Geum.ru

Глядясь в холодный и полярный круг

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   30   31   32   33   34   35   36   37   ...   45

просуществовавшим до первых веков христианства (рис. 149).

Идентичные по внешнему виду и сходные этимологически, "лунулы"

и "лунницы" различались лишь своим предназначением: первые

служили пряжками, вторые -- подвесками.

Но и это еще не все. Некоторые виды русских праздничных

женских головных уборов -- кокошников также имеют форму лунного

серпа, обращенного "рогами" вниз. "Лунарные" кокошники и по сей

день продолжают жить в торжественном убранстве

женщин-костромичек и владимирок -- хотя бы в

ритуально-свадебных или танцевальных обрядах. Корнями же своими

они уходят в праиндоевропейскую древность. Неспроста ведь

силуэт уже другого -- высокого кокошника один к одному

повторяет контур классических индуистских головных уборов с той

лишь разницей, что в Индии, Индокитае и Индонезии ими обрамляют

голову не только женщин, но и мужчин.

В шумерийской интерпретации бык отождествлялся со всем

небом. Аналогичную смысловую нагрузку несет египетский

образ-символ Небесной коровы, олицетворявшей Вселенную (рис.

150). В древнеегипетской мифологии ее супруг -- Небесный бык

Апис оказывается на втором месте, но также активно участвует в

мироустройстве. Апис оплодотворяет Небесную корову, и у них

рождается Золотой теленок -- Солнце. Поэтому Апис, поклонение

которому было возведено в ранг государственной религии, чаще

всего изображался с солнечным диском между рогов (рис. 151).

Атрибутика Небесной коровы (рога) и ее сына Солнца (диск)

впоследствии были перенесены в качестве непременных символов и

на одну из самых популярных и почитаемых богинь древнего мира

-- Исиду, которая, как правило, изображалась с коровьими рогами

и солнечным диском между ними.

Как уже подробно говорилось в 1-й части, мифологическим

коррелятом Исиды является другая коровьерогая дева -- Ио,

скитавшаяся по всей Земле от Крайнего Севера до берегов Нила,

где она и нашла свое последнее прибежище и стала

родоначальницей всех египтян.

Небесно-космические корни обнаруживаются и в знаменитых

скульптурных изображениях крылатых быков во дворцах

ассирийского царя Саргона II в Дур-Шаррукине и персидского царя

Ксеркса в Персеполе. В древнейших цивилизациях долины Инда

культ быка был широко распространен до вторжения туда арийцев

(известны изображения рогатого Бога -- так называемый

Прото-Шива). Но с появлением индоарийцев в Индостане культ быка

еще более усилился -- с ним связаны образы многих Богов

ведийского пантеона.

Античная культура -- крито-микенская, древнегреческая,

древнеримская -- неотделимы от мифов и обрядов, связанных с

быком. В быка превращается Зевс. В качестве жертвы быка

приносили Юпитеру. У древних славян существовал точно такой же

обычай: согласно Прокопию Кессарийскому (VI в. н.э.), славяне

жертвовали быков Богу -- "творцу молний". Впоследствии обряд

заклания приурочивался ко дню Ильи-пророка, который, как

известно, просто заменил вытесненного Бога-громовержца Перуна.

Архетипы космических быка и коровы закодированы и в

образах русского фольклора. Архаичные верования отложились и

сохранились в известной русской сказке об Иване Быковиче (No

137 по сборнику А.Н.Афанасьева) -- волшебном герое, обладавшем

даром оборотничества и контактировавшем с традиционными

персонажами русской мифологии (Чудо-юдо многоглавое, Баба-яга,

безымянное чудовище, наподобие Вия, которому веки вилами

поднимают). Космическая символика закодирована в некоторых

солярно-астральных образах этой сказки. Во-первых, герой

сказки, хотя и Быкович по отчеству, но родила его корова-мать

от златоперого ерша, поев остатки от царского обеда. Золотая же

рыбка -- всего лишь трансформированный образ Солнца -- но не

того, что на небе, а того, что отражается в воде (море, реке,

озере) и кажется золотой рыбкой в глубине (нашим предкам

оптические законы физики известны не были). Во-вторых, Иван

Быкович занят поиском Царицы Золотые Кудри и женится на ней.

