Джордж Ритцер Современные социологические теории

Вид материала

Документы

Содержание Теория конфликта Творчество Ральфа Дарендорфа Группы, конфликты и изменения Основная критика и попытки ее отразить Обобщающая теория конфликта Социальная стратификация Конфликтная теория стратификации. Другие социальные сферы Обобщенный взгляд

Подобный материал:

• Современные социологические теории, 14098.35kb.
• Демонстрационная версия рабочей программы по курсу «социология» выписка из учебного, 59.84kb.
• Выписка из Государственного образовательного стандарта высшего профессионального образования, 270.96kb.
• Программа дисциплины Эмиль Дюркгейм вчера и сегодня для направления/специальности 020300, 87.35kb.
• Конспект лекций по социологии автор составитель, 713.04kb.
• Тематика курсовых работ по общей социологии Современные российские социологические, 35.76kb.
• Примерной программы наименование дисциплины: Современные социологические теории Рекомендуется, 169.92kb.
• Алексеева та современные политические теории опыт запада курс лекций московский государственный, 4958.5kb.
• Примерный перечень тем курсовых работ по дисциплине, 36.79kb.
• Тема: Становление и развитие социологии. Социологические теории, 59.99kb.

and Maryanski, 1979, p. 124).

Другой серьезный критический довод относительно логики структурного функ­ционализма заключается в утверждении его тавтологичности. Тавтологический аргумент — это аргумент, в котором вывод просто содержит то, что подразумева­ется в предпосылке или же просто эту предпосылку перефразирует. В структур­ном функционализме такие круговые доводы зачастую принимают форму опре­деления целого с точки зрения частей, а затем определения частей с точки зренш целого. Таким образом, можно оспаривать, что социальная система определяете* отношениями ее элементов, а элементы системы определяются их местом в более

[142]

крупной социальной системе. Поскольку одно определяется через другое, факти­чески вовсе не определяются ни социальная система, ни ее части. Мы на самом деле ничего не узнаем о системе или ее частях. Структурный функционализм был особенно склонен к тавтологии, хотя возникает вопрос: присуща ли данная склон­ность теории или просто характерна для способа использования, или неправиль­ного использования, теории большинством структурных функционалистов?

Неофункционализм

Под огнем критики структурный функционализм, начиная с середины 1960-х гг. по сей день, утратил свое значение. Но в середине 1980-х была предпринята серьезная попытка возродить эту теорию под именем «неофункционализма». Термин «нео­функционализм» использовался для обозначения продолжения структурного фун­кционализма, а также демонстрации попытки развития структурного функциона­лизма и преодоления его основных трудностей. Джеффри Александер и Пол Коломи определяют неофункционализм как «самокритичное направление функцио­нальной теории, которое стремится расширить интеллектуальные горизонты функ­ционализма, сохраняя его теоретическую основу» (1985, р. 11). Таким образом, ка­жется очевидным, что Александер и Коломи считают структурный функционализм чересчур узким направлением и видят свою цель в создании более целостной тео­рии, которую они предпочитают именовать «неофункционализмом».¹

Следует заметить, что хотя структурный функционализм в целом и теории Тол-котта Парсонса в частности, приобрело крайнюю направленность, в начале развития теории она была сильна с точки зрения синтеза. С одной стороны, в течение своей научной деятельности Парсонс стремился к интеграции большого ряда теоретических концепций. С другой стороны, его интересовали взаимоотношения основных обла­стей социального мира, особенно культурной, социальной и личностной систем. Но, в конце концов, Парсонс стал придерживаться узкой структурно-функционалистской ориентации и рассматривал систему культуры как определяющую другие системы. Таким образом, он отказался от своей ориентации на синтез, и неофункционализм можно считать попыткой вновь использовать этот подход.

Александер (Alexander, 1985a, р. 10) перечислил связанные со структурным функ­ционализмом проблемы, которые следует преодолеть неофункционализму, в том числе «антииндивидуализм», «антагонизм к изменениям», «консерватизм», «идеа­лизм» и «антиэмпирический уклон». Предпринимались попытки преодолеть эти про­блемы планомерно (Alexander, 1985a) и на более конкретных теоретических уровнях, например, Коломи (Colomy, 1986; Alexander and Colomy, 1990b; Colomy and Rhoades, 1994) попытался усовершенствовать теорию дифференциации.

Несмотря на свое увлечение неофункционализмом, в середине 1980-х гг. Алек­сандер был вынужден заключить, что «неофункционализм следует признать ско­рее тенденцией, чем разработанной теорией» (1985а, р. 16). Всего пять лет спустя

¹ Тернер и Мариански (Turner and Maryanski, 1988a) подвергали концепцию неофункционализма сомнению, утверждая, что по своей направленности неофункционализм на самом деле не функцио­нален, поскольку отказался от многих базовых принципов структурного функционализма.

[143]

после признания Александером несовершенства неофункционализма Коломи по­пытался укрепить общетеоретический статус неофункционализма и заявил, что это направление уже достигло больших успехов:

В течение следующих пяти лет эта тенденция оформилась в самостоятельное научное течение. Ему принадлежат важные достижения на общетеоретическом уровне и ве­дущая роль в развитии синтетического направления социологической метатеории... неофункционализм отвечает по своим долговым обязательствам. Сегодня неофунк­ционализм — больше чем обязательство; он стал областью интенсивного теоретиче­ского анализа и развивающихся эмпирических исследований (Colomy, 1990b, p. xxx).

Хотя неофункционализм, конечно, имел некоторые достижения, сомнительно, что он достиг столь многого, как пытался убедить нас Коломи.

Несмотря на то что неофункционализм, возможно, остается мало разработан­ной теорией, Александер (Alexander, 1985a; см. также Colomy, 1990b) обозначил некоторые его базовые принципы. Во-первых, неофункционализм оперирует опи­сательной моделью общества, рассматривающей последнее состоящим из элемен­тов, которые, взаимодействуя друг с другом, образуют структуру. Благодаря этой структуре система отделена от внешней среды. Элементы системы «символически связаны», и их взаимодействие не определяется некоторой всеобъемлющей силой. Таким образом, неофункционализм отвергает любой однофакторный детерми­низм и имеет открытый и плюралистический характер.

Во-вторых, Александер утверждает, что неофункционализм уделяет приблизи­тельно одинаковое внимание действию и упорядоченности. Таким образом, он из­бегает свойственной структурному функционализму тенденции почти исключи­тельно заниматься макроуровневыми источниками упорядоченности социальных структур и культуры и мало внимания уделять микроуровневым моделям действия (Schwinn, 1998). Неофункционализм также заявляет о своем широком понимании действия, включающем не только рациональное, но и экспрессивное действие.

В-третьих, неофункционализм сохраняет присущий структурному функциона­лизму интерес к интеграции, не как к совершившемуся факту, а скорее как к социаль­ной возможности. Он признает, что отклонения и социальный контроль — реалии социальных систем. Неофункционализм заботит проблема равновесия, но этот инте­рес шире, чем структурно-функционалистский, включающий частичное и динамиче­ское равновесие. Присутствует нежелание рассматривать социальные системы с точ­ки зрения статического равновесия. В широком смысле равновесие рассматривается как точка отсчета для функционального анализа, а не как описательная характери­стика существования индивидов в реальных социальных системах.

