Анна андреева андрей Дмитриевич
| Вид материала | Документы |
- Калашников Андрей Дмитриевич ат-06 Критика исходника приветствуется, но не одобряется, 36.19kb.
- Самостоятельная работа : 60 час. Преподаватели: доцент Наследов Андрей Дмитриевич,, 1089.06kb.
- Баранов Андрей Дмитриевич учебно-методический комплекс, 397.92kb.
- Курс «управление проектами» Авторы: Сооляттэ Андрей Юрьевич (Раздел I) Шулимов Андрей, 6709.56kb.
- Курс «управление проектами» Авторы: Сооляттэ Андрей Юрьевич (Раздел I) Шулимов Андрей, 6710.07kb.
- Андреева Анна Михайловна, 14.65kb.
- Андрей Дмитриевич Тихомиров, окончивший курс семинар, 438.13kb.
- Баранов Андрей Дмитриевич рабочая программа, 134.5kb.
- Книга для родителей, 1402.64kb.
- Баранов Андрей Дмитриевич рабочая программа, 163.04kb.
Входит Андрей Дмитриевич, в руках сковорода, на которой шипит жаренная картошка.
КЛАВА. А вот и говорящая лошадь!
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Какая лошадь? (Ставит сковороду на стол). К столу! Царский ужин готов! Марк, пока жарил картошку, у меня идея родилась. Гениальная!
Арзамас 16. Коттедж Сахаровых.
Сильный стук в окно.
ГОЛОС КЛАВЫ. Опять! Когда это кончится?! Андрей, опять кто-то тарабанит в окно.
ГОЛОС АНДРЕЯ ДМИТРИЕВИЧА. А? Что?
ГОЛОС КЛАВЫ. Да проснись же!
Стук в окно.
ГОЛОС КЛАВЫ. Ни днём ни ночью покоя нет.
Андрей Дмитриевич встаёт, открывает дверь. На пороге Зельдич. Поникший. В руках бутылка.
ЗЕЛЬДИЧ. Андрей, я к тебе. Не могу быть один.
Проходят на кухню. Зельдич ставит бутылку на стол. Берёт два стакана. Наполняет их. Пододвигает один Сахарову, другой тут же выпивает.
ЗЕЛЬДИЧ. Лимона к коньяку не найдётся?
Андрей Дмитриевич поднимает крышки кастрюль, сковородки.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Только картошка. Холодная.
ЗЕЛЬДИЧ. Сгодится.
Снова наливает полстакана. Выпивает. Садится на табуретку.
ЗЕЛЬДИЧ. Всех заключённых убирают с Объекта. Подальше, на Колыму. Туда американским шпионам не добраться, чтобы выведать у зэков, какой такой секретный объект под Арзамасом. И Тасю на Колыму. Тася на шестом месяце – не пожалели. Загнали в грузовой вагон, отправили. Изверги. Андрей, где мы живём? Это же не страна - лагерь.
Андрей Дмитриевич не знает, что сказать.
ЗЕЛЬДИЧ. Дал ей денег. Шестнадцать тысяч набрал. Надеюсь, хоть чем-то помогут. (Удар кулаком по столу). Уйду! Кину заявление! Попляшут без Зельдича!
Появляется Клава. Вид разъярённый.
КЛАВА. Это что вы тут устроили?!
Взгляд Клавы останавливается на стакане с коньяком перед мужем.
КЛАВА. Понятно. Пьянки уже устраиваем и дома. Среди ночи!
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Клава, у Марка горе…
КЛАВА. Вижу, что горе. Стаканами его глушите!
ЗЕЛЬДИЧ. Клавочка! У меня трагедия! Вникни: трагедия!
КЛАВА. Андрей, прошу: не напивайся до свинячьего визга.
ЗЕЛЬДИЧ. (Его основательно развезло). Не о том ты, Клава! Не о том! Ничего ты не понимаешь в любви. Когда я был юн и слеп, искал в женщине сладострастие. Но шли годы, я умнел, и кроме сладострастия стал искать в женщине живую душу… И вот нашёл. А её на Калыму. Ты пойми: любовь - на Колыму! Она же там не выдержит. (Удар кулаком по столу). Попляшут, когда кину им заявление!
