Проблема истоков: иудаизм и христианство в свете последних открытий
Вид материала | Документы |
СодержаниеДва послания предводителя второго Апологеты ii века |
- Иудаизм и. Г. Луковенко общая история иудаизма, 354.02kb.
- …Лекция наша сегодня не столько даже о раннем христианстве, сколько о двух религиях,, 313.65kb.
- Программа дисциплины Религиозно-философские традиции Востока для направления 032. 100., 1087.64kb.
- В. П. Лега Проблема чуда с точки зрения современного научного и христианского мировоззрения, 169.8kb.
- Христианство, 113.18kb.
- Sothys Сильвия Аполлони. 10. 00 Краткая презентация, 25.41kb.
- Темы курсовых работ для студентов 4 курса 2009-2010, 110.52kb.
- Десять Заповедей Иудаизма и Десять основных положений Ислама Мусульманское закон, 246.36kb.
- А. П. Ершов и становление новосибирской школы программированиЯ, 175.74kb.
- Задачи: Подвести учащихся к пониманию сути Истоков, 132.53kb.
Два послания предводителя второго
иудейского восстания (132—135)
От Симона, сына Кохбы, Иисусу, сыну Галгулы, и жителям Га-Варуха, мир вам!
Призываю в свидетели небеса против тебя в том, что если кто-либо из галилеян, что находятся при тебе, будет обижен, закую в железо ваши ноги, как сделал с сыном Афлуля.
Симон, сын Кохбы, лично.
От Симона Иисусу, сыну Галгулы, мир вам!
Знай, что ты должен поставить пять кор зерна (около 1800 кг.— Ред.), чтобы я получил их через моих подчиненных.
Приготовь каждому подобающее ему место гостя, и пусть они останутся у тебя до субботы. Позаботься, чтобы сердца их всех были довольны: будьте мужественны и ободрите своих. Да будет мир!
Всякому, кто принесет тебе свое зерно, я повелел: пусть принесут его после субботы.
(Из пещеры Мурабба’ата, в книге Луиджи Моральди «Рукописи Кумрана» 1). {121}
На развалинах древней столицы Иудеи возник римский город, названный Элиа Капитолина, построенный в стиле империи эллинских времен. Там, где некогда стоял храм Яхве, был возведен храм Юпитера, и всем евреям было запрещено под страхом смерти ступать ногой в эти места. Иудаизм как религиозное явление замыкается отныне в самом себе, погружаясь в толкование Талмуда.
Нет сомнения, что это несчастье должно было глубоко отразиться в апокалиптических ожиданиях христиан, церкви которых вырастали в тени иудаистской религии. Но ни одно организованное движение не могло с тех пор рассчитывать на выживание, если поддерживало губительные связи с иудаизмом. Из письма, написанного собственноручно Симоном и найденного о 1952 г. в одной из пещер Мурабба’ата, на юге от Кумрана, следует, что в ходе войны галилеяне испытали суровое обхождение со стороны одного из подчиненных ему вождей. Христианское предание содержит намек на то, что сотрудничество христиан с восставшими длилось весьма недолго.
Разрушение государственности, политической и территориальной целостности иудеев стало рассматриваться как божье наказание.
Одно место из первого послания к фессалоникийцам, которого еще не было в тексте Маркиона, то есть около 159 г., напоминает, что иудеи были истреблены, поскольку «убили и господа Иисуса и его пророков, и нас изгнали, и богу не угождают, и всем человекам противятся, которые препятствуют нам говорить язычникам, чтобы спаслись, и через это всегда наполняют меру грехов своих; но приближается на них гнев до конца» (1 Фессал., 2 : 15—16), Так начался безжалостный антииудаизм традиционной христианской теологии, который заложил основы социального и экономического антисемитизма средних веков и нового времени.
Начиная с этого времени полемика между иудеями и христианами становится все активнее. Оба движения по-прежнему не различались руководящими кругами империи и равно подвергались гонениям. Один и тот же эдикт Септимия Севера от 202 г. запрещает в равной мере как иудаистский, так и христианский прозелитизм. Но в идеологической и религиозной областях их раскол уже стал свершившимся фактом. {122}
АПОЛОГЕТЫ II ВЕКА
Гностические течения довели этот раскол до полного отказа от Ветхого завета и его осуждения. Те теоретики конца II в., которые не включались в конфликт между двумя крайними течениями, стремясь сохранить связи с иудаистским монотеизмом для того, чтобы поддержать превосходство своей религии, сопоставляя ее с этическими и философскими концепциями греко-римского мира, получили название апологетов.
