Вертится колесо времени, раскручивается клубок событий, тысячелетия человеческой истории полны грандиозными деяниями, могучими движениями армий и народов
| Вид материала | Документы |
- Online Computer Library Center 6 эк в России 8 программа, 151.85kb.
- Калачакра (санскр. Kalacakra букв. "Колесо времени": kala время, cakra колесо, круг), 56.48kb.
- Вопросы и задания: Вспомни, где тебе встречалось колесо?, 137.12kb.
- Семинарские занятия(36 часов), 1113.75kb.
- Учебно-методический комплекс «История» Раздел «Интерпретация истории», 87.54kb.
- Курс «история вычислительной техники». Требования к выполнению реферативных работ, 49.31kb.
- Шаманы Древней Мексики: их мысли о жизни, смерти и Вселенной «Скоро Бесконечность поглотит, 960.35kb.
- 1. Понятие и строение человеческой деятельности, 117.05kb.
- Контрольная работа по отечественной истории Тема: Россия в начале Нового времени. XVII, 568.3kb.
- Ные народы Севера, с древнейших времен проживающие на территории нашей островной Сахалинской, 229.42kb.
создании "Филиппинской Лиги", которая якобы явилась прототипом "Катипунана".
Искусно подобрав цитаты из его произведений, враги быстро подготовили
обвинительный акт и передали поэта военно-полевому суду. С самого начала
следователи и судьи были уверены в виновности X. Рисаля, поэтому исход дела был
предрешен заранее.
В тревожном ожидании поэт провел 17 томительных дней, потом его вызвали на
первый допрос, где сообщили о предъявляемых ему обвинениях: создании незаконной
организации "Филиппинская Лига" и ряде уголовно наказуемых деяний, которые при-
470
100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ
вели к мятежу. Главный следователь Ф. Оливе был доволен: у него есть почти 30
доказательств "вины" X. Рисаля - письма, документы, стихи "подрывного"
содержания и показания лжесвидетелей. Его не смущает, что некоторые стихи
принадлежат не X. Рисалю, главное - в них присутствует "мятежный дух", а в
литературные тонкости он вдаваться не намерен. Так что поэту не спастись:
следствие ведут военные, судить поэта будет военный суд, обвинитель тоже будет
военным, а для них неважно, виновен поэт или нет.
В качестве защитника X. Рисаль мог выбрать только кого-нибудь из предложенных
ему по списку испанских офицеров, и он выбрал лейтенанта Луиса Тавиеля де
Андраде. Как все испанцы, тот готов был на все, чтобы сломить сопротивление
повстанцев. Но он был человек добросовестный, внимательно прочитал "дело Рисаля"
и обнаружил, что представленные документы не доказывают "вину" поэта. Адвокат
искренне хотел вырвать X. Рисаля из рук палачей или хотя бы добиться смягчения
приговора. Он просил судей быть справедливыми и выслушать поэта, но
красноречивое выступление защитника судьям показалось неубедительным.
Инсценировка суда тянулась несколько дней, чтобы перед лицом мирового
общественного мнения можно было "юридически" оформить расправу над национальным
поэтом Филиппин.
Подошли рождественские праздники, и процесс был прерван, но уже 29 декабря судьи
признали X. Рисаля виновным и приговорили к расстрелу. Как только весть о
приговоре облетела Манилу, власти приняли все меры предосторожности, так как
ожидали, что семья X. Рисаля спровоцирует беспорядки, чтобы не допустить
приведения приговора в исполнение. Но дон Франсиско был уже совсем дряхлым, брат
Пасьяно едва оправился от перенесенных пыток, и только донья Тереза отправилась
с прошением во дворец губернатора, но ее там не приняли.
А в это время в верхах католической миссии в Маниле развернулась бурная
деятельность. Церковники прекрасно понимали, что вскоре к славе X. Рисаля как
национального героя добавится и ореол мученика. Ах, если бы он отрекся от своих
"заблуждений"! Тогда церковь получила бы неоспоримый козырь, и чтобы добиться
этого, архиепископ Носаледа поручил монахам-иезуитам заставить X. Рисаля
отказаться от своих взглядов. И те принялись за дело. Семь монахов, сменяя друг
друга, обрабатывали поэта, но все их усилия были напрасны.
