Geum.ru

В. И. Лекции и исследования по древней истории русского права. С. Петербург, Типография М. М. Стасюлевича, 1910 г. Лекции

Вид материалаЛекции
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   55
*(8).

По объему Правда 3-й редакции более чем в шесть раз превосходит каждую из более древних, тем не менее не все их содержание вошло в нее. Из древнейшей Правды не вошло две ст. (6 и 10), из второй - три (5, 20, 23); да и те, которые вошли, иногда вошли не целиком, а с опущением некоторых частей. Составитель третьей Правды выбирал. Особенно любопытен в этом отношении пропуск 6-й и 10-й ст. древнейшей Правды. По ст. 6 допускается месть за кровавые раны. Правда третьей редакции за такие раны полагает денежное вознаграждение (31 ст.) и о шести не говорит. Надо думать, что составитель заметил это и опустил 6-ю ст. во избежание противоречия. To же сделал он и со ст. 10, дозволяющей детям "смирять" того, кто нанес отцу их такое повреждение ноги, что тот стал хромать. "Смирять" значит в данном случае бить; а при бое можно и убить. Это будет тоже месть. Составитель не механически списывал, а производил умственную работу. Статьи второй редакции, 5 и 20, находятся не во всех ее списках, а потому и могли быть ему неизвестны. 23 ст., тоже не вошедшая в третью редакцию, говорит о разных сборах в пользу органов суда. В его время эти сборы могли измениться. Четвертую фамилию Правды составляют списки по объему средние, по времени составления - самые поздние. Образцом их может служить список князя Оболенского, напечатанный в первый раз у Калачова в издании Русской Правды 1847 года. Он взят из кормчей письма второй половины XVII века и носит такой заголовок: "Суд Ярославль Владимерича указ", за которым следует, как и во всех списках: "Правда Русская".

В этой редакции Правды есть только одна новая статья (16), не встречающаяся уже в рассмотренных. Четвертая фамилия предоставляет извлечение из более старых списков с изменениями и большими пропусками. Этим определяется и время составления этой редакции: это позднейшая редакция. Этот вывод подтверждается и относительной новизной некоторых изменений старых статей и тем обстоятельством, что в этой Правде не упоминается имени ни одного князя. Составитель этой редакции имел перед собой старые редакции, из которых и брал материал для своего труда; в них упоминается: Ярослав, его сыновья и Владимир Мономах; ни одно из этих имен не перешло в его список. Это, кажется мне, указывает на то, что ни с одним из этих имен не соединялось у него никакого определенного представления. Эти имена ничего ему не говорили. Вот почему надо думать, что эта редакция могла возникнуть в XIII веке и ни как не ранее конца ХII-го.

Списки четвертой редакции находятся вт. кормчих. Калачову известны только два таких списка. Скажу несколько слов об отношении редактора этой Правды к тому материалу, который у него был под руками. Он пользовался первой и третьей редакцией. Первые три статьи по содержанию и последовательности соответствуют трем первым статьям списков первой фамилии, но изменены. Все остальное взято из списков третьей фамилии с сохранением последовательности, но с изменениями и большими пропусками. Эти пропуски не случайны, они обнимают целые отделы, а потому представляют большой интерес, возбуждая вопрос о причине пропуска. На вопрос этот можно отвечать только гадательно и то не всегда. В некоторых случаях мы, кажется, имеем дело с составителем, который опускал все архаическое, потерявшее для него значение и смысл.

Как и все его предшественники, он начинает Правду со статьи, допускающей месть и замену ее выкупом. Первая статья, первой редакции знает один выкуп - 40 гривен, вторая и третья статья третьей, по различию убитых, упоминает выкуп в 40 и 80 гривен. Весьма вероятно, что практика, применяясь к бесконечному различию лиц, знала и другие размеры выкупов. Это и выражает составитель сокращенной Правды. Сказав, что за голову берут 80 гривен, он прибавляет: "Любо рассудити по мужи смотря". Кроме статей, говорящих о размерах виры, в пространной Правде есть ряд статей, озаглавленных "о княжи мужи", в которых определяется плата за убийство разных лиц. Сказав в первой статье, что плата берется "по мужи смотря", редактор четвертой Правды нашел последовательным выпустить это детальное перечисление плат, как излишнее.

Затем он выпустил: все статьи, в которых идет речь об испытании железом, статьи о процентах, статью, не допускающую раба к свидетельству, статьи об огнищанине и смерде, статью "о заднице смерда"; статью об уроках городнику и мостнику, и все статьи о судебных пошлинах. Можно допустить, что статьи эти, за последовавшим изменением нашего права, представляли для составителя совершенно непонятный материал, а потому и были им опущены. Но такой же остракизм постиг статьи о закупе, статью о наследстве после смерти мужа, статьи о наследстве после смерти матери, и, наконец, статью о подсудности князю споров о наследстве. Трудно думать, чтобы статьи о личном найме (озаглавлены в Правде - "о закупе"), не заключающие в себе ничего архаического, не имели уже практического значения в период составления третьей редакции; что касается статей о наследстве после смерти супругов, то отголосок статей Правды раздается еще в наказах депутатов екатерининской комиссии. Точно также не подлежит сомнению и проходящее чрез всю нашу историю право князя производить суд в делах по наследству. Опущение этих статей составляет загадку. Предположение, что мы здесь имеем дело не с сокращением пространной Правды, а с более древней ее редакцией, в которую еще не были внесены статьи, считаемые нами выпущенными, - недопустимо потому, что статья 2-я этой редакции несомненно имеет более поздний характер, чем редакция той же статьи в списках первой и третьей фамилий.

Перехожу к вопросу о делении Правды на статьи. Оно встречается и в рукописях, но не во всех списках. Правда двух древнейших редакций на статьи не делится. Деление встречается только в списках пространной Правды, но не во всех в одинаковой мере. Производится оно написанием киноварью первой буквы новой статьи. Всего более таких статей, начинающихся с красной буквы, я заметил в Троицком списке, их там 53Некоторые статьи совершенно совпадают со статьями Калачовского деления. Первые пять статей Калачова и в Троицком списке отмечены киноварью; 6-я слита с пятой; но 7 и 8 опять, как и у Калачова, разные статьи и т. д. Можно думать, что эти первые опыты деления Правды на статьи возникли под влиянием памятников греческого законодательства. Непосредственно перед Правдой в Мериле Праведном помещены грани Градского закона (конец вырван). Грани разделены на статьи и каждая начинается с красной буквы. To же писец сделал и с Русской Правдой, только нумерацию не проставил. В виду того, что две древнейшие редакции на статьи не делятся, трудно думать, чтобы и оригинал пространной Правды был разделен на статьи. Это, по всей вероятности, дело переписчиков, хорошо знакомых с внешним видом памятником византийского законодательства. Для деления Правды на статьи самим составителем требовалась с его стороны гораздо большая обработка отдельных статей и округление их содержания; он не нашел даже нужным свести в одно место предметы однородные. При таком способе писания, ему и в голову не могла придти мысль о делении его заметок на статьи. Рукописное деление, различное в разных списках и конечно не принадлежащее оригиналу, для нас не имеет большого значения.

