Природа и проблемы экологии как объект художественного осмысления в русской прозе и публицистике ХХ века и традиции их в адыгейской литературе 10. 01. 02 Литература народов РФ

Вид материала

Содержание

Ученый секретарь диссертационного совета
Основное содержание работы

Подобный материал:

На правах рукописи

ТИЩЕНКО ИРИНА АЛЕКСАНДРОВНА

ПРИРОДА И ПРОБЛЕМЫ ЭКОЛОГИИ КАК ОБЪЕКТ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОСМЫСЛЕНИЯ В РУССКОЙ ПРОЗЕ И ПУБЛИЦИСТИКЕ ХХ ВЕКА И ТРАДИЦИИ ИХ В АДЫГЕЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

10. 01. 02 – Литература народов РФ

А В Т О Р Е Ф Е Р А Т

диссертации на соискание учёной степени кандидата

филологических наук

МАЙКОП, 2007

Работа выполнена на кафедре литературы и журналистики Адыгейского государственного университета

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор Шаззо К.Г.

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Чанкаева Т.А.

кандидат филологических наук, доцент Алиева М.И.

Ведущая организация: Адыгейский республиканский институт

гуманитарных исследований имени Т.М. Керашева

Защита состоится 22 мая 2007 года в 13 часов 00 минут на заседании диссертационного совета Д 212. 001. 02 при Адыгейском государственном университете по адресу: 385000, г. Майкоп, ул. Университетская, 208, конференц-зал.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Адыгейского государственного университета.

Автореферат разослан 21 апреля 2007 года.

Ученый секретарь диссертационного совета

доктор филологических наук, профессор Л.И. Демина

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Особое место в послевоенном литературном процессе заняла так называемая «деревенская проза», обозначив чуть ли не все основные направления поисков нового художественного слова российскими писателями. Она стала духовным и художественным открытием, явившись вместе с литературой о войне подлинным Возрождением традиций русской классики в новое время. Она была не просто литературой, но и боевым, страстным оружием в защиту отечественной природы, сводом законов экологии духа и природы. Известно, что литература в России никогда не была забавой для «скучающих эгоистов», она была и есть «совесть народа». И в наше непростое время именно писатели подняли свой голос в защиту российской земли от беспощадного ее разрушения и уничтожения: «Потери, исчисляемые в тех или иных единицах измерения, в гектарах затопленных или подвергшихся эрозии земель, в тоннах, кубометрах и кубокилометрах загрязненных вод и отработанных газов, выброшенных в атмосферу, в реки, озера, - все это может быть подсчитано и определено. А потери духовные? Их ни одна из наук не определит, и, пожалуй, только литература способна о них сказать», – пишет С. Залыгин.

По данным ученых, ежегодно в атмосферу поступает около 26 миллиардов тонн оксидов углерода, 190 миллиардов тонн оксидов серы и так по каждому из используемых человеком элементов химии. Эти цифры изменяются с каждым годом в сторону их увеличения.

Катастрофически сокращаются леса на планете. Нерациональные вырубки лесов и пожары привели к тому, что во многих местах, некогда сплошь покрытых лесами, к настоящему времени они сохранились лишь на 10-30% территории. Площадь тропических лесов Африки уменьшилась на 70%, Южной Америки – на 60%, в Китае лишь 8% территории покрыто лесом».

Однако, это объективная ситуация (возникла в результате мировых процессов) не дает нам основания не заниматься в дальнейшем духовным воспитанием, совершенствованием человека, умножением и укреплением тех нравственных и моральных кодексов, которые выработаны человечеством в результате его многовековой деятельности. Для отечественной литературы, начиная со «Слова о полку Игореве» (а в устном эпосе еще раньше), тема духовно-нравственного отношения человека к природе была одной из самых главных. Пейзаж становится одним из компонентов социальной характеристики жизни русского крестьянина в творчестве Радищева. ХIХ век сделал пейзаж важнейшим звеном художественных исканий писателей и их героев. Но, тем не менее, в творчестве русских классиков природа – вечная данность, неисчерпаемый родник духовного наслаждения. Незабываемое: «Как хороши, как свежи были розы…». Блистательные пейзажи созданы автором этих слов в «Записках охотника», в романах «Дворянское гнездо», «Рудин», «Вешние воды». В них сохранены богатство и прелесть русской природы. Традиции Тургенева были развиты в произведениях поздних отечественных классиков – В. Короленко, И. Бунина, А. Куприна, А. Толстого, Б. Зайцева, многих других. Тургеневская традиция перешла от них к Михаилу Пришвину, к Константину Паустовскому и к другим. Но все это, главным образом, – «интимный и глубоко личный, если так можно выразиться, рассказ отдохновения» (С. Залыгин). А в наше время пейзаж приобрел смысл остросоциальный, наполнившись «чувством тревожным по отношению к природе и тем смыслом, который заключает в себе современная экология» (С. Залыгин). Речь идет о той отечественной литературе, которая появилась уже в наше время и приобрела статус высокой нравственности. Для нее сохранение природы стало символом сохранения и развития самой России.