В-четвертых, неофункционализм перенимает традиционный парсоновский упор на личность, культуру и социальную систему. Помимо значения для соци­альной структуры, взаимопроникновение этих систем также создает конфликт, являющийся постоянным источником как изменений, так и контроля.

В-пятых, неофункционализм рассматривает социальные изменения в процес­сах дифференциации в социальной, культурной и личностной системах. Таким образом, изменения создают не согласие и гармонию, а скорее «индивидуальные и институциональные искажения» (Alexander, 1985a).

[144]

Наконец, Александер утверждает, что неофункционализм «подразумевает при­верженность независимым от других уровней социологического анализа концеп­циям и теориям» (Alexander, 1985a, р. 10).

Александер и Коломи (Alexander and Colomy, 1990a) предъявили к неофунк­ционализму очень амбициозное требование. Они не рассматривали неофункци­онализм как скромную «разработку» или «пересмотр» структурного функциона­лизма, а скорее как его гораздо более серьезную «перестройку», в которой четко признаются расхождения с основателем (Парсонсом) и ясно высказывается отно­шение к другим теоретикам и теориям.¹ Предпринимались попытки объединить в неофункционализме концепции мэтров, как, например, посвященные материаль­ным структурам работы Маркса и воззрения Дюркгейма на символизм. В попыт­ке преодолеть идеалистический уклон парсоновского структурного функциона­лизма, особенно его акцент на таких макросубъективных явлениях, как культура, приветствовались более материалистические подходы. Структурно-функциональная тенденция делать упор на упорядоченность была встречена призывом к возобновле­нию связей с теориями социальных изменений. Что более важно, чтобы компенси­ровать макроуровневый уклон традиционного структурного функционализма, предпринимались попытки объединения представлений теории обмена, символи­ческого интеракционизма, прагматизма, феноменологии и т. д. Другими словами, Александер и Коломи попытались соединить структурный функционализм с ря­дом других теоретических традиций. Считалось, что такого рода перестройка воз­родит структурный функционализм и обеспечит основу для развития новой тео­ретической традиции.

Александер и Коломи признавали важное различие между неофункционализ­мом и структурным функционализмом:

Ранние функциональные исследования соответствовали... единственной, всеохватыва­ющей концептуальной схеме, которая связывала области специальных исследований в компактную совокупность. Эмпирические работы неофункционалистов, напротив, ука­зывают на свободно организованную совокупность, пронизанную общей логикой и об­ладающую рядом достаточно автономных «ответвлений» и «вариаций» на разных уров-. нях и в разных эмпирических областях (Alexander & Colomy, 1990a, p. 52).

Воззрения Александера и Коломи означают движение от парсоновской тенден­ции рассматривать структурный функционализм как большую всеобъемлющую теорию. Взамен они предлагают более ограниченную, более синтетическую, но при этом целостную теорию.

Однако, как отмечалось в начале главы, будущее неофункционализма было поставлено под сомнение тем, что его основатель и ведущий представитель, Джеф­фри Александер, объявил, что перерос неофункционалистскую ориентацию. Эта перемена мнения очевидна в заглавии его последней книги «Неофункционализм и после него» (Alexander, 1998a). В этой работе Александер утверждает, что одной

¹ Представляется, что эта точка зрения, по крайней мере отчасти, соответствует заявлению Тернера И Мариански (1988а) о том, что нсофункционализм имеет мало общего со структурным функцио­нализмом.

[145]

из его основных целей было (вос)создание легитимности и значимости парсоновской теории. В той степени, в какой неофункционализм преуспел в этом, Александер считает программу неофункционализма выполненной. Таким образом, он готов к тому, чтобы двигаться дальше Парсонса, дальше неофункционализма, хотя поясняет, что будущие его теоретические направления будут многим обязаны обеим теориям. Неофункционализм стал для Александера слишком ограничива­ющим, и теперь он считает его, как и собственное творчество, частью того, что он назвал «новым теоретическим движением». Он формулирует это следующим об­разом: «Я говорю о новой волне теоретического творчества, идущей дальше важ­ных достижений неофункционализма» (Alexander, 1998a, р. 228). Такая теорети­ческая перспектива, возможно, по сравнению с неофункционализмом будет иметь более синтетический характер, будет более эклектичной, заимствуя обширный набор теоретических ресурсов, и будет использовать эти синтетические и эклек­тичные ресурсы более подходящими способами. В частности, Александер стре­мится гораздо больше заниматься разработками в области микросоциологии и теории культуры.

Стоит заметить, что Александер (1998) стал больше интересоваться вопросом «гражданского общества», несмотря на то что данный вопрос не входит в сферу неофункционализма. Этот интерес Александера имеет значение как таковой, рав­но как и потому, что этот вопрос все более занимает социологию в целом (напри­мер, см. Cohen and Arato, 1992; Hearn, 1997; Seligman, 1993b). Для наших целей мы можем работать с данным Александером (1993, р. 797) определением гражданско­го общества как «сферы интеракции, институтов и солидарности, которая под­держивает жизнь обществ вне областей экономики и государства». В отличие от преобладающего интереса социологов здесь упор делается не на социальных инсти­тутах, а на том, что происходит вне этих институтов. По Александеру, гражданское общество содержит в себе как индивидуальный волюнтаризм, так и коллективную солидарность. С учетом угроз современного мира, а также широко распространен­ной несостоятельности различных институтов, многие теоретики социологии об­ратились к вопросу гражданского общества.

Несмотря на то что Александер стал развивать это направление недавно, его взгляд на гражданское общество представляет собой значительный шаг за преде­лы неофункционализма. Явно заимствуя структурнофункционалистские и нео-Функционалистские традиции, Александер в своей работе на тему гражданского общества также движется к новому теоретическому обоснованию. Независимо от судьбы этой работы, смена Александером теоретического направления ставит во­прос о будущем неофункционализма. В современной социологии изменения про­исходят быстро и, возможно, то, что было всего десять лет назад новым ярким Движением, сегодня становится частью нашей недавней истории.

Теория конфликта

Теорию конфликта можно рассматривать как созданную, по крайней мере отча­сти, в ответ на структурный функционализм и как следствие критики, которую мы обсуждали выше. Однако следует заметить, что теория конфликта имеет и другие

[146]

Джеффри Аллександер: автобиографический очерк

С самого начала моей научной жизни меня занимали проблемы социального действия и социального порядка, а также возможности таких подходов к этим проблемам, которые позволили бы избежать крайностей одномерного мышления. Я всегда был убежден, что жесткие дихотомии, важные как идеологические течения в демократическом обществе, можно преодолеть в теоретической сфере.

Мои теоретические убеждения впервые оформились в конце 1960-х-начале 1970-х гг., когда я участвовал в студенческих движениях протеста, будучи студентом Гарвардского колледжа и выпускником Калифорнийского университета в Беркли. Новый левый марк­сизм представлял собой интеллектуально привлекательную попытку преодолеть эконо­мизм вульгарного марксизма, пытаясь поместить современного человека в предше­ствующую эпоху. Поскольку он описывал взаимопроникновение материальных структур и культуры, личности и повседневной жизни, новый левый марксизм, которому мы на сча­стье или на беду во многом научились, обеспечил мне первый серьезный опыт на пути к теоретическому синтезу, отметившему мою научную карьеру.

