Публицистика к. Ф. Рылеева в историко-политическом контексте 1820-х гг

Вид материала

Автореферат

Содержание Глава III. Публицистика К.Ф. Рылеева 1820 – 1-й половины 1824 гг. Петр Ракитин, П. Ракитин Петр Ракитин

Подобный материал:

• Журналистская деятельность н. А. Полевого в историко-литературном контексте 1820-х, 466.29kb.
• Русская публицистика конца 50-х начала 60-х гг. XIX в об общественно-политическом, 446.43kb.
• Сигитов Сергей Михайлович Творчество Габриеля Форе в историко-культурном контексте, 596.86kb.
• Программа курса "теория публицистики и литературно-художественной критики", 169.51kb.
• Пушкин Александр Сергеевич, 88.13kb.
• -, 535.8kb.
• Правители государств южных славян (историко-генеалогичекий очерк), 375.28kb.
• Н. С. Политический имиджмейкинг, 671.2kb.
• Тезисы доклада «Франция политическая», 108.56kb.
• Наша работа посвящена вопросу о жанровом своеобразии тютчевской ли­рики, который является, 530.38kb.

Глава II. Биографический контекст формирования К.Ф. Рылеева-публициста.

Задача главы – восстановить биографический контекст формирования Рылеева-публициста, описать роль семьи в становлении его характера и взглядов. Для решения этой задачи анализируются документы родственников поэта, в том числе неопубликованные, а также мемуары и эпистолярий.

В § 1 данной главы характеризуется роль семьи Рылеевых в историко-литературном процессе конца XVIII – начала XIX в. Рылеев, вопреки сложившимся в литературоведении стереотипам, принадлежал к древнему дворянскому роду, уходящему своими корнями во времена, предшествовавшие правлению Ивана IV. Благодаря родственным связям, будущий поэт с детства был включен в светский круг конца XVIII – начала XIX в. Так, его близкий родственник Н.И. Рылеев, в 1780-х гг. – гражданский губернатор Петербурга, приближенный Екатерины II, дружил с А.В. Суворовым, другими высшими сановниками Российской империи. Судя по сохранившимся письмам, светский круг, сформировавшийся вокруг Н.И. Рылеева, было хорошо знаком и К.Ф. Рылееву.

Скорее всего, именно из этого круга происходят некоторые литературные связи поэта. В частности, в работе рассматриваются его взаимоотношения с литератором Д.И. Хвостовым, секретарем Суворова, женатым на племяннице полководца и хорошо знакомым с семьей гражданского губернатора столицы. Анализируется опубликованное в мартовском номере журнала «Невский зритель» за 1821 г. стихотворение «Переводчику Андромахи», написанное Рылеевым и адресованное Хвостову. По форме это стихотворение было панегириком Хвостову, по сути же – замаскированной издевкой. Согласно мемуарной записи адресата стихотворения, Рылеев в частном разговоре прямо сказал ему, что «пошутил»⁶².

Хвостов был, как известно, объектом насмешек многих литераторов 1820-х гг. Однако Рылеев в начале 1821 г. только входил в столичные литературные круги. Хвостов же, несмотря на репутацию графомана, имел устойчивые связи в журналах, был сенатором. «Шутить» по адресу Хвостова Рылееву было явно не по чину. Но, по-видимому, «шутка» в данном случае была приватной, семейной. Она не обидела Хвостова, ссоры не было. Кстати, два года спустя Хвостов печатался в рылеевской «Полярной звезде».

В § 2 анализируется процесс формирования представлений Рылеева о своем предназначении в жизни. Переписка с родственниками свидетельствует, что Рылеев с детства мечтал о славе. Так, в одном из писем 1812 г. он признавался отцу, что «сердце» подсказывает: «Иди смело, презирай все несчастья, все бедствия, и если оные постигнут тебя, то переноси их с истинной твердостью, и ты будешь героем, получишь мученический венец и вознесешься превыше человеков»⁶³. А в 1825 г. в письме Ф.В. Булгарину утверждал: «Я хочу прочной славы, не даром, но за дело», «а мнением подлого мира всегда пренебрегал»⁶⁴. Его сослуживец по конной артиллерии – автор мемуаров, чье имя не установлено, замечал: Рылеев относился к своим товарищам с большой долей презрения и был убежден, что имя его «займет в истории несколько страниц»⁶⁵.

