Л. А. Асланов Культура и власть

Вид материала

Документы

Содержание Глава 14. Ависская династия 14.1. Начало заморской колонизации и торговли 14.2. Всепроникающая королевская власть 14.3. Радикальные изменения португальского менталитета 14.4. Великие географические открытия и торговля 14.6. Испанский период

Подобный материал:

• Руководство: власть и личное влияние, 546.22kb.
• Американская культура, 3238.88kb.
• Власть и культура на Южном Урале в 50-е 70-е гг. XX века, 389.45kb.
• Ведение в жизнь отдельных властных функций через суд, но суд как самостоятельная власть, 24.33kb.
• Культура. Социализация. Род. Семья. Гендер, 98.43kb.
• Власть versus политика б. И. Коваль, М. В. Ильин, 236.04kb.
• Программа факультатива Рим первого века Империи: власть, общество, культура Автор программы, 145.04kb.
• Крещение и культура Киевской Руси IX-XIII, 16.65kb.
• И власть, 5510.4kb.
• Культура Древней Греции и Древнего Рима. Культура средневековой Европы. Культура Византии., 122.28kb.

Глава 14. Ависская династия

Новая династия, начало которой положил Жуан I (1385—1433), пересмотрела свое отношение к сословиям. Жуан I окружил себя юристами, бюрократами и искал поддержку у купцов, как португальских, так и иностранных. Он возводил на высокие должности не представителей знатных родов, а буржуазию, низшую аристократию и даже ремесленников, т. е. всех тех, кто составлял базу поддержки его восхождения на трон и доказал свою верность. В местных административных органах ремесленники бросили вызов землевладельцам.

Однако концентрация земельной собственности укрепила позиции новой группы земельной аристократии, противостоявшей сильной королевской власти. В ответ на это Жуан I резко повысил доходы своей семьи, сделав своих сыновей герцогами, причем одного из них, Энрикеша Мореплавателя, назначил магистром самого богатого ордена иезуитов, а еще двух — магистрами двух других монашеских орденов, которые тоже обладали большой земельной собственностью. Такие действия короля были вызовом всей аристократии и церкви, но авторитет монарха остался непоколебим. Столь сильна была идея самодержавия в культуре португальцев [2, 128—130].

14.1. Начало заморской колонизации и торговли

В начале XV в. в Португалии сложилась непростая обстановка. Маврские корсары продолжали совершать набеги на побережье Португалии из своих портов на северо-западе Африки, а португальское воинство был бессильно из-за непредсказуемости места и времени очередного удара. От грабежей корсаров страдали интересы короля, аристократии, буржуазии. В 1415 г. под командованием короля Жуана I и при участии почти всей аристократии рыцарско-монашеские ордена атаковали один из коммерческих и стратегически важных военных форпостов мавров — Сеуту в Марокко — и захватили ее. Оставив там сильный гарнизон, король с добычей вернулся назад. С тех пор началось присоединение заморских территорий, которое, начавшись как завоевание, затем приобрело характер географических открытий и торговой экспансии. Удар по Сеуте преследовал еще одну цель. Португалия прекратила традиционные и бесплодные попытки конкурировать с Леоно-Кастильским королевством за первенство на Иберийском полуострове и обратила всю свою энергию на заморскую торговую экспансию, которой мешали корсары Сеуты и Танжера. После покорения Сеуты был захвачен и Танжер, хотя и не сразу и с большими потерями.

В начале XIV в. в кораблестроении и навигации Португалии произошли существенные усовершенствования. Например, стал применяться руль на судне, который существует и поныне, он заменил рулевое весло. Через арабские страны из Китая дошел до португальцев компас. Отовсюду привозились морские справочники, содержавшие морские карты, описания маршрутов движения судов, портов и т. д. Это позволяло прокладывать курс корабля по компасу и отказаться от плаваний вдоль береговой линии. Все заимствования старательно совершенствовались португальцами: нанимались картографы, специалисты по навигации, кораблестроители и т. д. из самых передовых стран. Но прошло еще целое столетие до начала Великих географических открытий, которым короли Португалии долгое время отдавали приоритет. В первой половине XV в. португальцы на основе традиционного арабского судна создали каравеллу, обладавшую малой осадкой, тремя треугольными парусами и приспособленную для долгих плаваний. Каравелла могла идти по курсу, который составлял с направлением ветра угол более 50. Водоизмещение каравелл не превышало 50 т, а команда состояла не менее, чем из 20 человек. К тому времени были накоплены и систематизированы знания в области астрономии и математики. От древних греков через арабов дошли представления о сферичности земли. Величина меридиана по экватору отличалась от современного значения менее, чем на 20%. Португальцы заимствовали у иберийских арабов астролябию (угломерный прибор для определения широты и долготы точки земного шара по солнцу и звездам). Наконец, моряками и купцами были накоплены географические знания, особенно много их поступало из арабского мира, а также из итальянских городов-государств. Они не были точны, но их было достаточно для того, чтобы ставить реальные цели экономического и политического характера, например, открытие морского пути в Индию, из которой караванными тропами в Венецию доставлялись специи, шелк, слоновая кость и другие чрезвычайно ценные по тем временам товары.

Но главной проблемой Европы был дефицит такого монетарного материала, как золото, отсутствие которого препятствовало развитию торговли, а за ней и ремесел. Европейцы к началу XV в. уже знали от арабов, что золото есть где-то в Африке, южнее Сахары. Нападение португальцев на Сеуту в значительной мере было обусловлено их желанием захватить пути доставки золота через Сахару в Европу. Португалия оказалась среди европейских государств ближе всех к источникам африканского золота и стала искать к ним морской путь.

Кроме прагматичных задач у португальских христиан были две других, которые имели значение для организации экспедиций в неведомое — это борьба с неверными и спасение собственных душ подвигом во славу христианской церкви. Такая страна, как Португалия, где влияние религии было чрезвычайно сильным, имела в этом смысле преимущество перед другими, где подобные мотивы не были столь значимы [2, 131—133]. Надо ли говорить, то церковь горячо благословляла намерения португальских королей организовывать походы против неверных.

Нельзя не отметить, что португальцы смогли объединить мореплавателей многих стран для заморских плаваний. Итальянцы, контролировавшие большую часть дальней морской торговли Португалии, принимали участие в подготовке и осуществлении почти всех португальских экспедиций, преследуя свои коммерческие цели. Они многому научили португальцев, будучи заинтересованными в успехах экспедиций. Вместе с португальцами в экспедициях участвовали арагонцы, баски, каталонцы, кастильцы, североевропейцы и, конечно, арабы.

Начинались морские экспедиции совсем не так, как «всепортугальское» предприятие. Только с конца XV в. они были монополизированы короной. Первопроходцы была разведчиками неведомого.

Большая роль в истории Великих географических открытий, последовавших в результате морских экспедиций, принадлежит сыну короля Жуана I Энрикешу Мореплавателю, магистру ордена иезуитов, человеку богатому и неординарному. Он интересовался астрономией, математикой и естественными науками, собрал вокруг себя немало ученых, итальянских экспертов по торговле и европейских докторов, гостеприимно встречая иностранных путешественников, выслушивая и щедро одаривая их. Все это требовало больших денег, которых ему всегда не хватало. Поэтому он занимался предпринимательством, извлекая прибыль из мельниц, производства красителей и мыла, работорговли. Будучи правителем Алгарви и Сеуты, Энрикеш Мореплаватель учредил ряд монополий, например, на ловлю тунца. Постепенно он оказался вовлеченным в мореходство, несмотря на то, что кроме Северной Африки, коей он был правителем, нигде не был. Многие его рыцари были кораблевладельцами, и он мог использовать их возможности, например, промышляя пиратством. Однако планы Энрикеша Мореплавателя вначале не шли далее завоевания Северной Африки. Только одна треть морских экспедиций в 1415—1460 гг. (до его смерти) состоялась по его инициативе, другие же две трети были инициированы королями (Жуаном I, Дуарте, Афонсу V, Жуаном II, Мануэлем I), регентом Педро, феодалами, купцами. Энрикеш Мореплаватель создал навигационную школу, собирая и развивая знания и средства, необходимые для мореплавания, которые использовались многими другими для достижения собственных целей. Таким образом, португальские крузады XV в. — это не доблесть отдельных людей, а сложное социально-экономическое явление, отвечавшее потребностям развития Португалии [2, 141—143].

