Литература русскогозарубежья «перваяволна»

Вид материала

Содержание

Вяч.И. Иванов
С. К.), т. е. далеко еще не прошедший всех путей своего развития, но пути эти перестали быть пока

Подобный материал:

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 20

ПРИМЕЧАНИЯ

Цит. по: Русские писатели 20 века: Биографический словарь.

/ Под ред. П.А. Николаева. М., 2000. С. 186.

2

3

Там же.

См.: Аксенова А.А. З.Н. Гиппиус // Литературная энцикло-

педия русского зарубежья (1918—1940). Т. 4. Ч. I. А — Д / ИНИОН РАН.

М., 2001.

4

рова. СПб., 1999 («Б.П.»). С. 490.

Цит. по: Гиппиус З.Н. Стихотворения / Примечания А.В. Лав-

5

6

Аксенова А.А. З.Н. Гиппиус... С. 188.

Берберова Н. Курсив мой (фрагмент) // Д.С. Мережковс-

кий: pro et contra / Сост., вступ. ст., коммент., библиогр. А.Н. Николю-

кина. СПб., 2001. С. 495.

7

С. 187.

8

С. 134.

9

10

11

12

Николюкин А.Н. Гиппиус З.Н. // Русские писатели 20 века.

Струве Г.П. Русская литература в изгнании. Париж, 1984.

Адамович Г. Одиночество и свобода. М., 1996. С. 61.

Там же. С. 62.

Там же. С. 65.

Злобин В. З.Н. Гиппиус. Ее судьба // Рос. литературоведчес-

кий журн. 1994. № 5—6. С. 341.

13

Стихотворения / Вступ. ст., сост., подгот. текста и коммент. А.В. Лав-

рова. Л., 1999 («Новая библиотека поэта»).

Стихотворения Гиппиус цитируются по изданию: Гиппиус З.Н.

- 165-

14

Богомолов Н.А. Любовь — одна. О поэзии Зинаиды Гиппиус

// Богомолов Н.А. Русская литература первой трети XХ века: Портре-

ты. Проблемы. Разыскания. Томск, 1999. С. 16.

15 Захаров А.Н. О поэтическом мире Зинаиды Гиппиус

(К 125-летию со дня рождения) // Рос. литературоведческий журн.

1994. № 5—6. С. 65.

16 Словарь поэтов Русского Зарубежья / Под ред. В. Крейда.

СПб., 1999. С. 73.

17

18

19

Аксенова А.А. Указ. соч. С. 196.

Там же. С. 197.

Курганов В.Я. «Декадентская мадонна» // Гиппиус З.Н. Жи-

вые лица: Стихи. Дневники. Кн. I. Тбилиси, 1991. С. 22.

20

21

22

23

24

Там же.

Аксенова А.А. Указ. соч. С. 198.

Захаров А.Н. Указ. соч. С. 86.

Аксенова А.А. Указ. соч. С. 183.

Лавров А.В. Примечания // Гиппиус З.H. Стихотворения.

СПб., 1999. С. 516.

25

26

27

28

Там же.

Там же. С. 517.

Там же.

Лавров А.В. З.Н. Гиппиус и ее поэтический дневник // Гип-

пиус З.Н. Стихотворения. СПб., 1999. С. 65.

29

бежа веков (1890-е — начало 1920-х годов). Кн. I. М., 2000. С. 876.

Богомолов Н.А. Зинаида Гиппиус // Русская литература ру-

- 166-

Вяч.И. Иванов

В августе 1924 года Вячеслав Иванович Иванов (1866—1949)

уехал из России по командировке «с научной целью». Сначала

он поселился в столице Италии, восемь лет проработал в уни-

верситете в Павии, а с 1934 года и до конца жизни оставался в

Риме. В эмигрантских изданиях он начал печататься только с

1936 года, поскольку при отъезде из Советской России дал

обещание соблюдать политическую нейтральность. Поэтичес-

кое наследие эмигрантского периода невелико: известно около

130 стихотворений, 118 из которых были написаны в 1944 году

и объединены в «Римский дневник».

В. Крейд пишет, что стихотворения эмигрантского перио-

да Вяч. Иванова «отмечены новым поэтическим видением, со-

зерцательным спокойствием, религиозностью, стремлением к

аскетической простоте»¹. За этой внешне скупой биографичес-

кой информацией, почти статистическим отчетом, вряд ли

можно разглядеть ключевое и даже в определенной степени

символическое значение принадлежности «таврического муд-

реца», как его называли участники литературных сред на «баш-

не», к первой волне русской эмиграции. Для современников

он, пожалуй, единственный теоретик и поэт, ставший абсо-

лютно непререкаемой фигурой в истории русского символиз-

ма. Ни Д. Мережковский со своим ораторским даром, ни В. Брю-

сов, «вооруженный» гимназической латынью, ни тем более

младшие символисты А. Белый и А. Блок, слышавшие «музыку

сфер», не претендовали на первенство, находясь рядом с Вяч.

