Man verehre ferner den, der dem vieh sein futter gibt und dem Menschen Speise und Trank, so viel er geniessen mag

Вид материала

Документы

Содержание Создание понятия пространства-времени

Подобный материал:

• Конвенция между, 802.37kb.
• Bausteine interkultureller Persönlichkeitsentwicklung und Erfassung ihrer Vergleichbarkeit, 136.18kb.
• И. Тихомиров Проблема и метод Кантовой критики познания, 785.5kb.
• Сухопутные войска Центральной группы войск Авторы: Алеш Готтмар и майор Др. Павел Минаржик,, 263.46kb.
• Swester Katrei Meister Ekecharttes Tohter von Strazburc╩, ╚Von dem Adel der Sele╩,, 131.37kb.
• Урок круглый стол по теме «Охрана окружающей среды», 37.69kb.
• Friedrich Nietzsche "Vom Nutzen und Vorteil der Historie fur das Leben", 1385.88kb.
• Friedrich Nietzsche "Vom Nutzen und Vorteil der Historie fur das Leben", 1092.45kb.
• Institut auf dem rosenberg (St. Gallen) Возраст, 63.89kb.
• Тема «Wir malen, bauen, basteln». Раздел 2 «Wir lesen und schreiben», 20.92kb.

признания реаль­ности изучаемого им Мира отражается как раз на возможности достижения общеобязательных для всех построений научной мысли, резко отличающих науку от всех других областей духов­ной жизни человечества. Точно научно установленные факты и построенные на них эмпирические обобщения являются общеобязательными благодаря тому, что они выражают единый реальный мир, неизбежно признаваемый всяким, кто считается с научной работой.

Аналогично единому реальному миру науки единого построе­ния в философии или религии нет.

9. С таким различием связано и другое отличие философских построений от научных. В понятиях – объектах философии – всегда скрыт бесконечный ряд следствий. Развитие и уточнение философской мысли заключаются все в более тонком и глубоком анализе, открывающем новое в старом.

Этот пересмотр в ходе жизни совершается все новыми метода­ми глубочайшими умами человечества, в новых, несравнимых исторических оболочках. В старом и, казалось, законченном, открывается новое, раньше незамеченное. Но это новое не выхо­дит из рамок словом выраженного понятия, есть только его углубление или уточнение, или то, что может возникать в уме при углублении и уточнении понятия. Новое, создаваемое философией, ограничено нацело словом. Понятие есть слово и за пре­делы слова, за его самый глубокий смысл и понимание выйти не может.

Иное мы видим в эмпирических научных фактах и сделанных из них обобщениях, хотя бы словесно выраженных.

Никогда ни одно научно изучаемое явление, ни один науч­ный эмпирический факт и ни одно научное эмпирическое обобще­ние не может быть выражено до конца, без остатка, в словесных образах, в логических построениях – в понятиях – в тех фор­мах, в пределах которых только и идет работа философской мыс­ли, их синтезирующая, их анализирующая. В предметах исследо­вания науки всегда остается неразлагаемый рационалистически остаток – иногда большой, – который влияет на эмпирическое научное изучение, остаток, исчезающий нацело из идеальных по­строений философии, космогонии или математики и математиче­ской физики. Глубокая мысль, в яркой красивой форме выражен­ная Ф. И. Тютчевым – «Мысль изреченная есть ложь» (в стихо­творении Silentium), всегда сознательно или бессознательно чувствуется испытателем природы и всяким научным исследова­телем, когда он в своей научной работе сталкивается с противо­речиями между эмпирическими научными обобщениями и отвле­ченными построениями философии или когда факты заставляют его менять и уточнять (обычно осложнять, а часто резко упро­щать) свои гипотезы, особенно часто – неизбежно ограниченные математические выражения природных явлений.

Эта методика основана на том, чтобы по возможности огра­ничить и учесть («внести личную поправку») влияние личности на установление научного факта.

Указанная в § 6 организация научной проверки есть одно из проявлений этого основного стремления научной работы. Прояв­ление личности поставлено в науке в твердые и единые рамки, для всех обязательные при установлении научно точных эмпири­ческих фактов, отвечающих им понятий и построенных на этих эмпирических фактах эмпирических обобщениях. Научный факт должен наименьшим образом отражать личность, которая его устанавливает.

