Man verehre ferner den, der dem vieh sein futter gibt und dem Menschen Speise und Trank, so viel er geniessen mag

Вид материала

Документы

Содержание Проблема времени Коренное изменение

Подобный материал:

• Конвенция между, 802.37kb.
• Bausteine interkultureller Persönlichkeitsentwicklung und Erfassung ihrer Vergleichbarkeit, 136.18kb.
• И. Тихомиров Проблема и метод Кантовой критики познания, 785.5kb.
• Сухопутные войска Центральной группы войск Авторы: Алеш Готтмар и майор Др. Павел Минаржик,, 263.46kb.
• Swester Katrei Meister Ekecharttes Tohter von Strazburc╩, ╚Von dem Adel der Sele╩,, 131.37kb.
• Урок круглый стол по теме «Охрана окружающей среды», 37.69kb.
• Friedrich Nietzsche "Vom Nutzen und Vorteil der Historie fur das Leben", 1385.88kb.
• Friedrich Nietzsche "Vom Nutzen und Vorteil der Historie fur das Leben", 1092.45kb.
• Institut auf dem rosenberg (St. Gallen) Возраст, 63.89kb.
• Тема «Wir malen, bauen, basteln». Раздел 2 «Wir lesen und schreiben», 20.92kb.

идея эволюции, закономерного развития Мира, жизни, с ходом времени.

Лишь в XIX в., со второй его половины, она вновь охватила научную мысль и стала изменять наше понимание понятия вре­мени. Тогда же – позже – она вновь вошла в философию, где древние, эллинские его построения не получили развития в до­живших до эллинистической эпохи философских системах, так как в это время научная мысль уже отделялась от философской в своем содержании.


ПРОБЛЕМА ВРЕМЕНИ

И НАУЧНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВРЕМЕНИ

В 1715 г. В ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ


67. Прошли десятки лет, прежде чем опубликованное в 1687 г. знаменитое творение Ньютона окончательно проник­ло в научную среду и получило то значение, к какому наше поколение привыкло с детства. Оно вышло окончательно в жизнь только в первое десятилетие XVIII в.

Потребовалось около 50 лет для того, чтобы новая теория явилась в глазах человечества научной истиной. Она неправиль­но считалась таковой и в тех своих частях (к числу которых принадлежит учение о времени), которые не были [ее компонен­тами] по существу.

Сейчас нам, присутствующим при не меньшем научном пере­вороте – при замене гравитационной теории Ньютона теорией относительности, более понятен этот медленный этап изменения, чем это казалось в XIX в., издалека, при изучении вхождения ньютонова мировоззрения в научную среду.

Темп [идейного] движения сейчас не более быстр. Изменения такого масштаба имеют свой ход. Сейчас, через 26 лет после первого вхождения в научную среду теории относительности, спор не может считаться законченным. Старое воззрение Ньюто­на имеет многих защитников, хотя явно ход событий склоняется к победе нового, заменяющего ньютоново представление, учения.

Медленное внедрение учения о всемирном тяготении в науч­ную мысль было связано не только с тем, что действие силы мгновенно на расстоянии казалось малопонятным или совсем не­понятным. Оно было вызвано, прежде всего, тем, что долго неясно было преимущество нового учения перед старым, в частности перед картезианством, которое охватило в это время широкие круги физиков, и что не были созданы новые математические методы и выявлены законы механики, которые позволили бы приложить принципы Ньютона к огромному количеству частных случаев, не говоря уже о приложениях, начало которым было положено Ньютоном.

Проникновение идей Ньютона в научное сознание встречалось, с одной стороны, с сопротивлением в научной среде, кото­рое быстро исчезало по мере успехов проверки теории на опыте, но, с другой стороны, надо было считаться с философской кри­тикой. Между тем философия находилась в это время в огром­ном творческом расцвете: в это время создавалась новая философия, многие из создателей которой, как Декарт или Лейбниц, были великими учеными. Все время при вхождении в научную среду идей Ньютона надо было бороться на два фронта. И в то время, когда в научной среде ее положение упрочивалось, в фи­лософии представления Ньютона, особенно в понимании про­странства и времени, встречали серьезное сомнение. В конце кон­цов спор стал превращаться в два воззрения – научное, Ньютона, и философское, ему противоречащее.