Военной карьеры Рылеев, как известно, не сделал. Выпущенный из кадетского корпуса в 1814 г., через 4 года он вышел в отставку. Причину Рылеев объяснял матери следующим образом: «И так уже много прошло времени в службе, которая никакой не принесла мне пользы, да и вперед не предвидится, ибо с моим характером я вовсе для нее не способен. Для нынешней службы нужны подлецы, а я, к счастию, не могу им быть и по тому самому ничего не выиграю»⁶⁶. Возможно, решению оставить службу способствовало и отношение товарищей, не желавших видеть в прапорщике будущего героя. По свидетельству мемуариста, сослуживцы Рылеева не находили в его характере ничего особенного, кроме «излишней спеси, самолюбия и неправды в речах»⁶⁷ ().

В сферах литературы и политики Рылеев был гораздо более энергичен и последователен, чем в военной службе. И это позволило ему действительно добиться признания и уважения современников.

Пример сводного брата, генерала П.Ф. Малютина, попавшего «в случай», ставшего приближенным императора Павла I и сделавшего потому стремительную карьеру, показал Рылееву, насколько важно найти «покровителя». Таким «покровителем» стал для него князь А.Н. Голицын, до мая 1824 г. – министр духовных дел и народного просвещения. Публицистические произведения Рылеева, написанные в поддержку Голицына, предопределили репутацию поэта как бескомпромиссного борца с «деспотизмом». Голицын, в свою очередь, принял на себя заботы о семье поэта после его ареста и последовавшей вскоре казни.

В § 3 в контексте семейной истории описываются представления Рылеева о роли дворянства в жизни общества. Так, анализируется его переписка с Пушкиным. В известном письме к рылеевскому другу – А.А. Бестужеву (конец мая – начало июня 1825 г.) – Пушкин заметил о себе, что он «шестисотлетний дворянин». Рылеев, по обоюдному уговору читавший пушкинские письма, ответил: «Ты сделался аристократом; это меня рассмешило». Рылеев указывает на несоответствие пушкинского тезиса актуальным для себя идеологическим установкам. И объясняет причину иронического отношения к вопросу о статусе «аристократа»: «Ты мастерски оправдываешь свое чванство шестисотлетним дворянством; но несправедливо. Справедливость должна быть основанием и действий, и самых желаний наших. Преимуществ гражданских не должно существовать…». Статус Пушкина, по словам Рылеева, гораздо более высокий: «Чванство дворянством непростительно, особенно тебе. На тебя устремлены глаза России; тебя любят, тебе подражают. Будь Поэт и гражданин»⁶⁸.

Эти знаменитые строки многократно анализировались. Комментируя выпады против «чванства дворянством», исследователи чаще всего констатировали «неприязнь» Рылеева к аристократии. Котляревский, в частности, писал: «Для Рылеева же аристократия ценза, «аристократия богатств» была так же неприемлема, как и феодальная, «столбовая» аристократия»⁶⁹. Исследователь подчеркивал: «Последние слова в этом письме указывают ясно, какой меркой собирался Рылеев измерять достоинство и значение сочинений своего друга». Вывод формулировался предельно конкретно: «Не оборвись жизнь Рылеева так неожиданно, мы имели бы в нем одного из первых решительных сторонников так называемой “общественной» критики”»⁷⁰.

Между тем, никто из исследователей не обращал внимания на сугубую литературность, публицистичность антидворянских высказываний Рылеева, несоотнесенность их с повседневной его жизнью.