Чем выше стоит научная мысль, тем больше расцвет научного знания, тем глубже и полнее проведено это основное условие научного творчества.

10. Идеал научной работы – безличная истина, в которой всякое проявление личности по возможности удалено и для уста­новления и понимания которой безразлично, кем и при какой обстановке она найдена, ибо эта научная истина, т. е. научный факт, эмпирическое научное обобщение, вновь непрерывно пере­сматривается и логическим анализом, и возвращением вновь к реальному явлению многократной проверкой новыми лицами.
    
11. Разную мощность этих двух – научного и философского проникновения в природу явлений можно ясно видеть, если срав­нить, что достигнуто в результате тысячелетней работы и тем и другим путем в области реального Космоса. Вопрос, конечно, может быть поставлен только для таких достижений, которые яв­ляются непреложными, неоспоримыми.
    

Достаточно для этого сравнить те достижения, которые мы имеем в области научной – в научном толковании природы (в естествознании и математике) и в области философии – в натурфилософии (в философии и метафизике природы).

Я беру область познания природы потому, что здесь те же успехи науки, но также и потому, что здесь менее различий в решениях различных философских исканий.

На одной стороне, – на стороне науки, – мы увидим огромное, все растущее создание математической мысли, неуклонно идущее к новым охватам и новым открытиям. Математическая мысль XIX–XX вв. в этом смысле подошла к завоеваниям, о которых не решались и мечтать пионеры ее возрождения XVI–XVIII сто­летий. Все правильно полученные математические построения и открытия общеобязательны для всех. Борьба с ними, которая не раз повторялась в истории человеческой мысли, есть борьба с ветряными мельницами. Философская (или религиозная) мысль, если она сталкивается с математическими достижениями, должна была, в конце концов, их признать и из них делать след­ствия, а не изменять по своим построениям.

Все попытки поставить предел или определить границу до­пустимого в математическом творчестве философским анализом кончались неизбежно, как и должно быть, – плачевно: и много­мерные геометрии, и мнимое число , и прочие остались незыблемыми. Очень любопытно можно проследить в истории математики непрекращающийся (и всегда бесплодный, до сих пор без исключения) поток попыток философской мысли войти в чуждую ей более мощную область со своими методами и огра­ничениями. Эти попытки всегда неизбежно кончались крушением и поражением.

Столь же прочно и столь же незыблемо стоят систематиче­ские классифицированные сотни, если не тысячи миллионов научно правильно установленных фактов. Неустанно, со все большей и большей быстротой устанавливаются новые.

Все они так же общеобязательны, как математические исти­ны; так же не могут быть отбрасываемы ни из философских, ни из религиозных побуждений и соображений, если эти последние с ними сталкиваются. Если они меняются в ходе научного зна­ния, то только в смысле уточнения и понимания. Но основа фак­та остается незыблемой и неоспоримой по существу.

На этом прочном и все упрочняющемся фундаменте строится то здание научных теорий, научных гипотез и научных эмпири­ческих обобщений, из которых только последние могут являться общеобязательными и недоступными религиозной или философ­ской проверке. Научные теории, модели, гипотезы, обобщения в первую очередь занимают философскую мысль, и они нередко представляют то, что называется наукой в философском мышле­нии. В огромной части своей они столь же мало общеобязатель­ны, как и философские построения; с меньшим разнообразием и менее прочно они все же могут одновременно существовать в противоречивых выражениях. Это последнее явление наблюдает­ся для научных теорий, гипотез, моделей. Этого нет для науч­ных эмпирических обобщений, которые, однако, менее занимают философскую мысль, чем созданные на их почве научные гипоте­зы и научные теории.

Охватывая научные теории и гипотезы, философская мысль не чувствует основной разницы между своими понятиями и по­нятиями, связанными с научными теориями и гипотезами. Этой разницы и нет. И те и другие не общеобязательны, хотя в обла­стях научного знания господствуют научные теории и гипотезы, наименее отходящие от эмпирически общеобязательных фактов и обобщений.

Больше того, философская мысль играет огромную, часто пло­дотворную роль в создании научных гипотез и теорий. Она дает здесь очень много ценного и нужного для роста научного знания.