Первой целью португальцев в начале XV в. было исследование западного берега Африки и открытие «золотой реки», откуда золото поступало в исламский мир. 30 лет понадобилось для того, чтобы описать берег Африки до мыса, за которым на восток простирался Гвинейский залив. Этот мыс первоначально принимался за конец Африки. К середине XV в. португальские мореплаватели составили карты направлений ветров и течений в Атлантике, описали Саргассово море, открыли и начали хозяйственное использование островов, находившихся на этом пути, например, остров Мадейра стал поставщиком вина, зерна и сахара уже в 60-е гг. XV в.

Но одной из первых из важнейших статей португальского экспорта из Африки стали рабы (с 1441 г.). Берег Гвинеи стал невольничьим рынком. Португальцы частично захватывали африканцев, но преимущественно меняли их у арабов и африканцев же на одежду и другие товары. Рабы продавались португальцами пиренейским и европейским странам, а также направлялись на сахарные плантации Мадейры. Частично они доставлялись и в Португалию [2, 149—158]. Со временем значение работорговли для Португалии только возрастало. Например, между 1511 и 1513 гг. корона от продажи королевских рабов ежегодно получала 7 млн реалов. Для сравнения: в 1506 г. торговля индийскими пряностями давала казне 14—16 млн реалов, а золотом — 48 млн реалов. Но в 1559 г. ситуация изменилась. Индийская торговля сошла на нет, золото приносило 14—19 млн реалов, а работорговля в среднем за год в середине столетия — около 35 млн реалов [11, 32].

Первое африканское золото было доставлено в Португалию в 1442 г. Африканцы купили за него пшеницу. Одежда, одеяла, посуда, серебро и прочие товары поставлялись в Африку в обмен на золото. Судя по укреплению португальской валюты, стабилизации цен в Португалии, эта торговля была очень успешной.

До 1443 г. торговля и мореплавание в Африку были свободными, хотя 20% прибыли поступало в казну короля по старой традиции Реконкисты. Только Энрикеш Мореплаватель и его брат Педру, два принца, были освобождены от этих поборов. В 1443 г. Энрикеш Мореплаватель получил монополию на всю торговлю с африканским побережьем к югу от мыса Бужадор, в том числе и право на 20% прибыли. Эти привилегии были даны ему его старшим братом Педру, который в то время был регентом и нуждался в поддержке.

Монополия торговли, конечно, не означала монополии мореплавания. Нужно было лишь предварительное согласие Энрикеша Мореплавателя. Если торговец направлялся в Африку на своем судне, то он отдавал 25% прибыли, а если брал судно у Энрикеша Мореплавателя, то платил 50% прибыли. А прибыль всегда превышала 100%, иногда достигая 700%. После смерти Энрикеша Мореплавателя его привилегии перешли к короне [2, 159—160].

После 1450 г. начался рост населения Португалии, а с ним и миграция португальцев на поселения в новые заморские территории, из сельских районов в города, с гор на равнины. В это же время после введения инквизиции произошло изгнание евреев и арабов. Выросло количество судей и чиновников. Были проведены реформы с дроблением административных районов, что требовало увеличения бюрократического аппарата. Позже первая перепись населения (1527—1532) показала, что в Португалии было 280 528 домашних очагов, т. е. 1—1,5 млн человек. 20% жили в маленькой провинции Миньо, историческом сердце Португалии, а 20% были рассеяны по просторам Алентежу и Алгарви. Северные города стали набирать силы; вторым городом после Лиссабона стал Порту. Однако население стало увеличиваться совсем не из-за начавшегося ввоза рабов. По разным источникам, их количество в Португалии никогда не превышало 5—10 тыс. человек. В основном африканские рабы были сосредоточены в Лиссабоне, где составляли одну восьмую часть населения города.

В сельском хозяйстве в 1450—1550 гг. произошли большие изменения: стала возделываться кукуруза, ввезенная из Бразилии, осушались болота, вырубался кустарник, распахивались вновь осваиваемые участки земли, пастбища уменьшались, поголовье скота падало, а с ним снижалось и производство молочных продуктов.

Ремесла развивались плохо. Дела спорились только в кораблестроении и производстве неглазурованного фарфора. Там было занято много рабочих, и требовались большие капиталы. Оба производства принадлежали короне. В кораблестроении португальцы были в то время вне конкуренции [2, 165—170].

С середины XV в. в Португалию хлынул поток диковинных товаров: золота, сахара, специй, рабов, ценных сортов древесины, слоновой кости, красителей, семян сельскохозяйственных культур. Они реэкспортировались по странам Европы и быстро превзошли по стоимости все статьи традиционного португальского экспорта, хотя последние и приносили доход стране. Как обычно, вся заморская торговля принадлежала узкому кругу лиц: королю, малой группе влиятельных феодалов, как светских, так и церковных, и считанному числу купцов, как правило, иностранных или использовавших иностранные капиталы. Португалия импортировала из Европы текстиль, зерно и металлические изделия, нужные для торговли в Африке. Вся торговля с Африкой была сосредоточена в Лиссабоне и к югу от него. Роль севера страны была незначительной.

Король ввел в портах Португалии и в торговых городах Европы специальных чиновников, которые соблюдали коммерческие интересы монарха. В Брюгге, а позднее в Антверпене и в других городах Европы появились колонии португальских купцов, иностранные же купцы селились в портах Португалии.

Развивалась таможня. Быстро разрастались рынки, которые стали предпочтительным источником доходов короля, феодалов и муниципалитетов. Развитию торговли способствовали новые золотые португальские монеты — крузаду. В Азии государство, имевшее такие деньги, считали очень богатым и охотно завязывали с ним деловые отношения. Португальский язык превращался в средство международного общения как в торговле, так и в науке. Португальские миссионеры составили первые в Европе словари японского, китайского и других языков народов мира.

Все, что добывалось Португалией, быстро и легко тратилось. Например, в 1478 г. 81% всех денежных средств государства ушло на содержание королевской семьи и ежегодные пожалования вассалам короля. Денег на разраставшуюся администрацию не хватало, и в казне всегда был дефицит. Доходы росли, но расходы росли еще быстрее. В 1477 г. дефицит Португалии составил 12 тыс. крузаду; за период 1450—1550 гг. короной было сделано множество займов, долг короны достиг к 1557 г. 2 млн крузаду [2, 171—177].

14.2. Всепроникающая королевская власть

Безответственное правление Афонсу V (1438—1481) привело к резкому сокращению королевского домена и увеличению владений феодалов, причем не всех, а не более чем 15 семей. Став королем в 1449 г. в 17-летнем возрасте, Афонсу V предоставлял знати феодальные вольности и старинные привилегии все свое долгое правление, что привело к расточительству государственных ресурсов на предметы роскоши, откату Португалии в области науки, предпринимательстве, развитии национальной экономики.

Король Жуан II (1481—1495) сокрушил наиболее влиятельных феодалов, вернув себе часть земель, но главное, чего он добился, это лишения всех феодалов многих старинных привилегий, сделав шаг к абсолютной власти короля. Например, владения феодалов были лишены иммунитета, и королевские чиновники могли беспрепятственно входить во владения феодалов; королевские субсидии были поставлены в зависимость от службы феодалов королю по назначению монарха. Вследствие этих изменений знать переехала из своих владений ко двору короля, попав под контроль монарха и тесня на государственной службе старый административный аппарат, складывавшийся со времен Жуана I, что привело не только к укреплению власти короля, но и к росту расходов из казны: количество феодалов, получавших королевские денежные пожалования, увеличилось с 1092 при Афонсу V до 2493 при Жуане III (в середине XVI в.). Феодалы были офицерами армии и флота на родине и в заморских территориях, дипломатами, вели поиск новых земель и обеспечивали их колонизацию и т. п. [2, 180].

