Д. В. Макаров (Ульяновск, Улгту) категория истины в романе м. А. Булгакова «мастер и маргарита» Представления об истине и нравственности связаны. В христианском сознании основу нравственности составляют Заповеди Божии. Закон

Вид материала

Закон

Подобный материал:

• Проблемы творчества и творческой личности в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита», 30.79kb.
• М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» в 11-ом классе моу сош №4 г. Волжска Республики, 227kb.
• Конспект урока: Урок литературы в 11 классе Тема урока: «Три мира в романе М. Булгакова, 95.55kb.
• Задания для обучающихся 5-11-х классов моу «сош №6» на период с 08. 02. 11г по 14., 202.8kb.
• Исследовательская работа Тема: Значение имен в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита», 629.7kb.
• М. А. Булгаков «Мастер и Маргарита» Цель урок, 155.79kb.
• Поиск истины, 86.79kb.
• Тема: Система образов в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» Тип урока, 145.65kb.
• П. Эльбан Хабаровского края Понятия свободы – несвободы в романе М. А. Булгакова, 299.71kb.
• Три мира в романе м. Булгакова «мастер и маргарита» Содержание, 124kb.

Д.В. Макаров (Ульяновск, УлГТУ)

КАТЕГОРИЯ ИСТИНЫ В РОМАНЕ М. А. БУЛГАКОВА «МАСТЕР И МАРГАРИТА»

Представления об истине и нравственности связаны. В христианском сознании основу нравственности составляют Заповеди Божии. Законодателем и источником нравственности является Сам Бог. Истина также неотделима от Бога: «Закон дан чрез Моисея; благодать же и истина произошли через Иисуса Христа» (Ин. 1, 17). Но в светском, секуляризованном сознании понятие об истине не отличается определенностью (это скорее категория поиска, чем обладания) и во многом определяется духом времени. Соответственно, и нравственные категории не отличаются неизменностью.

Современная эпоха – эпоха постмодернизма – в этом плане напоминает состояние после кораблекрушения. Эпоха полифонии и плюрализма, и вместе с тем, утраты традиционных систем ценностей и оппозиций. Добро и зло, истина и ложь, красота и безобразие, – все смешивается, становится неотделимо и неразличимо. Стремительно стираются нравственные грани. Нет больше центра, низа, верха, нет вертикали и горизонтали. Происходит утрата координат, как в пространстве, так и во времени, и М. А. Булгаков предсказывает наступление этой эпохи одним из первых: «Роль «основоположника»… в постмодернизме передается  то Набокову с его «Даром», то Булгакову с «Мастером и Маргаритой»…».¹ 

Ответ Иешуа на сакраментальный вопрос Пилата – «Что есть истина?» – не совпадает с евангельским. В Евангелии Христос ничего не отвечает. Пилат и сам не дожидается ответа, как бы говоря этой фразой: «Сколько было мудрецов в Греции и Риме, и никто так и не определил истину, даже мудрец из мудрецов – Сократ в конце жизни признал, что он узнал только то, что ничего не знает. Неужели ты сейчас откроешь мне это?». В чем заключалась главная ошибка Пилата? Он был воспитан в эллинской культуре, и для него истина – категория умозрительная, некая философская словесная формула. Поэтому он выбирает неодушевленное местоимение «что». А в христианском понимании истина не «что», а «Кто» – это Сам Бог. Евангелист Иоанн повествует, что однажды Христос сказал: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин. 14, 6).

В романе Булгакова Иешуа Га Ноцри отвечает Пилату: «Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова… и ты хочешь, чтобы пришла твоя собака…» и т. д. На первый взгляд, довольно безобидная фраза. Создается впечатление, что если это не истина с большой буквы, то, хотя бы правда. И звучит благородно и возвышенно: голова – высокое чело, собака – друг человека. Но в этом-то и заключается главный подвох. Не будем говорить о том, что в данном эпизоде Иешуа предстает не как Сын Божий, а как заурядный экстрасенс-целитель. Главное то, что он производит подмену истины. Представьте себе, что ответил бы Иешуа Пилату, если у последнего не болела бы голова, а, к примеру, чесалось ухо и хотел бы он – отрубить голову Марку Крысобою? «Истина в том, что у тебя чешется ухо и ты хочешь отрубить голову Марку». Звучит уже не так благородно. А чем, в сущности, отличается? Ничем. В этом самое главное. Иешуа, таким образом, утверждает, что истина – это эмпирическая реальность. Это все, что случается с человеком, все, что он испытывает телом, чувствами, разумом. Но в человеке могут быть истинные и ложные мысли, положительные и отрицательные эмоции, добрые и злые желания. А в словах Иешуа нет критерия для их различения. Если они есть, значит, они тоже – истина. Что отсюда следует? Оправдание зла: пороков, страстей и извращений – если все это есть в человеке, как мысль или как желание, значит, это тоже истина. По этому пути идет безрелигиозный мир, в котором главную ценность представляет человек. Именно таков современный Запад, где еще с эпохи Возрождения утверждается гуманизм, который практически обожествляет человека в его падшем, непреображенном состоянии. К сожалению, такой становится и Россия.