КЛАВА. Вас двоих неплохо бы тоже отправить, куда следует, чтоб вам там мозги вправили. (Мужу). Андрей, чтоб это было в первый и последний раз.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Клава, это просто…
ЗЕЛЬДИЧ. (Наливает в стакан коньяк). Эх, Клава, Клава! Не дай Бог, испытать тебе такое горе. (Выпивает). Всё! Не вернёшь! Но они у меня попляшут! Ох, попляшут! (Удар кулаком по столу). Они поймут: нельзя так обращаться с человеком. Поймут: у Зельдича Марка Борисовича, еврея, беспартийного, не судимого, родственников за рубежом не имеющего, есть гордость. Пусть им бомбу делают Ивановы и Сидоровы. Завтра же… Кину! Поймут, что… (Встаёт. Покачивается). Клава, береги Андрея. Он редкое существо. У него тонкая, ранимая натура. Это я толстокожий, но даже я…
Зельдич уходит.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Клава, у Марка действительно…
КЛАВА. Кто такая Тася?
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Таисия Воронова. Заключённая.
КЛАВА. Даже так! Марик совсем стал неразборчив – с уголовницей связался.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Тася по 58-й статье. Она на положении расконвоированной.
КЛАВА. Расконвоированная, значит, гулящая.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Тася хорошая женщина.
КЛАВА. Хорошая не свяжется с Зельдичем. Он же бабник. Ни одной юбки не пропустит. Что у тебя было с этой Тасей?
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Клава, как ты можешь!
КЛАВА. Могу. Очень даже могу. Вас же с Зельдичем водой не разольёшь…
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Он мой друг…
КЛАВА. Во-во! Дружки. По-дружески одной бабой пользовались.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Клава!
КЛАВА. Ты на меня не кричи! Не кричи! Я тебе не Тася!
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Клава!
КЛАВА. Да ещё и пьянки устраиваешь! Ты превращаешься в алкоголика!
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Клава!
КЛАВА. Думаешь, на тебя нет управы?! Найду управу! В политотдел пойду!
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Клава, как ты можешь такое говорить!
КЛАВА. Вправят тебе мозги! Ты чудовище! Катись к свой Тасе!
Андрей Дмитриевич, не владея собой, бьёт Клаву.
В дверях детский силуэт. Это их дочь Таня.
ДЕТСКИЙ ГОЛОС. Мама! Мамочка! Мамочка! Папочка! Как можно тебя после этого любить? Ты плохой! Плохой! Плохой!
КЛАВА. Танечка! Золотце моё…
Горький. Квартира.
БОННЭР. Не красит тебя этот поступок.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Вечером она меня простила. Долго чувствовал себя подлецом. А дочка Таня так меня и не простила. До сих пор не понимаю, с чего вдруг Клава считала меня сильно пьющим? Мне соседка говорила, что Клава ей жаловалась: «Мне кажется, Андрей становится алкоголиком». Я же водку, вино терпеть не могу – ты знаешь. И её безумная ревность, причин для которой абсолютно никаких. Я однолюб. Для меня не существовало… и не существует других женщин. Веришь?
БОННЭР. Верю, верю. (Прижимается к нему). Однолюб мой любимый. Как же ты настрадался с ней. Попила она твоей кровушки…
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Сильно тогда переживал: не мог создать атмосферу счастья в семье. В душе вина перед Клавой, перед дочерьми. Я ещё три раза бил Клаву. Доводила меня своей беспричинной ревностью. Страдал, что не в состоянии быть любящим мужем, любящим отцом. Дома было плохо, потому весь в создании ядерных бомб. Но наступил момент, и в работе почувствовал исчерпанность.
Арзамас-16. Теоретический отдел. 1961 год. Зельдич у доски.
ЗЕЛЬДИЧ. (Рисует схемы на доске). Но тут возникает вопрос: можно ли скомпоновать атомный заряд с меньшей долей урана? Скажем, сделать наружную оболочку из свинца. Тогда мощность взрыва увеличится. А если при этом, как предлагает Витя Гинзбург, разместить вокруг атомного запала взрывчатку из лития, мы получаем устойчивую массу.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Теоретически привлекательно. Но мощность взрыва ограничена геометрией заряда.
ЗЕЛЬДИЧ. Можно увеличить толщину слоя лития. Но, согласен:, это реально до определённого предела. До какого? ( Кладёт мел). Прошу подумать.
Физики подходят к доске, обсуждают, спорят.
Зельдич садится на стул рядом с Андреем Дмитриевичем.