Светских феодалов того времени можно разделить на три группы. Самые крупные землевладельцы получали денежные дотации из казны за постоянное нахождение при дворе на ведущих постах гражданской администрации и военного командования. Феодалы, обладавшие меньшей земельной собственностью, но весьма состоятельные, не были придворными и дотаций не получали. Они были судьями, администраторами среднего звена, офицерами, адвокатами, профессорами университета. Мелкие феодалы, фидалго, были чиновниками низшего звена, имели вес на уровне местного управления и самоуправления [9, 62].

Религиозно-военные ордена были все время постоянной и особо прочной опорой короля с тех пор, как в начале XV в. их возглавили члены королевской семьи. После 1550 г. Папа Римский согласился с переходом двух из числа самых богатых орденов во владения государства формальным назначением короля Португалии их правителем. После этого впервые в истории Португалии королевские владения составили более половины территории страны и превзошли владения всех других португальских феодалов не только по размерам, но и по доходам. Так был сделан еще один шаг к абсолютизму.

Королевская семья к концу XV в. прибрала к рукам и все наиболее значительные епископаты Португалии, при этом один человек был епископом в нескольких епископатах одновременно. Например, сын Мануэля I Афонсу (1509—1540), став кардиналом в возрасте 8 лет, совмещал четыре епископата, в том числе и такие большие, как в Эворе и Лиссабоне. Это делалось ради увеличения влияния короля в государстве в ущерб влиянию церкви.

Развитие португальского общества шло под неослабным контролем и влиянием королевской власти. На стыке XV и XVI вв. стал выделяться общественный слой легистов — гражданских служащих, работников магистратов, юристов, университетских профессоров и т. д. Сливками этого общества были врачи и фармацевты. Эта группа населения зависела от зарплаты, которую платила корона, хотя и получала гонорары от населения. Корона следила за их квалификацией, контролировала исполнение ими своих обязанностей, назначала на службу и т. п. При этом надо помнить, что большáя часть, если не большинство, чиновничества имело церковный статус, пользуясь привилегиями и влиянием церкви.

Другое сословие, существовавшее в Португалии на рубеже XV—XVI вв., было горожанами, иначе называвшимися «чистыми» людьми (из-за того, что они не выполняли физической работы). В их число входили землевладельцы и купцы, частично инвестировавшие деньги в землю. Они контролировали муниципальные органы, заседали в кортесах. Это не была буржуазия. Хотя их влияние росло благодаря поддержке короля, торговля хирела, тогда как торговые обороты короля и его семьи, знати и чиновников, не говоря об иностранцах, откупивших часть португальской торговли, росли. Эта группа португальцев была одной из опор короля и им поощрялась, поэтому у нее не было потребности рисковать в конкурентной борьбе на рынке.

Ремесленники к концу XV в. растеряли те крохотные привилегии, которые имели ранее, и не смогли создать корпоративные цеха, хотя и нуждались в защите своих интересов, в том числе от конкуренции. Точнее, такие корпорации в конце XV в. были созданы, но как результат королевской воли, политики короны. От таких объединений, в которые ремесленников загоняли насильно, последние не получали никакой пользы. Их культура не содержала достаточной степени инициативности; корпоративизм, требовавший постоянных усилий не только для создания, но и для сохранения дееспособности организации, не мог пробить себе дорогу. В обществе, лишенном вертикальной мобильности населения, веками приученного ждать указующих инициатив монарха и церкви, ремесленники не имели никаких шансов выдвинуть из своей среды людей, которые бы обладали предприимчивостью буржуазии.

Долгие традиции неписаных обычаев и религиозных объединений в братства подготовили ремесленников для принятия постоянного порядка, предписанного королем, поэтому, повинуясь процессам централизации страны, ремесленники приняли за должное усиление королевского контроля и его опеку. В 1487 г. король приказал, чтобы каждая организация ремесленников (образованных по видам ремесла) приняла по два представителя короля в качестве надзирателей за экономической и профессиональной деятельностью ремесленников. Такие надзиратели были назначены муниципалитетами. Два года спустя первое положение об объединении ремесленников было принято сапожниками и кожевенниками Лиссабона. Оно содержало правила об условиях работы, ценах и найме рабочих. В начале XVI в. все ремесленники были охвачены такими объединениями в наиболее крупных городах. Каждая корпорация имела свое знамя и святого заступника.

Назначению надзирателей и созданию положений о корпорации предшествовало официальное учреждение ассамблей из 24 или 12 членов, которые признавались королем и муниципалитетами в качестве представителей существовавших ремесленников. Только в самом начале своего существования ассамблеи имели какое-то подобие прав, но вскоре они их полностью потеряли, за исключением тех ассамблей, которые находились в Лиссабоне. Показателен тот факт, что кортесы в 1481—1482 гг. горько жаловались на ассамблеи корпораций ремесленников, считая скандалом появление у них даже ничтожных прав, пусть и пожалованных королем.

В 1512—1521 гг. была пересмотрена судебная система в сторону большей централизации. Суды были поставлены под более жесткий контроль монарха при помощи магистратов. Наряду с другими преобразованиями в 1532 г. был учрежден Суд совести и порядка. Его судьями, называвшимися магистрами, или депутатами, были как духовные, так и светские лица, хотя первые преобладали. Этот трибунал быстро стал инструментом королевского вмешательства в дела церкви. Король поставил во главе трибунала религиозно-военные ордена и дал им все полномочия для решения ряда вопросов.

Еще один суд, созданный в тот период королем, был святой Палатой инквизиции; он стал влиять на все стороны жизни народа, что привело к деградации предпринимательства, науки и т. д.

В результате судебных реформ вновь разрослась бюрократия. За период 1481—1521 гг. в полтора раза было увеличено количество так называемых внешних судей, назначавшихся королем, а их возможности были расширены и укреплены.

После 1538 г. большинство судей стали получать жалованье из королевской казны вместо получения подношений от людей, как было прежде, что служило постоянным источником конфликтов и жалоб.

Правительством проводилась политика централизации государства, усиливалась королевская власть, значение же кортесов становилось все меньше. Они собирались в среднем 1,5—2 раза в год в течение периода 1434—1481 гг., один раз в 3 года — в 1481—1502 гг. и только трижды — в 1502—1544 гг. Постепенно даже самые богатые и влиятельные люди королевства забыли о своем праве контролировать правительство или даже советовать ему что-либо. Король стал полагаться только на бюрократию.

В 1492 г. было централизовано даже оказание медицинской помощи. Например, в Лиссабоне все многочисленные маленькие больницы, существовавшие за счет частных фондов, были закрыты и учрежден один большой госпиталь. Ко всем прежним источникам финансирования были добавлены щедрые королевские субсидии. В отсутствие конкурентоспособной предприимчивости населения королевской власти приходилось брать инициативу на себя по всем вопросам, дабы не отстать в развитии от других стран Европы [2, 181—189].

14.3. Радикальные изменения португальского менталитета

1525—1550 гг. стали периодом португальского гуманизма, который корнями уходил в планетарное христианское мессианство и схоластику XII в. Это позже схоластика стала ассоциироваться с чем-то костным, реакционным, а в то время она была сильной, отважной, рыцарской наукой, борьба за ее идеи приводила людей на костер, так как она защищала человека, мыслящего свободно. Схоластика дала западноевропейской, в том числе и португальской, философской мысли смелость и гибкость. Но к XIV в. она стала своего рода искажением философии, идейным анклавом папства [3, 271—272]. Схоластика насаждалась в учебных заведениях, готовивших, как Лиссабонский университет, духовенство.