В начале 70-х гг. меня перестал удовлетворять новый левый марксизм, отчасти из по­литических и эмпирических причин. Поворот нового левого марксизма к сектантству и насилию пугал и угнетал меня, в то время как Уотергейтский кризис продемонстрировал способность Америки к самокритике. Я решил, что капиталистические демократические общества обеспечивают возможности для принятия, плюрализма и реформ, которые не рассматривала даже новая левая версия марксистской мысли.

За этим стояли также более абстрактные теоретические причины отказа от марксист­ского подхода к синтезу. По мере того как я более глубоко стал заниматься классической и современной теорией, я понял, что синтез достигается скорее созданием составных терминов — психоаналитический марксизм, культурный марксизм, феноменологический марксизм, чем раскрытием центральных категорий действия и порядка. Фактически, нео­марксистские категории сознания, действия, общности и культуры были черными ящи­ками. Это понимание привело меня к традициям, обеспечившим теоретические ресурсы для создания нового левого марксизма. Мне повезло, что в выпускной работе мной руко­водили Роберт Белла и Нейл Смелзер, чьи идеи о культуре, социальной структуре и со­циологической теории произвели на меня неизгладимое впечатление и до сих пор про­должают меня интеллектуально подпитывать.

В «Теоретической логике в социологии» (1982-1983) я опубликовал результаты этой ра­боты. Идея этой многотомной работы начала зарождаться в 1972 г., после того как не­обычайная встреча с шедевром Толкотта Парсонса «Структура социального действия» по­зволила мне увидеть марксизм в новом свете и усомниться в нем. Позже под руководством Белла, Смелзера и Лео Лоуенталя я изучал классическую и современную теорию с уче­том этого нового подхода.

В «Теоретической логике» я стремился показать, что Дюркгейм и Вебер создали развер­нутые теории культуры, чем пренебрегал Маркс, и что Вебер фактически разработал пер-

источники, как, например, марксистскую теорию и работы Зиммеля в области социального конфликта. В 1950-х и 1960-х гг. теория конфликта обеспечила аль­тернативу структурному функционализму, но была вытеснена рядом неомаркси­стских теорий (см. главу 4). Действительно, одним из важнейших вкладов теории конфликта было создание основы для более промарксистских теорий, теорий, которые привлекли к социологии широкую публику. Основная проблема заклю­чается в том, что теории конфликтов никогда не удавалось достаточно дистанци­роваться от структурно-функциональных корней. Это скорее, структурный функ" ционализм, поставленный с ног на голову, нежели действительно критическая теория общества.

[147]

Джеффри Александер: автобиографический очерк (окончание)

вый социологический синтез. Однако я сделал вывод, что Дюркгейм в конце концов стал двигаться в идеалистическом направлении и что Вебер развил механистическое понима­ние современного общества. Я предположил, что следует рассматривать творчество Парсонса скорее как современную умелую попытку синтеза, а не теорию функционали-стского толка. В то же время Парсонсу также не удалось достаточно определенно следо­вать синтезу, из-за чего его теория стала чрезмерно формальной и нормативно обуслов­ленной.

В своей работе последнего десятилетия я попытался вновь создать схему синтеза, кото­рую считаю невыполненным обещанием раннего творчества. В работе «Двадцать лекций: социологическая теория после Второй мировой войны (Alexander, 1987) я утверждал, что различия, проводимые в постпарсоновской социологии — между теориями конфликта и порядка, микро- и макроподходами, структурными и культурными воззрениями — не пло­дотворны. Эти классификации заслоняли основные социальные процессы, как, напри­мер, постоянная игра упорядоченности и конфликта и двойственные измерения обще­ства, которые всегда переплетены.

Моей реакцией на эту тупиковую ситуацию был возврат к идеям Парсонса (Alexander, 1985b; Alexander & Colomy, 1990a) и к ранней классике (Alexander, 1988a).

В то же время, пытаясь продвинуть теорию в новом, «постпарсоновском» направлении, я стремился выйти за пределы классической и современной теории. Встречи с сильной группой феноменологов на моем родном отделении в университете Лос-Анджелеса, осо­бенно с Гарольдом Гарфинкелем, стали важным стимулом. В работе «Действие и его окру­жение» (Alexander, 1987), которую я до сих пор считаю своей самой важной теоретической работой, я изложил принципы нового объединения микро-макросвязей. .

Я также сконцентрировался на разработке новой теории культуры. Раннее знакомство с работами Клиффорда Джитца убедило меня в том, что традиционные соционаучные под­ходы к культуре имеют слишком ограниченный характер. С тех пор на мой подход сильно повлияли семиотика, герменевтика и постструктуралистская мысль. Включая несоциоло­гические теории, я пытался выработать теории о символических кодах и значениях, раз­личными способами пронизывающих социальную структуру (см. Alexander, 1988a).

Я считаю, что движение к теоретическому синтезу подталкивается событиями мирового масштаба. В посткоммунистическом обществе представляется важным разработать мо­дели, помогающие нам понять наши сложные, многообразные и все же хрупкие, демо­кратии. В настоящее время я работаю над теорией демократии, акцентирующей обще­ственное измерение, которое называется «гражданским обществом». Я публикую ряд очерков, критикую растущий релятивизм человеческих исследований. Хотелось бы ве­рить, несмотря на множество свидетельств обратного, что прогресс возможен не только в обществе, но и в социологии. Такого прогресса можно достичь, лишь придерживаясь многоразмерного и синтетического взгляда на общество.

Творчество Ральфа Дарендорфа

Как и функционалисты, теоретики конфликта ориентированы на изучение соци­альных структур и институтов. В основном эта теория — немногим более, чем ряд Утверждений, зачастую прямо противоположных функционалистским позициям. Наилучшим примером такого противопоставления служит творчество Ральфа Да­рендорфа (Dahrendorf, 1958, 1959), в котором сопоставляются принципы теории Конфликта и функциональной теории. Для структурных функционалистов обще­ство статично или, в лучшем случае, находится в состоянии динамического равно­весия, а для Дарендорфа и теоретиков конфликта всякое общество в любой момент Испытывает непрерывные изменения. В то время как структурные функционали-

[148]

сты подчеркивают упорядоченность общества, теоретики конфликта видят разно­гласия и конфликты в каждой точке социальной системы. Функционалисты (или по крайней мере, ранние функционалисты) утверждают, что каждый элемент в об­ществе способствует стабильности; представители теории конфликта считают, что многие социетальные элементы вносят вклад в дезинтеграцию и изменения.

Функционалисты полагают, что общество объединяется неформальным обра­зом с помощью норм, ценностей и коллективных нравственных принципов. Тео­ретики конфликта всю упорядоченность общества рассматривают как происходя­щую от принуждения одних членов теми, что наверху. В то время как структурные функционалисты говорят о создаваемой общими социетальными ценностями спло­ченности, теоретики конфликта подчеркивают роль власти в поддержании поряд­ка в обществе.

Дарендорф (Dahrendorf, 1959, 1968) — важнейший представитель той точки зрения, согласно которой общество имеет две грани (конфликта и согласия) и со­циологическую теорию поэтому следует разделить на две части — теорию конф­ликта и теорию согласия. Теоретики согласия должны исследовать ценностную интеграцию в обществе, а теоретики конфликта — изучать столкновения интере­сов и принуждение, которые объединяют общество перед лицом этих конфликтов. Дарендорф признавал, что общество не может существовать как без конфликта, так и без согласия, которые являются предпосылками друг для друга. Таким об­разом, не может быть конфликта, если нет некоторого предшествующего согласия, например, маловероятно, что французские домохозяйки будут конфликтовать с чилийскими шахматистами, поскольку у них нет контакта, предшествующего ин­теграции, который послужил бы базой для конфликта. И наоборот, конфликт мо­жет привести к согласию и интеграции. В качестве примера можно привести союз Соединенных Штатов и Японии, развившийся после Второй мировой войны.