ЗЕЛЬДИЧ. Скука завладела мной, Андрей. И отвращение к жизни. Как-то всё не так.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Что не так, Марк?
ЗЕЛЬДИЧ. Исчерпал здесь себя полностью. В разработке оружия остались детали. Скучные, мелкие. Оружие для меня тесно. Тошно мне на Объекте. Я бомбу на десять мегатонн сделал, а ты – на двадцать! Раньше бы нам сразу по золотой Звезде на грудь, Хрущёв бы руку жал и благодарил, Курчатов до земли кланялся бы. А теперь… (Пауза). У меня чувство, что я токарь – точу одну болванку за другой.. Живу одной минутой. Жизнь проходит мимо – ты меня понимаешь? Надоело забивать голову этим мусором – расчётами зарядов, компоновкой бомб. Хочется настоящего.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. А что настоящее?
ЗЕЛЬДИЧ. Наука. Астрофизика. Космогония. В данный момент меня возбуждает только одна вещь – вычислить длительность жизни протона. Вот это настоящее! Ну, кроме девочек, разумеется. В парикмахерской появилась новенькая мастерица. А имя: Инга!
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Ты не прав насчёт деталей в разработке ядерного оружия. Остались не только детали. Как тебе идея бомбы в сто мегатонн?
Физики у доски поворачиваются к Андрею Дмитриевичу
ПЕРВЫЙ ФИЗИК. 100 мегатонн! Американцы имеют бомбу только 15 мегатонн.
ВТОРОЙ ФИЗИК. Если такое чудовище взорвать, то в собственном доме вылетят окна.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Речь идёт только о теории. Нужды в таком сокрушительном оружии нет. А как теория – масса неизведанного.
ЗЕЛЬДИЧ. Как теория - увлекательно. Но учти: Хрущёв может воспользоваться этим в политических целях. Он будет стучать по трибуне не ботинком, а твоим стомегатннником.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Меня Хрущёв не интересует. Повторяю: это только теоретическая задача.
Горький. Квартира.
БОННЭР. Неужели тебя совсем-совсем не пугало, что творишь смерть?
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Меня привлекла красивая физика.
БОННЭР. Опять красота! Лучше б ты не был однолюбом, и за бабами бегал как Зельдич. Он понимал, что бабы красивее физики.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Но, к счастью, меня как обухом по голове ударил радиационный эффект от ядерных испытаний.
Арзамас-16. Теоретический отдел. Зельдич. Влетает Андрей Дмитриевич.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Марк, это ужас! Ужас, что мы творим!
ЗЕЛЬДИЧ. И чего мы натворили? Где ужас? Покажи. Сейчас мы ему головку свернём.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. (Раскрывает брошюрку). Ты посмотри, что пишет биолог Дубинин. Ужас! Ужас!
ЗЕЛЬДИЧ. Дубинина знаю. Чем это он тебя так напужал? ( Листает брошюрку). Ах, это! Читал я, читал. И что тебя здесь возбудило?
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Если читал, то почему спокоен?! (Хватает брошюрку). Вот это читал?! ( Пересказывает текст). При испытаниях ядерных бомб возникает радиация, она воздействует на наследственность Генетические изменения могут возникать при самых малых дозах облучения. У облучённых развивается шизофрения, гемофилия, диабет, белокровие… (Бросает брошюру на стол). Я подсчитал: мы произвели 122 испытания. И если собрать общее количество мегатонн при всех испытаниях, то получается полмиллиона жертв! А ещё американцы взрывали. Это ещё не менее полумиллиона… На нашей совести миллион искалеченных жизней! Тебя это не пугает?
ЗЕЛЬДИЧ. Допустим, пугает. Но где загубленные жизни? Предъяви следствию трупы.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Предъявить, конечно, не могу. Дубинин пишет, что невозможно указать, кто и где конкретно эти жертвы, они могут быть и в Якутии, и в Тасмании, и в Патагонии. Они могут быть в любом месте земного шара. Представь: где-то в Тасмании умирает от рака человек – он получил дозу радиации от нашей бомбы. А где-то в Индии растёт ребёнок, а у него дефекты развития – причина тоже в нашей бомбе.
ЗЕЛЬДИЧ. И рак, и гомофилия, и уродство, и прочие уродства были задолго до ядерных взрывов. Я тут тоже кое-какие расчёты сделал. Радиация от испытаний укорачивает жизнь в среднем на 4 часа в год. А пачка сигарет в день укорачивает жизнь курильщика на 2 дня в год. Давай для начала запретим курение. Успокойся, на твоих руках нет крови невинных жертв. А ты заметил, какая ясноглазая лаборантка появилась в отделе Цукермана?