Один день оставалось провести X. Рисалю в камере, и при свете небольшой
керосиновой лампы он написал последнее "прости" родине и друзьям. Он знал, что
после казни все его бумаги будут захвачены властями; при последнем прощании ему
не дали даже прикоснуться к руке матери из опасения, что она передаст сыну яд и
тот избежит уготованного ему приговора. Но узнику очень
"КОРОЛЮКИЗНИ" В РЭДИНГСКОЙ ТЮРЬМЕ 471
хотелось, чтобы его последние слова дошли до народа, и он спрятал стихи в лампу,
которую при прощании отдал сестре.
И вот наступил роковой день. Над Манилой вставало прозрачное декабрьское утро, в
хрустальном воздухе рисовались далекие горы и конус вулкана Коррехидор. С
рассветом потекли к месту казни толпы филиппинцев, с суровыми лицами и
стиснутыми зубами, чтобы в последний раз взглянуть на своего национального
героя.
За X. Рисалем пришли в 7 часов утра. Ему крепко связали руки за спиной, локоть к
локтю, и окруженного двойным кольцом стражи вывели из тюрьмы. Выстраивается
процессия: впереди идут трубач и барабанщик, потом - X. Рисаль с двумя монахами
по бокам, за ними - адвокат, который должен был сопровождать своего подзащитного
до места казни. Начальник охраны отдает команду, и процессия трогается в
путь....
X. Рисаль принял смерть с гордо поднятой головой и открытыми глазами,
устремленными в небо. После его смерти враги стали распространять многочисленные
версии, что за несколько часов до казни поэт не только причастился - что вполне
возможно! - но и письменно отрекся от "ереси", примирившись с церковью. Только
вот представить текст этого отречения они не могли. Оно как будто "случайно"
было найдено только в 1935 году, но вокруг него до сих пор кипят страсти. Те,
кто не верит в подлинность отречения, доказывают подложность текста как
материальными свидетельствами, так и тем, что не мог поэт перед смертью
перечеркнуть все им сделанное. Другие же, напротив, утверждают, что перед лицом
смерти с человеком может произойти всякое. Однако если бы X. Рисаль отрекся, то
ему не отказали бы в христианском погребении, а между тем он похоронен без
гроба, на запущенном кладбище, и в кладбищенской книге имя его значилось среди
тех, кто умер без покаяния.
"КОРОЛЬ ЖИЗНИ" В РЭДИНГСКОЙ ТЮРЬМЕ
Английский писатель Оскар Уайльд был ирландцем по национальности: он родился в
Дублине, в семье очень богатого врача-окулиста. Мать его была поэтессой, у нее
был литературный салон, и мальчик очень рано впитал в себя его дух. Он получил
хорошее образование, а древнегреческий язык знал настолько хорошо, что мог
свободно говорить на нем. Красивый, жизнерадостный, стихийно эгоистичный О.
Уайльд с его огромной жаждой жизни и страстным желанием утолить эту жажду пришел
в мир, "чтобы видеть солнце" и в полной мере опьяниться им. Ему хотелось
проявить свое творчество в наивысшем, что было доступно человеку как объект
работы его духа: не на бумаге, не в
472
100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ
одном лишь отражении жизни, а в ней самой - в своем личном существовании. И ему
удалось претворить задуманное: блестящая полоса литературной жизни О. Уайльда,
создание ее фона и обстановки, его личные переживания и впечатления - все это
стало лучшим произведением его таланта. На его жизнь - яркую, глубокую,
разнообразную и нежную по оттенкам - смотрели как на роман или поэму.
И жизнь послушно принесла ему свои дары: богатство, славу, роскошь, общение с
художниками всего мира и т.д. Биограф писал об О. Уайльде: "Он жил и работал в
блистающих утонченной роскошью помещениях, одевался в дорогие ткани, имевшие
свой особенный покрой". "Свой покрой" был у О. Уайльда во всем: он брал от жизни
не общее, а только то, на что указывала его утонченная натура. В этой
утонченности было много и капризных черт: в кабинете у писателя стоял стол
Карлейля, листки бумаги были подобны тем, на каких писал В. Гюго; в рабочие часы
- шлафрок и капюшон, как у О. Бальзака; прическа как, у Нерона, и абсент, как
любимый напиток Ш. Бодлера... Он на равных разговаривал с принцами и
герцогинями, посещал их загородные дома и обедал в их лондонских особняках. В
разговорах О. Уайльд был неподражаем и превратил беседу в искусство, где самое
важное всегда оставалось недосказанным.