Несмотря на взаимосвязи согласия и конфликта, Дарендорф с сомнением от­носился к разработке единой социологической теории, включающей оба процес­са: «Кажется, по крайней мере, вероятным, что объединение теории неосуществимо в вопросе, который озадачивал мыслителей с самого начала западной философии» (Dahrendorf, 1959, р. 164). Стремясь избежать единой теории, Дарендорф решил со­здать конфликтную теорию общества.¹

Дарендорф начал со структурного функционализма, который оказал на него глубокое влияние. Он отметил, что с функционалистской точки зрения соци­альную систему объединяет добровольная кооперация или общее согласие, или и то и другое. Однако с точки зрения теоретика конфликта (или принуждения) об­щество объединяет «навязанное принуждение», таким образом, некоторые пози­ции в обществе наделены влиянием и властью над другими. Такое положение привело Дарендорфа к его главному тезису о том, что дифференциальное распре­деление власти «неизменно становится определяющим фактором систематиче­ских социальных конфликтов» (Dahrendorf, 1959, р. 165).

¹ Дарендорф называл конфликт и принуждение «уродливыми гранями общества» (Dahrendorf, 1959, р. 164) Возникает вопрос: может ли человек, который считает их «уродливыми», разработать адек­ватную теорию конфликта и принуждения?

[149]

Власть

Дарендорф сконцентрировался на изучении крупных социальных структур.¹ Основная его идея заключалась в том, что различные позиции в обществе обла­дают разным объемом властных полномочий. Власть принадлежит не индиви­дам, а позициям. Дарендорфа интересовала не только структура этих позиций, но и конфликты между ними: «Структурное происхождение таких конфликтов сле­дует искать в распределении социальных ролей, наделенных ожиданиями доми­нирования и подчинения» (1959, р. 165; курсив мой). Первой задачей анализа кон­фликта для Дарендорфа было определение различных властных ролей в обществе. Помимо обоснования изучения крупных структур, таких как властные роли, Да­рендорф был оппонентом тех, кто фокусируется на индивидуальном уровне. На­пример, он критиковал изучающих психологические или поведенческие характе­ристики индивидов, занимающих указанные позиции. Он даже утверждал, что те, кто придерживается такого подхода, не являются социологами.

Ключевым элементом в анализе Дарендорфа выступает соответствующая поло­жению власть. Власть всегда подразумевает как превосходство, так и подчинение. Ожидается, что занимающие властные позиции контролируют подчиненных. То есть они доминируют благодаря ожиданиям окружающих, а не из-за собственных пси­хологических качеств. Как и власть, эти ожидания соответствуют позициям, а не людям. Власть не есть всеобщее явление; допустимые области контроля в обществе конкретизированы. Наконец, поскольку власть легитимна, против тех, кто не под­чиняется, могут быть использованы санкции.

Как считал Дарендорф, власть не постоянна, поскольку принадлежит позици­ям, а не людям. Таким образом, облеченный властью в одной группе не обязатель­но занимает властное положение в другой. Аналогично человек в подчиненном положении в одной группе может занимать доминирующее положение в другой. Это следует из утверждения Дарендорфа, что общество состоит из ряда элемен­тов, которые он называл императивно координированными ассоциациями. Их мож­но рассматривать как объединения людей, которые контролируются другими, за­нимающими более высокое положение в иерархической структуре. Поскольку общество содержит множество таких ассоциаций, индивид может занимать власт­ное положение в одной и подчиненное в другой.

Власть в пределах каждой ассоциации дихотомична; так, в ассоциации могут образоваться две, и только две, группы конфликтов. Люди, занимающие властные и подчиненные позиции, имеют интересы, «противоположные по сути и направ­лению». Здесь мы встречаем другой ключевой термин в теории конфликтов Да­рендорфа — интересы. Группы наверху и внизу определяются интересами обще­го характера. Дарендорф продолжал утверждать, что даже те интересы, которые выглядят психологическими, по сути, — явления крупного масштаба:

Для целей социологического анализа конфликтных групп и групповых конфликтов необходимо допустить некоторые структурно обусловленные ориентации действий лю-

¹ В другой своей работе Дарендорф (Dahrendorf, 1968) продолжил рассмотрение социальных фактов (например, позиций и ролей), а также проявил интерес к опасностям овеществления, характерным Для такого подхода.

[150]

дей, занимающих определенные позиции. По аналогии с сознательными («субъектив­ными») ориентирами действия представляется справедливым описать это как интере­сы....Допущение «Объективных» интересов, связанных с социальным положением, не об­ладает никаким психологическим смыслом или последствиями; оно принадлежит именно уровню социологического анализа (Dahrendorf, 1959, р. 175; курсив мой).

В каждой ассоциации те, кто занимает господствующие позиции, стремятся сохранить статус-кво, те же, кто находится в позициях подчиненных, ищут изме­нений. Во все времена в каждой ассоциации присутствует, по крайней мере, скры­тый, конфликт интересов. Это означает, что легитимность власти всегда ненадеж­на. Для действий властвующих и подчиненных не требуется, чтобы конфликт интересов осознавался людьми. Интересы господствующих и подчиненных объек­тивны в том смысле, что отражаются в ожиданиях (ролях), соответствующих по­зициям. Индивиды не должны постигать эти ожидания или даже осознавать их, чтобы действовать согласно им. Если они занимают данные позиции, они будут вести себя ожидаемым образом. Индивиды «приспосабливаются» или «адаптиру­ются» к своим ролям, когда участвуют в конфликте между господствующими и подчиненными. Дарендорф называл эти неосознанные ролевые ожидания латент­ными интересами. Явные интересы есть латентные интересы, ставшие осознанны­ми. Дарендорф считал анализ связи между латентными и явными интересами важ­нейшей задачей теории конфликта. Тем не менее агентам не нужно осознавать свои интересы, чтобы действовать в соответствии с ними.

Группы, конфликты и изменения

Далее, Дарендорф различал три основных типа групп. Первый тип — квазигруп­па, или «совокупности тех, кто занимает позиции с идентичными ролевыми инте­ресами» (Dahrendorf, 1959, р. 180). Они представляют собой источник существо­вания второго типа группы — группы интересов. Дарендорф так описал эти две группы:

Общие модели поведения характеризуют группы интересов, формируемые из больших квазигрупп. Группы интересов есть группы в жестком социологическом смысле; и они являются реальными агентами групповых конфликтов. Они обладают структурой, фор­мой организации, программой или целью и коллективом членов (Dahrendorf, 1959, р. 180).

Из всего множества групп интересов возникают конфликтные группы, или те, которые реально участвуют в групповых конфликтах.