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Марк, да пойми ты: мы несём смерть.
ЗЕЛЬДИЧ. Сегодня у нас первая встреча. Личико наивное, волосы пушистые. А ты с своими уродствами. Красота спасёт мир! Понимаю твои страдания. Но не так всё трагично. (Пауза). Между прочим, на следующей неделе назначены грандиозные военные учения с использованием ядерного оружия. 50 стратегических бомбардировщиков пройдут в стратосфере с запада на восток над всей страной в боевом строю и нанесут ракетный удар по укреплённому району условного противника. 49 самолетов сбросят макетные бомбы, а один - боевую термоядерную! Вот это, понимаю, масштаб! Хрущёв - не слабак. Кстати, для тебя приятная новость: принято решение взорвать (с нажимом) твой стомегатонник! (Восхищенно). Почти десять тысяч Хиросим.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Не может быть!
ЗЕЛЬДИЧ. Послушай, что Никита Сергеевич говорит. (Включает радиоприёмник).
ГОЛОС ХРУЩЁВА. Мы готовы к испытаниям нового ядерного оружия - взорвём водородную бомбу мощностью в 100 миллионов тонн тротила.
Буря аплодисментов.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Не может быть! Наша группа разработала только теорию.
ЗЕЛЬДИЧ. А на уральском Объекте по твоей теории сконструировали и собрали стомегатонное устройство.
ГОЛОС ХРУЩЁВА. Мы должны вести политику с позиции силы. Другого языка наши противники не понимают. Мы покажем империалистам кузькину мать. Ко мне напросился на встречу американский сенатор Макфол. Видимо, послали прощупать: не дадим ли мы слабину? Убедился: большевики не слабаки. Я ему сказал: скоро испытаем стомегатонную бомбу. Сенатор был с дочерью, она расплакалась. А чего плакать? Нужно мир крепить во всём мире, а не плакать. Большевики не плачут. Эта бомба будет висеть над капиталистами как дамоклов меч.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Это безумие. Где испытания? Когда?
ЗЕЛЬДИЧ.. На Новой Земле. Когда? (Смотрит на часы). Через пять часов из Оленегорска взлетает бомбардировщик, курс - на Новую Землю.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. От острова же ничего не останется.
ЗЕЛЬДИЧ. Страна огромная, островом больше, островом меньше. Не обеднеем…
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Это надо остановить. Радиоактивное облако затронет весь земной шар. Десятки тысяч ненужных жертв. ( Крутит диск телефона).
ЗЕЛЬДИЧ. Ты кому?
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Харитону.
ЗЕЛЬДИЧ. Ну-ну. Ты же знаешь Юлия Борисовича – он предельно осторожен.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. (В трубку). Юлий Борисович, у меня к вам серьёзный разговор. Испытания на Новой Земле надо остановить.
ГОЛОС ХАРИТОНА. Извините, не слышу.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. (кричит) Надо остановить испытание стомегатонника.
ГОЛОС ХАРИТОНА. Не могу разобрать, что вы говорите. Сильные шумы в телефонной трубке. Андрей Дмитриевич, желаю вам здоровья.
Короткие гудки. Андрей Дмитриевич накручивает телефонный диск.
ЗЕЛЬДИЧ. А теперь кому?
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Министру.
ЗЕЛЬДИЧ. Бесполезно.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. (В трубку). Ефим Петрович, это Сахаров. Здравствуйте.
ГОЛОС МИНИСТРА. Герой наш. Рад за тебя, Андрей Дмитриевич. Какие-то проблемы?
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Спасибо, Ефим Петрович. У меня к вам серьёзный разговор. Надо остановить испытания на Новой Земле.
ГОЛОС МИНИСТРА. Отлично придумано! Прямо так: остановить подготовку. Сахаров распорядился! А известно ли тебе, что испытание приурочено к историческому событию - 22-му съезду КПСС? Может, и съезд отменить?
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Если не отменить испытания, произойдет бессмысленная гибель большого числа людей.
ГОЛОС МИНИСТРА. Не понимаю о чём ты. Людей на Новой Земле нет. Решение принято на самом высшем уровне, и оно будет выполнено.
Короткие гудки.
