Чезаре Ломброзо. Гениальность и помешательство
| Вид материала | Реферат |
- Чезаре Ломброзо Гениальность и помешательство Предисловие автора к четвертому изданию, 3402.05kb.
- Урок закрепление по роману Е. Замятина "Мы", 70.99kb.
- 1 Психология девиантного поведения подростков, 37.91kb.
- Чезаре Беккариа, 2047.55kb.
- Доклад старшего научного сотрудника филиала фгу «внии мвд россии», 99.75kb.
- Www zarubezhka-totl narod, 10710.7kb.
- Www otgt ru gg Проект рефераты id 920020 бунин иван Алексеевич (1870 1953), поэт, прозаик, 37.4kb.
- С. Л. Рубинштейн Гете утверждал, что гений "это 1% таланта и 99% пота". Но современные, 53.81kb.
- Сообщение «Портреты Прасковьи Ивановны Ковалёвой-Жемчуговой кисти Аргунова», 13.89kb.
- Что, где и когда рекламирует А. С. Пушкин?, 38.71kb.
Противоволя (La controvolonta)
Противоволя -- ужасная вещь, и я могу говорить о ней по опыту, слишком
даже горькому, потому что она отняла у меня всякую прелесть от окружающего
мира и превратила мою спокойную, приятную прошлую жизнь в тяжкое и
мучительное бремя. Вот о чем, в сущности, идет речь: чтобы действительно
жить в этом мире, для человека недостаточно только есть и спать, ему
необходимо также руководить своими способностями, нужно иметь цель в жизни и
находить удовольствие в своих занятиях. Но с трудом влачить жалкое
существование, не принимая никакого участия в радостях жизни, не стоит -- в
тысячу раз лучше умереть или утратить всякое самосознание. Именно такая
история случилась и со мной. Привыкший к тихой и спокойной жизни, я вдруг
увидел себя вовлеченным в водоворот жестоких страданий; бедный мозг мой,
потрясенный такой нелепостью, отказался работать, как прежде, я не мог уже
свободно рассуждать о моих делах и отсюда-то именно родилась противоволя,
или стеснение естественной свободы человека, невозможность работать и
действовать, точно какая-то материальная сила связывает индивидуальность. У
меня нет теперь достаточной власти над собою, чтобы дать моим поступкам
желательное для меня направление, вследствие чего являются страх, тоска,
отвращение к жизни. Вначале я чувствовал какое-то неопределенное
беспокойство, мучительную тяжесть, затем эта сила росла, становилась все
могущественнее, настойчивее, так что наконец уничтожила во мне всякое
довольство и заставила проводить время в самой томительной скуке. По ночам я
не мог спать, засыпая обыкновенно на час или на два, а дни сделались для
меня мучительным препровождением времени, так как я решительно не знаю, что
делать с собой, куда приклонить голову, какое направление дать моим мыслям,
-- и все по милости противоволи. Я слышу разговоры о семейном счастии, о
душевном спокойствии, об удовлетворении самолюбия, о взаимной привязанности
между людьми, но сам я не могу испытывать ничего подобного; медленно измеряю
я часы, и вся моя забота состоит в том, чтобы скучать по возможности меньше.
Поэтому я попросил бы произвести сильную реакцию в моем мозгу и позволить
мне увидеться с семьей. Благодетельное потрясение могло бы принести мне
громадную пользу: жестокое душевное волнение погубило меня, другое волнение,
только в ином роде, могло бы спасти меня. Я уже столько лет не видел своей
семьи, и господин директор понимает, как это неприятно. Если я делал
какие-нибудь несообразности, то это зависело от злого рока (fatalita), во
власти которого я нахожусь, а не от моего характера, всегда считавшегося
превосходным, что также следует принять в соображение.
Л.М. No110.
Далее, в высшей степени оригинальны сделанные больными описания своих
товарищей, как, например, следующий очерк, вышедший из-под пера бывшего
судебного пристава, страдающего душевным расстройством и галлюцинациями.
Несмотря на это, он не только поэт, но еще и хороший пианист и вообще
составляет крупную литературную силу между сотрудниками этого замечательно
интересного журнала.
Наблюдения над окружающими
Я провел почти всю зиму среди помешанных и потому имел возможность
сделать несколько наблюдений над привычками и поведением некоторых из них.
Полагая доставить этим удовольствие нашему начальству, я вздумал в точности
описать их, насколько позволяют мои слабые силы, и чтобы пристыдить У.,
который говорит, что если бы я прочел свою статью вслух, то ее приняли бы за
одно из тех объяснений, какие даются проводниками по сералям. Кто наиболее
заслуживает внимания, так это один субъект, вечно стоящий неподвижно,
прислонясь к стене, -- зовут его С. Другой постоянно покрыт грязью с головы
до ног и целый день с наслаждением возится в нечистотах. Третий, некто Л.,
чрезвычайно толстый, только и делает, что трет себе голову одной рукой. С.
вечно потирает руки и беспрерывно ходит по одному направлению, 10 шагов
вперед и 10 шагов назад, причем кричит, призывая всех святых. Другой
неподвижно сидит на месте, вертит головой и часто улыбается. Некто С.П.