На безобразия жизни О. Уайльд реагировал болезненно и решительно не принимал в
расчет, что в ней существуют бедность, несчастья, насилие, тюрьмы... Однажды из
окна своего дома писатель увидел стоящего на улице нищего в рваных лохмотьях. Он
вынес один из своих костюмов, сделал на нем дырки и одел нищего, ибо даже
бедность должна выглядеть эстетично. Любое страдание было для него минусом
жизни, отрицанием в ней красоты, фантазии, щедрости, красок и солнца,
следовательно, это убожество, серость, обыденность и безнадежная пошлость...
Впоследствии в "De profundis" О. Уайльд писал: "Прежде я избегал всякого рода
страданий и забот. Они были мне противны. Я решил возможно меньше обращать на
них внимания, смотреть на них до некоторой степени как на несовер-Оскар Уайльд.
шенство. Они не умещались в моей схе-
Фото конца XIX в. ме жизни. Им не было места в моей
"КОРОЛЬ ЖИЗНИ" В РЭДИНГСКОЙ ТЮРЬМЕ
473
'1Г
философии". А были в его миросозерцании только красота, солнце, воздух полей,
искусство, цветы и гений человека. Согласно такому миросозерцанию, О. Уайльд и
строил свою жизнь. Он хотел сделать из нее произведение искусства, ибо
безраздельно верил в собственную исключительность.
В 1891 году О. Уайльд познакомился с Альфредом Дугласом - сыном маркиза
Куинсберри. Бози (так называли А. Дугласа) был очень хорош собой - с лицом,
какие бывают только на картинах, изображающих ангелов. Это был изящный юноша,
более похожий на переодетую девочку: у него были бледно-золотые кудри, очень
длинные ресницы, слишком большие синие глаза и рот, как у греческого бога. Он
везде и всегда был центром всеобщего внимания: его любили, баловали, засыпали
похвалами; поэты посвящали ему стихи и даже мальчишки на улицах обращались к
нему: "Прекрасный маленький принц, купите газету!". Вскоре отношения между О.
Уайльдом и Бози превратились в интимную дружбу. Став слугой греческой любви,
писатель увидел в ней роковое совершенство, присущее высшим проявлениям жизни, и
говорил: "Прекрасный грех, как и все прекрасные вещи, - привилегия богачей".
Скандал шел за ним по пятам, и вскоре маркиз Куинсберри оставил писателю
записку: "Оскару Уайльду, позирующему в качестве содоми-ста". Поэт предъявил иск
о клевете, но маркиз и его помощники отыскали в лондонских притонах нескольких
юношей, которые согласились выступить свидетелями. Друзья советовали О. Уайльду
все бросить и уехать, даже начальник полиции приказал своим подчиненным смотреть
сквозь пальцы, если писатель сделает попытку скрыться. Сначала О. Уайльд хотел
последовать совету друзей, так как был до смерти напуган, но именно этот страх и
придал ему силы все пройти до конца.
Против него был начат судебный процесс, но первый день суда носил своего рода
литературно-этический характер. О. Уайльда, например, спрашивали о том, моральны
или аморальны, с его точки зрения, книги о любви между людьми одного пола. На
это писатель отвечал, что "книги не бывают ни моральны, ни аморальны. Они бывают
плохо или хорошо написанными". Первый судебный процесс не нашел достаточных
улик, и О. Уайльд был оправдан, однако в ожидании второго процесса над ним
вершился и суд общественный: магазины отказывались продавать его книги, театры
перестали ставить пьесы, сыновья писателя - Сирил и Вивиан - вынуждены были
оставить школу; лавки, в которых он не оплатил счета, подавали на О. Уайльда в
суд, да и расходы на судебный процесс достигли суммы в 700 фунтов. Оплатить это
он не мог, суд признал писателя банкротом и распорядился о распродаже его
имущества с аукциона. Были проданы "Дом красоты", богатая библиотека, любимые
картины, личные
474
100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ
вещи, даже игрушки детей... Причем продано все это было очень дешево, так как
никто из друзей писателя не нашел времени заняться его делами.
На втором судебном процессе О. Уайльд был осужден на два года каторжных работ.
