Geum.ru

Фромм Э. Миссия Зигмунда Фрейда. Анализ его личности и влияния

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7
неотделимы друг от друга во Фрейде; его теория несет на себе отпечаток и личности творца, и разделяемых им предрассудков его времени.


Конечно, Фромм не беспристрастен. Для него, социалиста и поборника женской эмансипации, буржуазные и патриархальные воззрения Фрейда становятся объектом язвительной критики. Он находит в учении Фрейда пережитки теорий <общественного договора> X'VH-XVIH вв., утверждэет,


131


что фрейдовский образ человека соответствует <Левиафану> Гоббса и социал-дарвинистским учениям конца прошлого столетия. В принципе все это верно. Однако самого Фромма с не меньшими основаниями можно было бы упрекнуть в возрождении архаичных теорий. Скажем, для него непререкаемым авторитетом является Бахофен с его теорией <матриархата>, хотя серьезные историки и этнографы единодушно отвергают наивныеобобщения такого рода. То же самое можно сказать и о близком Фромму марксизме, который ведь тоже принадлежит прошлому веку. Фромм хорошо видит ограниченность Фрейда и связь его концепции человека с учениями прошлого - но ведь нечто подобное можно было бы сказать и о его теории.


В одном из интервью Фромм говорил, что его воззрения скорее средневековые, чем <современные>, имея в виду под <современностью> буржуазную цивилизацию. Это в значительной мере верно, хотя ближайшими источниками его воззрений следует считать социалистическую и романтическую критику капитализма. Объект постоянной критики Фромма - эгоистический индивидуализм и массовое общество, которым он противопоставляет гармоничную общину (Gememschaft в противоположность Gesellschaft), позволяющую человечеству выйти из <больного общества>. Новая община-коммуна должна возникнуть после долгих веков человеческой раз общенности - она уже не будет первобытной общностью, поскольку в <снятом> виде в ней сохранится развитая в историческом процессе индивидуальность.


За конкретными возражениями и упреками Фромма в адрес Фрейда лежит иная концепция


132


человека и общества. Достаточно привести один пример, который у Фромма должен характеризовать только личность Фрейда. Речь идет о его авторитаризме, а также о несостоятельности тех биографов, которые писали о <беспристрастности> учителя. Фрейд отталкивает от себя ближайшего сподвижника С. Ференчи только за то, что тот попытался внести некоторые изменения в метод лечения пациентов. Ференчи был подвергнут остракизму и вскоре умер, а лишенные совести фрейдисты потом долго распускали слухи о пси хозе Ференчи, которым и объясняли его <ревизи онизм>.


Фромм упрекает Фрейда за то, что тот был беспощаден к тому, кто просто хотел высказать свой взгляд на методы психотерапии. В действительности же резко отрицательное отношение Фрейда к нововведениям Ференчи более чем понятно. Если не касаться <диагноза> Ференчи как психотика, заменяющего рациональный ответ на критику, то можно сказать, что Фрейд имел все основания не считать более Ференчи своим учеником. Последний не просто призывал <любить> пациентов, но допускал такие отклонения от методов психоанализа, которые в случае их принятия могли просто уничтожить его. И без того немалое число психоаналитиков предавались <любви> с пациентами, что, кстати, вело к обострению неврозов у последних. Но даже если исключить тех, кто просто злоупотреблял положением врача, любой психоаналитик всегда подвержен искушению принять эффекты так называемого <переноса>, проекции пациентом своих детских влечений, за чистую монету. С точки зрения Фрейд?, нововведения Ференчи объясня-


1 33


лись <контр-переносом> и были совершенно не допустимы на практике.


Тенденциозность Фромма в оценке этого эпизода связана, однако, не с желанием просто опровергнуть официальные биографии, а с иным образом человека. Если, по Фрейду, природа человека включает характеристики эгоистичного представителя среднего класса ХК-ХХ вв., то для Фромма она изначально добра, а потому <любовь>, предлагаемая Ференчи, соответствует глубинным слоям психики. От решения вопроса о том, добра или зла человеческая природа, зависят конкретные ответы на частные вопросы психотерапии. От решения этого философского и даже религиозного вопроса зависит и полити>ческая позиция. Для всякого консерватора человек, вероятнее всего, зол, и его влечения нужно обуздывать силами полиции, церкви, воспитания. Для революционера, будь он анархистом, социалистом или якобинцем, скорее, социальное устройство подавляет и портит человека, поэтому достаточно изменить внешние условия, чтобы исконно благая природа могла беспрепятственно себя реализовать.