Царица эта звездно-небесного происхождения: под конец сказки

она обращается звездой и прячется на небе среди своих сестер.

При помощи друга-звездочета Иван Быкович возвращает ее назад:

"Сорвалась звездочка с своего места, быстро покатилась по небу,

упала на корабль и обернулась Царицею Золотые Кудри".

В ряде сказочных вариантов Иван Быкович именуется Иваном

Коровьим Сыном, что не только соответствует действительной

сюжетной канве, но и отражает определенную стадию

социально-экономического быта русского народа, когда

корова-кормилица сравнивается по своему значению с тягловым

быком, а при замене последнего конем вообще выдвигается на

передний план. Как и во многих мифологических и архаических

религиозных системах, корова у славян -- символ плодородия,

изобилия и благоденствия, а бык -- символ могущества и

богатства. Традиция возвеличивания образа коровы, восходящая и

к древнеегипетской мифологии, и к ведийской, а затем и

индуистской религии, где корова до сих пор священное животное,

-- эта традиция закрепилась и в русском народном миросозерцании

и сохранилась вплоть до нынешних времен, оказав, в частности,

воздействие на творчество новокрестьянских поэтов -- С.Есенина

и Н.Клюева.

Происхождение слова "корова" не имеет среди филологов

общеприемлемого объяснения и признается всеми этимологами как

исключительно трудное. Представляется, что ключ к его

объяснению содержится в некоторых несомненных русских

параллелях, имеющих к тому же явную космическую направленность.

Есть два исконно русских слова, позволяющих расшифровать смысл,

закодированный в слове "корова". Во-первых, это однокоренное

ныне выходящее из употребления слово "корочун", означавшее в

прошлом зимнее солнцестояние, после чего зима поворачивала к

лету. Видимо, в этом смысле "корочун" означал смерть зимы, что

и дало второе значение самого слова -- "внезапная смерть",

сохранившееся по сей день -- при утрате первоначального смысла.

Итак, в связке однокоренных слов "корова -- корочун" значение

Солнца присутствует, хотя и в закодированном, но в прямом

смысле.

В другом слове -- "каравай" (ранее писалось и

произносилось -- "коровай") солярный смысл присутствует в

снятом виде. Генетическая связь между словами "корова" и

"коровай" сомнений не вызывает, более опосредована и скрыта

связь между караваем и Солнцем, но и ее установить не так

сложно. Каравай -- первоначально непременный элемент свадебного

обряда (известны красные караваи, прямо олицетворявшие Солнце).

В некоторых русских диалектах невеста называлась коровой,

отсюда коровай -- невестин хлеб, ибо призван был магически

обеспечить плодовитость невесты и благополучие семьи. При этом

бык олицетворял жениха. Популярная детская игровая песенка

(несомненно древнего происхождения) с припевом "каравай,

каравай, кого хочешь выбирай" также предполагает перемещение по

кругу.

Все вышесказанное наводит на единственно возможное

предположение, что корневая основа "кор" в однокоренных словах

"корова", "корочун" и "коровай" связана по смыслу и

происхождению с корневой основой "хор", где "к" и "х" --

трансформирующиеся согласные звуки. Это доказывают и варианты

русского слова "хоровод" -- "коровод" (В.Даль) и "корогод"

(М.Фасмер), означающий круговой танец (ср. "корона" --

кольцеобразный головной венец, от латинского слова, означающего

"венок"). Ну, а как уже говорилось выше, в древнеславянских

обрядах хороводы были связаны с культом Солнца; и один из

Солнцебогов именовался Хорсом.