Известно, что в конце февраля 1824 г. поэт стрелялся на дуэли из-за своей сводной сестры, незаконной дочери его отца – А.Ф. Крыловой. Противником был 19-летний офицер-измайловец К. Шаховской. Формально поводом стали любовные послания Шаховского, перехваченные Рылеевым. Однако есть свидетельство, что Рылеева возмутил не сам факт связи офицера и Крыловой, а то, что офицер «осмелился надписывать к ней письма на имя Рылеевой» ⁷¹. Стало быть, «демократ» Рылеев не столько заступался за сестру, сколько показывал, что к дворянскому роду Рылеевых юридически она не имеет отношения.

§ 4 посвящен, прежде всего, анализу становления Рылеева-финансиста. Указывается, что его финансовая деятельность сыграла заметную роль в процессе становления отечественной журналистики. Семейная трагедия (разрыв отношений между родителями) еще в детстве привела его к осознанию необходимости самостоятельно строить свою жизнь, и, в немалой степени, к меркантилизму. Меркантильные отношения с К.И. Малютиной, вдовой П.Ф. Малютина, проведенные совместно с нею финансовые операции дали ему возможность стать одним из организаторов коммерческой журналистики.

Как известно, первые книжки альманаха «Полярная звезда» (на 1823 и 1824 гг.), которые Рылеев редактировал вместе с А.А. Бестужевым, издавались по старой, уже давно опробованной в русской журналистике схеме. У альманаха был издатель-финансист – купец и книготорговец И.В. Сленин. Естественно, именно он получал от продажи прибыль, некоторую часть которой отдавал Рылееву и Бестужеву в виде вознаграждения.

В начале 1824 г., сразу после выхода второй книжки альманаха, Рылеев и Бестужева решили отказаться от сотрудничества с издателем. «Во второй половине 1824 г. родилась у Кондратия Федоровича мысль издания альманаха на 1825 год с целью обратить предприятие литературное в коммерческое. Цель <…> состояла в том, чтобы дать вознаграждение труду литературному более существенное, нежели то, которое получали до того времени люди, посвятившие себя занятиям умственным», – вспоминал друг Рылеева – Е.П. Оболенский⁷² «Вознаграждение за литературный труд точно было одною из основных целей издания альманаха», – подтверждает его слова М.А. Бестужев, брат соиздателя «Полярной звезды»⁷³.

Однако для коммерциализации «Полярной звезды» требовались немалые средства. На бумагу для полного тиража, на печатание тиража в типографии, на изготовление оттисков виньеток и рисунков в первой трети XIX в. необходимо было около двух тысяч рублей ассигнациями⁷⁴. Это превышало годовое жалованье А.А. Бестужева, штабс-капитана гвардии, более чем в два раза⁷⁵. Финансировал издание «Звезды» Рылеев, и его деятельность на этом поприще оказалась весьма успешной.

После смерти сводного брата Рылеев – вместе с вдовой генерала – был назначен опекуном его детей. Под предлогом обеспечения безбедного существования «малолетних сирот» Рылееву, совместно с Малютиной, удалось провести сложную финансовую операцию, в результате которой они получили более 17 тысяч рублей наличными. Операция эта была проведена с серьезными нарушениями закона. И, скорее всего, именно эти деньги были вложены в издание «Полярной звезды» на 1825 г. и, в частности, пошли на выплату гонораров участникам издания.

Альманах на 1825 г. оказался коммерчески успешным проектом. По свидетельству Оболенского, «"Полярная звезда" имела огромный успех и вознаградила издателей не только за первоначальные издержки, но и доставила им чистой прибыли от 1500 до 2000 рублей»⁷⁶. 16 апреля 1824 г. Рылеев становится правителем дел Российско-американской компании⁷⁷ – крупной коммерческой организации, занимавшейся пушным промыслом на территории русских колоний в Америке. Это серьезно укрепило финансовое положение издателя «Звезды». Помимо жалования в ноябре 1825 г. Российско-американская Компания предоставила правителю дел кредит на сумму 3 000 руб. В счет будущих доходов он приобрел в долг менее чем за полцены у одного из директоров 10 акций для того, чтобы иметь право голоса на собраниях акционеров⁷⁸.