Поворотным пунктом может считаться философский спор между ньютоновой теорией независимого абстрактного времени и абсолютного пространства и философским представлением Лейб­ница об относительности времени и пространства.

Удобно взять год этого спора – 1715–1716 – за исходный для того, чтобы выяснить себе построение научных знаний о вре­мени и сравнить с этим состоянием наше время – 1931 г. – для того, чтобы видеть это состояние, когда ньютоново представление начинает уходить из научной мысли и заменяется новым.

Такое рассмотрение позволит видеть, как велик тот новый научный материал и те новые пути научной мысли, которые вскрываются и освобождаются вне теории относительности при одной замене абсолютного времени Ньютона понятием Простран­ства-Времени.

Лейбниц в письме к принцессе Каролине Валлийской, позже жене английского короля Георга II, подверг критике понятие абсолютного времени Ньютона. Письмо было предано огласке, и с ведома (и при участии?) Ньютона ему отвечал С. Кларк. Смерть Лейбница (1716) прервала этот спор, оставила его не­оконченным, но Лейбниц высказал в своих письмах до конца свое представление о времени как относительном, т. е. не о явле­нии природы, а явлении нашего логического аппарата при прикосновении с явлениями природы.

После смерти Лейбница, в 1717 г., Кларк опубликовал свою переписку с Лейбницем. Она обратила на себя большое внима­ние и получила широкую огласку, вызвала целую литературу. В споре приняли участие крупные мыслители XVIII в. – Д'Аламбер, Рид, Толанд, Кондильяк, Юм и другие, и он сыграл в это время роль, аналогичную той, какую сейчас производит теория относительности.

Фактически спор кончился победой Кларка благодаря росту значения ньютонова представления в создавшейся механике и в объяснении явлений движения.

В действительности в этом споре уже выдвигались возраже­ния, которые возникли и в наше время, при пересмотре пред­ставлений Ньютона.

Обратимся теперь к состоянию научных знаний о времени в 1715 г., когда начался этот спор.

68. В 1715 г. измерение времени достигло большого совершен­ства, хотя в это время не было еще хронометров, но проблема их получения стояла уже перед наблюдателем. Часы – в совре­менной их структуре – уже вошли в жизнь, главным образом благодаря блестящим открытиям X. Гюйгенса.

Все измерение времени основывалось на изучении движения небесных светил или на явлениях, связанных с проявлением у нас на Земле той же самой силы, которая вызывает это движе­ние, – всемирного тяготения.

Таковы, в конце концов, все проявления всемирного тяготе­ния – рычаги и маятники часовых механизмов сводились на астрономическом наблюдении. Астрономические наблюдения про­изводились неразрывно связанными со световым лучом.

Поэтому имело такое огромное значение определение О. Ремером (1649 – 1710) скорости света с помощью измерения системы Юпитера (1675). Оно, с одной стороны, заставило учитывать из­менчивость того основного орудия, которым измерялось время, с другой – измерило эту изменчивость исходя из теории Ньюто­на, и наконец, в-третьих, показало мозаичность картины неба: мы одновременно видим в небесном своде тела, которые находят­ся в действительности в разнородном временном состоянии.

Эта идея, имеющая огромное значение для правильного пред­ставления о реальном времени натуралиста, произвела огромное впечатление в XVII и XVIII вв. и до сих пор, может быть, не­достаточно ярко вошла в наше сознание.

Эта совершенно неожиданная и непредвиденная картина окружающей Вселенной вскрывается как новое проявление пло­дотворности воззрений Ньютона.

Хотя мысль XVIII в. многократно обращалась к этому явле­нию, философское его значение, мне кажется, и посейчас не учтено.