Первые греческие апологеты оставили нам лишь имена и немногие фрагменты: Квадрат, Мильтиад, Аполлинарий из Гиераполя и Аристоник из Пеллы. О последнем, родом из Палестины, упоминает «Диалог между Париском и Ясоном о Христе», который заканчивается, как сообщает Ориген, обращением в христианство иудаистского оппонента. Особое значение имеет «Диалог с евреем Трифоном» Юстина, который дошел до нас вместе с иными немногочисленными сочинениями того же апологета и узкого круга современных ему авторов, таких, как Аристид, Татиан, Афинагор, Ермия и Феофил Антиохийский.
Диалогический жанр, расцветавший в то время, лучше всего подходил для выражения этого противоречия. Сочинение Юстина представляет собой первое столь широко замысленное произведение древней христианской литературы, написанное сразу после восстания иудеев против Адриана.
При преемниках Адриана Антонине Пие и Марке Аврелии, воспитанных в принципах стоицизма, обращение с рабами несколько улучшилось. Были обнародованы некоторые относительно гуманные законы, ограничено применение пыток и облегчена процедура освобождения от рабства. Число отпущенников возросло. Идеология «искупления», «воздаяния» утрачивает значительную часть своего первоначального реалистического смысла и все более переходит на почву самостоятельного религиозного миропонимания, которое порывает прежние связи с породившими его социальными основами.
Вместе с улучшением образа жизни рабов еще более тяжкими становятся условия существования свободных и полусвободных крестьян и открывается путь к крепостной зависимости сельского населения. Непрекращающиеся восстания рабов сменяются все более частыми крестьян-{123}скими бунтами. Один папирус 154 г. повествует о земледельцах, которые занялись разбоем, чтобы избежать поборов сборщиков податей.
Изменяется и социальный состав христианских общин.
В ряды обездоленных, которые все еще видят в тысячелетнем царстве пророков и еврейских псалмопевцев отклик на их чаяния равенства и благоденствия, вливаются представители более зажиточных слоев, которые приносят новые идеи и претензии, присущие той иерархии, которая ищет соглашения и компромисса с имперским обществом.
Именно этот компромисс составляет основную тему апологетов, которые обращаются к суверенам от Адриана до Марка Аврелия со своими словопрениями, добиваясь весьма скромных результатов. Они умеряют пыл полемики по социальным проблемам, которая тревожила власти, однако удерживаются в границах, еще приемлемых для требовательных верующих. Большинство из них пользуется греческим языком. Те же, кто пишут по-латыни, как Минуций Феликс и Тертуллиан, происходят из тех районов Северной Африки, где латинский язык стал вместе с римской колонизацией языком низших слоев, в отличие от больших городов Средиземноморья и самого Рима.
Новые понятия облекаются в форму сложных, запутанных теологических формулировок того религиозного опыта верующих, который отражал их надежды на освобождение. Различие между «грядущими временами», о приходом которых будут радикально пересмотрены ценности эпохи, и «нынешним веком» становится все более относительным. Перспектива конца света кажется менее достоверной в периоды спокойной жизни церкви; она внезапно становится отчетливей, когда репрессии со стороны государства дают себя знать с большей силой.
Мессианское мировидение Папия, епископа Гиерапольского, который уверял, что знал «Иоанна, ученика господа», и тем самым добился высокого авторитета, неизменно удерживается в границах реалистического толкования «царства»: каждый сможет утолять свой голод досыта, земля сама собой будет рождать плоды всем нуждающимся в них, вино будет течь в изобилии. Но эта земная мечта бедняков и голодных уже оформляется в виде некоей ее аналогии в потустороннем мире, или, как скажет Евсевий Кесарийский, придворный епископ Константина, ког-{124}да христианство станет государственной религией, «непосредственно в виде потустороннего царства божия». И тогда столь почитаемый Папий покажется всего лишь неразумным («Церковная история», III, 39).