Но Нужно ли делить Правду на статьи, если в оригинале этого деления не было? Думаем, что в издании, имеющем своей задачей выяснить юридическое содержание Правды, это необходимо. Составителям Правды пришла гениальная мысль собрать нормы действовавшего в их время права. И они это сделали, но как? Они изложили знакомое им право не только без разделения на статьи, но даже без знаков препинания, которые мы считаем необходимыми для уразумения смысла написанного. В настоящее время и ученые люди собственные свои мысли излагают с такими (с обмолвками и недомолвками", что бывает трудно разобрать, что они собственно думают. Составители Правды были в гораздо более трудном положении. Они излагали не собственные мысли, а народные обычаи, судебную практику, княжеские уставы. Уловить настоящий смысл всего этого дело не легкое, а изложить всем понятно еще более трудное. Они писали для своих современников, многое считали хорошо известным, a потому многое и не договаривали. To, что они написали с неизбежными "обмолвками и недомолвками", дошло до нас в поздних копиях, искаженных переписчиками. В списках Правды встречаются повторения, пропуски и недописки, формулировка юридических мыслей оригинала не всегда ясна. К ней надо подходить с знанием особенностей древнего права. Такое знание может дать руководящую нить для соединения некоторых предложений в одно целое и для расчленения других, чтобы мысль оригинала выступила ясно. Мы уже видели, что потребность в делении Правды на статьи почувствовали еще писцы XIV века. С ХVIII-го, когда началась ученая обработка Правды, эта потребность значительно возрастает. В настоящее время мы имеем несколько опытов деления Правды на статьи. Древнейший принадлежит Татищеву. Его деление было принято Шлецером и Эверсом. Следующий опыт был сделан Тобином. Он не нашел последователей, хотя многое разделено у него очень хорошо и заслуживает быть удержанным. Последний принадлежит Калачову и в настоящее время принят всеми новыми издателями. Деление необходимо, как руководство к пониманию Правды.

Приступая к опыту нового деления, в котором я воспользуюсь всем хорошим, что есть в трудах моих предшественников, я вижу ясно все трудности предстоящего мне дела. Правильное деление Правды обусловливается правильным пониманием ее содержания. А такое понимание составляет задачу, может быть, еще не вполне разрешенную современной наукой.

Издание Правды с неправильным делением гораздо болee вредно, чем издание без всякого деления. Особенно вредно соединение в одной статье таких норм, которые не имеют никакого отношения одна к другой. Такая статья толкуется исследователями, как одно целое, а потому выводы получаются совершенно ложные. От такого толкования не ушел даже Неволин, этот осмотрительнейший исследователь, далекий от всяких фантастических увлечений и великий знаток памятников нашего древнего права. Так неотразимо действует на направление мыслей исследователя "статья" законодательного памятника. Менее опасно разделение одной мысли на две статьи, но и такого деления надо избегать..

Я буду держаться такого правила: каждая отдельная мысль должна быть выражена в особой статье; то, что говорится в ее развитие, может войти в ту же статью В списках Правды, нередко, разные статьи соединяются союзами "а" и "но". Признаком единства статьи я буду считать не эти союзы, нередко стоящие не на месте, a действительное единство мысли. Следуя этому правилу, мне придется многие статьи ныне принятого деления разделить, а некоторые соединить.

Приведу несколько примеров, чтобы сделать ясными основания моих перемен.

У Калачова в списке Академическом напечатано:

33. А иже межу переореть любо перетес, то за обиду 12 гривен.

34. А оже лодью украдеть, то за лодью платити 30 резан, а продажи 60 резан.

Тут разделены две статьи, которые надо соединить потому что в 33 ст. мысль не договорена. По второй Правде преступления ведут за собой частное вознаграждение и штраф в пользу князя; 33-я же статья говорит только о частном вознаграждении. Если мы соединим ее с последующей, продажа будет относиться и к нарушению межи, и мысль оригинала будет передана верно. На том же основании надо соединить в одну ст. 35, 36, 37 того же списка и ст. 75, 76, 77 и 78 Троицкого списка по Калачовскому изданию.

У Татищева и Калачева в том же списке находим такую статью:

9. Аще ли ринеть муж мужа любо от себе любо к собе: 3 гривне; а видока два выведет, или будет вараг или колбяг, то на роту.

Некоторые из наших ученых из этой статьи выводят заключение: "Личное оскорбление должно быть доказано посредством двух видоков (свидетелей), но для варяга или колбяга делается исключение, они могут доказывать присягою, по трудности найти послухов в чужой земле". Толкователь рассматривает эту статью, как одно целое, и в таком смысле и объясняет ее.

С объяснениями его, однако, очень трудно согласиться. Почему личное оскорбление доказывается только свидетелями? Если не было свидетелей, у нас обращались к другим доказательствам: к послухам, судам Божиим, присяге. Это общее правило; чтобы оно не действовало в личных оскорблениях, этого ни от куда не видно. Также трудно допустить и "исключение", сделанное в пользу варяга и колбяга. Насколько приведенное толкование расходится с нашей старинной практикой, видно из более подробной статьи о том же предмете некоторых списков пространной Правды. Там читаем:

"Аще ли пхнет муж мужа любо к себе любо от себя, любо по лицу ударит, или жердию ударит, а без знамения, а видока два выведут, то 3 гривны продажи".

"Оже будет варяг или колбяг, крещения не имея, a будет има бой, а видока не будет, ити има на роту по своей вере, а любо на жребии, а виноватый в продаже. во что и обложат".

Свидетели доказывают, если они есть. Варяг и колбяг тоже могут обращаться к свидетельским показаниям; а если свидетелей нет, они доказывают наличность обиды присягой по своей, конечно, вере.

