолия Чубайса работа кремлевской администрации приобрела

совсем иной характер. С одной стороны, это была четкая, жесткая вертикаль

управления, с железной дисциплиной внутри коллектива. С другой стороны, это

была молодая, мощная команда интеллектуалов, людей совсем другого поколения,

с другими взглядами на жизнь и на процессы, происходящие в стране. Не

обремененные старыми стереотипами, они с огромным увлечением взялись за

разработку концепции новой, современной России.

С этого момента в администрации готовились важнейшие стратегические

законы, были разработаны варианты Налогового и Земельного кодексов,

концепция реформирования государственного устройства, реформы

госстроительства и многое другое. Именно в это время администрация совсем

по-другому стала подходить к ежегодному посланию президента Федеральному

Собранию - в эпоху Чубайса, Юмашева, а потом и Волошина над этим

государственным документом, определяющим главный вектор развития страны на

год вперед, трудились уже не только чиновники, не отдельные интеллектуалы,

подключались все лучшие силы, над посланием работали все министерства и

ведомства, целые институты.

Администрация стала настоящим штабом по выработке важнейших идей,

стратегии развития и политической тактики.

Свой потенциал, весь свой мощнейший ресурс Администрация Президента

продемонстрировала летом и осенью 1999 года, когда ее возглавил Александр

Волошин. Вся интеллектуальная энергия, весь накопленный за эти годы

политический опыт были задействованы в этот критический отрезок времени.

Сокрушительная победа - вот уж точный термин! - которую одержал Волошин со

своей командой на думских выборах 99-го, стала абсолютно неожиданной для его

политических противников.

Но за этой победой была многолетняя, скрупулезная, тончайшая работа по

постоянному анализу текущей ситуации в стране, по выработке механизмов

влияния на общественное мнение, на политическую, региональную элиту и т. д.

Работа, которую потом мои политические противники назовут влиянием на

президента Семьи - вот так, с большой буквы, - на самом деле заключалась: в

моих встречах с главой администрации, его замами, советниками, обсуждении

выработанных ими предложений и, наконец, принятии президентом окончательного

решения. И дальше, после принятия, - железная, неукоснительная его

реализация.

По такой схеме я работал все последние годы. И хотя сначала "регентом"

называли Чубайса, затем - уже членами Семьи - Юмашева и Волошина, суть

претензий не менялась. За спиной президента, мол, кто-то втихую действует.

Подтверждаю. Действительно, за моей спиной стояла большая, крепкая,

слаженная команда. И если кому-то этот термин "Семья" больше нравится, можно

сказать и так: членами моей Семьи были и Чубайс, и Волошин, и Юмашев, и

Джохан Поллыева, и Сергей Ястржембский, и Вячеслав Сурков, и Руслан Орехов,

и Игорь Шабдурасулов, и Михаил Комиссар, и Александр Ослон, и Михаил Лесин,

и Юрий Заполь, и Ксения Пономарева, и Константин Эрнст, и Олег Добродеев, и

Сергей Зверев - пока работал в администрации, и Игорь Малашенко - в первые

годы после выборов 96-го, и Алексей Громов, и Олег Сысуев, и Сергей

Приходько, и Дмитрий Якушкин, и Андрей Шторх, и многие-многие другие (не

хочу утомлять читателя перечислением), кто участвовал в выработке важнейших

решений для судеб страны. Кто-то мне мог нравиться, кто-то - не нравиться,

но я знал: у этих людей прекрасно работает голова, они генерируют интересные

идеи, они должны работать на страну, должны работать с президентом.

...Администрация Президента - это то, чем могу гордиться я и чем может

гордиться моя команда.

Однако пора вернуться к событиям конца 1998-го - начала 1999 года.

Я абсолютно не сомневался в том, что кризис, связанный с моим плохим

самочувствием, с агрессивными выходками в Думе Макашова и Илюхина, удалось

загасить в самом начале, и тут смена главы администрации была точным

тактическим ходом. Но что делать дальше? Неумолимо приближалось лето 1999-го

- последний срок для поиска того нового политика, который поведет Россию

демократическим путем после выборов 2000 года.

...Между тем шансы Примакова на президентское кресло стали постепенно

расти. Первыми об этом заговорили думские коммунисты. А поскольку

социологические рейтинги других вероятных кандидатов - Лебедя, Явлинского,

Лужкова - в то время были значительно ниже и вровень с Примаковым шел только

Зюганов, пресса тоже всерьез стала рассматривать этот вариант. Одни писали

об этом как о полном откате, реванше коммунистов, возвращении к советской

модели жизни, другие - как о неминуемом выборе общества. И это тоже было

понятно. У любого антикризисного премьера есть большая политическая база,

возникающая совершенно естественно. "Примаковская стабилизация", по-прежнему

не очень заметная в экономике, не очень ощутимая в жизни простых людей,

становилась тем не менее политическим знаменем оппозиции.

Разумеется, я догадывался, что планы премьера могут измениться.

Появятся президентские, пока осторожные, но все-таки четкие амбиции. И

естественно, ждал, что Евгений Максимович заговорит со мной об этом первым.

Однако Примаков сохранял полное спокойствие. "Вместе уйдем на покой в

2000 году, Борис Николаевич, будем вместе рыбу ловить", - помнится, не раз

говаривал он.

Внешне мы продолжали придерживаться все той же линии поведения:

работаем вместе, продолжаем обсуждать текущие экономические вопросы, ищем

кандидатуру будущего президента. Я смотрел на тех, кто был рядом с

Примаковым, кто был к нему близок. Степашин? Министр иностранных дел Иванов?