69. В 1715 г. идея всемирного тяготения в физике и астроно­мии только начинала входить в сознание. В этом была большая роль самого Ньютона. В научной среде под его непосредственным влиянием и под влиянием его «Оптики» и «Естественной филосо­фии» достигались величайшие успехи точного знания. Из его школы выросло новое определение задач физики – «описания яв­лений» (Кейлль, 1702)⁴⁷, отвечавшее тому пути, по которому пошло точное естествознание и по которому в действительности оно идет до сих пор в своей основной части. Мысль физика глубоко захватывалась ньютониановой философией, и казалось, что картезианская физика – изучение субстанции, «протяженности», содержания пространства – отходила на второй план. Так каза­лось современникам – в действительности ход физики шел иначе. Под влиянием Ньютона совершенно изменилась астрономия. В ней появились новые научные проблемы, изменились методика и задачи, которые ставились научному исследованию. В то же время начала механики, достигшие такого совершенства у Нью­тона, вырастали под влиянием роста новой математики. Бернулли подготовлял почву для Эйлера, для великих математиков, механиков второй половины XVIII – начала XIX в. Всемирное тяготение – в форме космических или земных явлений – дейст­вует вне времени, мгновенно, но позволяет измерять вызванные им явления, идущие во времени, – измерять время. Мгновенность действия всемирного тяготения казалась совершенно непонятной и проникала с трудом в научное сознание, но только при этом условии теория отвечала фактам, и тем более точно, чем больше уточнялась методика измерения времени. Ученые должны были признавать непонятное им и Ньютону явление.

70. Перед грандиозностью и неподвижной стройностью открыв­шейся картины Природы – статической картины Мира – к это­му времени исчезали, постепенно рассеиваясь в туман, узкие рамки еврейских, преломленных в христианство, представлений о малой длительности Мира и кратком историческом времени человечества. Они исчезали, борясь безнадежно за свое бытие, под влиянием раскрывшейся мировой картины. Как раз в 1715 г. умирал Фонтенель, сделавший, может быть, больше других для внедрения новой концепции пространства и времени в широкие круги европейского образованного общества, но картезианец в своем его понимании.

В основном содержании науки для исторического понимания времени не было, однако, в 1715 г. еще никаких точных данных для изменения старых представлений.

Они шли по другой, скорее философской и здравого смысла, линии – по пути логического противоречия между наивной биб­лейской хронологией и совокупностью ньютоновой картины Мира.

Европейский мир только подходил к тем представлениям о громадности времени, которые в 1715 г. царили в других вели­ких цивилизациях – в Китае и Индии.

В 1715 г. нельзя еще было учесть, которая из них окажется впереди, распространится по всей планете, о чем мечтали отдель­ные мыслители.

Московская Русь, превращавшаяся в Российскую империю, еще более чем запад проникнутая еврейско-христианским пред­ставлением о краткости времени, после колебаний – куда обра­титься за знанием – на восток (в Китай), или на запад – вошла в Западный культурный мир. Умственную силу Китая еще ярко понимал и к общению с ним активно стремился Лейб­ниц (1716).

Обычно, указывая на огромный рост западноевропейской ци­вилизации, учитывают только рост техники, всецело основанной на измерении и, в том числе, на измерении времени.

Едва ли меньшее значение имело то новое представление о беспредметном времени, об абсолютном времени Ньютона, кото­рое, с одной стороны, привело к разрыву путы еврейско-христианской хронологии, а с другой – придало времени форму, приведшую к созданию механики и точного, основанного на чис­ле и мере, естествознания.

В 1715 г. был сделан решающий шаг, так как он привел к победе представления Ньютона об абсолютном времени, отразил­ся на продолжении почти двух столетий.

Абсолютное время могло ограничиться пределами библейского времени только «волей божьей», как думал Ньютон, работавший в рамках и методике теологии над Апокалипсисом.

В науке в 1715 г. не было действительно твердо установлен­ных фактов, которые прямо противоречили бы библейской хро­нологии.

И колоссальная кропотливая работа над установлением биб­лейской хронологии формально имела право совершаться, если бы ученый решил придерживаться крайнего эмпиризма.

Как раз эта вековая работа сейчас достигла апогея.