Такое представление об истине приводит к страшным искажениям в общественной нравственности. Один из вопиющих примеров – узаконение эвтаназии и признание однополых браков некоторыми европейскими государствами. А также уроки откровенной безнравственности в современных российских школах. Если это существует, значит, имеет право быть признанным и провозглашенным государством истиной.

В проповеди Иешуа Булгаков раскрывает демоническую логику нового понимания истины, такого понимания, которое ведет к утрате всех традиционных ценностей, к нравственному плюрализму. В Евангельских главах создается программа нового мироустройства, а сам новый мир создается уже в московских главах основного романа, а именно в фантастической его части.

Постмодернизм, как известно, отрицает саму возможность существования Истины, поэтому низводит ее (но уже не с большой буквы) – ко всему существующему, всей эмпирической реальности. Но эти формы в новую эпоху уже не являются важнейшими. «Среди важнейших свойств постмодернизма  можно выделить то,  что французский философ Жан Бодрийар называет симуляцией, или производством реальности».² Идеальное в эпоху постмодернизма существует только в искусственно-созданной форме (гипер-, или виртуальной реальности), и представляет собой симулякр, создаваемый при помощи симуляции реальности: «Постмодернизм обычно характеризуется как эпоха создания гиперреальности  посредством коммуникативных  и информационных сетей, делающих образ, изображение, знак, идею более наглядной, осязаемой и реальной, чем то, что в них обозначается или отображается».³ Считается, что создание гиперреальности стало возможным только с изобретением электронных средств массовых коммуникаций (телевидение, Интернет, и др.). В рамках виртуальной реальности человек может создать визуальный образ всех своих желаний. Уже не нужно преображать несовершенную реальность мира и человека, можно сразу создать совершенный сверхреальный мир.

Но в романе Булгакова гиперреальный мир существует независимо от средств коммуникации. Его создает Воланд. Во-первых, теоретически, влагая в уста Иешуа учение об истине, совпадающей с реальностью. Во-вторых, визуально, но не при помощи телевизора или компьютера, а непосредственно внушая свои видения людям. В этом мире лунных видений каждый получает то, что хочет или то, во что верит. Берлиоз, например, получает небытие, у Фриды забирают платок, для Понтия Пилата даже прошлое меняется: в видении Ивана Понырева Иешуа отвечает Пилату, что казни «не было» и даже клянется в этом. Получается, что каждый человек оказывается центром своей собственной гиперреальной вселенной, и Воланд охотно помогает создавать такие симулякры на любой вкус.

В христианском контексте гиперреальность – пародия на евангельские слова: «вера есть осуществление ожидаемого» (Евр. 11,1). В Церкви «ожидаемое» осуществляется в духе, земная Церковь – духовный рай (поэтому, отчасти неполный, но ощущаемый душой и даже телом). Гиперреальность – тоже неполный рай: информационный, ощущаемый зрением, слухом, сознанием, как видимая (пусть и не подлинная и не полная) реальность существования: видеофильм, мир компьютерной игры, а в романе Булгакова – лунное видение, навеянное Воландом.

Погружаясь в него, человек уходит от реальности в мир фантазии, в мир не существующего, но кажущегося бытия. Он больше не стремится к преображению реальности, считая это невозможным, а пытается создать идеальный мир, пусть и призрачный.

Эту мысль прекрасно выразил еще Беранже:

Господа! Если к правде святой
Мир дороги найти не умеет,
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой! «Безумцы»

Но возможна и обратная зависимость. Если человеку навеять такой «сон золотой», в который он поверит как в реальность, который заменит реальность, тогда он уже не будет, не захочет искать дорогу к истине.

