Geum.ru

Суфии: Восхождение к истине

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   72   73   74   75   76   77   78   79   80

ТОХФА


Тохфа была девушкой-рабыней, певицей, современницей Сари Сакати (ум. в 857 г.). Ее любовь к Истине (хакикат) возвысила ее и освободила от самости и чувственных страстей. Она не знала ни сна, ни пищи, денно и нощно она лила слезы и стенала, столь самозабвенно отдаваясь этому состоянию, что в конце концов ее хозяину это показалось чрезмерным, и он отправил ее в приют для душевнобольных. В завершающей части Нафахат аль-онс Джами приводится такая история Сари Сакати о Тохфе:

Как-то ночью меня охватило какое-то странное беспокойство. Меня измучила бессонница, сжатие (кабдх) объяло меня. Что-то препятствовало мне отправлять обычные молитвы (тахаджуд), и какие бы моления я ни возносил, я не мог ощутить в себе ни малейшего расширения (бяст). Так я провел всю ночь. Это состояние не прошло и днем.

После утренних молитв я вышел из дома, прошелся немного, пытаясь утишить в себе это беспокойство, но всё было напрасно. Мне пришло в голову, что если я отправлюсь на кладбище или в приют для душевнобольных и поразмыслю о мертвых или о болящих, сердцу моему станет легче, а участливость и соприкосновение с теми, кто действительно страдает, воспрепятствуют моему ощущению себя таковым. Мое сердце выбрало приют для душевнобольных.

Как только я добрался туда, мое сердце испытало расширение, и грудь моя исполнилась радости. Я размышлял о различных недомоганиях болящих, и когда уже уходил, мне случилось проходить мимо двери одной из комнат больных. Мой взгляд упал на молодую служанку, чья свежая и неувядающая красота казалась примечательной. Она была одета в простую, но чистую одежду, от которой исходил приятный аромат. Ее руки и ноги были закованы в цепи. Она посмотрела на меня, глаза ее наполнились слезами, и она произнесла такие стихи:

Я не изменница, не воровка,
За мной нет вины, я не совершала преступлений.
Радостно ли тебе видеть мои руки
Скованными за спиной?

Моя печень объята пламенем,
Обжигающим внутренности.
И всё же я приношу, о Возлюбленный,
Строгий обет, верную присягу Тебе.

Хоть ты разрываешь меня на куски,
Никогда я не стану уклоняться от лицезрения Тебя.

Я спросил у смотрителя, кто эта девушка и отчего ее заковали в цепи. Мне сказали, что это рабыня, потерявшая рассудок. Она помещена сюда по настоянию своего хозяина. Когда она услышала, что сказал о ней смотритель, она захлебнулась в слезах. А затем произнесла такие стихи:

Люди, я не безумна, я опьянена.
Мое сердце — всецелое осознавание и ясность.
Мой единственный грех, мой единственный проступок —
Не стыдясь, отдаваться Ему,
Быть обесчещенной, восхuщенной любовью к Другу.
Тропку к Нему я никогда не оставлю.

Что для вас добродетель, для меня — испорченность.
Что для вас порча, для меня — благоденствие.
Любой, кто любит Владыку Владык,
Кто избрал для себя лишь Его — чистый, без греха.

Мои глаза наполнились слезами, а ее слова растрогали сердце. — Ваши слезы текут оттого, что вы познали божественные атрибуты, — сказала Тохфа. — Что было бы, если бы вы действительно реализовали Его так, как того требует истинное духовное познание?

Затем она впала в транс и в течение часа была без сознания, впав в оцепенение. Когда она пришла в себя, слабый вздох вырвался из глубины ее сердца, и она произнесла такие стихи:

Я наслаждаюсь одеянием единения,
В которое Ты обрядил меня.
Ты — мой Владыка, Владыка истинный, над всеми.
Случайные желания заполонили мое сердце,
Однако все побуждения устремляются к Тебе
В то мгновение, когда я прозреваю Тебя.

Если першит в горле, его прополаскивают водой,
А если ты поперхнулась водой?
Сердце мое зрит грехи и ошибки мои — и скорбит,
Тогда как стесненная телом душа захлестнута болью.

Мой разум пресыщен неистовым жажданием,
Тело мое пышет жаром,
А в сокровенных уголках сердца
Сокрыта Твоя любовь.