Допустимо также провести параллель между русским понятием

"корова" во всех его мифологических и обрядовых смыслах, с

одной стороны, и, с другой стороны, одним из имен греческой

Персефоны -- Богини царства мертвых, дочери Зевса и Деметры,

супругой Аида. Второе, не менее известное имя Персефоны --

Кора, что дословно означает "девушка", "дева", "девственница".

Здесь напрашивается прямая аналогия с нарицательным именем

русской невесты -- "корова" и первоначальным смыслом имени

греческой Коры -- "дева-девственница". Оба слова оказываются

близкими по смыслу и этимологически родственными.

Рудименты древнего поклонения (космическому) Быку

сохранялись в народе вплоть до ХХ века. Исследователи русского

фольклора Б.М. и Ю.М.Соколовы сообщили в Предисловии к своему

сборнику "Сказки и песни Белозерского края" (Пгр., 1915) о

бытующем среди новгородских крестьян языческих обычаях. В

храмовый праздник 8 сентября и церкви села Пречистого крестьяне

приводят "обещанный" скот. На паперти, в особо для этого

устроенном месте, одного быка торжественно закалывают; мясо

варят и тут же угощают им нищую братию. С поправками на время

здесь несомненный отголосок того самого древнейшего обряда, о

котором упоминается в известной присказке: "На Море-океане, на

острове Буяне -- стоит дуб зеленый, под ним бык печеный, в нем

нож точеный..."

Корни же данного обряда уходят в доиндоевропейскую и

индоевропейскую древность, когда Бог-громовержец (Индра, Зевс,

Юпитер, Перун) или отождествлялся в какой-либо своей ипостаси с

быком, или же очень тесно привязывался к корове-бычьим

мифологическим сюжетам, а ритуал во многом сводился к

принесению соответствующей жертвы.

Одним из первых и великих -- по ведийским канонам --

подвигов древнеиндийского громовержца Индры было возвращение

коров, похищенных таинственным племенем паниев, обитавших на

краю света (Крайнем Севере?) за рекою Раса. (Здесь "пан" и

"рос" ("рас") -- общеиндоевропейские корневые основы,

сохранившиеся по сей день в русском языке, в том числе и в

наименовании "Россия").

Критский Зевс и вся крито-минойская и микенская культура

неотделимы от образа священного быка. Эта традиция, хотя и в

сильно трансформированном виде, долго сохранялась и в русской

культуре и верованиях, где дохристианский громовержец Перун был

аккуратно замещен библейским громовержцем Ильей-пророком, чей

образ, в свою очередь, восходит к древнесемитскому верховному

Богу Илу -- властителю молнии и грома.

В честь Бога-громовержца (неважно, как прозывался он у

разных народов на протяжении тысячелетий) и приносились в

жертву быки на Русском Севере еще в конце прошлого века. Вот

как описывает обряд жертвоприношения быка среди крестьян

Олонецкого края один из замечательных русских этнографов и

фольклористов Елпидифор Васильевич Барсов (1836 --

1917), особо подчеркивая, что весь ритуал, несмотря на участие

в нем православного священника, калькирует обряд в честь

языческого громовержца Перуна, замененного Ильей-пророком.

Испокон веков бытовал среди олонецких крестьян обычай

убивать в честь Ильи-пророка заветного быка. Более того, именно

с этого момента велся отсчет всех времен года (что лишний раз

свидетельствует о глубочайшей древности самого обряда). В

урочный час приводили к церкви одного или нескольких

"завиченных" (заветных) быков. Если жертвенных животных было

несколько, то бросали жребий, кому из них быть первым. Хозяин

избранного быка, получив благословение священника, отрезал у

жертвы кончик правого уха и передавал его в часовню. Затем быка

отводили на поварню, убивали, разрубали и варили большими

кусками (от 4 до 8 фунтов), при этом мясо прикрепляли к краям

котла ивовыми прутьями. Голову и бульон отдавали нищим, а

правую заднюю ногу на причет церковный. По окончании вечерни

или обедни священник с причетниками освящал жертву, и народ

тотчас же бросался делить Ильинскую жертву. Поделив Ильинское

мясо, все отправлялись на луг, где устраивалась общая трапеза.