Ивановым. «Дело было не в истолковании поэзии, не в способ-

ности проанализировать новое стихотворение и дать его раз-

бор, — пишет Адамович, — а в общем кругозоре, в подъеме и

полете мысли, в понимании, что поэзии, в себе замкнутой,

- 167-

ничем, кроме себя, не занятой, нет, что все со всем связано, и

что поэт только тогда поэт, когда он это сознает и чувствует.

<...> У него была не эрудиция, а чудесный, действительно ред-

чайший дар проникновения в эпохи, его уму и сердцу близ-

кие, — особенно в мир античный»².

И действительно, Вяч. Иванов был больше поклонником

мудрости, нежели поэзии в ее, скажем, пушкинском понима-

нии: «Поэзия, прости Господи, должна быть глуповата». Воз-

можно, поэтому ситуация эмиграции не стала для Иванова ни

изгнанием, ни добровольным уходом в сторону смерти, ни

вынужденным перемещением на культурную периферию. «Все-

мство» Вяч. Иванова вообще не располагало к переживанию

эмиграции как личного события — бытового, экзистенциаль-

ного или метафизического. Достаточно упомянуть о том, что

на Западе, в Вечном Городе, его творческая жизнь началась и

там же, на Западе, она и закончилась, поэтому и не несет на

себе отпечатка специфического надрыва или надсада носталь-

гии, так часто звучавших у русских изгнанников.

Чужды ему были и жалобы и сарказмы эмиграции по пово-

ду своей географической бездомности. Как пишет С.С. Аверин-

цев, «его Россия очень далека от хронологической и локальной

узости, то есть от общего тона культуры позднего XIX в.» ³. Дос-

таточно вспомнить о том, что из 83 лет своей жизни Вяч. Иванов

вне России проводит ее большую часть (43 года), поэтому само

понятие «эмиграция» если и употребимо к его судьбе, то лишь

условно и в большей степени по отношению ко времени, про-

веденному в России, нежели на Западе. Еще в 1886 году он по-

ступил в Берлинский университет, где учился у известного ис-

торика античности и знатока римского права Т. Моммзена. В те-

чение 1898—1903 годов Вяч. Иванов совершает ряд далеких путе-

шествий: почти год живет в Лондоне, где работает в библиотеке

Британского музея, и год — в Афинах, посещает Палестину,

Каир и Александрию. В 1903 году читает курс лекций о Дионисе

в Париже. Первый заграничный период продлился до 1905 года

и ознаменован увлечением немецкой классической философи-

ей, трудами Ницше, различными революционными и мисти-

ческими учениями, а также отмечен событием величайшей внут-

ренней значимости — осознанием себя как поэта благодаря встре-

че с Л.Д. Зиновьевой-Аннибал в 1893 году.

- 168-

Годы пребывания в Германии, Франции, Англии, Италии

спровоцировали, как это ни странно на первый взгляд, увлече-

ние Достоевским, а также трудами А. Хомякова и Вл. Соловьева

(отнюдь, заметим, не русской поэзией, хотя, будучи студен-

том, Вяч. Иванов уже писал и стихи, и прозу). Именно в этот

период и вырабатываются черты того великолепно-торжествен-

ного и стройного «мировоззрения», которое обеспечит автору

«Cor Ardens» и «Нежной тайны» популярность у двух или даже

трех поколений русскоязычных поэтов. Это то мировоззрение,

которое позволило «любомудру» Вяч. Иванову занять в поэти-

ческих кругах «положение верховного авторитета, вождя и су-

дьи, пожалуй, даже верховного жреца»⁴ — с 1905 года, когда он

поселяется в Санкт-Петербурге, на углу Таврической и Тверс-

кой улиц, в «башне», и до его смерти в Риме 16 июня 1949 года.

В истории поэзии достаточно редки случаи, когда автор

систематически излагает в стихах свое мировоззрение, поэтому

для русской «изящной словесности» пример творчества Вяч. Ива-

нова в этом отношении скорее исключение, чем закономер-

ность. Особенность его поэзии в том, что это поэзия, вставшая

на котурны религиозно-философской доктрины, поэзия, воз-

никшая как следствие определенной заданности мышления.