Ученые, собиравшиеся вокруг Эрникеша Мореплавателя, ставили перед собой сугубо практические цели и руководствовались совсем иными, чем схоластика, соображениями, о которых сказано следующее: «Португальская мысль... вращалась вокруг реалистической проблематики определенного, ограниченного, конкретного объекта. Коммерческий, космополитический характер португальской жизни конца XV — начала XVI вв., возможно, и содействовал проявлению этой черты: назовем ее прагматической. Это становится ясно при чтении литературы времени принцев дома Ависа, где чувствуется, что мы имеем дело с характером, которому чужды взлеты воображения и чисто абстрактные теоретические построения. Здесь с очевидностью отдается предпочтение практическому разуму, чувству полезного, непосредственного. Более того, здесь четко выделяется глубокое чувство наивного человеческого реализма, земная любовь к человеческой действительности» [4, 26].

Так было накануне Великих географических открытий. Однако под влиянием иезуитов, подчинивших своему влиянию всю духовную жизнь и образование в Португалии при короле Жуане III, занимавшем престол в 1521—1557 гг., и ожесточенно боровшихся против Реформации церкви, королевская власть постепенно стала приспосабливать культуру Португалии к идеологическим нуждам борьбы против Реформации. Смерти нескольких детей подряд сделали Жуана III, начинавшего свое правление покровителем наук и искусств европейского масштаба, мистиком.

Гуманизм эпохи Возрождения, сформировавшийся в Португалии в значительной мере под воздействием новых познаний, появившихся в процессе Великих географических открытий, и давший людям возможность развивать новые концепции, был задушен сначала риторическим гуманизмом иезуитов, а затем их фанатизмом, воинствующим мракобесием, духовным монополизмом и повседневным произволом. Начавшаяся было утверждаться традиция позитивной культуры прервалась, и практическая мысль превратилась в католический образ мышления. Прервалась одна из ведущих нитей древней португальской культуры, ориентировавшейся на опыт. Практический реалистический смысл был утрачен, а культура отклонилась в сторону комментариев [4, 26—27]. Наука стала «очищаться» от всего, что не соответствовало патриархальным нормам.

Вклад Португалии в культуру Ренессанса состоял в научных трудах по навигации, астрономии, медицине, фармацевтике, ботанике, картографии, механики, математике и, конечно, географии, где содержание науки португальцами было полностью или почти полностью обновлено. Кроме того, к новым знаниям фактов португальцы добавили новый метод познания, строго основанный на опыте.

В те времена в Европе существовало странное, с точки зрения читателя XXI в., воззрение на мир и процесс его познания. То, что написали за века классические авторы и их комментаторы, было истиной в последней инстанции и не должно было подвергаться пересмотру или сомнению. Если же реальные наблюдения доказывали обратное, то это лишь означало, что наблюдения ложны и являются происками дьявола или результатом болезни тела. Этому учили в университетах. Долгое время такая концепция и практический опыт сосуществовали, несмотря на очевидные противоречия. Концепция стояла непоколебимо вопреки очевидным фактам. Не было авторитета, который смог бы поколебать средневековую схоластику. Нужна была воистину научно-культурная революция, чтобы преодолеть такой абсурд, и ее совершили португальцы. Революция опыта, как ее называют, подорвала существовавшие порядки и вызвала энергичное сопротивление тех, чье благополучие держалось на неколебимости предрассудков. Революцию опыта считали еретической, абсурдной и аморальной. Она принесла свои жертвы за победу. Вклад португальцев в мировую науку неоценим, несмотря на то, что он до конца еще не изучен. Он открыл дорогу английским и французским ученым XVII в. и эпохе Просвещения [2, 203—204].

Инквизиция была введена в Португалии в 1515 г. Она нужна была королю для централизации власти и контроля всех сторон жизни Португалии. Судьи инквизиции, будучи духовными лицами, назначались королем, а их власть, делегированная Папой Римским, была независимой от церковной юрисдикции, т. е. церковь Португалии вмешиваться не могла, Папа был далеко, и король, по сути, вершил суд инквизиции. Недаром Жуан III упорно настаивал на учреждении инквизиции в Португалии. В конце концов в 1536 г. инквизиция была разрешена Папой, но с серьезными ограничениями, и только в 1547 г. эти ограничения были сняты.

В условиях гонений на еретиков, организованных инквизицией, возглавлявшейся королем, не могло быть и речи о реформации церкви, начавшейся с 1517 г. в Германии и Швейцарии. «Словарь истории Португалии» середины ХХ в. даже не содержит такого слова, как «реформация». На территории Португалии не было отмечено ни одного случая пропаганды лютеранства или кальвинизма. И даже рьяная инквизиция, которая предназначалась для борьбы с отклонениями от католицизма, в своих расследованиях ни разу не нашла доказательств существования протестантизма в Португалии.

Но названная причина была не единственной и не самой главной. Один из виднейших португальских историков Оливейра Маркеш считает культуру Португалии главной причиной невосприимчивости к протестантизму. Португальцам неприемлемы базовые принципы реформации, они противны их культуре. Конечно, король, инквизиция и иезуиты закрыли контакты Португалии с внешним миром, недаром закон 1541 г. запрещал португальским студентам учиться за рубежом. Однако и в настоящее время, спустя четыре столетия, в Португалии нет основ для протестантизма [2, 205—206].

Всю противоречивость интеллектуальной жизни Португалии в первой половине XVI в. можно проиллюстрировать на примере реформы университета. Реформа не была актом ученых, преследовавших просветительские и гуманистические идеалы. Она была проведена государственной властью и несла печать политической централизации. Дисциплина в университете была низкой как у студентов, так и преподавателей. Университет подрывал необсуждаемый авторитет короля в самой столице, где сплетней, напряженности и без того было много. Но изменить что-либо было трудно, так как университет был корпоративной организацией с выборными органами управления. Обладая квалифицированными юристами, легистами, учеными, университет знал, как напомнить королю и его советникам о своих привилегиях и как их отстоять. Кроме того, он требовал культурной монополии в стране наподобие торговых монополий, выдававшихся королем. И это несмотря на то, что университет не мог в то время нести гуманистическую культуру, потому что был центром схоластики и средневековых предрассудков, искоренявшим все новые европейские тенденции.

Первые трения университета с королем начались при Мануэле I, который под видом передачи новых зданий и повышения зарплаты ввел новый устав (между 1499 и 1504 гг.), сильно ограничивший традиционную автономию, в попытках справиться с университетской вольницей. Преподаватели и студенты дары приняли, а устав проигнорировали. Тогда Жуан III предпринял коренную реформу. Он решил избавиться от университета. 1536—1537 учебный год стал последним для университета в Лиссабоне. Новый университет был открыт в Коимбре. Именно новый, потому что был набран новый состав преподавателей и было испрошено разрешение у Папы Римского на его открытие. Университет в Лиссабоне был организован заново лишь в 1911 г. после падения монархии. В университете Коимбры по сравнению с Лиссабонским университетом изменились программы обучения. Пять направлений — теология, церковные законы, право, медицина и искусство, к которому относилась и математика, — остались неприкосновенными, но количество учебных курсов и их объем удвоились. Большинство преподавателей новых курсов прибыли из престижного в Европе университета Саламанки (Испания, Леон). Устав нового университета в Коимбре подчеркивал подчинение королевской власти и уменьшал традиционные связи университета с Папой Римским и церковью. Университет был изначально образован как инструмент государственной власти. Ректор более не избирался, а назначался монархом [2, 196—197].

О постепенном повороте королем менталитета португальцев в конце XV — середине XVI вв. в застойное русло узкосектантского религиозного фанатизма свидетельствует также факт изгнания евреев из Португалии королем Мануэлем I в 1496—1497 гг., несмотря на то, что леоно-кастильские евреи, спасаясь от гонений, перебрались в Португалию после того, как заключили договор с королем Португалии и заплатили ему деньги. Несколько тысяч евреев приняли баптизм и под именем «новые христиане» остались до окончательного их изгнания в 1534 г. Оставшиеся в Португалии новые христиане в дальнейшем подвергались преследованиям, запретам на отдельные виды деятельности, на вступление в брак с аристократией и т. п. [2, 213], особенно в тех случаях, когда их подозревали в тайном исповедании иудаизма.