Та же мысль, но не так полно, выражена и в Правде четвертой редакции:

"Если кто кого пхнег или ударит, если будет боярин... или варяг,

крещения не имея... аще видока не будет, ити им на жребий..."

Вышеприведеная 9-я ст. Калачовского издания дошла до нас в очень несовершенном виде. В ней речь идет сперва обо всем населении, потом о варягах и колбягах; ао многое не договорено. Чтобы не вводить читателя в заблуждение, ее надо разделить на две статьи. В первой речь будет идти о последствиях толчков для всего населения, во второй о том, что варяги и колбяги допускаются тоже к присяге. Недоговоренность останется, но читатель не будет иметь лишнего побуждения рассматривать постановление второй статьи, как исключение.

To, что первая статья соединена со второй союзом "а", не должно нас смущать. Союзы в Правде стоят иногда совсем не на месте. Вот совершенно ясное тому доказательство. В Калачовском издании Троицкого списка есть такая статья:

94. Аче же и отчим прииметь дети с задницею, то такоже есть ряд, а двор без дела отень всяк меншему сынови.

Первое предложение говорит об ответственности отчима в том случае, если бы он взял на себя права и обязанности опекуна; вторая о правах младшего сына в порядке наследования без завещания. Оба предложения не имеют между собой никакой связи, они говорят о совершенно разных вещах и их не следовало бы соединять в одной статье, а между тем они связаны союзом "а". Такие неуместные союзы могли попасть в рукопись по невниманию переписчиков; а, может быть, эти союзы имели в старину несколько иное значение, чем то, какое мы имт, придаем.

В Калачовском издании Троицкого списка напечатана такая статья.

95. Аще будеть на кого поклепная вира, то же будеть послухов 7, то ти выведут виру; паки ли варяг или кто ин, тогда; a пo костех и по мертвеци не платить верви, аже имене не ведают, ни знают его.

Здесь соединены три совершенно различных мысли, из которых средняя еще и не договорена. Уже Тобин выделил совершенно правильно третье предложение в особую статью. Я иду далее и из второго предложения делаю также особую статью. Получается не полная статья, но она имеет не полный смысл и в Калачовском издании. Поставленная в средине и тем приведенная в связь с началом и концом статьи, которые и между собой-то не имеют никакой связи, она только затрудняет понимание предшествующего и последующего.

В целом мое деление дает более статей, чем общепринятое. Троицкий список в издании Калачова распадается на 115 ст.; в моем с 6 статьями, добавленными из других списков, на 159; Академический у Калачова - на 43. У меня на 50; кн. Оболенского у Калачова - 55. У меня - 68. Для сопоставления статей Калачовского издания с моим, к изданию приложена особая таблица.

В заключение этого отдела о различии фамилий Правды, обращу внимание читателя на различие отдельных списков Правды третьей фамилии. Каждая фамилия предполагает один первоначальный оригинал, с которого делались позднейшие списки и, конечно, с переменами. Для следующих переписчиков оригиналами служили эти списки и т. д. Дошедшие до нас списки представляют работу не первоначальную, а копии позднейших переписчиков. Которая же из них ближе к оригиналу?

Для решения этого вопроса необходимо иметь под руками самые списки. К сожалению, их напечатано очень немного. Только относительно напечатанных уже списков можно представить некоторые по этому предмету соображения.

Сравнивая разные списки 3-й фамилии, мы должны придти к заключению, что все они идут от одного первоначального текста, но различаются от, него описками в отдельных словах, пропусками, изменением последовательности статей и вставками. Описки и пропуски - суть случайные искажения первоначального оригинала; в списках этой редакции нет намеренных пропусков; все они произошли от невнимания переписчиков. Намеренные пропуски составляют характерную черту списков 4-й фамилии. Если заполнить эти ненамеренные пропуски, мы получим полный текст первоначального оригинала. To же надо сказать и об изменении последовательности статей. Вставок немного. Они, конечно, внесены с намерением пополнить Правду и свидетельствуют о позднейшей над нею работе.

Пропуски и вставки дают материал для суждения об относительной близости списков к первоначальному тексту. Древность рукописи не имеет в этом отношении решающего значения. Список, по письму более древний, может более удаляться от оригинала, чем список по письму более молодой.

Рассмотрим с этой точки зрения напечатанные списки.

В Троицком списке пропущено начало статьи 15 2-й. Совершенно такой же пропуск есть и в списке Чудовском*(9). Ясно, что оба эти списка списаны с одного оригинала, в котором уже была эта описка; или Чудовский списан с Троицкого, но не наоборот. Троицкий не мог быть списан ст. Чудовского (или его более древнего оригинала) потому, что в последнем есть искажение, не перешедшее в Троицкий. Статья 89-я Чудовского списка до конца не дописана, а прерывается заголовком следующей статьи: "о бороде", написанном в строку. За этим заголовком следует пропущенное окончание предшествующей статьи, а затем уже речь идет и о бороде. Итак, Троицкий список ближе к оригиналу, чем Чудовской.

Обе указанные описки Чудовского списка принадлежат еще Крестининскому*(10) и Синодальному спискам. Но эти списки прибавили к ним и свои описки, нигде более не встречающиеся. Крестининский список, однако, лучше Синодального. У него к опискам Чудовского прибавился только пропуск конца 92-и статьи и начала 93-й, который очевиден и не может смутить исследователя. Синодальному же недостает трех статей 18, 19, 20, да кроме того перепутана последовательность очень многих статей. Так как порядок статей Синодального списка нигде более не повторяется и не может быть сведен к какому-либо определенному намерению, то и надо думать, что это вина рассеянности переписчика*(11).

Синодальный список, древнейший по рукописи, не есть, следовательно, ближайший к первоначальному оригиналу. Ближе его Чудовский и Крестининский, а еще ближе Троицкий. Среди этих четырех списков оригинал Троицкого будет древнейший; с него списан оригинал Чудовского, но с новой ошибкой; с оригинала Чудовского списаны Крестининский и Синодальный и опять с новыми ошибками. Оригиналы, о которых мы говорим, до нас не дошли, дошли только позднейшие списки с них, содержащие, конечно, и новые против оригиналов описки.

Но могут быть списки еще более близкие к первоначальному тексту, чем Троицкий. Это - все те, в которых не будет не только что указанных пропусков, но и никаких других. К сожалению, таких списков мы не имеем. Все напечатанные списки имеют свои пропуски; между ними нет ни одного, о котором можно было бы сказать, что он стоит к первоначальному тексту ближе Троицкого. О лучшем из них можно только сказать, что он находится на той же ступени отдаления от оригинала, как и Троицкий.