При всех отличиях от Джойса, Закса и других официальных биографов работа Фромма в одном отношении очень с ними схожа. Все психоаналитики ищут и находят истоки основных научных и философских идей в бессознательных побуждениях и конфликтах, в индивидуальных особенностях героя своего повествования. Конечно, они делают это более умело, чем бытописатели <жизни замечательных людей>, предающиеся неумелому умничанью, например, размышляя о роли игры на скрипке для создания теории относительности Эйнштейном, или малограмотные журнали-


134


сты, неожиданно перенимающие психиатрические ярлыки, чтобы порадовать читателя сенсацией*. Серьезные историки давно избавились от <биографической иллюзии>, создающей романтический образ творящего ех mhilo ученого или художника. Конечно, историю создают живые люди, и никто не станет отрицать гениальности одних и посредственности других. Однако если брать историю науки, то всякий ученый решает проблемы, полученные от предшественников, и занимает свое место в традиции, даже если с его идеями связана смена парадигмы. Новые идеи не возникают наподобие Афины из головы Зевса и уж тем более вряд ли могут родиться из детских <комплексов> или взаимоотношений с родителя>ми в раннем детстве. Исследование истории науки, в отличие от писания романтизированных биографий, представляет собой довольно скучное занятие.


К сожалению, у нас не скоро еще будут переведены основательные труды историков психоанализа*, в которых детально рассматриваются научные предпосылки и подлинная драма развития психоаналитических идей конца прошлого века. Фрейд не был одиночкой, он находился в ряду тех


*Скажем, объявляя Сталина <параноиком> и объясняя этим все его преступления. Немалая доля популярности психоанализа связана с возможностью найти клинический диагноз всякому социальному явлению. К сожалению, этим злоупотребляют не только газетные писаки, но и сами психоаналитики.


Например, работы Г.Элленберга и Ф.Саллоуэя, см.: Ellenberger H.F. The Discovery of the Unconscious. The History and Evolution of Dynamic Psychiatry. N.Y., 1970; Sullowixy F. Proud, the Biologist of the Mind. N.Y., 1975.


1 35


психиатров, которые столкнулись с новым проблемным полем. На некоторых из них (таких, как Шарко или Брейер) Фрейд иной раз ссылался; других, скажем Жане и Молля, чуть ли не обвинял в плагиате, хотя они издали свои труды раньше него. Психоанализ потеснил другие теории, в том числе и потому, что Фрейд был необычайно одаренным ученым. Но из ничего ничто не возникает, и личный опыт Фрейда как врача для истории психоанализа значит кудд больше, чем спекуляции о его отношенях с отцом и матерью. Историку науки важнее выяснить круг чтения Фрейда, чтобы, рассматривая, скажем, его теорию религии, учитывать не только влияние этнографов XIX в., но и то, что в юности он прочитал полное собрание сочинений Фейербаха и очень высоко его ценил, хотя никогда на него и не ссылался. Знание стоявших перед Фрейдом проблем, идей и решений его предшественников не означает отрицания оргинальности основателя психоанализа, но делает неуместной героическую сагу.


Переписка Фрейда полна жалоб на одиночест>во и на чуть ли не преследование со стороны окружающих, но дотошная работа историков показывает, что сопротивление психоанализу и недоброжелательность медицинского истеблишмента в Вене - это скорее субъективное впечатление Фрейда, чем реальность. Скажем, биографы вслед за Фрейдом пишут, будто его долго не из>бирали в профессора из-за антисемитизма. На самом же деле первый раз его более успешным конкурентом был медик той же, что и Фрейд, национальности, а затем выборы были на некоторое время вообще отменены, поскольку квота профессоров медицинского факультета была исчерпана. Как только появилась вакансия, Фрейд был


136


избран, причем рекомендовал его главный авторитет венских психиатров, знаменитый Крафт-Эббинг. Первые психоаналитические работы Фрейда были встречены не недоброжелательным замалчиванием, как он писал, а положительными рецензиями. Вообще, отрицательное отношение значительной части психиатров к психоанализу возникло лишь десятилетием позже, когда появилось <движение> с претензией на полноту истины. Но и тогда в медицинском сообществе большинства европейских стран не было какого бы то ни было организованного сопротивления психоанализу (исключением отчасти является Англия), а в США он был сразу с восторгом принят как последнее слово психологии.