Еще более определеннее, можно сказать, пророчески написал об этом Евгений Боратынский в стихотворении «Последняя смерть» (1827):

Желания земные позабыв,

Чуждаяся их грубого влеченья,

Душевных снов, высоких снов призыв

Им заменил другие побужденья,

И в полное владение свое

Фантазия взяла их бытие,

И умственной природе уступила

Телесная природа между них:

Их в эмпирей и в хаос уносила

Живая мысль на крылиях своих;

Но по земле с трудом они ступали,

И браки их бесплодны пребывали.

Постмодернистская гиперреальность и есть такой «золотой» – «душевный сон», который заменяет реальную жизнь. И роман о Пилате, создаваемый Мастером – Воландом, а также обманы и иллюзии Воланда и его шайки в Москве именно и призваны увести человека в мир призраков – симулякров, в мир сверхреальности, где все возможно и где «все будет правильно, на этом построен (этот искусственный – Д. М.) мир».

Мастер и Маргарита уходят в этот призрачный мир… Но читатель не видит, достигают ли они его, и каким он явится им в реальности. Герои видят свой вечный домик только издали. Однако некоторые детали приближения к этому вечному приюту настораживают.

Во-первых, видение Маргариты в ночь перед встречей с Азазелло очень напоминает представление о безрадостной вечности Свидригайлова – персонажа романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание»: тесная банька с пауками: «Приснилась неизвестная Маргарите местность – безнадежная, унылая, под пасмурным небом ранней весны… Какой-то корявый мостик. Под ним мутная весенняя речонка, безрадостные, нищенские, полуголые деревья, одинокая осина, а далее, – меж деревьев, – бревенчатое зданьице, не то оно - отдельная кухня, не то баня, не то черт знает что. Неживое все кругом какое-то и до того унылое, что так и тянет повеситься на этой осине у мостика. Ни дуновения ветерка, ни шевеления облака и ни живой души. Вот адское место для живого человека!

И вот, вообразите, распахивается дверь этого бревенчатого здания, и появляется он». Этот сон – предсказание о будущей вечной участи.

Во-вторых, память Мастера потухает, и его судьба уподобляется судьбе придуманного им героя – Пилата, который ушел «в бездну»: «Так говорила Маргарита, идя с мастером по направлению к вечному их дому, и мастеру казалось, что слова Маргариты струятся так же, как струился и шептал оставленный позади ручей, и память мастера, беспокойная, исколотая иглами память стала потухать. Кто-то отпускал на свободу мастера, как сам он только что отпустил им созданного героя. Этот герой ушел в бездну, ушел безвозвратно, прощенный в ночь на воскресенье сын короля-звездочета, жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат».

По мнению Священника Андрея Дерягина, Мастер и Маргарита уходят не в обещанный им Воландом покой, а в ад: «При последнем своем разговоре с Мастером еще до его смерти Воланд произносит слова, которые выносят настоящий конец романа за его обложку: «Я вам скажу, – улыбнувшись, обратился Воланд к Мастеру, – что ваш роман вам принесет еще сюрпризы» (563). И с этими «сюрпризами» Мастеру суждено будет встретиться в том самом идеалистическом домике, в который он с Маргаритой направляется на последних страницах романа (656). Именно там Маргарита перестанет его «любить», именно там он более никогда не испытает творческого вдохновения, именно там он никогда не сможет в отчаянии обратиться к Богу потому, что Бога нет в созданном Мастером мире, именно там Мастер не сможет совершить то последнее, чем заканчивается на земле жизнь отчаявшегося и не нашедшего Бога человека, – он не сможет своевольно закончить свою жизнь самоубийством: он уже мертв и находится в мире вечности, в мире, хозяин которого – дьявол. На языке православного богословия это место называется адом...».⁴

Таким окажется последний сюрприз романа Мастера, на который намекает ему Воланд, сюрприз, связанный со смертью героя.⁵ Никакой фантастический (многообещающий) мир ни одного из созданных синергией человека и дьявола симулякров не сможет спасти от гибели, и при соприкосновении с реальностью смерти неминуемо окажется адом. Именно в этом последний сюрприз Воланда и для современной культуры, живущей и питающейся виртуальными призраками.