12. Но это не касается эмпирических обобщений, которые в основе своей существенно отличны от научных теорий и научных гипотез, с которыми они обычно смешиваются.

Научные эмпирические обобщения не выходят за пределы научных фактов и только на них основываются; они не вносят никаких новых представлений в науку, которые бы в фактах не заключались. Они выражают в понятиях те соотношения, кото­рые логически вытекают из сопоставления фактов. Новое поня­тие, ими выявляемое, делается видным только при охвате боль­шого числа фактов, и его принятие логически обязательно, не зависит от господствующих научных взглядов и теорий. Если научное эмпирическое обобщение становится в противоречие с теорией и подтверждается непрерывно при новом накоплении фактов, научная теория должна пасть или измениться, принять такую форму, которая не противоречила бы эмпирическому об­общению.

Мне кажется, причиной этого является указанный раньше особый характер научных эмпирических понятий (§9), отличаю­щий их от понятий философии или математики. Работа над их созданием – основная работа ученого. И чем больше и глубже она поставлена, тем большее место они занимают в содержании науки и в текущей научной работе.

В идеале в научной работе должен был бы увеличиться под­ход к новому путем организации охвата эмпирических фактов эмпирическими обобщениями, и уменьшиться значение научных гипотез, сейчас охватывающих научную работу в ущерб эмпири­ческим обобщениям.

До этого еще далеко.

Количество научных эмпирических фактов, исчисляемое мно­гими десятками миллионов, если не больше, недостаточно для планомерной установки этой задачи. Может быть, однако, здесь действует и рутина. Один–два примера крупных эмпирических обобщений позволяют реальнее уяснить себе их значение в ходе научного знания. Такова, например, периодическая система хи­мических элементов, как она была выражена Д. И. Менделеевым или Л. Мейером; такова система кристаллических многогранни­ков, как она построена И. Гесселем, Браве или Гадолиным. Таковы законы Кеплера. Таково, наконец, и то пространство-вре­мя, введение которого теорией относительности перевернуло все наше миропонимание, хотя сейчас ясно, что оно не связано с тео­рией относительности (§ 31), выяснено и философской (§ 28), и научной (§ 27) мыслью раньше. Характер его как эмпириче­ского обобщения не был осознан и лишь сейчас начинает для нас выявляться (§ 25).

13. Что же можно противопоставить этому состоянию науч­ных знаний, как же указать результаты многотысячелетней работы философской и метафизической мысли в области охвата и понимания природы?

Эта работа началась за много столетий – если не тысячеле­тий – раньше научной работы. Одно достижение ясно – из фи­лософской мысли выросла наука.

С этой точки зрения, возможно, конечно, считать, что, в конце концов, все достижения науки являются результатом философ­ской мысли. Но сейчас нас интересует не генезис научного мировоззрения, а сравнение работы философской мысли и науч­ной после выделения науки из философии – со времени созда­ния современной науки с XVII в.

Именно к этому времени выяснилась та картина научных до­стижений и ценности полученных научных результатов, которая изложена в предыдущих параграфах.

Что дали философия и метафизика?

Недавно это было сведено в двух статьях выдающихся совре­менных философов-ученых, признающих значение метафизики, что многие ученые отрицают, и сознательно в своей работе ста­новящихся на почву философии – Вейля, математика, и Дриша, ставшего философом. Можно взять любые другие построения фи­лософской картины природы, например, ранее указанную рабо­ту Уайтхеда, или кого-либо другого – любую космологию фило­софского характера, которых появляется много, начиная от натурфилософии Оствальда до космологии Ниса или любого другого неотомиста, диалектику природы философа-марксиста. Результат получается один и тот же. Ярко проявляется бледность достижений по сравнению с тем, что достигнуто научными методами, и чрезвычайная разнородность одновременно вырабатывае­мых представлений о природе.

В тех случаях, как это мы имеем у Дриша, когда дается по­пытка выяснить натурфилософские достижения в историческом аспекте – их бледность резко бросается в глаза – даже вне сравнения с равным хронологически достижением научного знания.

Но помимо этого – совершенно ясно, что в философском по­строении природы нет единого, обязательного для всех, несомнен­ного не только в целом, но и в частностях, основания, которое, как мы видели, ярко характеризует науку.