Однако, для всякого вдумчивого научного исследователя, до­статочно широко образованного, было ясно, что подготовляется переворот, который сделает эту работу ненужной и покажет ее ошибочность.

В науке, на каждом шагу мы видим такую напрасную работу, особенно в областях, близких с философией и теологией, часто ее вызывающих.

71. В понимании времени к этому году был совершен круп­ный шаг выявлением длительного процесса геологического вре­мени и необратимого его характера.

Но это выявление не достигло ясности и терялось в искус­ственной обстановке иудейско-христианской хронологии.

Понимание геологического процесса как изменения во време­ни медленно выявлялось в научном сознании с XVI столетия. Во второй половине XVII в. нашелся человек, который сумел охватить его чрезвычайно глубоко. Датский ученый, анатом и геолог Нилос сын Стена, называвший по-латыни себя «N. Stenonis», – Стенон опубликовал в 1669 г. «Prodromus», в котором в ясной и глубокой форме изложил в виде предварительной рабо­ты основные принципы геологии и понятие действительного мед­ленного изменения окружающей нас земной среды с ходом вре­мени. За «Prodromus» должно было следовать большое сочине­ние, над которым он работал; он его не издал. Он умер в 1679 г. католическим епископом в Германии, отдавая науке досуг и по­ставив ее в жизни на второе место, а главные силы направив на борьбу с протестантством (от которого он отошел) и свободо­мыслящей философией, помощи страданиям и нищете, аскетической жизни созерцания и религиозного углубления. Его сочине­ние было забыто и вновь открыто в XIX в. В 1715 г. едва ли его многие знали.

Выявлявшаяся и в работе Стенона – необратимость геологи­ческого процесса – изменение ландшафта, поверхности земной с ходом времени – разрешалось в согласии с христианской теоогией, так как, с точки зрения господствующих религиозных взглядов, предвиделся необратимый процесс: конец Мира, лежав­ший в пределах исторического времени.

Однако у отдельных ясных мыслителей, а не у одного Стенона, представление об огромной длительности геологического времени было, хотя и редко высказывалось.

Как раз в 1715 г. Э. Галлей, друг Ньютона, астроном, физик, океанограф, геолог, впервые предложил точный эксперименталь­ный метод определения возраста Земли, исходя из накопления соли во Всемирном океане, вначале пресном. Идея Галлея была осуществлена позже, через 165 лет, в конце XIX в. англо-ирланд­ским ученым Джоли; она возбуждает сомнение в своих посыл­ках – постепенного осолонения первичных пресных паров, образовавших Всемирный океан при образовании планеты. Такого океана, может быть, и не было.

Но мемуар Галлея указывает новое направление научной мысли – перенос астрономических приемов изучения природных явлений [на] земную среду. Впервые появилась попытка (и со­знание) определения геологического времени – хронологии исто­рии планеты – научной проверки библейских сказаний и рели­гиозных верований его времени. Эта попытка была установлена в условиях, явно указывавших неверность библейского учета: [за] 6000 лет реки не внесут в Океан – пресный – его солевого состава. Это было ясно.

За этой впервые блеснувшей мыслью лишь через десятки лет позже начало вскрываться затронутое Галлеем явление.

72. Начавшееся с XV – XVI вв. (Леонардо да Винчи, Бирингуччо, Бауэр-Агрикола, Варениус, Шейхцер и др.) накопление геологических фактов представляло к 1715 г., как мы теперь видим, серьезную базу для выводов. Но оно никем (за исключе­нием забытого Стенона) не было охвачено единой мыслью и никем не было приведено в связь с проблемой времени.

Но едва ли можно сомневаться, что Галлей был не один, и что мысль шла неуклонно в сторону необратимого длительного времени, разбивавшего рамки теологических учений.

Подготовительная работа шла и в другой области, значение которой для проблемы времени проявляется только в нашем сто­летии, – в области явлений жизни. Перед натуралистом – большей частью врачом и фармацевтом – с 1715 г. начал открываться мир живой природы, ибо уже первые основы для этого – систе­матизация и учет животных и растительных форм – были к 1715 г. заложены и через немного лет вылились в стройную си­стему природы Линнея.