Именно по этой причине, надо полагать, Иванов не имеет ни

явных предшественников, ни сколько-нибудь серьезных пос-

ледователей в русской стихотворной традиции. Еще в 1913 году

в рецензии на «Нежную тайну» Н. Гумилев отметил эту осо-

бенность: «Вячеслав Иванов — поэт молодой (хотя ему на дан-

ный момент уже 46! — С. К.), т. е. далеко еще не прошедший

всех путей своего развития, но пути эти перестали быть пока-

зательными для русской поэзии (курсив наш. — С. К.), они нуж-

ны и радостны только для самого поэта»⁵.

Положение его в этой традиции необычно еще и тем, что

собственно поэзия не нуждается в апологии какой бы то ни

было доктриной — политической, философской или религи-

озной. Со времен античности и до наших дней государствен-

ные деятели, жрецы либо философы в своих построениях по-

стоянно апеллируют к опыту поэтов, но — заметим — никогда

наоборот. Своей исконной самоценностью поэзия в стихах Вяч.

Иванова не обладает — хотя бы потому, что приравнена в статусе

к другим мистическим интуициям: откровению, вере, филосо-

- 169-

фии, всемству — и ищет в них оправдания. И даже невероятно

виртуозное метрическое и формальное разнообразие не отме-

няет этого устойчивого впечатления: перед нами не поэзия как

таковая, а мысль, пусть и вдохновенная, но облеченная в со-

вершенный стихотворный облик. Сравнение с тем же Ломоно-

совым — «поэтом с головой ученого», по выражению С.С. Аве-

ринцева, — здесь не вполне уместно, поскольку в случае авто-

ра XVIII века наукообразность становится явлением эстетичес-

ки преднамеренным и предопределенным теорией и практи-

кой классицизма. В случае Вяч. Иванова религиозно-философс-

кая заданность мотивирована несколько иными целями.

Одним из ключевых понятий эстетической теории Вячес-

лава Иванова становится принцип «реалистического символиз-

ма», проясненный еще в 1908 году в статье «Две стихии в со-

временном символизме». Выделяя ознаменовательное и преоб-

разовательное начала в творчестве, автор отмечает: «Простое

наименование вещей, перечисление предметов есть уже эле-

мент поэзии, от Гомера до перечней Андрэ Жида <...> Худож-

ник, имея перед собой объектом вещь, поглощен чувствова-

нием ее реального бытия и, вызывая ее своей магией в пред-

ставлении других людей, не вносит в свое ознаменование ни-

чего субъективного»⁶. Восприятие вещи как таковой в совокуп-

ности ее сущностных свойств составляет внутренний смысл

поэзии и противопоставлено символизму идеалистическому,

что значительно корректирует представление об истинной, по

Вяч. Иванову, цели творчества: «Будучи по отношению к свое-

му предмету чисто восприимчивым, только рецептивным, ху-

дожник-реалист ставит своею задачею беспримесное приятие

объекта в свою душу и передачу его чужой душе. Напротив,

художник-идеалист или возвращает вещи иными, чем воспри-

нимает, переработав их не только отрицательно, путем отвле-

чения, но и положительно, путем присоединения к ним новых

черт, подсказанных ассоциациями идей, возникшими в про-

цессе творчества, — или же дает неоправданные наблюдением

сочетания, чада самовластной, своенравной своей фантазии»⁷.

Эта эстетическая декларация напрямую связана с фило-

софскими воззрениями Вяч. Иванова и его убежденностью в

объективном бытии первообразов сущего (платоновских «идей»,

аристотелевских «энтелехий», средневековых «универсалий»),

- 170-

которые в сравнении с любой эмпирической реальностью при-

обретают абсолютный онтологический статус и обеспечивают

структурным уровням мироздания иерархическое согласие.

Иначе говоря, «реалистический символизм» философа-поэта

задает вертикаль мироздания, точнее, его глубинную перспек-

тиву, открывающуюся там, где начинается вещь, предмет или

явление вообще, то есть в любом месте. Думается, поэтому гео-

графический фактор настолько малоактуален для поэзии Вяч.

Иванова, а Россия видится на уровне ее «энтелехии», в пре-

дельном обобщении, как универсалия, соотносимая с универ-

салиями того же ряда, с Византией и Элладой, с Египтом и

Атлантидой⁸. С.С. Аверинцев отмечает это стремление к пост-

роению вертикали и иерархии как ключевое свойство всей по-

эзии Иванова: «Для Иванова вертикаль подъема противостоит

горизонтали уводящего пути. О цели — истинной простоте — у

него сказано: "Не выходом из данной среды или страны добы-

вается она, но восхождением. На каждом месте, — опять по-

вторяю и свидетельствую, — Вефиль и лестница Иакова, — в

каждом центре любого горизонта"»⁹.