Отсутствие такой общеобязательности очень часто объясняет­ся философами ее несовершенным развитием. Тысячелетняя ра­бота мысли – миг, по сравнению с грандиозностью задания. Рано ли, поздно, но яркая и ясная общеобязательная истина будет найдена, правда будет признана, единая для всех, и затем все остальные, несовершенные попытки угаснут. Как раз такое тече­ние – такая вера наблюдается сейчас и в среде русских филосо­фов. Она охватывает широкие круги, охваченные живой и глу­бокой философской мыслью⁹.

Эти понимания представляются мне иллюзией – верой, кото­рая не имеет корней в реальной постановке. Поскольку мы на­блюдаем эту реальную обстановку – выявляется такая структура философского процесса мысли, которая исключает эту веру. Не­сомненно, для верующего человека реальная обстановка не играет роли, как мы это видим, например, в мессианских чаяниях иудейских или христианских религий.

Но ученый не может считаться с верой философских мысли­телей – он должен принимать во внимание научно-объективную структуру философской мысли.

14. Структура философской работы человечества резко отли­чается от таковой же научного мышления. На протяжении всей истории духовной жизни человечества одновременно являются живыми и могут существовать рядом противоположные философские построения. Это, по-видимому, кроется глубоко в основе самого философского творчества, в котором выступает на первое место проявление человеческой личности не в меньшей степени, чем в работе художника.

Личность не только перерабатывает и развивает философские понятия сложного происхождения по своему источнику (§ 4), она их нередко создает и вводит в философское мышление путем самонаблюдения, исходя из элементов личной жизни, своим твор­чеством импонирующей ей.

Человеческие личности бесконечно разнообразны, хотя и мо­гут быть сведены к относительно немногим типам; так же разно­образны главные проявления их духовной стороны: построения и достижения философии, религиозного и художественного твор­чества. То, что принимает как истину одна личность, реально никогда не является истиной, обязательной для другой личности. Всегда одновременно будут существовать и существуют часто противоположные философские системы и построения, всецело проникнутые отражением творческих личностей человечества. Может быть, их совокупность даст сложную многогранную, рез­ко иную, чем научная, истину – правду философии.

15. Непрерывно идущие более 3000 лет стремления филосо­фии найти общеобязательные, единые для всех истины – прав­ду – до сих пор не привели ни к одному бесспорному достиже­нию – ни к одной для всех обязательной бесспорной правде, ни к одной бесспорной истине, равноценной в этом отношении с многочисленными эмпирическими обобщениями, с бесчисленными научно установленными фактами, с неудержимо растущим стро­гим и великим построением математической мысли. Стремление философии подойти к такого же рода общеобязательным ценно­стям есть утопия. Всякая мыслящая личность может выби­рать любую из философских систем, создавать новую, отвергать все – не нарушая истину.

Здесь не место углубляться в эти вопросы и выявлять своеоб­разное, иного рода, огромное значение философского мышления в структуре духовной жизни человечества. Важно лишь отме­тить, что бесспорных, сравнимых с научными достижениями, выявлений проблемы времени от философской мысли ждать нельзя.

16. Огромное значение, которое в научном знании играют на­учные гипотезы и научные теории, определяет роль философско­го мышления в научной работе. Ибо установка научных теорий и научных гипотез находится в теснейшей зависимости от фи­лософской мысли, ею в значительной мере определяется. И науч­ные теории, и научные гипотезы, даже если в создании их фи­лософская мысль не играла большой роли, неизбежно входят в
подавляющей своей части в философскую мысль. И очевидно, научная мысль должна считаться и принимать во внимание про­исходящую этим путем критическую и углубленную работу фи­лософии.

Этим путем философское мышление и его достижения прони­кают в научное мировоззрение.

Все научное мировоззрение, непрерывно меняющееся, всегда проникнуто далекими от общеобязательности построениями фи­лософии, религии, художественного творчества. В самой научной работе, кроме научных гипотез и научных теорий, есть еще одна форма научной работы, которая в наше время получает огромное значение и позволяет проникать глубоко в неизвестное, – космо­гоническая мысль, которая так же далека от общеобязательности в своем проявлении к реальности, как и любая философская кон­цепция. Хотя в своей математической обработке в пределах по­сылок космогонические построения не могут при правильном создании возбуждать сомнения, их значение и признание не могут считаться общеобязательными. Это своеобразные логические модели, математически выраженные, дающие для науки опору в проникновении в неизвестное, но не менее далекие от основного содержания науки, чем построения философские.