73. Исходя из теории тяготения, в 1715 г. уже имелись ука­зания на существование астрономических явлений, в которых время может не иметь обратимого характера.

Это значение астрономических явлений не учитывалось в ли­тературе, но едва ли можно сомневаться, что оно учитывалось в научном сознании.

Таковы, прежде всего, кометы. Для них Ньютон допустил существование орбит в форме парабол, т. е. считал возможным движение по незамкнутым кривым (необратимые), пока оно не будет изменено каким-нибудь другим телом. В 1705 г., по его указанию, Э. Галлей открыл первую комету, движущуюся по замкнутой кривой – эллипсису, далеко выходящую за дотоле из­вестные пределы Солнечной системы, но удерживаемую в этом движении тяготением Солнца.

Другим явлением был определенный один и тот же посолон­ный характер вращения планет вокруг Солнца и их самих вокруг своей оси. Но ничто не указывало, чтобы не могло быть обратное движение, так как причина такого движения была непонятна и ее не пытались разрешить, исходя из естественной философии Ньютона.

74. Сводя вместе все выше указанное, мы видим, что в 1715 г. начала выявляться полная победа представления о времени, вве­денного Ньютоном. Это было абсолютное, независимое от чего бы то ни было время, вечно текущее, обратимое, изотропное, казав­шееся бесструктурным. Эта бесструктурность, наоборот, отвечала очень сложной структуре. На создании этого [представления о] времени отразились представления, связанные с астрономически­ми и механическими данными, оно выработалось и под влиянием глубоких теологических представлений, далеких от верований на­родных масс и господствующих церквей.

«Время» Ньютона было непонятно ученым, как и философам, но так как все выводы из этого понятия непрерывно подтверж­дались – выводы, выраженные в цифрах и геометрических пред­ставлениях, – то оно быстро входило в научное сознание.

Начатый в этом году спор философов – Лейбница с Ньюто­ном – кончился явной победой Ньютона.

Нам легко представить себе победу абсолютного времени, пережив недавно внедрение в научное сознание понятия квант.

Неясное понятие, постоянно проверяемое и открывающее новые пути, меняется, но внедряется в научное сознание.

То же мы видим с понятием времени.

Одновременно потухает, но еще стоит крепко целое столетие иудейско-христианское представление о времени. В 1715 г. Э. Галлей впервые ставит вопрос о научной его проверке, указы­вая один из возможных путей научного решения.


КОРЕННОЕ ИЗМЕНЕНИЕ

НАУЧНОГО ПОНИМАНИЯ ВРЕМЕНИ К 1931 ГОДУ


75. Прошло 216 лет.

По сравнению с 1715 г. мы находимся в новой, неузнаваемой обстановке.

Только что начинает уходить от нас, гаснуть, абсолютное вре­мя Ньютона, победное шествие которого в 1715 г. началось для всех явно. Но оно не заменяется философскими представлениями Лейбница и его сторонников. Оно вошло как интегральная часть в новое понятие – пространство-время, в котором и пространство, и время ни ньютоновы и ни лейбницевы.

Среди изменившейся обстановки можно отметить два основ­ных коренных изменения и наметить третье.

Одно изменение произошло в первое столетие после 1715 г., другое происходит на днях.

Первое связано с полным и решительным отходом от иудейско-христианского и мусульманского летосчисления. Другое, более основное и глубокое, связано с совершенно новым вопросом о единице измерения времени.

На этих коренных изменениях и необходимо, прежде всего, остановиться.

76. Исчезновение из научной мысли иудейско-христианских представлений имеет значение, прежде всего, с той точки зрения, что в 1931 г. можно говорить о единой проблеме времени для всего человечества, между тем как [с] 1715 г. было два незави­симых понимания, в каждом из которых заключались части по­нимания времени, вошедшие в современное научное о нем пред­ставление, отсутствовавшие в другом понимании. О длитель­ности планеты, жизни, Мира правильно в это время мыслили Китай и Индия и ошибалась европейская мысль. Но ни в Китае, ни в Индии не было той формы представления о времени, которую создали Галилей и Ньютон и которая привела, в конце концов, к созданию механики и современной физики и созданию великой европейской техники.