Сколь часто я спасалась бегством,
Возвращаясь к Тебе,
Моля Тебя о прощении,
О Наставник, о Владыка,
Ты, который ведает,
Что скрыто во мне.

У людей — их мир и их вера,
Я же поглощена призыванием Тебя,
Ибо Ты — моя вера и мир мой.

Я домогалась Тебя с такой непреклонностью,
И вот теперь я — предмет ненависти и зависти.
Хотя с тех пор, как Ты стал моим Владыкой,
Я владычествую над всеми. — О сестра, — сказал я, услышав это, — как ты распознала меня?

Она ответила: — С тех пор как я свела знакомство с Ним, нет ничего, что незнакомо мне.

Тогда я сказал: — Я слышу, ты ведешь речь о любви, но кто он?

В ответ она призналась: — Я люблю Того, кто сделал меня осознающей Его щедроты, чье благоволение наложило на меня обязательства, кто близок сердцам, кто откликается нуждающимся. — Кто привел тебя сюда? — спросил я.

Она ответила: — Завистливые люди, сговорившиеся друг с другом.

Затем она вскрикнула так громко, что я подумал, что она умирает, и упала без чувств.

Когда сознание вернулось к ней, она стала напевать стихи:

Мое сердце, опьяненное тонким вином
Возбуждения и любовного чувства,
Снова жаждет своего любимого.
Стенай! Будь свободна в своих слезах, в своем плаче.
В день отъединенности
Много слез у тех, чья погибель — одно добро.
Столь много глаз Бог побуждает стенать
со страхом,
Озабоченно обращенных к Нему,
Затем меняющихся и утешающихся.
Этот раб, который грешит неумышленно,
Но плачет, раскаиваясь, —
Всё еще раб.
Пусть он в смятении и поражен ужасом —
В его сердце сияет алмазный светоч.

После этого я попросил управителя приюта, чтобы он разрешил ей уйти, и предложил ей проводить ее, куда она пожелает. — Куда же я пойду? — удивилась она. — Мне некуда идти. Тот, кто является избранником моего сердца, отдал меня в рабство другому Своему рабу. Я могу уйти лишь с дозволения моего хозяина, иначе придется воздержаться от этого. — О Боже! — воскликнул я, — да в ней ума поболее, чем у меня.

И тут в приюте появился хозяин Тохфы, он зашел справиться о том, как она себя чувствует. Ему сообщили, что она во время беседы с шейхом Сакати пришла в себя. Его это порадовало, и он с церемонной вежливостью приветствовал меня. — Ранее следовало бы поприветствовать эту девушку, — укорил я его. — Почему вы заточили ее сюда? — Она обезумела, — ответил он, — отказывается от пищи, питья и сна. Я потратил всё свое состояние — 20.000 дирхемов — чтобы приобрести ее. Я возлагал на нее определенные надежды, полагая, что она принесет мне доход, соразмерный той цене, которую я уплатил за ее таланты. — А что она умеет? — спросил я. — Она певица и играет на музыкальных инструментах. — И как долго длится ее болезнь? — Уже год, как на нее это нашло.

Я спросил, каковы внешние проявления ее болезни. Он сказал: — Как-то она тихонько напевала такие стихи, аккомпанируя себе на лютне:

Твоя хитрость и уловки
Сто раз похитили мое сердце.
Как суровы все твои клятвы.
Хоть мне и приходилось сопровождать других,
Никогда я не порывала нашей дружбы.
Безумное желание единения с Тобой
Сжигает меня, а моя грудь кипит страстью.

Ты невзначай напитал меня.
Отчего же теперь, Любимый,
Ты оставил меня среди людей?
Отчего сперва Ты пекся обо мне,
А потом сделал Свою рабыню
Пленницей сотворенных существ?

Ответь же мне, кто или что я, и отчего
С такой медленной мукой
Ты влечешь меня к Себе?
Это мирское прозябание без Тебя —
Просто исправительный дом,
А жизнь с Тобою, даже в аду —
Сад наслаждений.

Дротики скорбей изранили мое сердце.
Ты заковал меня в кандалы уныния.
Сколько еще стрел Ты пустишь в мою душу?
Доколе оставаться мне в цепях?
Сбей цепи, оковы и кандалы,
А затем — сбей узы оков сердца!