Дарендорф считал, что понятия латентных и явных интересов, квазигрупп, групп интересов и конфликтных групп — базовые для объяснения социальных конфликтов. При идеальных условиях другие переменные не понадобятся. Одна­ко поскольку условия никогда не бывают идеальными, в процесс вмешивается множество разных факторов. Дарендорф упомянул такие технические условия, как соответствующий коллектив, а также политические условия (как, например, общеполитический климат) и социальные условия (например, существование коммуникационных связей). Другим важным для Дарендорфа социальным усло-

[151]

вием был переход людей в квазигруппу. Он считал, что если комплектование но­сит беспорядочный и случайный характер, группа интересов и, в конце концов, конфликтная группа, вряд ли возникнет. В отличие от Маркса, Дарендорф не счи­тал, что люмпен-пролетариат¹ в результате сформирует конфликтную группу, так как люди набираются в нее случайным образом. Однако когда набор в квазигруп­пы структурно обусловлен, эти группы обеспечивают плодородную почву для групп интересов и, в некоторых случаях, конфликтных групп.

Конечный аспект теории конфликта Дарендорфа — отношение конфликтов к изменениям. Здесь Дарендорф признает значение творчества Льюиса Козера (см. следующий параграф), который рассматривал функции конфликтов в поддержа­нии существующего порядка вещей. Дарендорф, однако, считал, что консерватив­ная функция конфликтов есть лишь часть социальной реальности; конфликты также стимулируют изменения и развитие.

Таким образом, Дарендорф утверждал, что когда возникают конфликтные груп­пы, они становятся участниками действий, ведущих к изменениям в социальной структуре. Когда конфликт значителен, происходят радикальные изменения. Ко­гда он сопровождается насилием, структурные изменения будут внезапны. Вне за­висимости от природы конфликта, социологи должны понимать отношения между конфликтами и изменениями, а также между конфликтами и существующим по­ложением вещей.

Основная критика и попытки ее отразить

Теорию конфликта критиковали по различным основаниям. Например, она под­вергалась нападкам за пренебрежение порядком и стабильностью, тогда как струк­турный функционализм — за невнимание к конфликтам и изменениям. Теорию конфликта также критиковали за идеологический радикализм, тогда как функцио­нализм — за консервативную идеологию. По сравнению со структурным функциона­лизмом теория конфликта развита достаточно слабо. Она «вовсе не столь проработа­на, как функционализм, возможно потому, что это теория имеет более производный характер.

Теория конфликта Дарендорфа не раз была предметом критического анализа (например, Hazelrigg, 1972; J. Turner, 1973; Weingart, 1969), в том числе — некото­рых критических размышлений самого Дарендорфа (Dahrendorf, 1968). Во-первых, модель Дарендорфа — не просто отражение марксистских идей, как утверждалось им самим. Фактически, как мы скоро увидим, она неадекватно толкует марксист­скую теорию в социологии. Во-вторых, как отмечалось, теория конфликта имеет больше общего со структурным функционализмом, чем с марксистской теорией. Акцент Дарендорфа на системах (императивно координированные ассоциации), позициях и ролях непосредственно связывает его со структурным функционализ­мом. В результате его теория страдает многими несоответствиями структурного Функционализма. Например, конфликт, как мне кажется, таинственно возникает из легитимных систем (точно так же, как это происходит в структурном функцио-

¹ Этим термином Маркс обозначал людские массы на нижнем уровне экономической системы, сто­ящие даже ниже пролетариата.

[152]

нализме). Далее, теория конфликта, на мой взгляд, страдает многими свойствен­ными структурному функционализму понятийными и логическими проблемами (например, неясные понятия, тавтология) (J. Turner, 1975, 1982). Наконец, как и структурный функционализм, теория конфликта практически целиком носит макроскопический характер и, как следствие, мало дает для понимания индиви­дуального мышления и действия.

И функционализм, и теория конфликта Дарендорфа неполноценны, посколь­ку каждая из теорий сама по себе объясняет только часть социальной жизни. Социология должна уметь объяснять и упорядоченность и конфликт, и структу­ру, и изменения. Последнее обстоятельство стимулировало несколько попыток примирить функциональную теорию с теорией конфликта. Хотя ни одна из них не была полностью удовлетворительной, эти попытки предполагают, по крайней мере, некоторое согласие между социологами в том, что необходима теория, объяс­няющая как согласие, так и разногласие. При этом не все теоретики стремятся при­мирить эти конфликтующие воззрения. Например, Дарендорф считал, что это аль­тернативные позиции, которые следует применять в зависимости от ситуации. По Дарендорфу, когда нас интересует конфликт, мы должны использовать теорию кон­фликта; если мы намереваемся изучать упорядоченную структуру, следует придер­живаться функционального подхода. Такая точка зрения представляется неудов­летворительной, так как существует большая потребность в теоретической позиции, позволяющей рассматривать конфликт и упорядоченность одновременно.

Критика теории конфликта и структурного функционализма, а также прису­щие каждой из этих теорий ограничения привели к множеству попыток разрешить противоречия, примирив или объединив указанные теории (Bailey, 1997; Chapin, 1994; van den Berghe, 1963; Himes, 1966). Предполагалось, что какие-либо комби­нации этих теорий будут более мощной концепцией, чем каждая в отдельности. Самая известная из этих работ — «Функции социального конфликта» (Coser, 1956) Льюиса Козера.

Ранняя оригинальная работа о функциях социального конфликта принадле­жит Георгу Зиммелю, расширил же ее Козер (Jawbrski, 1991), который утверждал, что конфликт может служить для укрепления группы с неустойчивой структурой. В обществе, которое, как мне кажется, находится в процессе дезинтеграции, кон­фликт с другим обществом может восстановить объединительную основу. Спло­ченность израильских евреев можно, по крайней мере отчасти, приписать дли­тельному конфликту с арабскими народами на Ближнем Востоке. Возможное окончание конфликта вполне могло бы обострить внутреннее напряжение в из­раильском обществе. Идея конфликта как агента укрепления общества долгое время используется пропагандистами, способными создать врага там, где его не существует, или стремящимися распространить антагонизм на неактивных оппо­нентов.

Конфликт с одной группой может служить идее сплоченности, так как приво­дит к созданию ряда союзов с другими группами. Например, конфликт с арабами привел к союзу между Соединенными Штатами и Израилем. Дальнейшее ослаб­ление арабо-израильского конфликта может ослабить связи Израиля и Соединен­ных Штатов.

[153]

В пределах общества конфликт может вовлечь некоторых обычно обособлен­ных индивидов в активную деятельность. Протест против Вьетнамской войны побудил большое количество молодых людей впервые принять активное участие в политической жизни Америки. С завершением этого конфликта среди американ­ской молодежи стали свойственны более безразличные настроения.

Конфликт выполняет и коммуникативную функцию. До конфликта группы могут быть не уверены в позиции противника, но вследствие конфликта позиции и границы между группами, как правило, проясняются. Благодаря этому индиви­ды более способны выбирать надлежащее поведение по отношению к противни­ку. Конфликт также позволяет сторонам получить лучшее представление о своих относительных силах и вполне может повысить возможность возобновления дру­жеских отношений или мирного согласования.

С точки зрения теории, функционализм и теорию конфликта можно объеди­нить, если рассматривать функции социального конфликта. Однако при этом надо признать, что конфликт имеет также и дисфункции.

В то время как некоторые теоретики пытались объединить теорию конфликта со структурным функционализмом, другие считали это неприемлемым. Например, марксист Андре Гундер Франк (Frank, 1966/1974) отвергал теорию конфликта по­тому, что она была неадекватным воплощением марксистской теории. Хотя тео­рия конфликта имеет некоторые марксистские элементы, она не является истин­ным наследником оригинальной марксистской теории. В следующей главе мы изучим ряд теорий, которые с большим основанием могут быть названы ее преем­никами. Однако перед этим мы должны рассмотреть вариант теории конфликта, больше преуспевший в объединении теорий.