Сначала поэта повезли в тюрьму Уондс-ворт, где ему коротко остригли волосы,
отобрали одежду и личные вещи и облачили в тюремный тиковый костюм с черными
полосами. Его поместили в тюремную камеру, где на плоских деревянных нарах
лежали два одеяла, а в углу, под зарешеченным окном, размещались умывальник,
параша и бачок. На карточке, прикрепленной к внешней стороне двери, были
написаны имя писателя и приговор, так что каждый мог узнать, за что он помещен в
тюрьму.
В первые месяцы заключения О. Уайльду казалось, что прежняя его жизнь была миром
фантастических сновидений. Он упал с очень большой высоты, и судьба с
невероятной злобой посмеялась над ним, швырнув "короля жизни" в грязную тюремную
камеру. Здесь его обступили ужасы, о которых он раньше ничего не знал и не хотел
знать, и потому насилие служителей закона, механическое и тупое, потрясло поэта.
День начинался с мытья пола и чистки утвари, потом О. Уайльд шил холщовые мешки
для почты и раздирал пеньковые веревки на паклю, изранив свои пальцы так, что
малейшее прикосновение к ним вызывало сильную боль; безостановочно крутил ручку
блока, поднимавшего воду из колодца, или, накинув лямку, вращал мельничный
жернов. Он помышлял о самоубийстве, но даже не мог сделать петлю из тех веревок,
которые разрывал, так как они были слишком коротки. Он похудел, ослаб и стал
плохо выполнять работу, а за разговоры во время прогулки его посадили на три дня
в карцер, где стояли только нары и табурет, а кормили лишь черным хлебом и
тухлой водой. Здесь писателя стали мучить галлюцинации, и ему казалось, что он
сходит с ума. В одном углу карцера паук сплел паутину, и, вглядываясь в нее,
писатель увидел собственное лицо. Трещины на стенах складывались в непотребные
картины, и О. Уайльда стали осаждать непристойные видения... Его мозг привык к
ежедневной работе, но писателю выдавали только одну книгу в неделю. Никакого
общения с внешним миром, свидания и переписка запрещены, и вообще ему, писателю,
запрещено писать. "Я выбиваю дурь из Оскара Уайльда", - назвал такой режим
начальник тюрьмы.
В середине ноября 1895 года писателя в составе партии заключенных, скованных
одной цепью, переводили в Рэдингскую тюрьму. На каждой станции им вслед летели
ругательства, толпа смеялась над их отвратительной одеждой; однажды О. Уальда
узнали,
"КОРОЛЬ ЖИЗНИ" В РЭДИНГСКОЙ ТЮРЬМЕ________ 475
и посыпались новые издевательства и оскорбления, а кто-то даже плюнул ему в
лицо.
Первые месяцы в новой тюрьме были для писателя очень тяжелыми. В Рэдинге правил
жестокий майор Айзексон, приобретший за долгие годы тюремной службы "обширные
познания во всем, что требуется, дабы расширять, углублять, продлевать страдания
человека и причинять смерть". Один из друзей, навестив О. Уайльда в тюрьме,
нашел "его в какой-то конуре, с перепутанными волосами, страшно изменившимися
чертами и окровавленными руками".
Тюремная власть охватывала все стороны жизни заключенных, и, учитывая характер
преступлений О. Уайльда, начальник поместил писателя под особое наблюдение, а
потом поручил ему уборку помещения для казни. Это помещение представляло собой
маленькую деревянную постройку в углу тюремного двора: писателю надо было
скоблить деревянный пол, под которым находилась кирпичная шахта, куда летело
тело жертвы. Ему пришлось пережить и казнь одного из заключенных, и ужас всех
узников, запертых в своих камерах и прислушивавшихся к тому, что происходит на
тюремном дворе.
Новый начальник тюрьмы майор Нельсон разрешил О. Уайльду писать, получать книги
по списку, освободил от тяжелой работы, разрешил видеться с друзьями, посылать
письма. Он даже любил беседовать с поэтом, и тот стал оживать, насколько это
было возможно для человека, потерявшего все - славу, доброе имя, семью... Все
исследователи творчества О. Уайлда отмечают, что надломленностью и страшным
душевым упадком объясняются те строки его покаяния, в которых он бичует себя
прежнего за излишество наслаждений, за распущенность и пестроту жизни. В первые
дни в тюрьме его охватило бешеное возмущение и острая горечь. Он ломал руки и
целые дни в бессильном отчаянии повторял: "Какой конец! Какой ужасный конец!".