Среди таких списков первое место принадлежит списку Археографической комиссии. Он не имеет ни одной из указанных нами описок, как и все т Б списки, о которых будет речь ниже; но у него есть свои описки. Ему недостает конца 10-й статьи, начала 11-й и 17-й; 16-я опущена целиком, попорчено начало 102-й, а в 106-й недостает лебедя и журавля; не говорим о более мелких описках, от которых не свободен ни один список. Но этот список имеет и выдающиеся достоинства. Он сохранил единственно правильное чтение статей 115, 119-й и 120-й. представляющих камень преткновения в толковании Правды и совершенно искаженных в четырех нами рассмотренных уже списках*(12). Список этот, далее, не имеет ни одной позднейшей вставки; последовательность статей соответствует последовательности большинства списков, за единственной перестановкой 139 статьи на место 140-й и обратно.

Ближайшим к нему является список Пушкинский. Он находится в более древней рукописи, чем Археографический, а потому и не мог быть с него списан; но он списан с общего им обоим оригинала. Это доказывается общим пропуском статьи 16-й, одинаковой опиской в начале статьи 17-й и совершенно одинакой редакцией статей 115, 119 и 120. К этим общим признакам Пушкинский список присоединил свои особенности, из которых важнейшие: пропуск 139-й и конец 142-й статьи и две вставки новых статей: после 113-й "о коне" и 155-й "о копьи". Последняя взята из краткой редакции Правды, в другие списки пространной редакции эта статья не вошла.

Эти два списка представляют вторую ветвь списков, пошедших от первоначального текста Правды. В их оригинале уже были встречающиеся в них описки, а потому они никоим образом не могут быть ближе Троицкого к первоначальному тексту. Пушкинский же список, хотя и находится в более древней рукописи, более удален от оригинала, чем Археографический, ибо имеет лишние против него вставки.

Третью ветвь представляют списки Карамзинский, Софийский, Беляевский*(13). Эти три списка тоже имеют общие им всем признаки, что позволяет думать, что и они пошли от одного оригинала. Общие признаки состоят в одинаковой редакции статей 115-й, 119-й и 120-й*(14) и в одинаких вставках. Они имеют лишнюю статью после 23-й "о ссудных кунах", целый ряд лишних статей о прибыли скота и, наконец, три общих добавочных статъи в конце. Оригинал, от которого пошли эти списки, судя по редакции 115-й статьи, родствен оригиналу списков второй ветви, но отступает от него в редакции ст. 119-й и 120-й. К опискам оригинала каждый список прибавил свои: Карамзинский пропустил 141-ю статью. Софийский - 140-ю, Беляевский перенес на другое место шесть статей (115-120).

Оригинал списков третьей ветви, в виду искажения статей 119-120 и многочисленных вставок, надо считать более удалившимся от первоначального текста, чем оригинал списков второй ветви. А потому из всех до сего времени напечатанных списков наиболее близким к первоначальному тексту надо считать Троицкий и Археографический.

Из сказанного следует, что прежде чем Русская Правда была занесена на страницы одного из древнейших памятников нашей письменности, списки ее имели уже свою долгую историю и в Синодальную кормчую попал далеко не первый и не лучший из этих списков. Тогда уже были налицо не только оригиналы Троицкого и Чудовского списков, но и оригиналы Археографического списка и, может быть, Карамзинского и ему подобных.

Сличая разные списки Русской Правды пространной редакции, надо придти к заключению, что после того, как их текст сложился в самом начале XII века, над ним не происходило более никакой серьезной работы; он только переписывался в раз установившейся форме и ничего более. Вставки новых статей большого значения не имеют, потому что оне очень незначительны и представляются чем-то случайным. Вставка 17 статей о приплоде скота есть плод непонимания смысла этих статей. Прибавка четырех статей в конц-е списковт, третьей ветви - есть чисто внешняя пришивка. За этим остаются только две дополнительных статьи, внесенных в текст Правды: одна в списке Пушкинском, другая вт, списках третьей ветви. Вот и все. На этом основании можно сказать, что текст пространной Правды, сложившись в XII веке, затем не подвергался никакой переработкии. Несомненный опыт переработки Правды представляет ее четвертая редакция. К сожалению, цели этой переработки готового уже материала представляют темную историческую загадку.

За много веков, в течение которых переписывались списки пространной Правды в разного рода памятниках, работа списателей сосредоточивалась единственно на заголовкахе; они делают новые заголовки и обобщают уже существующие. Чем более список переписывался, тем более в нем новых заголовков и их обобщений. Любопытно в этом отношении сравнение Синодального списка с Карамзинским. Их разделяет промежуток времени более ста лет. Список Карамзинский прошел, конечно, чрез большее число рук, чем Синодальный. Благодаря этому он имеет девять лишних заголовков*(15). На этом примере мы можем наблюдать возникновение заголовков, после того, как статьи были уже написаны. Но отсюда не следует, что первоначальный текст вовсе не имел заголовков и все они возникли в копиях с него. Составитель первоначального текста имел уже перед собой готовые статьи краткой Правды. Составляя свою пространную редакцию, он мог уже начало готовых статей выписывать и заголовки*(16).

Среди большого числа заголовков встречаем и более обобщенных. Приведем несколько примеров. В Синодальном списке заголовок 31-й статьи только повторяет первые слова статьи: "Оже придет кровав муж", в Карамзинском же читаем: "О муже кроваве"; то же в ст. 58: пo Синодальному "а оже кто скота взыщет", по Карамзинскому "о запрении кун", и т. д. Особенно любопытно изменение заголовков в статье 71, 73, 76 и 84.Все эти статьи говорят о закупе, а потому каждой из них Синодальный список дал особый заголовок: "о закупе", который повторяется четыре раза. Списатель Карамзинского списка нашел это совершенно излишним и остановил заголовок только перед 71-й статьей, а перед остальными опустил. Совершенно также поступил он, опустив заголовок 56 статьи, удовольствовавшись заголовком к статье 53. Из всех переписчиков Правды, переписчик Карамзинского списка (или его оригинала) представляется нам самым рассудительным и вдумчивым. Но и его умственная работа шла не далеко. Он нашел нужным опустить лишние заголовки и хорошо сделал; но написать подряд все статьи о закупах, перенеся на другое, более приличное место, статью о холопе, которая попала в средину статей о закупе и нарушила их цельность, это было выше его средств.