17. В этих областях научной работы значение личности не меньше, чем в философии. Здесь отсутствует та работа над на­учными понятиями, о которой говорилось раньше (§5): ученый работает как художник или философ, выдвигая темы и проблемы в зависимости от своей духовной личности – интуиции и вдохно­вения – в теснейшей связи со своим научным мировоззрением, значительная часть которого (у многих ученых большая) опи­рается не на научные факты и не на научные эмпирические об­общения. Этой творческой работой ученого открываются и науч­ные факты, и их обобщения, которые в дальнейшем обезличи­ваются.

Эта творческая работа есть проявление личности. Для нее так же мало можно найти общеобязательные для всех единые нор­мы, как мало можно найти их для понимания и переучивания определенным путем философского или религиозного иска­ния.

Под влиянием личности ученого получают значение в науке проблемы и выдвигаются в таком влиянии, которое всегда под­лежит критической оценке и часто не оправдывается дальней­шим ходом истории знания. Личность ученого, выдвижением в научную работу дорогих ему проблем и порядка, значением науч­ных фактов и этим путем могущественно влияет на научную ра­боту и научное понимание своего времени.

Влияние философской мысли, таким образом, в научном ми­ровоззрении данного времени и в научной работе ученого ог­ромно.

Без философской работы научная мысль не может действо­вать – не может интенсивно и глубоко идти углубление ни на­учных гипотез и теорий, ни космологических построений.

18. В структуре философской мысли есть еще одна сторона, которая имеет большое значение и которая отсутствует в науч­ной работе человечества. Это – одновременное существование – и одинаковое по существу значение – философских систем и по­ниманий, сложившихся в странах разной культуры, в течение долгих столетий не находившихся между собой в сколько-нибудь полном культурном обмене. Три центра философской мысли мо­гут быть сейчас отмечены – между которыми временами была связь и взаимное неполное влияние. Лишь в XIX в. началось более глубокое между ними взаимодействие. Оно все растет и в наше время, в XX в., оно устанавливается и начинает сказывать­ся реальным образом.

Эти независимые центры мысли – средиземноморская – ев­ропейская – философская работа, связанная с культурой Индии и, наконец, с китайской цивилизацией.

Самостоятельная разработка философских проблем – при ог­раниченном общении, прерывчатая, отсутствовавшая в сколько-нибудь заметной степени в течение целых поколений – неизбеж­но привела к созданию новых систем, появлению несводимых к одному проявлению философского человеческого сознания.

Этим путем чрезвычайно расширяется диапазон философской мысли и вызываются, при начавшемся и энергично растущем взаимодействии, новые, во многом нестандартные построения философии.

Процесс находится еще в такой стадии, что по инерции фи­лософская мысль во всех трех центрах идет еще в старых рам­ках, и огромное большинство мыслителей не выходит за преде­лы своей области.

Однако совершенно ясно, что это очень временное явление, которое исчезает с ходом времени.

Во-первых, научное изучение независимого движения фило­софской мысли в разных мировых центрах – [при] применении научного сравнительного метода – неизбежно связывает все эти движения, указывая, с одной стороны, бывшие временем сопри­косновения и проникновения, а с другой стороны, вскрывая, [что] общие правильности проявления философского мышления в разных центрах не случайность явления. И, во-вторых, созидающееся и все более скрепляющееся единство культурной жиз­ни человечества – реальная вселенская ее современная обстанов­ка – вызывает все большее и большее взаимное проникновение, появление произведений мысли, заходящих за пережитые до XX в. границы отдельного центра в философской мысли.

Это явление с каждым годом, с ростом нового поколения ста­новится все более сильным, и очевидно взаимное проникновение есть вопрос времени.

Особый интерес сейчас для философской мысли нашего фи­лософского центра являет индийская философская мысль, полная глубины, оригинальности и разнообразия, полная жизни, само­стоятельно и критически подходящая ко всем проблемам, вол­нующим сейчас человечество.