Кости сохранялись -- они считались приносящими счастье и

увеличивающими (утраивающими) богатство114. В описанном обряде

причудливо переплелись и ужились языческие и православные

обычаи.

Е.В.Барсов обнаружил и описал (правда, не столь подробно)

также и следы почитания древнеславянского Божества Велеса

(Волоса). Волос (в конечном счете от слова "вол") -- скотий (и

в первую очередь -- бычий и коровий) Бог. После введения

христианства был, по сходству имен, отождествлен со св.

Власием, считавшимся покровителем скота, а в Олонецком крае так

и именовавшимся Богом коров.

Подобные жертвоприношения -- и не одних только быков -- в

прошлом многократно описывались в русской литературе,

локализовываясь в основном в северных областях. Совсем не

случайно, что жертвенный обряд с быком перемежевывался при этом

с жертвоприношением оленя115. Это наверняка объясняется

особенностями тотемных предпочтений на разных стадиях развития

протославянских и индоевропейских этносов. Вполне естественно

предположить, что культ дикого оленя предшествовал культу

одомашненного быка (коровы). Логика же тотемной памяти

иррациональна: в преемственном коллективном сознании сменявших

друг друга поколений два древних тотемных символа -- олень и

бык -- слились в единый образ тура-оленя: еще совсем недавно в

южнорусском фольклоре жива была песня про "дивное зверье

тура-оленя"116.

Любопытно также, что в древнерусском языке долгое время

сохранялась архаичная вокализация слова "олень" -- "елень", в

котором явственно просматривается его происхождение от слова

"ель", "елка" (получается: "елень" -- это ельниковый зверь, то

есть тот, что живет среди елей). Но еще более знаменательно,

что в то же самое лексическое гнездо входит и слово "елин", что

в древнерусском языке означало "эллин". Точно так же оно

звучало и в древнегреческом языке и, вероятнее всего, в том же

самом смысле -- с учетом того, как об этом подробно говорилось

в 1-й части, что прапредки эллинов пришли на Балканы с Крайнего

Севера, постепенно мигрировав через лесные массивы Европы. Из

этого же лексического гнезда вышли исконно русские слова

"елань" ("лесная прогалина" или "луговая равнина") и

образованное от первого -- "лань" ("дикая коза").

Память о тотемном праиндоевропейском и постиндоевропейском

прошлом явственно просвечивается в былине "Два тура и турица".

Удивительно также, что сохранилась она и была записана в конце

прошлого века среди терских казаков. Содержание этой редкой

былины на первый взгляд самое что ни на есть приземленное:

подгулявшие накануне казаки вышли поутру опохмелиться за

городскую стену и вдруг увидели двух золоторогих туров. Здесь в

бытовую часть повествования вклинивается архаично-сказочная

вставка, в которой рассказывается, как два тотемно-ритуальных

быка (откуда их златорогость) плывут к гиперборейскому Острову

Буяну:


Да бежали туры во сине море,

Да спускались туры в море по брюхо,

Забивали туры морду по уши,

Достовали туры ключевой воды;

А напившись туры в море поплыли.

Переплывши туры Океан-море,

Переплывали туры на Буян-остров,

Там встречала их родная матушка,

Молодая турица златорогая,

Златорогая да одношерстная...


Сюжет о двух турах и турицах златорогих известен и в

северных записях -- и, в частности, во вступлении к одному из

вариантов былины о богатыре Василии Игнатиевиче и Батыге. Но в

записи А.Ф.Гильфердинга отсутствует наиболее древний и

интересный мотив, связанный с Островом Буяном.

Космическая же атрибутика быков-оленей ("быков" -- в

данном случае "самцов") легко обнаруживается, к примеру, в двух

славянских песнях -- болгарской и русской, -- где привязка к

устойчивым астральным символам оказывается практически

идентичной. В болгарской песне:


Сделал его Бог оленем

с ясным Солнцем на челе,

с месяцем на груди,

с частыми звездами по телу.