Ни древность списков, ни предполагаемая близость их к первоначальному тексту еще не решают вопроса о лучшей редакции отдельных слов и речений Правды. Для выбора настоящего чтения нужно особое исследование по каждому отдельному слову. При этом лучшие чтения могут оказаться сохранившимися в разных списках. Статья 16-я, например, лучше сохранилась в списках первой ветви, статья 115-я в списках второй и третьей, 119 и 120-я только в списках второй и т. д.

Перехожу к обзору содержания Правды. Сделать это, однако, труднее, чем может показаться на первый взгляд. Всего легче было бы указать, что такие-то статьи относятся к уголовному праву, такие-то к гражданскому, такие-тo к процессу и т. д. При этом пришлось бы одну и ту же статью отнести в две, а иногда в три разных рубрики, так как случается, что одна и та же статья говорит об уголовном материальном праве, о процессе и проч. Это, конечно, не беда, но беда в том, что такое указание, по его общности, дало бы очень слабое понятие об особенностях содержания древнего юридического памятника. Необходимо, поэтому, обозначить содержание несколько подробнее.

Две древнейшие Правды говорят только о материях уголовных и о процессе. В них к убийству относится семь статей, к отнятию членов три, к нанесению ран три, к обидам действием семь, к кражам четыре, к разным иным нарушениям имущественных прав четырнадцать, к порче межевых знаков одна, к запрещенному самоуправству одна, к процессу - семь; судебные пошлины определены в трех. Одна статья определяет платумостовщикам. Юридический характер ее сомнителен. Едва ли она содержит в себе общее правило, тоесть таксу мостовых работ вообще. He есть ли это обобщение одного определенного подряда на мостовые работы, сделанное составителем? Две древнейших Правды имеют, таким образом, своим предметом исключительно уголовное право; из 50 статей только десять посвящены другим предметам, процессу и судным пошлинам; но и эти статьи, кроме двух, стоят вт, связи с уголовными материями. Из статей двух кратких Правд можно, однако, делать заключения к состоянию людей, то-есть по вопросам государственного права; но этих вопросов Правда касается случайно, говоря о правонарушениях.

Несравненно богаче содержанием пространная Правда. Убийству в ней посвящено девятнадцать статей, отнятию членов - две, ранам - пять, оскорблению действием одиннадцать, кражам - двадцать три, поджогу одна, иным нарушениям имущественных прав - восемнадцать, порче межевых знаков - три, запрещенному самоуправству одна; одна статья дает оценку домашнего скота и молока, по которой должны определяться убытки в случае кражи; к договорам - двадцать три, к наследству - девятнадцать; к опеке - две, к процессу - двадцать одна; судебные пошлины определены в десяти статьях; кроме того есть еще две статьи об уроках городнику и мостнику. О действительной принадлежности их к составу Правды можно высказать то же сомнение, какое мы высказали относительно ст. краткой редакции*(17).

Таким образом, пространная Правда, кромe статей права уголовного, содержит в себе еще целый ряд статей no материям гражданским. Из нее мы узнаем о поклажах, процентах, последствиях несостоятельности, об отношениях нанимателей к работникам, о способах установления рабства, о наследстве, опеке и т. д.

Правда средняя не представляет, кроме одной статьи ничего нового; это выбор из статей более древних редакций. Она замечательна своими изменениями старых, статей и особенно своими пропусками, на что было уже указано.

Перехожу к вопросу о характере содержания разбираемого памятника с точки зрения его происхождения. Здесь надо рассмотреть, во-первых, какое право содержится в нашем памятнике - туземное или пришлое со стороны; во-вторых, если эти право туземное, то какое именно, обычное или уставное княжеское, и, наконец, третье, как это право было собрано в один памятник, официальными путем или частным.

Первые исслеиздователи Правды, заметив сходство многих институтов этого памятника с такими же институтами западных народов, думали, что Правда содержит в себе заимствованное право. Шлецер полагал, что содержание Правды заимствовано у датчан и шведов. Ему возражал Эверс, указывая, на то, что сборники датские и шведские составлены позднее Правды, а потому и не могли служить ей источником. Но и Эверс не считал содержания Правды местным продуктом; он полагал, что оно извлечено из сборников салического и рипуарского права. Того же мнения держался и Погодин: месть, выкуп, суд двенадцати граждан - все это не славянский, а скандинавский закон, утверждал он. Современная наука оставила взгляд, в силу которого всякое сходство предполагает заимствование. Она знает, что сходные институты встречаются у народов, которые никогда не были ни вт, каких между собой сношениях и ничего не могли, поэтому, друг у друга заимствовать. Сходные институты права возникают в силу единства условий быта, которые могут иметь место у весьма многих народов, особенно на первых ступенях ихт, исторического развития. Вследствие этого такие институты, как месть и выкуп, наблюдаются у всех первобытных народов, не будучи никем из них у кого-либо заимствованы. Современная наука не отрицает, однако, и заимствований; они появились у нас не с Петра Великого, а встречаются в отдаленной древности; но наличность их должна быть всякий раз доказана; должны быть указаны взаимные сношения двух народов, из которых один заимствовал у другого, и путь, которым шли заимствования.

Туземное право, занесенное в Русскую Правду, по происхождению своему является, главным образом, обычным; а потому содержание Правды далеко заходит в глубь веков и гораздо древнее того времени, когда было записано. Месть, выкуп, институт рабства, устранение сестер при братьях от наследования - все это исконные народные обычаи, которые соблюдались задолго до призыва Рюриковичей. В Русскую Правду внесены и княжеские уставы, но уставной деятельности князей принадлежит в ней, сравнительно, немного. Законодательная деятельность развивается поздно, на глазах истории, первоначально же все народы живут по обычному праву. Таково содержание и так называемых варварских законов; в них нередко встречаются королевские уставы, но и они не всегда содержат в себе новое право, а в очень многих случаях только формулируют обычное (Brunner, Deutsche Rechtsgeschichte, I, 286). To же надо сказать и о содержании Русской Правды. Для распознавания княжеских уставов имеется только один твердый признак. Упоминание в самом тексте Правды о том, что такая-то статья составляет устав такого-то князя.