Она сейчас глубоко и самостоятельно охватывает одновремен­но и философскую и научную мысль в ее целом – и философ­скую мысль Запада и Китая, с одной стороны, и научные дости­жения нашего времени – с другой стороны.

В этом отношении в ней совершается работа на более широ­кой базе, чем в европейско-американской философии.

19. На этом большом явлении чрезвычайно ярко видно разли­чие научной и философской работы.

Ничего подобного тому, что мы видим в области философской мысли, не наблюдается в области научной. И здесь научная ра­бота шла независимо – в тех же условиях разрозненности – в трех указанных центрах культурной работы, – но научные до­стижения легко и целиком уложились в рамки той единой науч­ной конструкции, которая наиболее ярко и несравненно в большем масштабе развилась в Западном центре творческой работы.

Причина различия кроется в том же. Для ученых индийского или китайского центра в общем были те же предпосылки, какие существовали и существуют для западноевропейской науки: оди­наковое признание реальности того же самого единого космоса и та же методика проверки понятий не только логическим анали­зом, но и опытом и наблюдением.

20. В текущей научной работе, очевидно, необходимо учиты­вать всю философскую работу во всем ее диапазоне в тех слу­чаях, когда, как в проблеме времени, эта работа сталкивается с работой научной.

Но, учитывая ее всю, некоторые части философской работы неизбежно должны оставаться в стороне.

Должны оставаться в стороне все течения философии, для которых исчезает реальность мира, изучаемого наукой, если только эти философские искания не подвергают анализу проблему времени в ее научном выражении. В таком положении, например, находится критическая философия Канта и кантиан­цев в отношении концепции пространства и времени в выражении их Ньютоном.

Но за исключением этих частных случаев, в общем эти фи­лософские искания отходят на далекий план в изучении данной проблемы.

Эти философские течения могут интересовать ученого лишь в связи с той критикой, которой он подвергает проблему времени.

Отходят на второй план и те философские течения, на кото­рых не отразились изменения. К числу таких течений относится и философия диалектического материализма, получившая столь широкое проявление в нашей стране. Мне неизвестны серьезные изыскания проблемы времени в этой философии в связи с идущим в науке движением мысли, благодаря отходу от ньютонова ее понимания. Точно так же и философия неотомизма остается нетронутой в своей позиции новыми успехами науки в пределах этой проблемы¹⁰.

Значение имеют разные формы реализма, материализма, по­зитивизма – философские течения нового времени типа Gestaltsphilosophie, философии жизни и существования – те многочис­ленные нарастания мысли нового времени, которые находятся в теснейшей связи с научной мыслью и философскими корнями идут не к Канту, а к XVII в.

Мы увидим ниже, что здесь мы встречаемся с такой работой философской мысли, которая глубоко и плодотворно отражается на современной конкретной работе научной мысли в проблеме времени.

Ученый должен был или находить выход из противоречия в философской или религиозной мысли или считать, что научное мироздание должно быть в основе перестроено, причем при вы­работке его должны войти в него явления жизни в отвечающих им научных фактах и эмпирических обобщениях наряду с дру­гими выявлениями реальной действительности.


СОЗДАНИЕ ПОНЯТИЯ ПРОСТРАНСТВА-ВРЕМЕНИ

В ФИЛОСОФИИ


21. Возникающие новые более самостоятельные философские искания ставили время в центр своего внимания; все сложившие­ся раньше должны так или иначе отметить свое отношение к проблеме времени. Возникают новые, раньше не существовав­шие в философской мысли концепции времени.

Под влиянием научной мысли в философии в конце XIX – начале XX в. создались новые понятия в этой области, которых раньше в таком масштабе в ее раскрывающемся процессе не было.

Понятие времени выдвинулось в философских концепциях и построениях XIX столетия под влиянием двух течений мысли, тесно связанных с культурной жизнью: с одной стороны, сказа­лось изучение исторического процесса человечества и связанного с этим расцвета исторических и социальных наук в XVIII–XIX вв. и глубокого охвата историческим сознанием народных масс, все большим темпом идущего с середины XIX в. в вели­ком социальном движении, мощный рост которого сейчас так ярко выступает в окружающей исторической жизни. С другой стороны, к нему обратилась философская мысль под влиянием резко выдвинувшихся в середине XIX в. эволюционных идей естествознания в связи с ростом исторических наук о приро­де – наук геологических.