14.4. Великие географические открытия и торговля

После смерти Энрикеша Мореплавателя в 1460 г. было признано узкое направление внешней экспансии Португалии. Главным и единственным направлением всех дел и мыслей короны до Жуана II была Северная Африка. В ноябре 1468 г. корона отдала в аренду частному лицу монополию на торговлю с западным африканским побережьем. В контракте содержалось условие, согласно которому арендатор был обязан исследовать сто лиг (около 500 км) побережья Африки каждый год. В 1473 г. этот контракт был продлен на год. К концу срока аренды португальцы описали берег Африки до 2° южной широты, открыв ряд островов. Будучи торговцами, они давали названия разным местам побережья по товарам, которые там находили: Берег Слоновой Кости, Золотой Берег и т. д.

В 1474 г. дела внешней экспансии Португалии перешли в руки принца Жуана (будущего короля Жуана II). Именно он (или его наставники) впервые создал программу исследований и поставил цель: открыть и освоить для торговли путь в Индию. Жуан II придал долговременный характер и четкую поэтапность делу Великих географических открытий. В 1482 г. началась работа. Исследовались не только морской берег Африки или острова, но и все большие реки, текущие с востока. В 1488 г. три каравеллы под командованием Бартоломеу Диаша обогнули южную оконечность Африки, вопреки поверию о том, что за ней жили монстры, обрекавшие мореплавателей на погибель. Полагая, что дальнейший путь в Индию будет уже не так страшен, Диаш назвал то место мысом Доброй Надежды (изначально оно называлось мысом Штормов).

В те годы в Лиссабоне и на острове Мадейра жил генуэзец Христофор Колумб. Он изучал навигационную науку и географию, участвовал в морских плаваниях, например, в Гвинею. В 1483 и 1484 гг. он предложил королю Жуану II достичь Индии, двигаясь по морю на запад. В те годы была известна гипотеза флорентийца Тосканелли о том, что Португалию от Дальнего Востока через Атлантический океан отделяли 135° долготы (на самом деле 217°). Португальцы не занимались чистой наукой, а прокладывали торговый путь в Индию, т. е. решали сугубо экономическую и духовно-религиозную задачу. Поэтому Колумбу было отказано в снаряжении экспедиции. К тому же, зная направления ветров и течений в Атлантическом океане, португальцы могли предвидеть, где Колумб откроет новые земли. Когда Колумб, вернувшись из первой экспедиции в Америку, посетил в 1493 г. короля Португалии, тот указал ему, что открытые им земли принадлежат Португалии, согласно Алкасовашскому договору с Испанией 1479 г. о разделе нехристианского мира (к югу от Канарских островов все земли, какие предстояло открыть, принадлежали Португалии, а к северу — Испании). Жуан II немедленно направил посланников ко всем католическим королям и приказал подготовить флот для того, чтобы вступить во владение новыми землями. Запахло войной с Кастильей.

Переговоры с Испанией начались немедленно. Испанцы настаивали на том, чтобы меридиан, проходящий через 100 лиг (около 500 км) на запад от Азорских островов, был еще одной границей раздела мира между Испанией и Португалией, а именно: к востоку от него все земли принадлежали бы Португалии, а к западу — Испании. Здесь отчетливо проявилось знание португальцами мира, которого никто другой не имел. Тордесильясский договор 1494 г., скрепленный папской буллой, провел эту границу в 370 лигах от островов Зеленого Мыса, а это означало, что португальцам отходила тогда еще неоткрытая Бразилия. Если посмотреть на карту, то и выбор островов Зеленого Мыса, а не Азорских островов не покажется случайным. Карта, находящаяся в лиссабонском королевском дворце, составленная много раньше 1500 г., содержит обозначения земель в том месте, где находится Бразилия. Но эти земли были в запаснике португальцев. В те времена географические открытия были научно-техническим предприятием и своего рода коммерческой тайной. При Жуане II они были строго засекречены [17]. Португальцы концентрировали силы на поисках торгового пути в Индию для развития торговли.

Васко да Гама отплыл в Индию из Лиссабона на трех каравеллах в сопровождении вспомогательного судна в июле 1497 г. Обогнув мыс Доброй Надежды, он приступил к изучению африканского берега к востоку от южной оконечности континента. Вскоре он достиг арабских территорий и смог взять на борт проводника, показавшего ему путь в Индию, куда прибыл 18 мая 1498 г. А летом 1499 г. Васко да Гама, преодолев огромные трудности и потеряв один корабль, вернулся домой.

Немедленно была снаряжена еще более мощная экспедиция под руководством Педро Алвариша Кабрала, отбывшая в Индию в марте 1500 г. Без видимых причин (не было никаких непредвиденных обстоятельств, в том числе стихийных) корабли отклонились от курса Васко да Гамы в юго-западном направлении и 22 апреля 1500 г. официально открыли Бразилию. Одно судно было отправлено в Португалию с вестью об открытии, а остальные проследовали в Индию, куда прибыли в августе 1500 г. В июле 1501 г. экспедиция вернулась назад с товарами, принесшими прибыль, превзошедшую самые смелые ожидания [2, 217—222].

Экспедиции Бартоломеу Диаша и Васко да Гамы финансировались в некоторой степени частными лицами. В первые годы после 1498 г. торговля была свободной при 5%-ной пошлине. Но прибыли были такими огромными, а конкуренция столь свирепой, что вмешалась корона. В 1504 г. был установлен контроль над всей торговлей с Востоком. Все товары регистрировались королевской службой и продавались по фиксированным ценам с выплатой выручки владельцу. Таможенные сборы повысились до 30%. В 1506 г. король объявил государственную монополию на весь импорт и продажу пряностей, шелка и шеллака; на экспорт серебра, золота, меди и кораллов; на торговлю с Гоа (впоследствии главной португальской базой в Индии) и другими факториями Португалии. Только корона могла снаряжать и посылать корабли в Индийский океан. Эта система сохранялась до 1570 г. Конечно, корона не осуществляла все необходимые для торговли действия сама; она подписывала контракты с частными лицами, предоставляя им транспорт и услуги колониальной администрации. Такими частными лицами часто бывали чиновники и даже члены корабельных команд, не говоря об аристократии и новых христианах. Переплетение государственного с частным давало простор для коррупции.

Главную прибыль давали специи. Монополия на специи стабильно давала короне чистую прибыль величиной 89%. Африканское золото в 1500—1520 гг. поступало в Португалию в количестве 700—840 кг ежегодно; по прибыльности оно занимало второе место. Третье же место в торговле занимали рабы. В 1450—1500 гг. ежегодно поставлялось в среднем по 750 человек. Но существовало и много других товаров (слоновая кость, шкуры, камедь из Африки; шелк, фарфор, керамика, произведения искусства, сахар из Индии), каждый из которых уступал трем перечисленным, но доходы от всех вместе взятых были огромными.

В 1515 г. торговля специями в Португалии достигла 1 млн крузаду, т. е. величины доходов португальской церкви. Торговля золотом, серебром, медью давала доход 475 тыс. крузаду, сахар — 250 тыс. крузаду. Доходы от специй и золота Африки составляли 40% доходов государства. В 1518—1519 гг. заморская торговля дала 68% поступлений в казну, т. е. королевство держалось на морской экспансии. Правда, и затраты были велики: в 1522—1551 гг. корона терпела ежегодно убытки в 100 тыс. крузаду из-за кораблекрушений и пиратства.