Из этих предпосылок становится еще более очевидно, что

мировоззрение Вяч. Иванова отнюдь не поэтическое, иначе в

качестве иллюстрации принципа вертикальности помимо лест-

ницы Иакова и построения платоновской парадигмы он бы при-

влек и стихотворения столь любимых им антиков, например

оды Вакхилида или Горация (ХХ ода, посвященная Меценату),

либо же несправедливо обойденного вниманием Г.Р. Держави-

на с его «Ласточкой» и «Лебедем». Поэтическое мышление и без

того иерархично, чтобы пользоваться вспомогательными сред-

ствами смежных сфер духовной деятельности человека. Поэти-

ческая мысль — это мысль, рождающаяся одновременно со сти-

хом; мысль, которая не может быть выражена иначе, кроме как

через такой и только такой ритмический и интонационный

строй; мысль, притягательная своей непреднамеренностью, от-

сутствием заданности. Однако не стоит умалять значение и соб-

ственно стиховых изысков Вяч. Иванова, которые никогда не

были сугубой аранжировкой определенной идеи.

Стих для Вяч. Иванова действительно способ мышления,

но не единственно возможный, а один из многих других. По-

эзия Иванова питается тем же источником вдохновения, что и

- 171-

его религиозные, философские или лингвистические построе-

ния — «тонким эфиром софийной голубизны». Исключитель-

ная филологическая подготовка требует выработки особого от-

ношения к языку, которое блестяще лаконично выражено в

статье для сборника «Из глубины»: «Как Шопенгауэру каза-

лось, что истинный стих от века предопределен и зачат в сти-

хии языка, так — мнится — искони посеяны в ней и всякое

гениальное умозрение, отличительное для характера нации, и

всякая имеющая процвести в ней святость»¹⁰. Язык предопре-

деляет умозрение, осуществляя взаимообратную связь между

вещью и первообразом. Заметим, что имеется в виду язык не

поэтический, а «экуменический» и «кафолический» язык эл-

линства и церковнославянских книг, способный свидетельство-

вать о Божественной Истине и передавать тончайшие модуля-

ции выспреннейшей духовности, но не человеческой психоло-

гии и личных переживаний¹¹.

Показательны в этом отношении стихотворения, отстоя-

щие друг от друга почти на два десятилетия, но свидетельству-

ющие о неослабевающем интересе автора к проблеме языка и

верности единожды избранной по отношению к нему пози-

ции: «Язык» 1927 года (опубликовано в «Современных запис-

ках» под характерным названием «Слово — плоть» с неболь-

шими разночтениями) и девятое стихотворение из «Римского

дневника» 1944 года, датированное 27-м января. В первом ве-

дется речь о «толще» языка, мерцающей «светом умного огня»,

зажженного издревле, и являющейся вместилищем всех смыс-

лов и единственной родиной поэта: «Родная речь певцу земля

родная»¹². Благодаря своей «внутренней форме» (а Вяч. Иванов

был вдумчивым поклонником А.А. Потебни) слово языка вме-

щает в себя ту исконную идею, иконическим отображением

которой оно становится, именуя реалии эмпирического мира.

Во втором стихотворении от способности слова аккумулиро-

вать смысл Иванов переходит к механизму его теургического

воздействия на действительность:

«У лукоморья дуб зеленый...»

Он над пучиною соленой

Певцом посажен при луке,

Растет в молве укорененный,

Укорененный в языке.

- 172-

И небылица былью станет,

Коли певец ее помянет,

Коль имя ей умел наречь.

Отступит море, — дуб не вянет,

Пока жива родная речь (с. 137).

В данном случае причина и следствие поменялись места-

ми: конечная цель влечет за собой мотивацию, то есть язык

определяет творчество, извлекая именованием к бытию то,

что прежде не было явлено. Иными словами, в мире не суще-

ствует того, о чем не сказано в языке. Соображения, изложен-

ные в стихотворной форме, идентичны положениям статьи

1918 года «Наш язык» (написанной — заметим — почти за

полвека до чтения М. Хайдеггером знаменитой серии докладов

под общим названием «Язык»), но все-таки вторичны по от-

ношению к ней, что еще раз подтверждает тезис о теорети-

ческой природе поэзии Вяч. Иванова. Любопытны в этом отно-

шении две характеристики его стиля, отстоящие друг от друга

почти на четыре десятилетия, но удивительно совпадающие в

понимании сути поэтического мышления «стихотворца-любо-

мудра». В 1912 году Н. Гумилев, некогда самолюбивый и уве-

ренный в себе ученик Вяч. Иванова, а ныне его тактичный и

благодарный оппонент, пишет по поводу выхода в свет вто-

рой части

Blog

Литература русскогозарубежья «перваяволна»

Содержание