Положение, сложившееся в новой русской истории, продиктовывало активизацию деятельности человека по освоению природных ресурсов («Мы не можем ждать милости от природы». Этот мичуринский лозунг превратился в экономический закон в ХХ веке). Был один золотой период, совпадающий со временем жизни и творчества М.М. Пришвина, который «среди тех, кто одним из первых заговорил в советской литературе о новом мышлении» (В. Агеносов). Речь идет о «произведениях классики (и отечественной, и мировой), недооцененных в свое время критикой, в которых содержались ответы на многие сегодняшние вопросы. И ответы эти были не только «философски глубоки, диалектичны, многомерны, но и художественно неповторимы» (В. Агеносов) в решении трудных проблем нравственности на материале, связанном с русской природой.

В тяжелые 20-30-е годы прошедшего столетия лучшие из писателей России думали об умножении природных богатств страны, разумном их освоении, думали как художники (тот же М. Пришвин, К. Паустовский, А. Грин, М. Булгаков, М. Шолохов, Л. Леонов). Традиции М. Пришвина обогащены К. Паустовским («Мещорская сторона», «Бросок на юг», все его произведения).

Школа М. Пришвина, К. Паустовского после войны пополнилась выдающимися художниками – пейзажистами Ю. Казаковым, Ю. Гончаровым, С. Залыгиным, В. Песковым, В. Распутиным, В. Беловым, В. Астафьевым, Вл. Крупиным, Вл. Личутиным. Даже в войну думалось о русской природе (блистательные картины катастрофически разрушаемой русской, белорусской, украинской природы нарисованы в произведениях Ю. Бондарева, В. Быкова, К. Симонова, Вл. Богомолова, Б. Окуджавы, К. Воробьева, Ан. Приставкина, других).

Глубокое исследование духовно-нравственных и художественно-экономических проблем, связанных с судьбой России, проведено Л. Леоновым в романе «Русский лес». Вслед за «Русским лесом» появилась большая и умная литература о деревне – сперва очерки – статьи В. Овечкина «С фронтовым приветом», «Районные будни», Ефима Дороша «Деревенский дневник», вскоре очерки – статьи выросли в сборники рассказов, в повести и романы Вл. Солоухина, В. Белова, Г. Троепольского, В. Астафьева, Ф. Абрамова, С. Залыгина, П. Проскурина, А. Иванова, Е. Носова, В. Шукшина, Вл. Крупина, В. Распутина, десятков других мастеров. В эти годы (1959) М. Шолохов написал и вторую книгу «Поднятой целины». А в национальных литературах появились сотни так называемых «колхозных романов». Следует подчеркнуть, что деревенская литература была вызвана к жизни необходимостью разговора о важнейших проблемах будущего России; проза занимала в этом процессе ведущие позиции. Она фактически разделилась на два духовно-эстетических и нравственно-идеологических потока:

литература нравственного отступничества, облегченно изображающая сложнейшие процессы в послевоенной деревне («Кавалер Золотой Звезды», «колхозные романы»);
литература, аналитическая, ищущая и раскрывающая правду (Вал. Овечкин, Ефим. Дорош, Г. Троепольский, Е. Мальцев, др.). Писатели стремились познать процессы, которые происходят в деревне, осмыслить их в фактах, конкретных явлениях, в конкретных районах, колхозах: здесь картина открывалась иная – труд крестьянина по-прежнему оставался рабским, и если что-то восстанавливалось в деревне, то через оскорбительный труд миллионов инвалидов войны и миллионов вдов. Этого-то и драматизма «сельских дел» не хотели видеть ни партия, ни государство, а вместе с ними и обслуживающая их литература.

События 1956 года сделали возможным некоторое освобождение художников от идеологии (период так называемой «хрущевской оттепели»), и появилась серьезная, в главных идеях правдивая художественная литература и не менее значительная публицистика о деревне, охране природы и национальных ресурсах.