Содержание Русской Правды, таким образом, не выписано из какого-либо иностранного сборника; оно представляет отражение современной составителю русской обычной и уставной практики. Но так как эта практика руководилась не местными только обычаями, но и иноземными уставами, то на ряду с русским правом в Русской Правде отразилось и иноземное. Влияние иноземного права заметно в двух направлениях: с севера и с юга. Призвание варягов открыло к нам доступ скандинавскому праву. Варяжские князья, как судьи, не могли не применять начал привычного им права. С принятием христианства духовенство получило право суда в некоторых делах. Оно совершало свой суд по византийским сборникам. Таким образом, открылся путь для проникновения в сознание русских людей начал скандинавского и византийского права.

Источники, которыми пользовался составитель Правды, сводятся к двум: к судебной практике и княжеским уставам.

В виду преобладания в древнее время обычного права над уставным, и княжеские суды руководствовались обычаями. Эти обычаи, проявлявшиеся чрез посредство судебной практики, составитель и записывал: первая статья всех редакций Правды говорит о мести. Историки, которые видят в Правде официальное издание, в пояснение этой статьи утверждают: Ярослав дозволил первою статьею месть. Что бы это значило? Ярослав княжил от l015 до 1054 г. До него, значит, месть не была дозволена? Невозможное предположение. До начала XI века у нас не было мести; а в первой половине этого века Ярослав, второй христианский князь, любивший до излиха книжное просвещение (то-есть христианское) и монашескую жизнь, дозволяет месть! Месть была правом искони и, конечно, не была заимствована, а жила в нравах. О мести, как о действующем праве, говорит даже редактор списков четвертой фамилии, которая едва ли моложе XIII века. Откуда взялась эта первая статья, утверждающая, что в случае убийства брат мстит за брата, сын за отца, отец за сына, дядя за племянника? Составитель записал то, что происходило в окружавшем его обществе, но далеко не исчерпал существа дела. Формулировать явления окружающей жизни дело очень трудное и далеко не под силу автора, а потому он частью переговорил, а частью недоговорил. Что эта статья есть отзвук судебной практики того времени, на это указал еще Калачов. Таковы все статьи о мести и многия другия.

Иногда автор вносит вт, свой сборник отдельные судебные решения по частным случаям. Такова вторая половина статьи 5 второй редакции Правды: "А конюх старый оу стада 80 гривен, яко оуставил Изяслав в своем конюсе, его же оубиле Дорогобоудци". Здесь мы имеем старого конюха, который пас стадо дорогобужцев, которые его убили, и князя Изяслава, который сулил это дело. Это отдельный случай княжеского суда, который вовсе не имеет значения общей нормы. Старый пастух лошадей, конечно, был раб; князь взыскал за него 80 гривен потому, что был очень раздражен этим убийством, а не потому, чтобы такое взыскание обыкновенно налагалось за убийство людей этого рода. Указание на отдельный случай судебного решения находится и в 12 ст. того же списка. Говоря о краже, она приводит случай кражи, в котором участвовало 18 воров.

Широко черпая из судебной практики, составитель не мог обойти и применявшихся у нас начал чуждого права.

Наказание возникает сперва в форме частного вознаграждения лица пострадавшего. С течением времени начинает карать и государство. Наказания, налагаемые на преступников представителями государственной власти, сперва имеют характер частных кар, то-есть выражаются в выкупе. Возникает, таким образом, вопрос об определении меры выкупа. Единицы выкупа, встречаемые в Правде, совпадают в некоторых случаях с таковыми же германских народов. Так как платежи в пользу князя возникли при первых князьях, то можно допустить, что они были определены согласно скандинавскому праву.

Уже в Правде древнейшей редакции находим статыо, объясняемую на основании Моисеевых законов, сделавшихся известными из византийских сборников; такова 53 статья об убийстве вора, которого связали и продержали до света. В пространной же Правде находим целый ряд статей, заимствованных из византийского права. Таковы статьи о наследстве и опеке (117, 118, 122-124, 129-132, 136-137 и др.) Но надо думать, что автор познакомился с византийским правом не в его сборниках, а в его применении к отдельным случаям. Как он был знаком с практикой светских судов, так он знал кое-что и из практики духовных. Эту практику он и занес в Правду. Византийское право было ему известно не из первых рук; он не списывал Эклогу и, может быть, никогда ее не видал; он знал только судебную практику, основанную на Эклоге. Этим и объясняется не ясность и спутанность его статей.

Кроме судебной практики составитель Правды пользовался еще княжескими уставами и заносил содержание их своими словами в свой сборник. Так составлены во второй редакции статьи: 1-3, 24; а в третьей: 4, 65, 87 и 88.

Таковы источники Правды. Приурочивая их к судебной практике и княжеским уставам, мы, однако, не можем в каждом отдельном случае указать происхождение статьи. К княжеским уставам мы относим статьи, в которых прямо указан этот их источник. Но могут быть статьи того же происхождения без указания их источника. Статьи 87, 88 пространной Правды говорят, что Ярослав уставил убить раба, ударившего свободного мужа. В Правде краткой есть статья (23) об убийстве раба за удар свободному мужу, но без ссылки на устав Ярослава. Очень, однако, вероятно, что она взята из устава этого князя, на который ссылается пространная Правда.

Переходим к последнему вопросу о происхождении Русской Правды. Первые исследователи этого памятника думали, что он представляет оффициальный сборник. Такого мнения держались: Татищев, Шлецер, Болтин, Карамзин. Мнение это дожило и до наших дней. В его пользу высказываются: Тобин, Погодин, Беляев, Ланге. Разница между старыми и более новыми исследователями состоит только в том, что первые всю Правду приписывали законодательству Ярослава; последние обратили внимание на то, что Правда знает не одного Ярослава, но сыновей его и Владимира Мономаха. Это привело их к мысли, что она есть результат последовательной законодательной деятельности целого ряда упоминаемых в ней князей. Г. Иловайский нисколько не сомневается, что это Ярослав в 1 ст. Правды дозволяет месть, то-есть, узаконяет; что сыновья его пересмотрели Правду, изменили и дополнили ее; и что Владимир Мономах предпринял новый законодательный пересмотр Правды. Но с начала текущего столетия стало высказываться и противоположное мнение о Правде, как частном сборнике. Такой взгляд встречаем у Розенкампфа, Полевого, Морошкина, Калачова. Из двух приведенных мнений мы считаем правильным - второе. Вопрос этот далеко не праздный. Решение его имеет существенное значение для понимания Правды. Если она плод законодательного труда целого ряда князей, последовательно дополнявших и исправлявших законодательство своих предшественников, то этим уже определяется и время происхождения ее статей и взаимное их отношение. Если это частный сборник, то он не дает нам ни того, ни другого, ибо частное лицо могло записывать известные ему нормы и не в хронологическом порядке их возникновения.