Обобщающая теория конфликта

«Социология конфликта» Рэндалла Коллинза (Collins, 1975) носила исключи­тельно обобщающий характер, поскольку продвинулась в гораздо более микро­ориентированном направлении, чем макротеория конфликта Дарендорфа и дру­гие теории. Сам Коллинз говорит о своей ранней работе следующее: «Моим главным вкладом в теорию конфликта... было добавление в эти макротеории микроуровня. Особенно я старался показать, что стратификация и организация основываются на повседневных взаимодействиях» (1990, p. 72).¹

Коллинз пояснил, что его внимание к конфликту не имеет идеологической по­доплеки; т. е. он не начинал с политического взгляда о том, хорош или плох конф­ликт. Напротив, он заявлял, что конфликт как предмет исследования был выбран На том реалистическом основании, что представляется, возможно, единственным Центральным процессом социальной жизни.

В отличие от социологов, начинавших с социетального уровня и оставашихся там же, Коллинз подходил к конфликту с индивидуальной точки зрения, потому Что теоретические истоки его воззрений лежат в феноменологии и этнометодоло-^гии. Несмотря на его предпочтение теорий личностного уровня и малого масшта-

¹ Коллинз также подчеркивал, что теория конфликта лучше других социологических теорий подхо­дила в качестве основы для выводов эмпирических исследований.

[154]

ба, Коллинз осознавал, что «социология не может быть успешной сугубо на микро­уровне» (Collins, 1975, р. 11); теория конфликта не может обойтись без социе-тального уровня анализа. Однако тогда как большинство теоретиков конфликта считали, что социальные структуры носят внешний и принудительный характер по отношению к агенту, Коллинз понимал социальные структуры неотделимыми от конкретного человека, который конструирует их и чьи модели взаимодействия составляют их сущность. Коллинз был склонен рассматривать социальные струк­туры скорее как модели взаимодействия, а не как внешние и носящие принуди­тельный характер сущности. Кроме того, в то время как большинство теоретиков конфликта считали, что агент испытывает принуждение внешних сил, Коллинз полагал, что актор постоянно создает и воссоздает социальную организацию.

Коллинз считал марксистскую теорию «отправной точкой» теории конфликта, но она, на его взгляд, перегружена проблемами. С одной стороны, он находил, что для нее (как и структурного функционализма) характерна крайне идеологическая направленность, свойство, которого он стремился избежать. С другой стороны, он был склонен рассматривать марксистскую позицию сводимой к анализу сферы эко­номики, хотя это несправедливая критика марксистской теории. На самом деле, несмотря на то что Коллинз часто обращался к Марксу, в его теории конфликта не видно значительного влияния марксизма. Гораздо большее влияние на нее оказали Вебер, Дюркгейм и, прежде всего, феноменология и этнометодология.

Социальная стратификация

Коллинз решил исследовать социальную стратификацию, так как это институт, затрагивающий чрезвычайно много сторон жизни, в том числе «благосостояние, политику, карьеру, семьи, клубы, сообщества, стили жизни» (Collins, 1975, р. 49). По мнению Коллинза, «большие» теории стратификации «неудачны». Он крити­ковал марксистскую теорию как «однофакторное объяснение многофакторного мира» (Collins, 1975, р. 49). Теорию Вебера он считал немногим более чем «антиси­стемой» для рассмотрения свойств этих двух «больших» теорий. Творчество Ве­бера оказалось для Коллинза в некоторой степени полезным, но «попытки фено­менологической социологии обосновать все понятия в наблюдаемых явлениях повседневности» (Collins, 1975, р. 53) были для него наиболее важны, поскольку основным его подходом в изучении социальной стратификации был маломасш­табный, а не крупномасштабный подход. С его точки зрения, социальная страти­фикация, как и все прочие социальные структуры, может быть сведена к людям, в повседневной жизни взаимодействующим друг с другом установленным образом.

Несмотря на свою приверженность микросоциологии стратификации, Кол­линз начинал (даже несмотря на некоторые оговорки на их счет) с крупномасш­табных теорий Маркса и Вебера как основы собственного творчества. Он взял за основу марксистские принципы, утверждая, что они, «с определенными модифи­кациями, обеспечивают фундамент конфликтной теории стратификации» (Col­lins, 1975, р. 58).

Во-первых, Коллинз утверждал, что, с точки зрения Маркса, материальные ус­ловия «зарабатывания на жизнь» в современном обществе являются важнейши­ми детерминантами стиля жизни человека. Основа «зарабатывания на жизнь» для

[155]

Маркса есть отношение индивида к частной собственности. Люди, имеющие соб­ственность или обладающие контролем над ней, способны зарабатывать себе на ясизнь гораздо более удовлетворительным образом, чем те, кто этого не имеет и вынужден продавать свое рабочее время, чтобы получить доступ к средствам про­изводства.

Во-вторых, с марксистской точки зрения, материальные условия влияют не только на то, как индивиды зарабатывают на жизнь, но и на характер социальных групп в различных социальных классах. Доминирующий социальный класс более способен создавать сплоченные социальные группы, объединяемые сложными сетями коммуникации, чем подчиненный социальный класс.

Наконец, Коллинз утверждал, что Маркс также указывал на обширные разли­чия между социальными классами в доступе к системе культуры и контроле над ней. То есть высшие социальные классы способны разрабатывать отчетливо сфор­мулированные символьные и идеологические системы, системы, которые они ча­сто способны навязывать низшим социальным слоям. Низшие социальные слои имеют менее развитые системы символов, многие из которых, вероятно, были на­вязаны им теми, кто обладает властью.

Коллинз считал, что Вебер работал в рамках марксистской теории стратифи­кации и дальше развивал ее. С одной стороны, утверждалось, что Вебер призна­вал существование различных форм конфликтов, приводящих к многогранной системе стратификации (например, класс, статус и власть). С другой стороны, Вебер в высокой степени разработал теорию организаций, которые Коллинз ви­дел еще одной ареной для конфликтующих интересов. Важность Вебера для Кол­линза также состояла в его упоре на роли государства как средстве контроля над способами насилия, который переключил внимание с конфликта в экономической области (по поводу средств производства) к конфликту в области государства. Коллинз ценит Вебера за его понимание социальной области эмоциональных про­изводных, особенно религии. Конфликт, очевидно, может произойти в этой обла­сти, и эти эмоциональные производные, как и другие, могут быть использованы в качестве оружия в социальном конфликте.

Конфликтная теория стратификации. Базируясь на этой основе, Коллинз об­ратился к разработке собственного конфликтного подхода к стратификации, име­ющего больше общего с феноменологической и этнометодологической теориями, чем с теорией Маркса или Вебера. Коллинз начал с нескольких утверждений. Считается, что людям свойственна общительность, но они также расположены и к конфликтам. В социальных отношениях существует вероятность конфликта, поскольку одним человеком или многими людьми во взаимодействующем окру­жении всегда может быть использовано «жесткое принуждение». Коллинз считал, что люди стремятся максимизировать свой «субъективный статус» и что их спо­собность к этому зависит как от их ресурсов, так и от ресурсов тех, с кем они име­ют дело. Он считал людей эгоистичными; таким образом, конфликты возможны Потому, что интересам присущ антагонизм.