Соответственно, гонорары авторам подготовленного к печати, но так и не увидевшего свет альманаха «Звездочка» на 1826 г. – по сравнению с «Полярной звездой» на 1825 г. – планировалось увеличить. Когда Л.С. Пушкин, занимавшийся делами своего ссыльного брата, потребовал за отрывок из «Евгения Онегина», предназначавшийся для «Звездочки», по пять рублей за строчку, А.А. Бестужев сразу согласился и прибавил, что мог бы заплатить «за строчку по червонцу»⁷⁹. Отрывок этот – «Ночной разговор Татьяны с няней» – состоит из 56 строк. Следовательно, Л.С. Пушкин просил для своего брата гонорар в размере 280 рублей – деньги, по тем временам очень большие. А.А. Бестужев был готов заплатить в два раза больше – 560 рублей.

Таким образом, именно биографический контекст во многом предопределил место Рылеева в литературе 1820-х гг.; во многом благодаря этому контексту он был подготовлен к роли издателя и поэта-публициста, отражавшего в своем творчестве историко-политический смысл эпохи.


Глава III. Публицистика К.Ф. Рылеева 1820 – 1-й половины 1824 гг. Задачи данной главы: проанализировать публицистические тексты Рылеева 1820 – первой половины 1824 гг. в историко-политическом и литературном контекстах. Для решения этих задач исследуются основные тенденции в политической жизни России. Также исследуются официальные документы, мемуары, эпистолярий и материалы периодической печати первой половины 1820-х гг.

В § 1 рассматривается общественно-политическая и литературная ситуация 1820 – 1-й половины 1824  гг. Указывается, что своего рода символом послевоенной внутренней политики императора Александра I становится граф А.А. Аракчеев, известный, прежде всего, жестокой реализацией задуманной императором системы военных поселений. Однако Аракчеев во второй половине 1820-х гг. был не единственным фаворитом императора. Не меньшую роль при дворе играл князь А.Н. Голицын – министр духовных дел и народного просвещения. Многие современники считали, что именно он был главным – после царя – правителем России.

Именно Голицын – одна из ключевых для данного исследования фигур. В диссертации указывается, что на Голицына была возложена ответственность за, так сказать, гуманитарную сферу: в его ведении находились Библейское общество, Министерство духовных дел и народного просвещения, цензурные институты. И, соответственно, именно он был высшей цензурной инстанцией для отечественных литераторов. Кроме того, князь основал и возглавлял целый ряд филантропических организаций.

В работе анализируются религиозные и политические взгляды Голицына. Делается вывод, что взгляды эти были близки идеалам Союза благоденствия – организации, в историографии традиционно считающейся «декабристской». В работе сопоставляются организационные документы возглавляемых Голицыным государственных и общественных организаций с Уставом Союза благоденствия. Выявлено, что мнения Голицына и ряда участников Союза благоденствия о роли церкви в жизни общества были сходны, как и мнения о «просвещении» и «человеколюбии». С точки зрения практики Союз благоденствия во многом дублировал деятельность возглавлявшихся Голицыным организаций.

В § 2 данной главы раскрываются обстоятельства написания и публикации сатиры Рылеева «К временщику». Анализируется связи этого произведения с известной сатирой М.В. Милонова «К Рубеллию. Сатира Персиева», которая была впервые опубликована в 1810 г. в журнале «Цветник». Известно, что Рылеев, ориентируясь на Милонова, заимствовал у него некоторые образы и выражения. Однако в работе делается вывод и о разности в подходах двух поэтов к, так сказать, объекту сатиры: Милонов ставил своей целью, прежде всего, литературную игру, мистификацию, не имея в виду какого-либо конкретного сановника. Рылеев же, напротив, выбрал вполне конкретный объект атаки – Аракчеева.

Отмечается, что сатира Рылеева появилась менее чем через два месяца после так называемой «семеновской истории» 16-18 октября 1820 г., когда солдаты лейб-гвардии Семеновского полка самовольно собрались вместе и потребовали смены командира, полковника Ф.Е. Шварца. Военные и гражданские власти, напуганные происходящим, повели борьбу с либеральными настроениями в армии и в обществе. Осень 1820 г. осталась в истории журналистики как время усиления цензурного гнета.