В русской вятской свадебной песне, сохранившейся в

дореволюционном архиве:


Ой, был я у Дуная на бережке...

пил олень воду, а сам взыграл...

ой, на правом бедре млад светел месяц,

ой, на левом бедре красное солнышко,

ой, насупротив оленя заря утренняя,

ой, по оленю частые звезды117.


Древний в основе своей доиндоевропейский образ волшебной

коровы и ее небесно-космических атрибутов пронизывает весь

русский сказочный фольклор. В концентрированной форме он

отразился в известной сказке о Крошечке-Хаврошечке -- шедевре

устного народного творчества из афанасьевского сборника (No

100). Чудесная корова -- помощница преследуемой девушки --

гибнет в результате злых козней, из ее костей (вариант -- из

кишок) вырастает волшебная яблоня с серебряными ветвями и

золотыми листьями (в русской сказке лишь в этом отдаленный

намек на космические цвета -- солнечно-золотой и

серебряно-лунный).

Зато совершенно недвусмысленные космические реминисценции

обнаруживаются в таком же сюжете о волшебной корове (в

вариантах -- быка) в белорусской сказке, записанной в прошлом

веке в Витебской губернии Е.Р.Романовым. Сказка интересна

редким в славянском фольклоре нюансом: отец после смерти жены

пытается жениться на собственной дочери. Но мать из могилы

советует дочери выдвинуть условие: пусть отец сперва справит

платье "как на небе звезды, как на небе месяц" (вот они

космические реминисценции!). Второе условие тоже связано с

Космосом: отец обязан был справить повозку и коней, как звезды

и как месяц. По счастью, кровосмесительства не произошло -- да

такое с точки зрения позитивной народной морали, закреплявшейся

в фольклоре, и не могло случиться (что вообще-то не исключало

случаев инцеста). По третьему условию, выдвинутому сиротой по

совету матери (из могилы), отец должен жениться на вдове с

тремя дочерями (в популярном варианте -- Одноглазка, Двухглазка

и Трехглазка). Дальше сюжет разворачивается по знакомой схеме:

мачеха с дочерями пытается извести падчерицу, но той помогает

волшебная Коровка Буренька. Когда мачеха с помощью дочерей

выследила Корову, она велит ее зарезать. Но падчерица, по

совету матери, находит зернышко в кишках зарезанной коровы,

сажает, и из него вырастает яблоня -- одно яблоко золотое,

другое серебряное, которые никому не даются (золото и серебро

здесь, как и полагается, олицетворяют Солнце и Луну). Да и

падчерица между тем продолжает разъезжать в платье, как звезды

и месяц на небе, и в такой же повозке с конями. (Здесь,

несомненно, смутное воспоминание о космических колесницах

древнеарийских богов, сохраненное в народном сознании и

фольклоре.) Увидал ее в таком виде царский сын и влюбился.

Падчерица пытается скрыться, но царевич разливает на ее пути

растопленную смолу, в которой увязает один башмачок. Его стали

примерять девушкам по всему царству, при этом мачеха подсекла

пальцы своим дочерям, а падчерицу спрятала под корыто. Царевич

находит свою суженую и женится на ней. Казалось бы, все -- но

нет. Когда у молодой царицы родился ребенок, мачеха превратила

падчерицу в лису и подменила собственной дочерью. В конце

концов обман разоблачается: муж увидел, как лиса сбрасывает

шкуру, чтобы покормить своего ребенка. Шкура сжигается, и

наступает неотвратимое возмездие: мачеху и ее дочь --

царицу-самозванку привязывают к конским хвостам и пускают в

чисто поле118.

Последовательный и тесно увязанный между собой ряд

архетипов, запечатленных в русском фольклоре, естественно

продолжает следующий космический символ -- Конь.


Почти все космические функции коня удачно соединены в