Этот конфликтный подход к стратификации можно свести к трем базовым прин­ципам. Во-первых, Коллинз был убежден в том, что люди живут в сконструирован­ных ими субъективных мирах. Во-вторых, другие люди могут обладать властью,

[156]

чтобы влиять на субъективный опыт индивида или даже его контролировать. В-третьих, окружающие люди зачастую пытаются контролировать индивида, кото­рый им противостоит. Вероятным результатом будет межличностный конфликт.

На основе этого подхода Коллинз разработал пять принципов анализа конф­ликта, которые применил к социальной стратификации, хотя полагал, что их мож­но приложить к любой области социальной жизни. Во-первых, Коллинз считал что теория конфликта должна изучать скорее реальную жизнь, а не абстрактные формулировки. Это убеждение, вероятнее всего, отражает предпочтение матери­ального анализа в марксистском стиле абстракции структурного функционализ­ма. Коллинз убеждает нас в том, что люди есть существа, действия которых, мотиви­рованные эгоизмом, можно рассматривать как маневры для получения различных преимуществ, так что они могут достичь удовлетворения и избежать недовольства. Однако, в отличие от теоретиков обмена и рационального выбора, Коллинз не счи­тал людей полностью рациональными. Он признавал, что в своих усилиях найти удовлетворение они уязвимы с точки зрения эмоций.

Во-вторых, Коллинз полагал, что конфликтная теория стратификации долж­на исследовать влияющие на взаимодействие материальные условия. Хотя веро­ятно влияние на людей таких материальных факторов, как «физическое место­нахождение, способы коммуникации, снабжение оружием, способы произвести впечатление на общественность, инструменты, товары» (Collins, 1975, р. 60), не все акторы испытывают одинаковое влияние. Основная переменная — ресурсы, ко­торыми обладают каждый из них. Акторы со значительными материальными ре­сурсами могут сопротивляться или даже модифицировать эти материальные огра­ничения, тогда как мысли и поступки тех, кто владеет меньшими ресурсами, более вероятно определяются их материальным окружением.

В-третьих, Коллинз утверждал, что в ситуации неравенства группы, контроли­рующие ресурсы, по всей вероятности, попытаются эксплуатировать те, которым не хватает ресурсов. Он осторожно отметил, что такая эксплуатация не обязатель­но подразумевает сознательный расчет со стороны тех, кто получает выгоду от ситуации; эксплуататоры, скорее, следуют тому, что воспринимают как свои важ­нейшие интересы. В процессе они могут выиграть за счет тех, кому ресурсов не хватает.

В-четвертых, Коллинз считал, что теоретик конфликта должен исследовать такие явления культуры, как убеждения и идеалы, с точки зрения интересов, ре­сурсов и власти. Возможно, что группы, наделенные ресурсами и, следовательно властью, могут навязывать свою идеологию всему обществу; идеология людей, не имеющих ресурсов, им навязана.

Наконец Коллинз был твердым приверженцем научного исследования страти­фикации и всех прочих аспектов социального мира. Таким образом, он предпи­сывал несколько принципов: социологи не должны просто теоретизировать на предмет стратификации, а должны исследовать ее эмпирически, если это возмож­но, используя сравнительный анализ. Гипотезы следует формулировать и эмпи­рически проверять с помощью сравнительных исследований. Наконец, социолог должен смотреть на причины социальных явлений, особенно многочисленные факторы любой формы социального поведения.

[157]

Такой научный подход привел Коллинза к разработке широкого набора пред­положений об отношениях между конфликтом и различными специфическими аспектами социальной жизни. Здесь мы можем привести лишь несколько из них, но они должны позволить читателям почувствовать коллинзовский вариант со­циологии конфликтов.

0. Основным фактором, определяющим точку зрения и поведение индиви­да, является опыт отдачи и выполнения приказов.
   
1. Чем больше кто-либо отдает приказаний, тем более он горд, уверен в себе, официален и отождествляется с организационными идеалами, которыми он оправдывает свои приказания.
   
2. Чем больше кто-либо выполняет приказаний, тем более он угодлив, фа­талистичен, отчужден от организационных идеалов, подлаживается к внешней среде, не доверяет другим, озабочен получением материальных наград и аморален (Collins, 1975, р. 73-74)
   

Все эти предположения среди прочего отражают приверженность Коллинза научному исследованию маломасштабных социальных проявлений социальных конфликтов.

Другие социальные сферы

Коллинза не устраивало рассмотрение конфликта в пределах системы стратифи­кации, он пытался расширить ее применительно к различным другим социальным сферам. Например, он перенес свой анализ стратификации на отношения между полами, а также между возрастными группами. Он встал на позицию, согласно которой семья — это арена конфликта полов, в котором мужчины выходят побе­дителями, а женщины подавляются мужчинами и подвергаются различным видам несправедливого обращения. Аналогично, он рассматривал отношения между воз­растными группами, особенно между молодыми и старыми, как конфликт. Эта идея противоречит позиции структурных функционалистов, которые в этих от­ношениях видели гармоничную социализацию и интернализацию. Коллинз обра­тился к рассмотрению ресурсов, которыми обладают различные возрастные груп­пы. Взрослые владеют разнообразными ресурсами, в том числе опытом, влиянием, силой и способностью удовлетворять физические потребности молодых. В про­тивоположность этому, один из немногочисленных ресурсов молодежи — физи­ческая привлекательность. Это значит, что взрослые, как правило, главенствуют над юными. Однако по мере взросления человек приобретает больше ресурсов и более способен сопротивляться, в результате чего усиливается социальный кон­фликт поколений.

С точки зрения конфликта Коллинз рассматривал и формальные организации. Он считал их сетями межличностных влияний и аренами конфликтующих инте­ресов. Иначе говоря, «организации есть арены борьбы» (Collins, 1975, р. 295). Кол­линз снова выдвинул свой аргумент в форме предположения. Например, он утвер­ждал, что «принуждение приводит к серьезным попыткам избежать его» (Collins, 1975, р. 298). С другой стороны, он считал, что предпочтительной стратегией Должно быть поощрение: «Контроль с помощью материальных наград приводит

[158]

к послушанию в той степени, в какой награды непосредственно связаны с желае­мым поведением» (Collins, 1975, р. 299). Все эти и другие предположения указы­вают на приверженность Коллинза научному, во многом микроуровневому ис­следованию конфликтов.

Обобщенный взгляд

В итоге Коллинз, как и Дарендорф, не является действительным представителем марксистской теории конфликта, хотя и по другим причинам. Несмотря на то что Коллинз использовал идеи Маркса как точку отсчета, положения Вебера, Дюркгей-ма и особенно этнометодология оказали на его творчество гораздо более серьезное влияние. Маломасштабный подход Коллинза полезен как основа для разработки более общей теории конфликта. Однако, несмотря на заявленные намерения объ­единить крупно- и маломасштабную теории, он не выполнил задачу целиком.

В своем более позднем творчестве Коллинз придерживается обобщенного взгля­да, согласно которому теория конфликта предпочтительней большинства других теорий, благодаря ее стремлению к синтезу: «Теория конфликта... свободно зани­мается тем, что может быть названо интеллектуальным пиратством: она стремит­ся объединить... элементы... социологии микроуровня» (1990, р. 72).Несмотря на то что между 1975 и 1990 гг. мало кто открыто занимался теорией конфликта, Кол­линз считает, что теория конфликта, независимо от внешних проявлений, не была в течение полутора десятилетий в неживом состоянии, а незаметно развивалась под разными личинами в ряде областей социологии.