Рассмотрим основания, приводимые в пользу первого мнения. Оно покоится на заголовках памятника, упоминающих имена князей, и на свидетельстве летописи о том, что Правда дана новогородцам великим князем Ярославом.

Мы уже знаем, что заголовки нельзя считать принадлежащими первому составу Правды. Списки первой фамилии не приписываются никакому князю. Их заголовок"Правда Русская" и только. Ярослава в заголовке нет; не упоминают о нем и отдельные статьи. Имя этого князя упоминается только в конце 42-й статьи. Текст памятника не дает, следовательно, никакого основания говорить, что Ярослав издал первую Русскую Правду.

Но новогородская легопись приписывает эту редакцию Ярославу и указывает год и случай, когда и почему она была им написана. Татищев дал полную веру этому известию и заключительные слова Ярослава предпослал своему изданию Правды. Я уже имел случай указать выше (58), что эти слова не принадлежат оригиналу летописи, а внесены в нее позднейшим переписчиком.

Хотя списки третьей фамилии начинаются видоизмененным повторением 1-й статьи списков первой редакции, ничего не знающей о редакторстве Ярослава, хотя за этой первой следует четвертая статья, свидетельствующая о смерти Ярослава, тем не менее эти списки приписываются в заголовке князю Ярославу. Заголовок этот, конечно, не может принадлежать первому составителю, который отправляется от текста Правды, не приписанной Ярославу, и сейчас же начинает говорить об изменениях, произведенных в суде Ярослава его сыновьями. Он также дело вторых рук. С ним надо сопоставить заключительное слово некоторых списков: "По си место судебник Ярославль". Таким образом, вся пространная Правда, от начала до конца, приписывается законодательству Ярослава. Заголовки и заключительное слово, конечно, не дело рук первого составителя, который хорошо знал откуда он брал свой материал, а позднейших переписчиков.

Также не доказывают официального происхождения Правды и имена других князей, в ней упоминаемых. В списках второй фамилии есть известный уже нам заголовок: "Правда оуставлена Роуськой земле, егда ее съвокоупил Изясдав, Всеволодг, Святослав" и т. д. Но еще Калачов высказал сомнение, чтобы сыновьям Ярослава можно было приписать все содержание Правды, следующее за этим заголовком. Им можно приписать только первые четыре статьи, трактующие об одном и том же предмете: о последствиях убийства огнищанина. Следующая за ними пятая статья - есть судебное решение, постановленное одним из сыновей Ярослава, Изяславом. Статья 24-я приписана самому Ярославу.

Упоминаются те же сыновья Ярослава и в пространной Правде; но здесь имена их приводятся не в заголовке некоторого отдела или части Правды, а в отдельной статье, которая говорит, что они, по смерти отца, отложили убиение за голову, а во всем остальном определили судить так, как судил Ярослав. Это есть известие о том, что произошло на втором съезде сыновей Ярослава и только. Исследователи, которые видят в Правде официальную работу, ставят эту статью в связь с последующими статьями. Чего с этой точки зрения мы должны ожидать в последующих статьях? Так как приведенная статья говорит, что за исключением убиения за голову, замененного кунами, во всем остальном сыновья Ярослава судили согласно правилам отца, то в последующих статьях мы должны были бы ожидать изложения правил суда Ярославова. А в действительности как раз наоборот. Следующая статья есть повторение второй статьи 1 и 4 Правды, представляющей нововведение сыновей Ярослава: они стали взыскивать 8о гривен за убийство княжих мужей. Итак, статья 2-я ни по форме, ни по содержанию не есть заголовок следующих за ней статей и не стоит с ними в связи.

Сыновья Ярослава упоминаются еще в статье 88-й. Им здесь приписывается некоторое изменение правил Ярослава, которое тут и приводится. Таким образом, и здесь сыновья Ярослава имеют отношение только к этой одной статье.

Кроме сыновей Ярослава, пространная Правда упоминает еще Владимира Мономаха (65), и это опять дает повод утверждать, что Владимир Мономах пересмотрел Правду Ярослава и его сыновей и дополнил ее. Из текста Правды этого вовсе не следует. Статья 65-я говорить, что, по смерти Святополка, Володимир Всеволодович созвал дружину свою и сделал постановление о процентах и только. Мономах является здесь не редактором новой Правды, а издателем специального указа о процентах. Переписчики дали этой статье заголовок: одни - "А се оустави Володимир", другие - "Оустав Володимер Всеволодича", третьи, по примеру византийских юридических памятников, поставили: "II глава. Устав великого князя Владимира", и, наконец, совсем отделили все следующее за этим заголовком от начала Ярославовой Правды. Таким образом, старые переписчики первые высказали мнение, что Ярославль начал издавать Правду, а Мономах пересмотрел ее и сделал к ней дополнение. Но они не заметили, что списки, упоминающие о Владимире, в то же время всю Правду приписывают одному Ярославу. Это прямое противоречие.

Итак, мнение историков об официальном происхождении Правды есть только повторение того, что говорили об этот предмете старые составители летописей и переписчики кормчих и Мерил Правдых, и не имеет вт, свою пользу никаких научных оснований. Правда и по форме своей и по содержанию должна быть приписана труду частного составителя. Мы хорошо знаем, как писались древние княжеские уставы. Они писались от имени князя и приводили это имя не в заголовке, а в тексте: "Се аз, князь такой-то, дал, пожаловал, уставил", и проч. Так начинаются и церковные уставы Владимира и Ярослава. В дошедшем до нас виде, они, конечно, не подлинные, но их составители хорошо знали, как сочиняются подобные документы, а потому в их внешней форме и надо видеть сохранение традиционных порядков. Ничего подобного не представляет ни один список Правды; она не княжеский устав, а памятник своего рода: Русская Правда.