Однако, оценка успехов «деревенской прозы» и публицистики с течением времени стала различной: одни критики (И. Дедков, Вс. Сурганов, Л. Теракопян, Д. Стариков, Ю. Суровцев, В. Курбатов и др.) рассматривали прозу о деревне как значительный шаг в духовном осмыслении народом нравственных программ и поисков в оздоровлении жизни «провинции», в сохранении национального менталитета; другие, наоборот (М. Левина, В. Литвинов), не отрицая художественно-эстетической самодостаточности деревенской прозы, считают, что она исчерпала свои ресурсы и теперь занимается идеализацией патриархального, прошлого, соборно-коллективного в сознании общества. Очевидны цели проповедников идеи о якобы «несостоявшейся деревенской прозе». Они стремятся к тому, чтобы объявить поиски русских писателей в этом направлении не только не позитивными, но, наоборот, вредными. Видимо, после «кавалерийских атак» позиций М. Шолохова, М. Горького, Л. Леонова, Б. Пастернака, А. Солженицына настала очередь дискредитации писателей «деревенской прозы» – по-настоящему «возрожденческой волны» в духовных исканиях России на исходе тяжелейшего для нее ХХ века.

Следовательно, проблем у русской прозы (как чисто экологических, так и духовно-нравственных) по сей день множество, хотя и не сказать, что они не исследовались нашей наукой и критикой. В новое время, не менее сложное и драматическое, чем поствоенное, эти проблемы оказались чрезвычайно актуальными. Тем более, что они недостаточно осмыслены в контексте современной художественно-экологической публицистики (С. Залыгин, В. Белов, В. Распутин, В. Астафьев, другие). Плюс к этому, мало изучено влияние большой русской художественной и публицистической прозы на творчество национальных писателей, в том числе и на известных прозаиков Северного Кавказа и Дагестана. Этими обстоятельствами обусловлена актуальность избранной нами для диссертационного исследования проблематики.

С этими проблемами и с обстоятельствами, вновь возникшими в критике, анализирующей процессы в «деревенской прозе», и в связи с тем, что по-прежнему имеется настоятельная необходимость художественного осмысления экологических проблем России как проблем нравственных и судьбоносных, мы ставили перед собой цель обобщить опыт «деревенской прозы» на всем пути ее развития в контексте идей русского возрождения и в аспекте ее взаимодействия с национальными литературами Северного Кавказа. На основе этого нами сформулированы задачи исследования:

– осмыслить опыт русской «пейзажной» классики (Л. Толстой, И. Тургенев, И. Бунин и др.) и ее влияние на современную «деревенскую» прозу через опыт М. Пришвина, К. Паустовского, других;

– проанализировать обстоятельства возникновения и «триумфального» шествия послевоенной прозы (на материале «Кавалера Золотой звезды» С. Бабаевского и «колхозного романа») в контексте «теории бесконфликтности» творчества, характер развития национальной прозы тех лет;

– обозначить и осмыслить «новую» прозу, исследование ею острых моментов в жизни деревни послевоенного десятилетия (В. Овечкин, Г. Троепольский, Е. Дорош и др.);

– «деревенская проза» 60-70-х годов в контексте нравственно-духовных исканий российского общества;

– проанализировать роль художественной публицистики в формировании общественного мнения по вопросам экологической ситуации в России и судеб ее деревни (С. Залыгин, В. Распутин, В. Белов, В. Астафьев и др.);

- определить характерные особенности национальной (северокавказской) прозы (преимущественно адыгейской) 60-80-х годов в контексте эстетических исканий русской литературы советского периода (А. Евтых, Х. Ашинов, П. Кошубаев, С. Панеш, Ю. Чуяко и др.).

Анализ этих проблем помог нам сформулировать современные научные подходы в изучении художественно-эстетической и нравственно-общественной идеологии русской «деревенской прозы» в ее благотворном взаимодействии с национальными литературами Северного Кавказа:

– с точки зрения новых идей анализируются вопросы современного общественно-эстетического и духовно-национального смысла русской «деревенской прозы»;

– в работе исследуется роль христианско-православной идеологии в нравственных и духовных исканиях современного русского общества, особенно деревенского;

– проблемы экологии природы осмысливаются в контексте идей экологии духовного состояния общества;

– впервые русская «деревенская проза» исследуется в сравнительно-типологических параметрах, выходящих к характеристике качеств национальной художественной литературы и публицистики;

– обосновывается идея о том, что русская деревенская проза выполнила миссию нового возрождения национальной духовности и русского менталитета, став важнейшим художественно-эстетическим феноменом в условиях господства соцреалистических догм и на этом уровне повлияла на литературы народов России.