Королевский контроль сделал Лиссабон обязательным портом для всей заморской торговли, но он, как и Португалия в целом, не был конечным пунктом товаров из Африки и Индии. Он был торговым узлом, перевалочным пунктом. При этом нельзя забывать, что португальцы освоили торговлю между странами Индийского океана и извлекали из нее тоже немалый доход.

Индийская палата в Лиссабоне была органом королевской администрации, которая контролировала всю торговлю от имени короля, назначала колониальных чиновников, устанавливала правила, регулировавшие деятельность администраций на местах, выдавала хартии частным лицам. Палата вела архив, имела департамент цен и бухгалтерию, канцелярию с регистрацией всех писем, управляла оборудованием и обороной заморских владений, снаряжала суда. Штат чиновников быстро разрастался. Был свой судья для решения споров, своя охрана. Кроме того, существовала отдельная контора, называвшаяся Домом рабов, для соответствующей торговли [2, 258—262].

Торговая монополия с Востоком твердо удерживалась государством более полувека. Тем не менее постоянные нарушения отдельными лицами и возраставшая контрабанда сделали ее фикцией, причем дорогой. В 1564 г. была сделана первая попытка заключить контракт с группами частных лиц. В 1570 г. корона объявила свободу торговли с Индией, за исключением перца, который остался монополией государства, так же как экспорт серебра и меди.

В 1576 г. система торговли вновь изменилась. Вместо свободы для всех корона доверила монополию торговли с Индией частным компаниям. В 1581 г. вновь была введена свобода торговли, кроме шелка и перца (монополия на шелк принадлежала государству, а на перец — группе купцов). После 1586 г. государство подписало контракты с Обществом португальских купцов на 12 лет. В период с 1598 по 1642 г. была введена монополия государства, после чего торговля стала свободной, кроме государственной монополии на торговлю корицей.

Торговля специями существенно сократилась после середины XVI в.: к 1628 г. по сравнению с 1547 г. ее объем уменьшился в 20 раз. Не удивительно, что корона ликвидировала свою монополию на торговлю специями [2, 343—344].

Оливейра Маркеш считает, что самым важным условием успеха восточной и африканской торговли была сильная королевская власть, которая обеспечивала организацию, национальное единство, необходимые для общих усилий на главных направлениях экономики. С этим нужно согласиться в применении к Португалии, но не к Нидерландам, где организация и все остальное достигались без сильной королевской власти, на основе самоорганизации, действовавшей в обществе, культура которого коренным образом отличалась от португальской.

Для португальцев самой большой проблемой изначально был дефицит квалифицированных кадров: капитанов, навигаторов, администраторов, офицеров и генералов, миссионеров, экономических советников и многих других. Королевская служба была бесконечным кадровым резервуаром, и все сыновья состоятельных родителей, лишенные наследства, согласно правилу майората, шли на эту королевскую службу. Никто не брался за торговлю или ремесло в роли ученика, как это было в Англии или Нидерландах, социальная вертикальная мобильность была нулевой.

Нехватка кадров была столь значительной, что многие специалисты принимались из-за рубежа. И в то же время удушающая обстановка бюрократизма и коррупции (этого неизбежного следствия абсолютизма) гнала с родины многих молодых способных португальцев, не находивших способа реализовать себя в своей стране.

Оливейра Маркеш правильно указывает на то, что в Нидерландах уже в то время существовал сильный средний класс предпринимателей, буржуазии, способный вести экспансию, самостоятельно, без короля, организуя, направляя, финансируя ее и реинвестируя нажитое в дело. Такого класса, отмечает Оливейра Маркеш, в Португалии не было. Португальская экспансия была государственным предприятием, которому сопутствовали интересы частных лиц. Она начиналась на принципах заинтересованности в извлечении прибыли. Но со временем эти принципы были подменены политическим давлением в сочетании с королевской монополией, а это потребовало бюрократического аппарата таких размеров, который съедал всю прибыль, не будучи заинтересованным в ее росте. Кроме того, и это одно из главных обстоятельств, повлиявших на развитие Португалии, бюрократический аппарат, состоявший из аристократии, имел представления о феодальных привилегиях, и это позволяло знати и церкви значительную часть прибыли забирать себе, тратя ее на роскошь, а не на реинвестирование. В результате государство постоянно испытывало нехватку капиталов и обращалось за зарубежными займами, которые постепенно приводили к тому, что Португалия стала возить товары из-за моря для других, а не для себя. Обогащение Португалии было мнимым, фактически же росла долговая зависимость страны.

Оливейра Маркеш оспаривает мнение многих историков, согласно которому коррупция и бюрократизм играли решающую роль в подрыве стабильности Португальской империи в XVI в. Он утверждает, что факты не подтверждают эту точку зрения и коррупции в Португалии и ее заморских владениях было не более, чем в других подобных странах той эпохи. Не вмешиваясь в этот спор, следует, однако, добавить, что культура португальцев ставила народ в зависимость от власти: она была терпимой к таким ее изъянам, как коррупция, содержала элемент фатализма. Средний же класс Англии или Нидерландов, предприимчивая буржуазия, в том числе и та, которая вкладывала деньги в сельскохозяйственное производство, держали свою монархию в узде, и изрядная коррупция королевской власти, существовавшая в Англии в XVI в., хотя и вредила обществу в целом, одновременно побуждала средний класс Англии туже натягивать удила, направляя в конце концов монархию в нужном ему направлении, а именно: деньги сосредоточивались у предпринимателей, а корона была в зависимости от последних, а не наоборот, как это наблюдалось в Португалии [2, 264—265].

14.5. Инквизиция

Инквизиция постепенно росла, крепла и, наконец, превратилась в государство в государстве. Ее бюрократия превышала королевскую, тоже немалую. Например, во всех портах имелись так называемые посетители судов, каждый из которых сопровождался писцом, переводчиком и вспомогательным служащим; эти бригады обследовали прибывавшие суда и конфисковывали еретические материалы. Вся инквизиторская бюрократия оплачивалась казной.

Было и много платных осведомителей. Стать таковым для простого человека означало освободиться от налогов, аристократам полагалась особая награда. Эти осведомители были влиятельны в кортесах и муниципальных советах.

Король назначал главного инквизитора, но только Папа Римский мог отлучить его от должности, так как главный инквизитор был папским представителем. Главный инквизитор назначал всех, кто ему был подчинен. Правила и процедуры были секретом для народа, а с 1613 г. даже для короля. Любая анонимка принималась к рассмотрению. Более того, заточенному в тюрьму не сообщали причину ареста. Любой домысел или слух о еретическом поведении воспринимались для обвинения как твердо установленный факт. Смертная казнь не могла быть приведена в исполнение инквизицией, поэтому обвиненных в ереси передавали для сожжения на костре королевскому палачу. С 1543 по 1648 г. было сожжено 1379 человек, а осужденных за тот же период было 19 247. Сотни людей умерли в тюрьмах без суда. Это особенно справедливо по отношению к периоду потери независимости 1580—1640 гг., когда испанская инквизиция задавала тон и в Португалии.

Развитие заморской торговли привело к росту португальских купцов, количество которых в Лиссабоне достигло максимума в 1550 г. Их было более восьмисот на стотысячный город. Конкуренция с королем, знатью, а главное, с гораздо более богатыми зарубежными купцами, которым доставались самые прибыльные дела, спустя столетие привела к их увяданию. Главной причиной неудач португальских купцов были особенности их культуры: владея всей внутренней торговлей, они медленно реинвестировали деньги, отрывая их на некоммерческие цели, а именно, на церковь; они не рисковали, не были корпоративными людьми и, будучи многочисленными и относительно бедными, не образовывали больших компаний и трестов, опасаясь того, что такие объединения поглотят и разорят их. Такие опасения до сих пор живы в португальском бизнесе и являются одной из особых черт португальской культуры.