постоянно толкует о своих миллионах, о фабриках и машинах, которые он
устроит по выходе из больницы в январе 1875 года, как ему кажется, хотя он,
вероятно, очень скоро отправится в страну, где нет ни печали, ни воздыхания,
так как разбит параличом. Кривой Б. забавляется целые дни тем, что трет два
камешка один о другой и при этом вечно бормочет что-то себе поднос. Некто
M., отставной моряк, говорит громким голосом, воображая себя на корабле,
готовом отправиться в дальнее плавание. С. считает себя командиром полка и
делается похожим на зверя, когда ему противоречат, в особенности когда
кто-нибудь шутя скажет, что на него хотят надеть намордник. Другой, по
прозванию Италия, всегда выпачканный сажей, кричит целый день и быстро
ходит, потирая себе голову обеими руками, вертится и произносит слова "стой!
стой!". Некто П. воображает себя важным господином и рассказывает, что у
него есть множество обширных поместий; он потихоньку уходит каждую ночь и
возвращается утром из дальних странствий. Некто X., прозванный горбуном,
известен за интригана и лжеца и представляет настоящий тип Вискарделло или
Риголетто, -- он вечно старается обмануть всех и питается одними пирожками.
Луна -- это старый обжора, который никогда не может насытиться; у него есть
наклонность к воровству, и он крадет что попадется, но в особенности платки.
Он считает себя блаженным Джироламо. Некто Романо, бывший в военной службе,
грязен с головы до ног и тоже склонен к воровству. М. Прогуливается в
одиночестве, уверяет, что он теперь связан, а когда узы эти разрешатся,
думает улететь в Елисейские поля, в чистилище, в ад, вообще куда ему
захочется. Дон В. держит себя гордо и величественно, воображая, что он --
Папа Римский, именующийся Силеном Первым, и горе тому, кто вздумал бы
оспаривать его могущество. Он рассказывает, что заключен сюда своими
врагами, но что вскоре он отправится в Рим, где его встретят со всею помпою,
подобающею римскому первосвященнику. Антонио, несносный болтун и ненасытный
обжора, тоже не прочь украсть, что плохо лежит, и хлопочет только о том, как
бы поесть, покурить и поиграть. Некто Ф., лет пятидесяти, долгое время
остается спокойным, потом с ним делается бред, он в бешенстве ходит по
коридорам, говоря, что не желает идти укрощать бури, и в конце концов
начинает спокойно играть камешками. В.Р., впавший в совершенно бессмысленное
состояние, вечно грозится убить всех, но не убивает даже блохи. Один
тосканец, весьма склонный к онанизму, кричит во все горло, что его голод
неутолим, хочет обидеть всех, но никто на него не обижается, и всех называет
могильщиками; он воображает, что ест вдвое против других. Л., бывший прежде
живописцем, говорит мало, но если примется рассуждать, то сам черт ничего не
разберет. Б. Л. прислонится к стене и стоит по целым дням, не говоря ни
слова. Л. представляет из себя министра или депутата, целый день беседует с
воображаемыми личностями, а в конце концов перевязывает себя чулком,
повторяя это 70 или 80 раз в день. Наконец, М. воображает себя Наполеоном I,
каким-то великим талантом, героем и всегда хочет поставить на своем; у него
есть дурная привычка -- давать волю рукам. Р. каменщик, скуп до крайности,
торгует всем и готов задушить кого только можно, лишь бы добыть денег. М.,
по прозванию Кобылка, до крайности любопытен, живой, надоедливый и
болтливый; у него на совести есть кровавое преступление и даже еще
противоестественное; он сделался ханжой, работает в кухне, но не забывает и
своих четок, не дает людям покоя вечными просьбами. Дон Л., страстный
курильщик, целый день ходит по галерее, человек надменный и скупой, считает
позором, что такую талантливую личность, как он, держат взаперти, и
грозится, что начальствующие дадут в этом строгий отчет, когда он выйдет.
Пинаккиа, по прозванию Контрефорс, бывший прежде папским солдатом (тип
шута), бывает вполне доволен, когда ест или курит, всегда вмешивается в
разговоры и постоянно переходит от одного аргумента к другому. М.А. отличный
работник, всегда готовый услужить, несколько времени остается спокоен, потом
болезнь его проявляется громким криком, оглашающим галереи, и с ним тогда
опасно заговорить. Н.Д.М., прозванный адвокатом, старается придать себе
важный вид, подходящий к этому прозвищу, никогда не молчит и не
успокаивается и всегда норовит поставить на своем. Ф., осужденный уже за
драку и за кражу мешка, совсем сумасшедший теперь, разговаривает сам с собою
и думает только о еде, питье и курении. В., прозванный котом, злой и
жестокий человек, был прежде военным, часто прогуливается по двору с
озабоченным видом, при малейшем противоречии готов начать ссору и пустить в
ход кулаки. С.Ж., бывший столяр, очень красивой наружности, носит длинную
бороду, служил прежде в папских драгунах, но теперь лишился рассудка, и
потому в разговорах его нет никакого смысла. Р. раздражителен и похож на
зверя; озлившись, кусается, точно гиена, и следы его зубов остаются надолго.
Доменик Б., прозванный Ратапланом, имеет привычку говорить всем дерзости и с
утра до вечера раздает благословения. Кроме того, у нас есть компания
игроков, которые играют с утра до вечера; среди них первые места занимают
Покуполино, Пачино, Mapкино и Градара.
Если пожелают читатели, можно составить множество биографий и привести
еще немало других наблюдений. Что же касается служителей, то я предоставляю
поговорить о них при случае тем, кого это ближе задевает.
Б. Ж. No 18.
Вообще, больные не особенно дружелюбно относятся к своим товарищам,
когда описывают их в прозе или в стихах. Но вот один очерк того же автора
несколько в ином роде.