Положения, выносимые на защиту:

– в русской литературе духовное и нравственное состояние личности нередко осмысливалось в ее многосложном отношении к родной природе; при этом четко просматриваются ее широтные и долготные различия, которые влияют на психологию и менталитет героев произведений (от древнерусских художественных текстов до образцов сегодняшней прозы, поэзии, драматургии, публицистики);

– пейзаж, русская природа как неотъемлемая часть духовно-нравственного потенциала личности в русской прозе (А. Пушкин, М. Лермонтов, И. Тургенев, Л. Толстой и др.);

– традиции русской пейзажной эстетики (классической) в художественно-интеллектуальных и духовных исканиях в новой русской прозе (М. Пришвин, А. Грин, К. Паустовский и др.);

– новая проза о русской деревне как художественно-эстетический и нравственно-национальный духовный фактор: обстоятельства, которые возникли в послевоенном литературном процессе, формирование «теории бесконфликтности» творчества и развитие «колхозного романа», его типологические и национальные особенности; новые пути развития русской прозы о деревне, очерки и художественные произведения начала 50-х годов, их аналитическая направленность, скрытая ее борьба с тенденцией «бесконфликтного творчества»;

– ХХ съезд КПСС и поворот литературы и искусства к правде жизни, к личности человека и его судьбе («Судьба человека» М. Шолохова); художественное исследование жизни современного села в так называемой «деревенской прозе»: сельская действительность как объект осмысления национально-ментального своеобразия русского человека; идея личности и идея соборности как важнейшая парадигма в обосновании национальной психологии и кодексов поведения русского человека; разрушение его личности как результат разрушения его национально-особенной ментальности в процессе радикальных изменений в судьбах русской деревни и русской природы; русская «деревенская проза» обозначенного периода есть смелая и решительная попытка выдающихся писателей России возродить христианско-православную духовность как необходимое условие развития и упрочения судьбоносных национальных идей, в сохранении своей «русскости», национальной «особенности».

– художественная публицистика (или «экологическая литература») как важнейшая часть новой «деревенской прозы», ее эстетическое своеобразие, нравственные и духовные основания ее стремительного, динамического и драматического развития: роль Л. Леонова в формировании идеологии «русского леса» в послевоенной прозе, публицистический аспект прозы писателя и его роль в возникновении и развитии новой художественности и «боевой» публицистичности русской прозы;

– активно-влиятельный характер русской «деревенской прозы» и особенности развития ее тенденций в национальной литературе (преимущественно адыгейской); жанровое и стилевое многообразие национальной «пейзажной» прозы, ее ментальные и психологические качества, отображение в ней своеобразия «горского деревенского» восприятия окружающего мира; национальный характер и менталитет народа в контексте его природно-климатического окружения; проблемы экологии природы и экологии духа, нравственный аспект художественного исследования личности в прозе Северного Кавказа (особенно адыгейской);

– единство духовно-нравственных ориентиров русской и национальных (северокавказских) литератур как залог возрождения и развития вековечных духовных и эстетических ценностей народов России.

Объектом исследования являются формирование «деревенской прозы» как художественно-эстетической системы в послевоенном русском литературном процессе и характер его влияния на литературы народов Северного Кавказа (преимущественно на адыгейскую).

Предметом исследования стали произведения русской «деревенской прозы» 50-80-х годов в ее связях с художественными и духовными традициями национальной классики, достижения публицистики в решении экологических и художественных проблем, повести, рассказы, романы северо-кавказских писателей, их статьи и очерки по вопросам защиты природы и исследования духовно-нравственного состояния горского общества в условиях глобализации.

Методология исследования сформулирована на анализе современной критики, занимающейся проблемами «деревенской прозы» и в опоре на труды Н. Бердяева, В. Вернадского, В. Кожинова, Г. Гамзатова, С. Булгакова, Д. Лихачева, Л. Тимофеева, П. Палиевского, С. Залыгина, многих других, на исследования М. Бахтина, В. Агеносова, А. Бочарова, И. Мотяшова, В. Курбатова, З. Кедриной, В. Пискунова. Нам оказали существенную помощь статьи и исследования Х. Хапсирокова, Л. Бекизовой, М. Сокурова, Ю. Тхагазитова, А. Схаляхо, Р. Мамия, К. Шаззо, У. Панеша, Р. Унароковой, Н. Байрамуковой и др.