Наконец, инквизиция была постоянной угрозой тем, кто осмеливался развивать контакты с зарубежьем. Особенно сурово инквизиция следила за купцами и использовала все поводы для конфискаций. Это было связано с тем, что многие португальские купцы были одними из главных распространителей опыта межкультурного и межконфессионального общения, к тому же некоторые из них были новыми христианами, а инквизиция ставила своей целью бороться с иудаизмом, в котором она подозревала новых христиан. Португальские купцы покидали Португалию, развивая свой бизнес в Антверпене, Брюгге, Амстердаме или Лондоне. С середины XVI в. количество португальских купцов стало быстро уменьшаться. В Европе шел процесс концентрации капитала, и португальские купцы не выдерживали конкуренции с крупными зарубежными компаниями [2, 288—293].

В стране была установлена строгая цензура. Она появилась в 1520 г., но была поверхностной. После появления инквизиции в 1540 г. все книжные магазины регулярно стали инспектироваться. Спустя некоторое время инквизиция получила право посещать частные дома после смерти человека, обладавшего (даже по слухам) книгами и рукописями.

В 1543 г. первый список запрещенных книг появился в Италии, затем в Испании (1546) и, наконец, в Португалии (1547). Португальский список содержал лишь 160 иностранных наименований. Четыре года спустя он разросся до 495, в том числе 13 португальских и испанских. С тех пор до середины XVII в. этот список постоянно обновлялся и расширялся. В нем регулярно увеличивалось число португальских запрещенных изданий: 50 книг в 1561 г., 94 в 1581 г. и 330 в 1624 г. Запрещалось все, что было противно «нашей святой Вере и хорошим обычаям». Под запрет попали все классики португальской литературы, например, части произведений гениального Камоэнса. Книги, не запрещенные полностью, владельцы, в том числе и книготорговцы, должны были приносить в инквизицию, где некоторые страницы вырывались. Запрещенные книги сжигались.

Инквизиция не имела монополии на цензуру. Король и епископы занимались тем же. Так что книги подвергались тройной цензуре, и некоторые из них изымались из пользования спустя годы после их издания. Португалия была отрезана от научного и культурного прогресса в Европе, появилась подпольная литература, но она никогда не пользовалась значительным влиянием.

Анализ книг, изданных с середины XVI до конца XVII в., показывает, что их было мало (по две книги в год), но научных изданий было еще меньше. Большой вклад в развитие науки XVII в. сделали протестанты, например, Исаак Ньютон, но его книги в Португалии были запрещены [2, 301—303].

Со второй четверти XVI в. в Португалии началась реформа католической церкви, как реакция на протестантизм. Не вдаваясь во все детали, можно упомянуть лишь о некоторых: частная собственность монахов была запрещена, изменились методы привлечения в ордена и формы избрания аббатов, акцент был сделан на дисциплине и повиновении. Воинский аспект религиозно-военных орденов угас. Многие монастыри были объединены, а некоторые ликвидированы ради укрепления материальной базы оставшихся. Но число орденов, монастырей и монахов продолжало расти. Каждый король, королева, аристократ и даже буржуа тратили большие, порой неимоверные деньги на эти цели. В течение XVI в. было построено более сотни новых монастырей, и их число достигло в 1628—1630 гг. 450. При этом монархия укрепила свое положение тем, что подчинила себе в 1550 г. два богатых ордена Сантьяго и Авис.

Самым мощным был орден иезуитов. Главным объектом их внимания была молодежь, и иезуиты сумели монополизировать образование в стране. Университет в Коимбре с 1576 г. стал государственным институтом, и его устав с 1612 г. не подвергался изменениям более столетия. В университете были все уровни образования — от начального до высшего. Университет всегда сопротивлялся иезуитам, старавшимся взять под контроль все образование в Португалии, поэтому в 1559 г. в Эворе иезуитами был открыт еще один университет, но он был много меньше коимбрского. Иезуиты добились также введения с 1561 г. правила, согласно которому прием на факультет правоведения был возможен только после получения диплома Колледжа искусств, который они контролировали.

Судьба Колледжа искусств (в котором преподавалась и математика) весьма показательна. В момент его основания он был гуманистической школой с блестящим педагогическим коллективом. В скором времени стало очевидным, что колледж являлся очагом свободомыслия, угрозой очень узкому иберийскому толкованию религии и потенциальным источником новых течений христианства. Только что созданная инквизиция арестовала и заточила несколько преподавателей, а после пяти лет атак Колледж искусств был «очищен» от своих лучших, но непокорных элементов, став смиренным инструментом борьбы с протестантизмом. В 1555 г. король объединил его с Колледжем иезуитов.

Конечно, желание иезуитов подчинить себе все образование встречало сопротивление других монашеских орденов, Коимбрского университета, кортесов (1562). Однако они не могли противостоять силе. Иезуиты, инквизиция и корона были прочно спаяны в борьбе против ереси, т. е. против всего нового, в том числе обуржуазивания, которое ассоциировалось с протестантизмом. Множество учителей было уволено, арестовано, заточено. Мысль в университетах и школах замерла. Научный и культурный прогресс в любых проявлениях был заморожен на столетие в угоду догматизму [2, 285—300].

В Португалии опять усилились рост и роль знати, особенно придворной исконной аристократии. Несмотря на свои предрассудки, связанные с пренебрежением к производительному труду, к торговле и прибыли, аристократы заняли все руководящие, влиятельные посты в системе государственного управления. Свои же собственные состояния некоторые из них передоверяли наемным администраторам, умевшим управлять. Казна тощала, но и аристократы не становились богаче, так как тратили свои деньги не на инвестиции, а на роскошь и церковь. Это приводило к тому, что хозяева даже больших земельных владений сдавали арендаторам землю небольшими участками, вместо самостоятельного ведения крупного хозяйства [2, 281—282].

Ремесленников и крестьян жизнь не заставляла искать способы повышения производительности своего труда, так как с каждого прибывавшего из колоний корабля деньги текли рекой, цены на продовольствие и вина взвинчивались так, что на вырученные за хлеб и вино деньги жители портовых городов могли жить в бездействии и довольстве до прибытия следующего корабля с сокровищами. Воцарившаяся праздность, порожденная легкими деньгами, усиливала развращение прежде всего населения Лиссабона. Самое активное население ринулось за море, бросив производство. Менее чем за столетие в колонии выехало 280 тыс. человек — это в два с половиной раза больше, чем население Лиссабона того времени [1, 93].

14.6. Испанский период

Умерший в 1557 г. Жуан III оставил наследником престола Себастьяна — болезненного трехлетнего ребенка, страдавшего физическими недугами и психическими расстройствами. По состоянию здоровья он не мог жениться, поэтому смена королевской династии была предрешена. Ни при регентах малолетнего наследника, ни во время правления самого Себастьяна в Португалии ничто не изменялось, все замерло. Эпоха открытий и экспансии канула в Лету. Все мечты были обращены к воспроизведению славных времен завоевания Северной Африки, все делалось по наставлениям святой церкви и к удовольствию высшей аристократии.

В 14 лет Себастьян возглавил правительство. Его навязчивой идеей было покорение Марокко. В 1578 г. он вывел в африканскую пустыню 15,5 тыс. пехоты и 1,5 тыс. всадников против 8 тыс. пехоты и 41 тыс. всадников помимо ополчения. Ради осуществления этого похода Португалия залезла в долги. В результате Себастьян пропал без вести, 7 тыс. бойцов, представлявших цвет португальской аристократии, были убиты, остальные пленены. Спаслось менее сотни. На эту авантюру было затрачено около половины годового бюджета Португалии. Размеры выкупов за пленных были баснословными. Они усугубили и без того плачевное состояние финансов страны.