Хозяин Тохфы продолжил: — И вот, напевая эти стихи, она взяла свою лютню и бросила оземь, залившись слезами. Присутствующие решили, что она влюбилась и обезумела от любви. — О ком ты льешь слезы и кто он, тот, которого ты любишь? — спросили мы. Горестно, хриплым голосом она стала причитать:

Реальность говорила со мной,
Воззвав ко мне изнутри,
Однако моя ответная мольба
Была уже во мне.
Покинутую и отчужденную,
Он вновь призвал меня к близости.
Смиренно повиновалась я Его призывам,
Подтверждая местопребывание Призывающего.

И еще я страшилась своих прежних грехов,
оставаясь тихой и пригасшей,
Покуда страх не преобразовался в счастье. — У нас сложилось впечатление, что она больна, — заключил свой рассказ хозяин Тохфы. — Я выплачу вам деньги. которые вы потратили на нее, — сказал шейх Сакати, выслушав эту историю, — и даже больше, если пожелаете. Хозяин Тохфы удивился. — О дервиш, ты же факир, нищий. Откуда у тебя такие деньги?

Я попросил его не судить опрометчиво и дать мне время собрать наличные деньги. Проливая реки слез, я покинул приют. Клянусь Богом, что у меня в тот момент не было и дирхема. Всю ночь напролет я не смыкал глаз, униженно и смиренно склоняясь перед Господом с мольбою: — О Господи, Ты знаешь мое внутреннее и видишь мое внешнее. Уповаю лишь на Твою милость и щедроты. Не оставь же меня ныне!

И тут раздался стук в дверь. Я спросил, кто там. — Друг, — ответил незнакомый голос. Я открыл дверь — там стоял чужеземец со свечой в руке, сопровождаемый четырьмя рабами. — О мастер, одарите нас дозволением войти, — произнес он, — я должен кое-что передать вам. — Входите смело, — сказал я, и они вошли. Я спросил, как его имя. — Ахмад Мосни, — сказал он. — Что привело вас сюда? — Внутренний голос (хатеф) приказал мне отдать эти пять кошелей с золотом Сари Сакати и ободрить его, чтобы он мог выкупить Тохфу, ибо мы желаем выказать ему наше особое благоволение.

Услышав это, я с благодарностью поцеловал землю и до утра не смыкал глаз. Утром сразу после молитвы я взял Ахмада Мосни под руку, и мы вместе отправились в приют. У входа мы увидели управителя заведения, он поглядывал по сторонам. Завидев меня, он обрадовался. — Добро пожаловать, и будьте покойны, — молвил он, — ибо Тохфа имеет высокую цену пред Господом. Этой ночью тайный голос воззвал ко мне:

Истинно Мы высоко ценим ее
И никогда не оставим ее Нашей милостью.
Она — приближенная Наша,
Поднимающаяся всё выше и выше,
Продвигаясь к Нам во всех своих состояниях.

Мы вошли в комнату Тохфы. Увидев нас, она спела такие строки:

Я столько всего натерпелась,
И вот мое долготерпение вознаграждено.
Все узы и путы — в прошлом.
Конец испытаниям любовной мукой и болью в груди.
Ты, Ты — единственная услада моего сердца,
Средоточие моего страстного жаждания.
Ничто во мне не укроется от Тебя.
Сними же с меня это бремя,
Освободи от оков рабства.

Тохфа смотрела на меня, и ее глаза были полны слез. Она стала тихо молиться:

Отчего, о Господи, на земле
Ты судил мне дурную славу?
Или внутренне я столь оскудела,
Что низведена из чина безвестных святых?
Я старалась стать чуждой всем, кроме Тебя,
Ныне же слишком многие узнали про меня.

В этот момент появился хозяин Тохфы, он горестно плакал. Я сказал ему, что для слез нет более причин: — Со мной требуемая сумма — и еще 5.000 динаров в придачу. — О нет, ради Бога! — вскричал он. — Десять тысяч сверху, — молвил я. — Нет, во имя Божие, — повторил он. — Вы получите вдвое против вашей цены. — Нет, мастер, — сказал он, — даже если бы вы давали мне за нее весь мир, и тогда я не принял бы ваше подношение.