Практическое значение работы состоит в том, что ее результаты могут быть использованы в преподавании русской и отечественной национальной литературы в вузе, средней школе, при создании обобщающих трудов о «деревенской прозе», написании учебников и учебных пособий.

Структура диссертации продиктована характером и объемом исследуемого в ней материала и особенностями ее проблематики. Она состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.

Работа прошла апробацию на ежегодных конференциях по вопросам культуры и литературы в АГУ, МГТУ и АРИГИ в 2003 – 2007 годах.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновываются цели и задачи исследования, его актуальность, новизна, научно-практическая значимость, методологическая работы. Проблема личности и идея соборности в «деревенской прозе» в таком ее аспекте, как достоинство человека, которое в литературе воплощается в таких концептах, как «честь», «нравственность», «духовность» и т.д.

В первой главе «Русская природа как воплощение национальной духовности в отечественной литературе и художественное своеобразие ее осмысления в «деревенской прозе» 40-х начала 60-х годов» анализируются национальные истоки современной «деревенской прозы», характер и этапы ее развития, философия и православно-христианская идеология ее духовных и эстетических ориентиров. Как говорит Л. Толстой, «главная цель искусства… высказать правду». В русской литературе не угасал огонь настоящего искусства, в том числе и в период господства большевистско-партийной идеологии. В художественном процессе ХХ века были М. Шолохов, И. Бунин, А. Куприн, Л. Леонов, М. Пришвин, М. Булгаков, А. Твардовский, Конст. Паустовский, Анна Ахматова и другие. Но не так и длинен этот список, чтобы он мог свидетельствовать об общем благополучии в отечественной литературе.

Так называемые «выдающиеся произведения соц. реализма» не выдержали испытания временем. Видимо, необходимо было, чтобы российский народ прошел очередное истязание, чтобы он и его искусство вернулись к первородным истокам православно-христианской духовности. Из предисловия к повести Евгения Поселянина, написанного Валерием Ганичевым: «Большой путь предстоит одолеть русскому человеку, чтобы, собрав на пепелищах своей истории осколки Духа, Знания, Истины, воссоединить их, как делали это год за годом после войны реставраторы Новгорода, в чудесную голубую, белую, золотистую, красную мозаику – картину Святой Руси. И тогда одухотворится жизнь их, тогда, сеющий хлеб будет знать, что сеет он его не для дани иноземцу, но для продления жизни соотечественников, а воин Российской Земли будет уверен, что охраняет он Отечество свое, а не Кощеево злато, а правитель Руси будет знать, что высокий удел предназначен русскому народу. Прежде вожди русского народа отдавали на это служение все свои силы, выше любви к Родине ставя только любовь к Богу… тогда как на Западе отношения народа и правителей представляли собой постоянную борьбу…». С отчаянной думой пишет Ганичев: «целые поколения людей выросли без памяти …одного качества, кажется, и не хватает - ПАМЯТИ». Эта мысль стала сквозной в раздумьях автора повести «Сказания о святых вождях земли русской» Евгения Поселянина: «Дай Бог, чтобы сказания эти могли укрепить в читателе добрые чувства к родине, потому, что стоит любить Русь за ее прошлое – великое и святое. А не любить ее нельзя, если сколько-нибудь знаешь ее».

Этой любовью и стремлением лучших писателей России к духовному возрождению своей страны и своего народа была вызвана к жизни «деревенская проза» в русской литературе 50-80-х годов, появлению которой предшествовали процессы в отечественной духовно-эстетической деятельности в течение всего ХХ века. Эстетические доктрины, основателями которых стали Г. Плеханов, А. Богданов, Вл. Ульянов, А. Луначарский, Н. Бухарин, Л. Троцкий и др., заложили тот фундамент, на котором вырос и развился вульгарный социологизм, вдохновивший «неистовых ревнителей» (проф. С.И. Шешуков), «напостовских теоретиков» (во главе с Леопольдом Авербахом) на создание теории метода социалистического реализма. А в нем генетически было громадное противоречие – показывать жизнь не такую, какая она есть сегодня, а ту, которая мыслится в будущем. Основная масса новых произведений превратилась в лжеромантическую утопию, герой которой не должен был быть личностью со своими личностными данными, а личностью, которая воплотила бы в себе «революционные» коллективистские качества. Не вся литература пошла по этому пути, многие оставались верными традициям русской классики, особенно тех идей, что связаны с судьбой России и русской «провинции». Тем более, что деревня была одним из главных объектов русской литературы на всем протяжении ее развития как хранительница нравственного и духовного наследия нации и как основа ее православно-христианской памяти. И в древние века русская литература (она была в основном о деревне) составляла явление высокого уровня, в котором мы сталкиваемся с «удивительным разнообразием словаря», со «сложными литературными традициями», с «местными особенностями стиля и языка», которые тем не менее образуют «единство русской культуры» (Лихачев).