77. Осознание ошибочности представлений европейской мыслью явилось поэтому событием мировой важности. Европейская мысль вернулась к древним представлениям Греции и Востока, на Востоке сохранившимся.

Можно наметить этапы изменения.

Раньше всего сказалось движение идеи в направлении, затро­нутом в 1715 г. Э. Галлеем, – в геологическом времени.

В последних годах XVIII столетия Геттон установил основное положение современной геологии: изменение лика Земли совер­шается благодаря накоплению незаметных эффектов окружаю­щей природы в огромные периоды геологического времени. Gutta cavat lapidem⁴⁸ – правильно и сжато выражает эту мысль. В 1820 – 1830-х гг., отвечающая этому положению Геттона (1798) [мысль] была введена окончательно в науку фактической рабо­той Лайелля, в то время как другой исследователь, шедший по тому же пути, Гофф, собрал нужные факты, но не смог дать им действенное значение, так как он собирал факты не непосредст­венным наблюдением в природе: он привел их из архивного, забытого, неопровержимого материала народного опыта.

Мелкие, ежедневно наблюдаемые явления, накапливаясь в ходе геологического времени – миллионов лет, – объясняют ве­личайшие геологические изменения, это была мысль Геттона, Лайелля, Гоффа.

Через 20 лет, в 1859 г., Дарвин и Уоллес вызвали эволюцион­ную мысль, которая могла идти только в обстановке небиблей­ского времени, требовала миллионов лет для своего выявления.

Через несколько лет, в 1862 г., Буше де Перт открыл путь геологической доистории Homo sapiens и его культуры – связал историческое время с геологическим.

Наконец, в начале XX в. развитие радиоактивности – после работы Болтвуда (1902) – открыло путь для сведения в года, к единому измерению времени; время геологическое и, как уви­дим, биологическое (жизненное) было связано с временем физи­ческим и физико-математическим.

Введение явления радиоактивности в проблему измерения времени вносит впервые в многотысячелетней истории мысли существенно новое (§ 87).

78. Сейчас начинается новое, еще более глубокое изменение, которое указывает, что лежащие в основе исконного измерения времени представления требуют значительного, по-видимому, ко­ренного изменения.

Оно связано с тем, что общее представление Мира резко ме­няется: из устойчивого динамического равновесия Ньютона мы переходим к представлению о Мире, бурно меняющемся, но кажу­щемся устойчивым в масштабе человеческого времени. В связи с этим должно измениться представление о единице времени. И Ньютон в своем представлении о времени и Гераклит счита­ли, что время течет (как река) более или менее быстро, но с неизменной скоростью.

На этом построено все наше времяисчисление, начиная с пер­вых подходов к его точному астрономическому определению тысячелетия назад в странах древнего Средиземноморья. Выбира­лись равномерные процессы.

Новые представления приводят к сознанию, что основное представление о существовании в природных процессах единой неизменной единицы времени – секунды – может оказаться неверным. Природные процессы можно связать с единицей време­ни обычной механики лишь условно и только в некоторой их части.

Процессы эти входят в наше понимание одновременно в двух разрезах Мира. С одной стороны, в микроскопическом разрезе времени представления о единицах энергии – квантах, которые в форме хотя бы светового луча лежат в основе наших измерений, в корне меняются. А с другой стороны, в макроскопическом раз­резе Мира статичное о нем представление заменяется динамиче­ским, единица времени которого не имеет единой, неизменной величины.

79. Образное представление о кванте еще не окончательно сложилось. Квант отвечает элементу прерывчатости энергии, но эта прерывчатость, как сейчас начинает выявляться, отлична от прерывчатости материи.

Квант, определяющий прерывчатость лучистой энергии, луча света, например, не имеет устойчивого, определенного протяже­ния, каким обладает атом материальной среды. Он может в свя­зи с изучаемым явлением чрезвычайно растягиваться и выходить из микроскопического разреза явлений, характерного для мира атомов, в макроскопический разрез Мира. Это изменение, имеющее характер взрывчатого изменения, очевидно, должно происходить во времени.