Во-первых, Коллинз считает конфликтный подход центральным во множестве сравнительно-исторических исследований, особенно в творчестве Майкла Ман­на (Mann, 1986). Таким образом, теорию конфликта можно обогатить с помощью включения широкого ряда результатов, которые можно извлечь из сравнительно-исторических исследований. Кроме того, Коллинз считает, что Манн использует сво­его рода сетевую теорию, отсюда интерес к объединению подхода Манна с тради­ционной сетевой теорией. Во-вторых, возможно объединение сетевой теории и теории конфликта. Фактически, как мы увидим, сетевая теория играет в современ­ных попытках синтеза важнейшую роль, поскольку есть представители других теоретических направлений, особенно теории обмена, которые видят возможность объединения с ней. Что любопытно, Коллинз не обращается к возможности объ­единения относительно своей собственной теории ритуальных цепочек взаимо­действия (см. Главу 10). Это странно, поскольку микроуровневые наблюдения те­ории хорошо бы сочетались с традиционными макроуровневыми подходами теории конфликта. Возможно, Коллинз не предполагал такого объединения, поскольку его собственный вариант теории конфликта сам по себе в сильной степени относится к микроуровню и уже включает ритуальные цепочки взаимодействия.

В более общем виде, Коллинз определяет теорию конфликта в широком диа­пазоне, утверждая, что она представляется открытой выводам всех теорий и ка­жется способной учесть все уровни социальной реальности. В частности, Коллинз пытается различать узкие теории конфликта (например, Зиммеля и Козера) И конфликтную теорию, которую он определяет как «теорию об организации обще­ства, поведении людей и групп, объясняющую, почему структуры приняли имен-

[159]

АО такой вид, в котором они существуют... и как и какие виды изменений проис­ходят.... Конфликтная теория есть общий подход ко всей области социологии» (1990, р. 70). Таким образом, Коллинз стремится объединить многообразные син­тезы; он хочет развить конфликтную теорию в более целостную концепцию. Сле­дует осторожно относиться к империализму теории, который подразумевается этим подходом.

Резюме

Не так давно структурный функционализм был авторитетнейшей теорией в со­циологии. Теория конфликта стала главным его оппонентом и возможной альтер­нативой, способной сместить его с пьедестала. Однако в последние годы произо­шли драматические изменения. Обе теории стали предметом неустанной критики, вто время как появился ряд альтернативных теорий (с ними нам предстоит озна­комиться в оставшейся части книги), который вызвал еще больший интерес и большее число последователей.

Хотя существует несколько вариантов структурного функционализма, здесь мы сосредоточились на рассмотрении социетального функционализма и его круп­номасштабного подхода, следованию их взаимосвязей на социетальном уровне и ограничивающего влияния социальных структур и институтов на акторов. Струк­турные функционалисты разработали ряд крупномасштабных подходов к соци­альным системам, подсистемам, отношениям между подсистемами и системами, равновесию и упорядоченным изменениям.

Мы разобрали три примера творчества структурных функционалистов (Дэвис и Мур, Парсонс и Мертон). Дэвис и Мур в одной из наиболее известных и самых критикуемых в истории социологии работ изучили социальную стратификацию как социальную систему и различные выполняемые ею позитивные функции. Мы также обсудили некоторые аспекты структурно-функциональной теории Толкот-та Парсонса и его идеи относительно четырех функциональных императивов всех систем действия: адаптации, целедостижения, интеграции и латентной функции (AGIL). Кроме того, мы проанализировали структурно-функциональный подход применительно к четырем системам действия: социальной системе, системе куль­туры, системе личности и поведенческому организму. Наконец, мы рассмотрели структурно-функциональный подход Парсонса к динамике и социальным изме­нениям — его эволюционную теорию и его идеи по поводу обобщенных средств обмена.

Наиболее важный момент в современном структурном функционализме — попытка Мертона разработать «парадигму» функционального анализа. Мертон Начал с критики некоторых наиболее наивных положений структурного функци­онализма. Затем он пытался разработать более подходящую модель структурно-функ-Пионального анализа. В одном пункте Мертон соглашался со своими предшествен­никами — в необходимости рассматривать крупномасштабные социальные явления. Но, как он утверждал, помимо рассмотрения позитивных функций, структурный Функционализм должен уделять внимание дисфункциям и даже нонфункциям. PC учетом этих добавлений Мертон настаивал на том, что аналитики должны

[160]

озаботиться рассмотрением чистого баланса функций и дисфункций. Далее, он го­ворил, что, выполняя структурно-функциональный анализ, следует отойти от гло­бального анализа и конкретизировать уровни, на которых мы работаем. Мертон также выдвинул идею о том, что структурные функционалисты должны интере­соваться не только явными (намеренными), но также латентными (непреднаме­ренными) функциями. Этот параграф завершился обсуждением того, как Мертон применял свою функциональную парадигму к вопросу отношения социальной структуры и культуры к аномии и девиантному поведению.

Затем мы обсудили многочисленную критику структурного функционализма которой удалось подорвать его авторитет и популярность. Мы остановились на обвинениях структурного функционализма в неисторичности, неспособности ис­следовать конфликты и изменения, крайней консервативности, озабоченности со-циетальным принуждением агентов, принятием утверждаемых элитой правил, те­леологическом и тавтологическом характере.

Критика структурного функционализма привела к попытке ее отразить — к раз­витию направления, известного как неофункционализм. Неофункционализм пы­тался поддержать структурный функционализм, объединив его с различными дру­гими теоретическими воззрениями. В рамках неофункционализма в конце 1980-х и начале 1990-х гг. появилось достаточное количество работ, и он привлек к себе зна­чительное внимание. Однако будущее неофункционализма сомнительно, особенно по причине того, что его основатель, Джеффри Александер, перерос его.

Последняя часть этой главы посвящена важнейшей альтернативе структурного функционализма в 1950-х и 1960-х гг. — теории конфликта. Самая известная работа в рамках этой традиции была проделана Ральфом Дарендорфом, который (несмот­ря на то, что сознательно пытался следовать марксистской традиции) перевернул структурный функционализм. Дарендорф уделял больше внимания изменениям, чем равновесию, конфликтам, чем порядку, рассматривал, как элементы обще­ства способствуют изменениям, а не стабильности, изучал конфликт и принуж­дение, а не нормативные ограничения. Дарендорф предложил крупномасштабную теорию конфликтов, сравнимую с крупномасштабной структурно-функционалист-ской теорией упорядоченности. Его внимание к власти, позициям, императивно ко­ординируемым ассоциациям, интересам, квазигруппам, группам интересов и конф­ликтным группам отражает этот подход. Теория Дарендорфа страдает некоторыми из присущих структурному функционализму недостатков; кроме того, он пред­ставляет собой довольно-таки бесплодную попытку присоединить марксистскую те­орию. Дарендорфа также можно критиковать за то, что он довольствовался альтерна­тивными теориями упорядоченности и конфликта по отдельности, а не стремился к их теоретическому объединению.

Глава завершается обсуждением попытки Рэндалла Коллинза разработать более обобщенную теорию конфликта, особенно объединяющую микро- и макроподход.

[161]