Проведен также анализ журнала «Невский зритель», где рылеевская сатира была опубликована. Установлено, что либеральная направленность этого журнала, отмеченная многими современниками и исследователями, была санкционирована Голицыным. Так, этому журналу было позволено нарушать министерский запрет на публикацию материалов, содержащих рассуждения о действиях правительства. В «Невском зрителе» с продолжением печаталась, например, статья И.Г. Сниткина «Должен ли быть позволяем привоз всех иностранных товаров, или только некоторых, и каких более?».

Проведен анализ причин, по которым публикация сатиры Рылеева стала возможной именно в это время и в этом журнале. Доказывается, что сатира была частью «защитительной» кампании Голицына, деятельность которого также попала под подозрение в связи с «семеновской историей». Речь шла об открытых в Отдельном гвардейском корпусе так называемых ланкастерских школах, т.е. школах взаимного обучения – именно эти школы император Александр I посчитал рассадниками «революционных» идей. Голицын был одним из главных в России пропагандистов этой системы обучения солдат. Именно под покровительством министра действовало, в частности, Общество учреждения училищ по методе взаимного обучения, одним из руководителей которого был известный журналист и педагог, подчиненный Голицына Н.И. Греч. Он руководил также солдатской школой, располагавшейся в казармах лейб-гвардии Павловского полка. Император подозревал Греча в том, что именно он спровоцировал солдатские беспорядки.

Сатира Рылеева была призвана сформировать общественное мнение определенным образом: показать, что в «семеновской истории» виноваты вовсе не ланкастерские школы и их покровитель. Рылеев объявлял виновником беспорядков именно Аракчеева. Аракчеев, «подлый» и «коварный» временщик, оказывался виновным в том, что «налогом тягостным» довел народ «до нищеты» и жестокими мерами вводил военные поселения – и эти меры спровоцировали солдатские беспорядки. Именно после публикации сатиры «К временщику» за Аракчеевым в общественном мнении закрепляется репутация «государственного злодея».

В § 3 данной главы анализируются стихотворения, опубликованные в журнале «Невский зритель» под псевдонимами Петр Ракитин, П. Ракитин, Р-нъ, П. Р-нъ. Впервые версию о принадлежности этих псевдонимов Рылееву высказал П.А. Ефремов, готовя в 1870-х гг. собрание сочинений поэта⁸⁰. Однако по неизвестным причинам опубликованные под этими псевдонимами произведения в собрание сочинений, подготовленное Ефремовым, не вошли. В «Словаре псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей» И.Ф. Масанова также указывается, что эти псевдонимы принадлежат Рылееву⁸¹. Вывод этот, однако, никак не аргументирован. Очевидно, именно поэтому произведения, подписанные Петр Ракитин и производными от него псевдонимами, не вошли ни в одно собрание сочинений Рылеева. В данной работе стихотворения, опубликованные в «Невском зрителе» под этими псевдонимами, впервые вводятся в научный оборот.

Первое из них, за подписью Петр Ракитин, было опубликовано в октябрьском номере «Невского зрителя» – вслед за сатирой «К временщику». Стихотворение называлось «Польской»; в примечании указывалось, что оно было написано «еще в начале 1814 года»⁸². «Польской» проникнут патриотическим пафосом: воспеваются подвиги русских солдат, готовых – по приказу царя – сокрушить любого врага. Рядом с сатирой «К временщику» стихотворение «Польской» смотрелось единым целым: «монарха хитрый льстец и друг неблагодарный» противопоставлялся солдатам, верным императору. В ситуации после «семеновской истории» это означало: солдаты ни в чем не виноваты, а лживому временщику не удастся скрыть «причины зла» «от взора общего», дела «временщика» все равно «изобличат» его. Смысл двойной акции сводился к тому, что причиной всех бед, претерпеваемых и народом, и солдатами, была злая воля Аракчеева. Именно он, и только он – виновник «семеновской истории».