Время этим путем как будто своеобразно проникает в тончай­шую структуру Мира. Оно, несомненно, должно проявляться и в атомах, если бы вне их вместо объемов их полей могли ме­риться в наших явлениях скорость движений их составных частей или темп их собственных колебаний.

Эти движения, если они могут быть связаны с представле­ниями взрывов, не могут быть сведены к равномерным движе­ниям, изученным в небесной механике и исшедшей из нее меха­ники точки, лежащей в основе физического представления о времени и всех измерений, какие сейчас составляют основу со­временной физики.

Характер этих движений – связь их с временем – только на­чинает едва-едва охватываться теоретической мыслью.

Может быть, мы имеем здесь дело с круговыми взрывчатыми процессами, постоянно возобновляемыми.

Трудно сказать, во что выльется в этой обстановке теория квант в связи с проблемой времени.

Исчезает понятие наименьшего времени, которое позволя­ло бы нам предвидеть следующий момент, его направление. Об обратимости и необратимости процесса здесь не может быть и речи, так как меняются и векторы времени, и интенсивность его хода, поскольку оно изучается движением точки, основано на измерении времени, опираясь на законы этих движений.

Надо учитывать существование этих новых устремлений, но нельзя пока ими пользоваться.

80. Так же мало сейчас можно предвидеть, во что выльется и та макроскопическая картина, которая в самые последние годы вскрывается перед нами в пространстве-времени.

Здесь мы имеем два течения мысли: с одной стороны, огромные успехи наблюдательной звездной астрономии, с другой – теоретическая работа мысли, связанная с теорией относительности.

Еще в 1922 г. в своей предсмертной работе талантливый рус­ский физик А. А. Фридман вывел из теории относительности, что мир должен представлять явление, которое должно давать иную картину для отдаленных частей его из любого места (например, с Земли), чем та, которая вытекает из законов всемирного тяго­тения. Мир – пространство-время – должен давать картину процесса взрыва; как бы пульсирующего, будто расширяющегося и сжимающегося объема. Таково то объяснение, которое дает сейчас (1931) А. Эйнштейн, прошедшим незамеченно выводам Фридмана.

Независимо, в 1928 г., Г. Леметр в Лувене пришел к анало­гичному математическому представлению о Космосе как системе, не находящейся в устойчивом равновесии: Космос или растяги­вается, или сжимается⁴⁹.

81. Эти выводы получили значение только благодаря тому, что эти новые представления позволили объяснить неожиданные но­вые явления, открытые американскими обсерваториями за по­следние годы в движениях далеких от нашей галаксии загалактических туманностей – спиральных, эллиптических и непра­вильных.

Работы Hubble, Chapley, Landmark указали, что чем дальше эти загалактические туманности – миры – от нашей галаксии, тем с большей скоростью они от нее удаляются.

В начале 1929 г. наибольшая известная скорость была 1800 км/сек, в 1930 г. дошли до 8000 км/сек. В 1931 г. Гумасон (Humason) открыл туманность с движением в 11500 км/сек.

Мир расширяется, и это расширение связано с неустойчивым состоянием, в котором он находится. Ближайшей аналогией явля­ются из известных нам механических систем взрывающиеся системы.

К такой же неустойчивости приходят и в другом масштабе – в пределах нашей галактики – в нашем ближайшем Мире⁵⁰.

82. Очевидно, в раскрывающейся картине макрокосма, так же как микрокосма, в квантах, мы приходим к таким процессам, для которых понятие времени меняется, ибо единица сравнения – некоторая постоянная величина – секунда – теряет свою для нее устойчивость.

Длительность времени во взрывчатом процессе связана всег­да с ускорением, т. е. с быстротой процесса, со все меньшим и меньшим временем для прохождения одного и того же пути.

Перенос на весь Мир представления о нем как о взрывчатом процессе, возможность его непосредственного изучения в реальных фактах природы, в научных эмпирических фактах ставит перед нами вопрос об изменении секунды –