Оба философских течения, связанных с отражением истори­ческого времени, с одной стороны, и времени геологического или биологического – с другой, привели к одному и тому же резуль­тату – к выявлению значения времени, переживаемого лично­стью, мыслящим Я, и времени психологического.

В ряде немецких философских исканий со второй половины XIX столетия – Дильтея, Трельча, Зиммеля и других – мы встречаем глубокую и интересную переработку исторического процесса, приводящую к углубленному понятию о времени, тес­нейшим образом проникающую нашу общественную и исто­рическую жизнь¹¹. «Время, – говорит Зиммель, – есть жизнь, если оставить в стороне ее содержание»¹². К тому же самому по существу, но в другом облике привело и эволюционное учение в его отражении в философии.

Наиболее ярко и наиболее действенно по отношению к совре­менникам оно сказалось в философии Г. Бергсона, выдвинувшего с огромной силой психологическое время – «дление» (La durée) и его противоположность физическому и математическому време­ни, корни которого лежат в научной работе Ньютона, физиков и механиков. Это течение подготовлялось долгой историей, вызва­но к жизни философской практикой идей Ньютона (§ 1), уже переживалось эллинской философской мыслью. Вошедшее в фи­лософию Бергсона в 1889 г., оно отчеканилось лишь в XX в., в 1922 – 1923 гг. получило свое завершение, столкнувшись с тем могучим научным движением, которое связано с теорией относительности, с творчеством Эйнштейна (с 1905 по 1911 гг.). Под влиянием нового течения мысли и идеи Пространства и Времени Г. Бергсон в 1923 г., говоря о времени, считает, что Время, вероятно, одно¹³.

22. Исходя из другой области знаний – из идей механики и физики – к началу XX столетия, в философской и научной мыс­ли сложилось новое глубокое представление о времени, которое снова перестраивает все наше миропонимание.

По-видимому, корни этого нового представления о пространст­ве-времени как едином субстрате Мира должны искаться в эпохе создания новой науки и философии в XV–XVII вв. Сейчас история этого понятия XX в. не прослежена.

Наиболее древнее указание (Ф. Ганна) относится к концу XVII в.; намеки на это понятие, мысль о нем, мелькала у Локка¹⁴.

Никогда не забывалось, по-видимому, в постоянно перечиты­ваемом и потому до сих пор живом – физиками, математиками, механиками (и инженерами), иногда философами, в труде Лагранжа, вышедшем в начале XIX столетия, его замечание, что «для механика время может рассматриваться как четвертое из­мерение». Еще раньше, в 1754 г., Д'Аламберу эту мысль подал какой-то, оставшийся неизвестным, приятель. Фехнер, оригиналь­ный ученый и философ, допускал для жизни как чет­вертое измерение – время, но опубликовал он это свое представ­ление под псевдонимом Mizes¹⁵ – не в форме научного или философского исследования, а в форме полухудожественной: авторский псевдоним Мизеса был известен¹⁶. Но в общую фило­софскую мысль идеи Мизеса не входили, и Фехнер оставался почти одиноким в этой области своего творчества. Его младший современник Ф. Брентано едва ли независимо от него, зная, во всяком случае, о мысли Лагранжа, сделал дальнейший шаг, считая временнóе (Zeitliches) характерным для каждого тела (Ding), части пространства (Kontinuum). Из его представлений, в свое время не напечатанных, но излагавшихся на лекциях, ясно, что для Ф. Брентано «непрерывное физическое пространст­во» неразрывно связано со временем, и время является аналогом измерения¹⁷.

Но решительный шаг во всем его объеме был сделан в 1901 г.: понятие пространство-время взамен раздельных пространства и времени было дано за шесть лет до провозглашения того же [понятия] в другом аспекте в науке в 1901 г. [недавно] (1924) умершим венгерским философом М. Палади, на основании фило­софской обработки достижений физических наук.

Палади основывался на том же научном материале новой физики, в это время уже ярко проявившейся после открытия яв­лений радиоактивности и лучей