В работе выявляется, что единое целое составляют не только сатира «К временщику» и «Польской». Несколько других больших стихотворений Рылеева и Ракитина, опубликованные рядом, на соседних страницах, имеют общий смысл⁸³. Это своего рода эксперимент: диалог двух поэтов, то спорящих, то дополняющих друг друга. Предположение, что стихотворения Ракитина рылеевские, подтверждается архивными материалами. В Рукописном отделе ИРЛИ РАН (Пушкинского Дома) хранится фонд Рылеева, где находится автограф одного из стихотворений Ракитина. Причем на обороте этого автографа написан черновик одного из давно введенных в научный оборот писем Рылеева⁸⁴.

В § 4 подробно рассматриваются обстоятельства публикации оды Рылеева «Видение» в журнале Ф.В. Булгарина «Литературные листки», бесплатном приложении к журналу «Северный архив». Определяется место «Северного архива» и «Литературных листков» в литературном процессе 1820-х гг. Устанавливается, что «Литературные листки», как и «Северный архив», были полностью ангажированы Голицыным. «Северный архив» – «журнал истории, статистики и путешествий» – был научно-популярным, «просветительским» изданием. Булгарин предпринимал попытки распространять журнал – от имени Министерства духовных дел и народного просвещения – по российским учебным заведениям. Однако программа журнала не предусматривала литературного отдела. И потому возможности Булгарина в части публицистической пропаганды на страницах «Северного архива» политических и религиозных взглядов министра были весьма ограничены. В этом смысле «Литературные листки» дополняли «Северный архив».

Ода «Видение» была опубликована в конце августа – начале сентября 1823 г. Как следовало из названия, написана она была «на день тезоименитства Его императорского высочества великого князя Александра Николаевича, 30 августа 1823 года». Обращаясь к царевичу от лица его прабабки, Екатерины II, Рылеев писал: «Быть может, отрок мой, корона / Тебе назначена творцом: / Люби народ, чти власть закона; / Учись заране быть царем»⁸⁵.

Однако для российских литераторов и их читателей в 1823 г. было вовсе не очевидно, что именно Александру Николаевичу «корона» «назначена творцом». Он был сыном одного из двух младших братьев императора Александра – Николая Павловича, и в глазах широкой публики его шансы занять престол, когда жив был официальный наследник, цесаревич Константин Павлович, были минимальными.

Советские исследователи усматривали в рылеевской оде «иллюзии, характерные для всего правого крыла дворянской оппозиционной общественности начала 20-х годов» и связанные с идеей возведения на престол «пятилетнего царевича Александра»⁸⁶. Однако малолетний царевич в глазах участников тайных обществ был не единственным кандидатом на пост правителя государства. Кроме того, инициатива обсуждения шансов на престол отдельных членов правящей династии никогда не исходила от Рылеева, свидетельств об этом нет. И нет оснований считать, что в оде «Видение» отразились политические планы Рылеева-заговорщика.

Наиболее вероятно другое. Ода «Видение», намекала на вполне конкретное решение Александром I династической проблемы в собственной семье. В середине августа 1823 г, за две недели до публикации «Видения», в Царском Селе император подписал манифест, согласно которому престол наследовал не старший брат Константин, а младший – Николай. Манифест был секретным. Одним из тех, кто не просто знал о существовании манифеста, но и принимал участие в его составлении, был князь Голицын. Кроме того, согласно указаниям М.А. Корфа, Голицын был сторонником публикации этого документа – вопреки мнению самого императора Александра I. Голицын считал, что если манифест останется неизвестным подданным, то от этого может «родиться» «опасность в случае внезапного несчастия»⁸⁷.

С учетом этих сведений становится понятно, что публикация оды «Видение» нужна была, прежде всего, министру. Манифест, согласно воле императора, обнародованию не подлежал, однако именно Голицын должен был считать целесообразным внедрение в общественное сознание мысли о передаче престола Николаю, минуя Константина. Публикация оды не могла в будущем препятствовать ни высочайшим намерениям, ни намерениям министра: ее автор был частным лицом, к составлению «секретных бумаг» отношения не имевшим. Публикацию оды – при необходимости – можно было объявить лишь результатом личной инициативы Рылеева.