По содержанию труднее распознать частное собрание от официального издания, так как и то и другое одинаково содержит нормы права; но и в этом отношении текст Русской Правды носит явные следы частной работы. Составитель сообщает сведения о содержании княжеских уставов, но из того, как он это делает, ясно видно, что текст сообщаемого принадлежит не самому законодателю, а частному лицу, сообщающему о законе то, что ему известно. Например, в статье 4-й читаем: "По Ярославе же паки совкупившеся сынове его: Изяслав, Святослав, Всеволод и мужи их: Коснячко, Перенег, Никифор и отложиша оубиение за голову, но кунами ся выкупати, а ино все, яко же Ярослав судил, такоже и сынове его оуставиша". Это не устав сыновей Ярослава, а сообщение о нем знающего человека. Или статья 88: "А се иже холоп оударит свободна мужа...... то Ярослав оуставил оубити й: но сынове его, по отци, оуставиша на куны"... Здесь, в одной статье, знающий человек соединил новое и старое право.

Помимо рассмотренных вопросов некоторые исследователи возбуждают еще вопрос о системе распределения юридического материала в Правде. Вопрос о системе едва ли возможен; составитель, конечно, не расчленял права на какие-либо виды, а потому и не мог положить какую-либо систему в основание распределения своего материала. Bсe, что можно заметить в порядке расположения статей, заключается в том, что все редакции Правды начинаются с убийства, а потом переходят кто более мелким правонарушениям. Это, конечно, потому, что убийство, как самое крупное преступление, прежде всего привлекало к себе внимание наблюдателя. Но здесь и оканчивается некоторый определенный порядок, который можно возвести к началу важности преступлений. В первой редакции Правды 4-я и 5-я статьи процессуального порядка: они говорят о доказательствах кровавых или синих ран, а 6-я определяет штраф за такую рану. Следующие статьи говорят о последствиях обиды действием и телесных повреждений. Итак, с 7-й статьи автор переходит к телесным повреждениям и обидим действием, но не только не располагает их в порядке нисходящей важности, но даже не исчерпывает их в этом месте, а переходит к другим предметам и возвращается к ним только в конце, в статьях 22-й и 23-й. Если бы он начал с убийства в сознательном намерении говорить о преступлениях в нисходящем по их важности порядке, то за убийством следовало бы говорить о таких телесных повреждениях, которые имеют последствием потерю члена: руки, ноги, пальца и прочее, затем следовало бы говорить о ранах кровавых и синих и, наконец, об обидах действием. У него же порядок совершенно случайный. Отнятие члена и с точки зрения людей XI века более тяжкое преступление, чем обида действием, ибо карается полувирьем, а обида действием только 12 гривнами, тем не менее обида действием идет впереди потери члена. Ясно, что, начав с убийства, составитель вовсе не имел в виду идти в нисходящем порядке. Убийство поражает воображение сильнее всех других преступлений, а потому составитель с него и начал. Так же поступил и составитель пространной редакции. За статьями об убийстве он приводит Ярославов устав о судных пошлинах; за ним идет определение частного вознаграждения за убийство не свободных людей, потом одна процессуальная статья, одна о судебных пошлинах, еще одна процессуальная, и, наконец, об обиде действием, отнятии члена и т. д., в порядке первой редакции. Вопрос о системе не представляется нам существенным и нуждающимися в каких-либо изысканиях*(18).

Последний вопрос, на котором надо остановиться, есть вопрос о практическом значении Русской Правды. Некоторые исследователи полагают, что она имела в свое время важное практическое значение, то-есть, что она служила руководством при решении дел; подтверждение этому мнению находят в том, что Правда усердно вписывается в летописи, кормчия, мерила праведные. А так как списки Русской Правды весьма часто встречаются в таких памятниках, то отсюда и заключают к большому ее практическому значению в древности. С этим мнением трудно согласиться. До нас не дошло ни одного указания на то, чтобы кто-нибудь пользовался Русской Правдой при решении практических вопросов права, о пользовании же византийскими сборниками мы имеем указания. Повторяющееся переписывание Правды в разных сборниках ничего не доказывает. Ее переписывают не только в XIV и XV веках, но даже в XVI и XVII. А кто же решится утверждать, что Русская Правда имела практическое значение в XVI или XVII веки. Практическое значение Правды в свое время, то-есть XI-XIV веках, предполагает решение судных дел на основании писанного права и соответствующее распространение среди судей грамотности. Ни то, ни другое предположение не допустимо. Дела решались на основании местных обычаев глашатаями которых были судные мужи, присутствовавшие на суде княжеских чиновников. Епископы, пря решении подлежащих их суду дел, раскрывали кормчую и отыскивали в византийских сборниках подходящее правило. Княжеские же судьи - не Русскую Правду раскрывали, которую они и прочесть-то не умели, а обращались к присутствующим на суде старостам, целовальникам и добрым людям, без которых они и суда производить не могли.

В настоящее время русскую Правду читают люди, интересующиеся нашими древностями. Их очень немного. А кто читал Русскую Правду в древности? В старину не легкое дело было читать книги. В наше время всякий может выучиться читать книги. В древности это было занятие, доступное только выдающимся умам. Представьте себe рукопись, написанную хотя и четко, но со словами, не вполне написанными, а под титулами, со словами не отделенными одно от другого, а поставленными слитно и без знаков препинания. He только слова не отделены друг от друга и придаточные предложения от главных, но и главные от главных. Где прекращается мысль автора, что с чем слить и что от чего отделить, на это нет ни малейшего намека в рукописи. Это все дело самого читателя. Современная книга дает читателю каждую мысль автора, изложенную отдельно от других; в старой книге читатель должен был сам раскрыть мысль автора. Много ли таких читателей? Старые грамотеи были люди большого ума.

В наше время человек, выучившийся читать, может читать всякую книгу. He то было в старину. Тогда мало было постигнуть механизм чтения, это не давало еще ключа к пониманию написанного. В старину учитель должен был научить разделять слова и предложения, он должен был знакомить ученика с содержанием книги. В старину учились читать не книги вообще, а известную книгу: псалтырь, часослов и пр. Учение читать переходило в заучивание книги на память. Выучившийся читать псалтырь, мог не справиться с другою книгой. И теперь еще кое-где продолжают учиться читать известную книгу, псалтырь и пр.

Кому было нужно встарину учиться читать Русскую Правду? Учиться читать священные книги нужно было всем, их читали и знали даже на память. А Русскую Правду? Кому она была нужна? Практического значения она не имела, а потому едва ли кто учился читать ее. С нею имели дело только переписчики книг, эти светочи нашего древнего просвещения. Они и сохранили ее до наших дней.

Но такое решение вопроса не лишает ли Правду значения для науки? Нисколько. В Правде отразилось современное ей право, и она составляет почти единственный источник для его изучения.