ЗЕЛЬДИЧ. И тут осечка. Теперь кому будешь мораль читать?
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Позвоню Хрущёву.
ЗЕЛЬДИЧ. Ты серьёзно? Андрей, играешь с огнём.
Андрей Дмитриевич набирает телефонный номер.
ЗЕЛЬДИЧ. Сходи с ума в одиночку. (Уходит.)
ГОЛОС ХРУЩЁВА. Товарищ Сахаров, я вас слушаю.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. (сбивчиво.) Никита Сергеевич, этого никак нельзя делать. В результате испытаний велика вероятность... стомегатонное изделие - оно только для устрашения, но никак не для применения… Я считаю, что возобновление испытаний сейчас нецелесообразно… У детей рак, гемофилия, сколиоз…
ГОЛОС ХРУЩЁВА. Я не совсем понимаю вас. О чём вы? Что хотите от меня?
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. (Собравшись). Я считаю испытание стомегатонника технически бессмысленным. Оно вызовет ненужные человеческие жертвы. Прошу отложить испытания и назначить комиссию для оценки последствий взрыва, после чего принимать решение об испытании.
ГОЛОС ХРУЩЁВА. Политика коммунистической партии и советского правительства всегда была миролюбивой в отличие от людоедской политики империалистических государств. Весь советский народ, в едином порыве встал на трудовую вахту в честь судьбоносного 22-го съезда КПСС, он с надеждой ждёт новых мирных советских инициатив в виде испытаний....(голос бубнит и затихает)
Андрей Дмитриевич кладет трубку на аппарат. Задумывает. Резко хватает трубку, судорожно набирает цифры.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Павлова! Николай Иванович, когда вылетает самолет? С изделием.
ГОЛОС ПАВЛОВА. А он уже вылетел,
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Как вылетел? Он же должен вылететь только через пять часов.
ГОЛОС ПАВЛОВА. Министр передвинул срок вылета на 4 часа вперёд. Самолёт уже пересёк Баренцево море и скоро выйдет на цель.
Андрей Дмитриевич медленно кладет трубку на телефонный аппарат. Падает лицом на стол, тело его содрогается от рыданий.
Появляется Клава. Гладит мужа по голове.
КЛАВА. Адик, не переживай. Всё будет хорошо.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Я преступник, Клавинька. Преступник.
КЛАВА. Неужели ничего нельзя сделать?
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Я убийца. Да, убийца. И никогда не увижу людей, которых убил, которых искалечил. Они имеют право судить меня.
КЛАВА. Всё будет хорошо. Люди тебя простят. Адик, что-то у меня сильные боли вот здесь. (Кладёт руку на живот).
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Давно?
КЛАВА. Второй месяц. Появятся, пропадут… потом опять…
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Сходи к врачу.
КЛАВА. Ходила. Ничего не находят. Анализы сдавала.
Клава кладёт перед Андреем Дмитриевичем открытку.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Что это?
КЛАВА. В почтовом ящике нашла. Какие-то глупости написаны.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. (Читает). «5 декабря, в День Конституции, у памятника Пушкину состоится молчаливая демонстрация в защиту политзаключенных. Если ты честный человек, если тебе дороги идеалы демократии, то должен прийти на площадь за пять минут до 6 часов вечера и ровно в 6 часов снять шляпу в знак уважения к Конституции и стоять молча с непокрытой головой одну минуту».
КЛАВА. Зачем снимать шляпу?
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. (После раздумий). А это любопытно.
Пушкинская площадь. Вокруг памятника группа из нескольких десятков человек. Некоторые обмениваются тихими репликами. Ровно в шесть половина людей у памятника снимают шапки. Обнажает голову и Андрей Дмитриевич. После минуты молчания, он подходит к памятнику.
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ (Читает на памятнике).
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Арзамас-16. Теоретический отдел.
ЗЕЛЬДИЧ. Наделал ты шуму своей декламацией! «И долго будет тем любезен я народу». Тихоня, а такое отчебучил! Смелый поступок. Я даже сильнее зауважал тебя. А знаешь, что министр сказал? Он сказал: Сахаров хороший учёный, много сделал, и мы его хорошо наградили. Но он, ты то есть, шалавый. Лезет в политику. Придётся принять меры. (Пауза). Чего не спрашиваешь, какие меры?
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. На Колыму, надеюсь, не сошлют.
ЗЕЛЬДИЧ