Психоанализ возвращается сегодня в Россию, и это можно только приветствовать. Но возвращается он вместе с целым шлейфом мифов. Например, сегодня самым ходовым является миф об изначальной враждебности психоанализа всякому тоталитаризму. Объявляется, что именно поэтому психоанализ подвергался преследованиям при Сталине и Гитлере. Хорошо известно, что книги Фрейда сжигали в нацистской Германии и запирали в спецхраны в СССР. Значительно менее известно то, что после эмиграции психоаналитиков - евреев из страны Третьего рейха их <арийские> коллеги благополучно существовали в институте, руководимом кузеном Геринга, получившим, кстати, аналитическую подготовку. Единственному из немецких аналитиков, протестовавшему против нацистского режима, А. Митчерлиху его коллеги поставили характерный для психоанализа диагноз, согласно которому негативное отношение к Гитлеру объяснялось <вытесненной гомосексуальностью>. Идеологический запрет на психоана-


1 37


Лиз в СССР тоже у всех на памяти, но то, что в нашей стране в ЗО-е годы психоанализ сошел сосцены, не было результатом специальных идеологических мер и никак не связано с особой несовместимостью психоанализа и тоталитаризма. Если последний термин вообще имеет какой-либо смысл, то под него подпадает и коммунистический режим 20-х годов. При всех отличиях от последующего периода этот режим уже тогда был однопартийной диктатурой, положившей конец свободе слова, - с внесудебными расправами, Соловками, высылкой за границу или ссылками в места не столь отдаленные своих идеологических противников. Психоаналитики не относились к числу последних: достаточно просмотреть труды ведущих психоаналитиков 20-х годов, чтобы обнаружить их полную солидарность с режимом*. Говорить о принципиальной несовместимости психоанализа с коммунистической идеологией могут лишь несведущие лица: он не превратился в официальную <научную психологию> режима от нюдь не в силу недостатка стремления к тому наших фрейдистов. О. Хаксли не зря сделал провозвестниками <храброго нового мира> и Фрейда, и Маркса - наряду с мичуринской биологией и языкознанием Марра психоанализ вполне мог стать господствующей психологической доктриной.


Разумеется, сегодняшнее лицемерное морализаторство неожиданно <прозревших>, что клеймят позором людей того времени, омерзительно: кормившиеся объедками с брежневского стола идеологи и литераторы осуждают тех, кто был полон веры и готов служить новой религии. Фрейдо-марксисты 20-х годов во крайней мере не были проходимцами.


1 38


Известно, что Фрейд поначалу с интересом относился к <гигантскому социальному эксперименту> в СССР, а потом резко отрицательно охарактеризовал не только коммунистическую утопию, но и средства ее достижения. Но мало кто из его биографов приводит те страницы из писем Фрейда, где он одобрительно отзывается о корпоративном режиме австрийского канцлера Дольфуса как <меньшем из зол> по сравнению с раздавленной социал-демократией, не говоря уж о похвалах Муссолини и книге с дарственной надписью, посланной диктатору.


Зато давняя неприязнь к Юнгу поддерживает кочующие по газетам и журналам обвинения в его <пособничестве нацизму>, причем наши журналисты охотно подхватывают и даже <развивают> этот слух. Так, в одной из самых популярных центральных газет можно было прочитать: < Юнг даже стал видным ученым в окружении Гитлера...>* Видным ученым Юнг стал как раз <в окружении> Фрейда, но разрыв с последним привел к обвинениям в <антисемитизме> как главной причине переосмысления теории либидо. По этой версии, если Ференчи отступился от учителя из-за <психоза>, то Юнг сделал это по столь же очевидным и далеко не возвышенным мотивам. Таков, к сожалению, способ полемики, который до сих пор сохраняется в психоаналитической среде. К действительной истории взаимоотношений Фрейда и Юнга все это имеет весьма отдаленное отношение.


Примеров подобного писания истории психоанализа не счесть, беспристрастность вообще репа приеме у доктора Фрейда /I <Комсомольская правда>, 1992 г., 21 ноября.


1 39


дка, особенно среди последователей Фрейда. Он сам не был образцом этой добродетели ученого. Но у него, в отличие от слишком многих его учеников, имелись иные достоинства, и Фромм, при всей критичности своего подхода, отдает должное Фрейду не только как талантливому исследователю, но и как человеку.


Идолопоклонники сделали из Фрейда кумира. Не случайно многие письма и черновики Фрейда увидят свет не раньше ХХВ в. (по совместному решению семьи и ближайших учеников Фрейда) - авторитет отца-основателя для них важнее исторической истины, да и той действительной роли, которую сыграли идеи Фрейд? в науке и культуре нашего времени. В свое время Фрейд бросил вызов многим устоявшимся предрассудкам викторианской эпохи. Наверное, именно поэтому еретики от психоанализа лучше понимают жизнь и творчество Фрейда, чем его правоверные ученики.


Алексей Руткевич


Фромм Эрих


Э. Фромм