Его ответ поверг меня в замешательство. — Но почему? — спросил я его. — Я вернул Тохфе свободу, и ныне она вольна следовать изволению Божьему.

Я захотел узнать, чем это было вызвано. — О наставник, — заговорил он, — этой ночью меня упрекнул Господь, и я клянусь, беря вас в свидетели, что отрекаюсь от своего богатства и ищу убежища в Боге. О Господи, на Тебя одного уповаю как на ниспосылающего хлеб наш насущный.

Я взглянул на Мосни — по его щекам тоже струились слезы. — Ты плачешь? — спросил я его. — Я чувствую, что Бог недоволен тем, как я исполнил Его [предыдущее] указание, — сказал он. — И я бы хотел, чтобы вы засвидетельствовали, что я также отрекаюсь от своего богатства. — Сколь велика барака (благословение), которую Тохфа низвела на всех нас! — промолвил я.

Тохфа поднялась, сбросила с себя свою одежду и, оставшись в грубой власянице, собралась уйти, все еще продолжая плакать. — О Тохфа, Бог освободил тебя, — молвил я. — Вместотого, чтобы возрадоваться, ты льешь слезы?

Она ответила:

От Него и к Нему я прехожу,
Он — мой единственный хозяин.
Всегда я буду возле Него, до самого конца,
Ибо единственное мое чаяние — Он.

И она ушла. Почти тотчас же вышли и мы, однако ее нигде не было.

Она исчезла, оставив следы слез,
В платье из грубой темной шерсти.
Луна среди туч сияла ярко —
И вот скрылась за облаками.

Через какое-то время я вместе с хозяином Тохфы и Ахмадом Мосни отправился в паломничество к Каабе. По пути в Мекку Ахмад Мосни умер, мы же добрались до дома Бога. Во время ритуального обхода Каабы я неожиданно услышал скорбные стенания, безнадежный плач измученного сердца:

Влюбленная в Бога в этом мире
Претерпевает нескончаемую боль,
Но это страдание для нее —
Единственное спасительное средство.

Из любви Бог предлагает ей кубок,
Даруя утоление.
К Нему, восхищенная и привлеченная,
Устремляется влюбленная,
Жаждая лишь Возлюбленного, —

Ибо исхищена,
Покуда прозревает блаженство.

Меня глубоко тронули стихи и те скорбные воздыхания, которые сопровождали их. Я подошел к той женщине, что пела.

Увидев меня, она воскликнула: — Сари! — Но кто ты? — не узнал я ее. — Да простит тебя Бог, — молвила она в ответ. — Преславен Он, и нет бога кроме Бога. Когда-то ты знал меня, теперь позабыл. Это я, Тохфа.

Как долго, о мастер, ты будешь притворяться,
Что не знаком со мной?
Подойди же и взгляни, о наставник,
Подвизающийся в созерцании истины.

Он видел рабыню, клонящуюся в смерть.
Ее лунный лик был на ущербе,
Ее кипарисовый стан стал согбенным,
Глаза ее сочились влагой и были кровавы от муки.
Ее душа — на кончиках губ,
Сердце ее готово остановиться. — О любовь, чистая любовь, как же ты жива? — спросил он. — Так угодно Богу, — ответила она. — О Тохфа, — спросил я, — что тебе за благо от бренных тягот и такой кручины?

Она ответила: — Бог Всевышний даровал мне близость, сделал меня приближенной Своей и лишил меня страха перед чем бы то ни было, помимо Него. Когда я рассказал ей, что Мосни во время нашего паломничества скончался, она молвила: — Мы будем с ним рядом в раю. Ничьим очам не открывалась милость, которой он удостоился.

Я сказал ей, что ее бывший хозяин также путешествует с нами. Она сотворила краткую молитву о нем, затем пала возле Каабы и испустила дух.

Хозяин Тохфы, подойдя к нам и увидев ее мертвой, пал на землю, обеспамятев от горя. Я наклонился над ним — он был мертв.

Сердце мое преисполнилось скорби. Я обмыл, обрядил и похоронил их обоих.

После этого я вернулся домой.

Не удивляйся умерщвленным
В пыли у дверей Друга.
Подивись на тех, кто умудряется жить
С неизраненной душой.