Португальский трон, согласно правилам наследования, перешел в 1580 г. дяде Себастьяна, испанскому королю Филиппу II, который предоставил Португалии автономию, за исключением внешней политики. Администрация осталась сплошь португальской, ни один испанец не мог быть назначенным в гражданскую или церковную администрацию, суд или армию. Вице-король мог быть испанцем, но только будучи членом королевской семьи. Новые законы могли вводиться только кортесами, созванными в Португалии, и только португальцами. Заморские территории управлялись только португальцами по существовавшим законам. Официальным языком оставался португальский. Валюта сохранялась, бюджеты Португалии и Испании не объединялись. Король мог жаловать португальские земли только португальцам. Таможни на границе были ликвидированы, что благоприятствовало ввозу пшеницы из Испании в Португалию. Кроме того, 300 тыс. крузаду было даровано испанской короной для выкупа пленников из Марокко.

После хаоса, который существовал при Себастьяне, правление Филиппа II было воспринято высшими сословиями португальцев как благо. Первым непопулярным и отрезвлявшим актом испанского правительства, определявшего внешнюю политику, было участие 31 португальского корабля в составе испанской армады (в целом 146 судов) против Англии в 1588 г. Армада была разбита англичанами, и большинство португальских судов не вернулось домой.

В 1602 г. при Филипе III (Филип II умер в 1598 г.) начались нарушения автономии Португалии: испанские министры были назначены в Совет Португалии и в Финансовый совет, в 1611 г. возросло налогообложение. Ряд подобных нововведений привел к распространению среди португальцев нового идейного течения сопротивления — себастьянизма. Ранние формы себастьянизма (в начале XVII в.) были верой в спасение португальского короля в битве в Марокко и в скорое его возвращение «в одно туманное утро». Позднее себастьянизм, существовавший долгие века, трансформировался в веру в то, что некий спаситель вернет Португалии независимость и величие. Обратите внимание: в соответствие с одной из сильнейших культурных португальских традиций ожидалось, что не народ добьется свободы, а герой, божий посланник, освободит народ; народ же ждет освободителя. Этот миф вынашивался прежде всего низшими классами, народными массами, которые порой устраивали бунты, пытаясь приблизить время пришествия их спасителя. Детали этой версии несущественны. Главное состоит в другом. В XVII в. в Англии уже сформировалось твердое убеждение о том, что нельзя доверять управление страной одному лицу; в Нидерландах о предоставлении всей власти одному лицу и речи никогда не было; главный же стержень культуры португальцев предопределял абсолютную монархию как единственный вектор развития страны. В культуре народа существовали сильная несамостоятельность и зависимость от господина, от лидера, потребность в нем. Самодеятельное, предприимчивое, инициативное население, каковым является буржуазия, почти отсутствовало, и ее формирование шло очень медленно. Все это свидетельствовало о том, что путь развития португальского общества существенно отличался от английского и особенно от нидерландского.

Постепенно себастьянизм превратился в форму патриотизма, движением сопротивления Иберийскому союзу [2, 307—319].

Филипп III умер в 1621 г., оставив 16-летнего наследника Филиппа IV. Была намечена обширная программа реформ, направленных на централизацию власти, но события их опережали. Нидерландцы и англичане стали нападать на португальские заморские владения и суда (на испанские тоже, но это не является здесь предметом рассмотрения). Португальцы несли большие потери и нуждались в средствах на фортификацию, морской флот и т. п.

В 1600 г. по сравнению с 1500 г. португальский флот безнадежно отстал и в количественном, и в качественном отношениях от флота Нидерландов. Конструкции португальских кораблей следовали канонам галеонов и карак (вооруженные купеческие суда). Корабелы Португалии медленно перенимали новые тяжеловооруженные, но маневренные и быстроходные фрегаты голландцев и англичан. В азиатских владениях португальцы продолжали использовать малые, легковооруженные, гребные суда, которые были эффективны против местных лодок, но безнадежно отставали от голландских судов. Техническое превосходство голландцев позволило им вытеснить португальцев из Азии. Между 1629 и 1636 гг. около 150 португальских судов было захвачено только голландцами в азиатских водах. Это была невосполнимая потеря для Португалии. Голландцы в 1637—1644 гг. блокировали Гоа в Индии, завоевали Цейлон в 1638 г., вытеснили португальцев с части островов в Атлантическом океане и из нескольких капитаний Бразилии, из Японии и захватили Малаку, стратегически важную в 1641 г. [5, 2, 391—392].

В XVII в. Нидерланды имели территорию вдвое меньше, чем Португалия, и такое же население — 2 млн человек, — но создали свою заморскую империю, вытеснив португальцев из их анклавов [2, 263]. Это произошло потому, что португальцы везде предлагали непривлекательные товары своего производства или те же нидерландские товары, но по более высокой цене, чем нидерландцы, а поэтому их не хотели брать ни в Индии, ни в Японии, ни в других странах. Тогда короли Португалии начинали все навязывать силой, а это приводило к обратной негативной реакции, приводившей к замещению Португалии Нидерландами. На азиатских просторах в конкуренции побеждала та из европейских культур, которая делала акцент на индивидуальной предприимчивости, изобретательности, дававшая простор индивидуальной инициативе, что позволяло исключить коррупцию, висевшую тяжелым грузом на королевских монополиях Португалии. Португальская культура, сформировавшаяся за четыре столетия мавританского господства и закрепленная успехами Реконкисты в период правления Афонсу Энрикеша, оставалась воинственной, ориентированной на захваты, а не на экономическую деятельность. Реконкиста сформировала сознание двух поколений людей, живших при Афонсу Энрикеше, закрепила завоевания как вид деятельности и на протяжении последующих веков вела к воспроизведению исторического опыта народа, в котором предприимчивость отсутствовала. Возник замкнутый порочный круг: из-за отсутствия индивидуальной предприимчивости в народе власть брала на себя всю инициативу по развитию страны, а это закрепляло культурные традиции, согласно которым все в стране должна делать власть без участия народа. Власть же следовала культурной традиции эпохи Реконкисты: управляла страной командная централизованная военизированная общественная организация во главе с королем, ориентированная на захват.

После потери флота в составе испанской армады португальцы требовали от испанского правительства защиты, поскольку испанский король взял на себя всю внешнюю политику. При этом португальцы отказывались увеличивать налоги и проводить реформы, отвечая бунтами. И все же налоги были увеличены, централизация проводилась неуклонно. Все это вело к восстанию португальцев.

Экономическая ситуация с начала 20-х гг. XVII в. резко ухудшилась. Торговля с Индией уменьшилась втрое по сравнению с 1595 г. В Африке и в Азии португальцев все больше замещали нидерландцы и англичане. Даже бразильские товары перестали регулярно поступать в Португалию из-за разбоя на морях.

Португальская торговля была перенесена в испанские порты, в результате чего португальские города стали приходить в упадок. По сравнению с периодом независимости в Португалии резко выросли налоги, которые землевладельцы переложили на крестьян, и те стали покидать свои земли; посевы зерновых сокращались, возник постоянный дефицит хлеба [1, 109]. Тысячи португальцев переселялись в Новый Свет, вывозя свои сбережения и усугубляя положение Португалии.

Испания находилась в столь же отчаянном положении и помочь ничем не могла, поэтому в Португалии стало шириться мнение о том, что Испания — источник всех бед. В ноябре 1640 г. аристократия тайно поддержала герцога Браганского, главу северного старинного знатного рода, в качестве претендента на португальский трон. 1 декабря группа аристократов атаковала королевский дворец в Лиссабоне и провозгласила своего ставленника королем Жуаном IV, который явился в Лиссабон несколько дней спустя. Всюду в Португалии и в заморских территориях эта весть была принята с энтузиазмом. Только Сеута осталась под властью Испании.

Буржуазия, в отличие от революции 1383—1385 гг., в перевороте не участвовала и о нем не знала. Ее роль после 1640 г. свелась к пассивному ожиданию. Иезуиты поддержали Жуана IV, что было важно для короля и стало причиной роста престижа и силы этот ордена впоследствии. Но инквизиция осталась благосклонной к испанскому королю, и Жуану IV понадобилось много сил и времени для поисков баланса сил с инквизицией, что неудивительно, если вспомнить, что инквизиция была государством в государстве.