Принудительность существования была для него невыносимой мукой, и в одиночестве
тюремной камеры она постоянно питала его сердце злобой и горечью. Каждый день, в
течение двух лет, - мытье каменного пола и механический труд, потом тяжелое и
душное уединение, которые можно было пережить лишь "с головой из железа и
презрением на губах". Если до тюрьмы глаза его видели только ясную лазурь,
гармонию линий, цвета и тона, то здесь они встретились с тьмой, ужасом и черным
кошмаром жизни. Нужна была огромная внутренняя сила, чтобы принять такой удар и
при этом не пасть. Пережив смертную боль одинокой души, настигнутой кошмаром,
автор "De profundis" стал в глубине себя искать стержень, на котором он мог бы
утвердиться и не свалиться в черную яму жизни. И он обратился к творцам "религии
страдания" - свет-
476
100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ
лому образу Христа и русскому писателю Ф.М. Достоевскому, потому что прежняя
"религия красоты" в тюрьме не спасала, а только усугубляла бездну шбели.
Жить только горечью и отчаянием стало невозможно, пытливость к жизни взяла верх
над ее ужасами, и О. Уайльд почувствовал, что даже здесь он способен тихо и
углубленно - в сладком самозабвении художника - думать о жизни и о таких
неутрачен-ных ее блаженствах, как природа и человеческое творчество. Протест и
бунт против бессмысленных тюремных страданий исчезли перед жаждой жить во что бы
то ни стало и наперекор всему. Почувствовав эту тишину и успокоенность, писатель
принял и признал новый огромный мир, с которым раньше не хотел считаться, и
сказал себе:
Теперь я чувствую, что в моем существовании затаилось нечто, что говорит мне:
все в мире имеет смысл - в особенности же страдание. Это нечто, во мне глубоко
сохраненное, как клад в поле, - есть смирение.
В ШУШЕНСКОМ
В 1720-х годах на месте нынешнего села Шушенское саянские казаки заложили первое
русское поселение, а через 20 лет в документах Красноярской приказной избы оно
упоминается уже как "деревня Шуша". Свое название поселение получило от речки
Шуши, на берегах которой, в месте ее впадения в Енисей, оно и возникло. Немало
трудностей было у первых поселенцев при освоении неведомого края, и главная из
них - оторванность от жизненных центров страны. Но энергичные и смелые люди со
временем обжились и твердо укрепились на новых местах, куда вести из России хоть
и не скоро, но все же доходили. Местный народ по мере сил принимал участие в
жизни страны. Откликаясь, например, на Отечественную войну 1812 года, здесь
собирали "пожертвования православному воинству на одоление супостата".
После восстания декабристов свыше 100 человек, отбыв каторгу, были расселены по
всей Сибири, и двое из них - П.И. Фа-ленберг и А.Ф. Фролов - жили в Шушенском. С
1831 года в село начинают прибывать "польские мятежники" - участники польского
восстания, для которых был установлен еще более строгий режим, чем для
декабристов. Особенно много поляков было направлено в Шушенское после восстания
1863 года. Правительство предписывало, чтобы старожилы брали ссыльных поляков к
себе в работники, наблюдали за ними и отчитывались перед волостным управлением о
их поведении. Стремление вернуться к прежней жизни и деятельности, строгий
надзор и произвол местных властей вызывали со стороны ссыльных частые протесты,
поэтому
В ШУШЕНСКОМ
477
нередкими были побеги, хотя бежать отсюда было трудно. Беглецов в большинстве
случаев ловили и строго наказывали, так что ссыльным полякам пришлось смириться
со своей участью. Со временем они прижились в этих глухих краях, слились с
коренным населением, став в основном работниками у местных богачей.
В 1860 году под усиленный надзор полиции в Шушенское был сослан известный
революционер-утопист М.В. Буташевич-Пет-рашевский. Бывший титулярный советник,
служивший в Министерстве иностранных дел, он "за преступные замыслы к
ниспровержению существующего в России государственного устройства и организацию
тайного общества" был приговорен в 1849 году к смертной казни, которую ему потом
заменили бессрочной каторгой. В течение семи лет он отбывал каторгу в