Деревня определила одно из главных направлений развития русской классической литературы, в том числе творчество А. Пушкина, М. Лермонтова, И. Тургенева, Л. Толстого; вряд ли найдется в русской литературе «исключительно городской писатель». И каждый из классиков обращался к деревне, к людям ее, к природе, в которой она пребывает, в основном, экзотико-элегически, но и для того, чтобы понять душу и нрав русского человека. По мысли С. Залыгина, «…стиль, будучи производным от образа жизни людей, отражает еще и отношение их (писателей – автор. дисс.) к природе. Посмотрите, какое оно разное, это отношение с миром, а значит и с природой у Толстого и у Гоголя, у Чехова и Тургенева?». Но, как подчеркивает автор, общее у них одно: «отсутствие опасений за природу, за дальнейшее ее существование, за ее само собою разумеющуюся вечность и уже, во всяком случае, - за ее практическую неисчислимую долговечность».

Автор реферируемой работы далее анализирует произведения русской классики (на разных ее этапах), акцентируя внимание на исследование национально-духовной сущности «пейзажных зарисовок» каждого из великих писателей, отмечает при этом, что художественная и нравственная специфика «пейзажа» в современной прозе стала иной, хотя она и есть продолжение традиций в описании «природы для отдохновения». Пейзажи «Тургенева, Гончарова да и Пушкина, и Лермонтова – это великое мастерство, но вот нынче-то, когда я их читаю, мне все-таки хочется сказать: «Нам бы ваши заботы!». Нынче это для меня голубая и труднодостижимая мечта – любоваться пейзажами… Не очень-то вот так помечтаешь, если мои читатели живут в районе Чернобыля или на бывших берегах бывшего Аральского моря! И даже не живут, но все еще – логике вопреки - существуют» (С. Залыгин). Он же: «Природа в стиле писателей советского времени – совсем другая. Каково вообще дело Серафимовича в «Железном потоке» до природы? Какое дело Бабелю в «Конармии»? Артему Веселому в «России, кровью умытой?». Диссертант подробно исследует в контексте реализации идеи эволюции «русского пейзажного искусства» произведения М. Пришвина, К. Паустовского как переходного звена от классического пейзажа к «советскому», в которых прозвучала тревога за «русскую природу», что отозвалось «колокольным звоном» в русской прозе 60-80-х годов. Автор реферируемой работы подробно исследует процессы в русской послевоенной прозе эпохи «теории бесконфликтности», ее разрушительное воздействие на национальный «колхозный роман», приходит к выводу, что сразу после войны главной темой советской литературы стала тема возрождения села. Пальма первенства в этом принадлежит Семену Бабаевскому со своим романом «Кавалер Золотой Звезды», затем были «Жатва» Г. Николаевой, в кино «Кубанские казаки», в музыке «Большая жизнь», театре «Московская квартира» А. Сафронова: «В сотнях произведений на местах показывались «положительно-прекрасные» герои, которым все по плечу, которые по мановению дирижерской палочки идеологических служб все делают легко и мудро, без сучка и задоринки, и жизнь обретает очертания счастья и радости… А в это время в сотнях российских городов и сел, в хлебных районах Кубани и Ставрополя, люди недоедали, иные умирали с голоду, а верхи праздновали пирровку победу над разрухой и голодом, утверждая «всепобеждающие идеи социализма» и культ личности вождя» (А. Тхакушинов). Такое положение поощрялось критикой, при этом она подводила под него теоретическую базу: «Мы не видим ничего порочного в том, что герою повести «Кавалер Золотой Звезды» все идет навстречу – и обстоятельства, и люди, вплоть до тех, которые встречают героя повести в кабинетах»

Активное преодоление рецидивов «теории бесконфликтности» обозначилось именно в деревенской прозе», анализу которой посвящена вторая глава: «Деревенская проза» 60-90-х годов как феномен духовного и нравственного возрождения личности и общества и как явление отечественного художественного мышления».

В идеологически сложное время «деревенская проза» в русской литературе (затем и в национальных литературах) стала духовно-эстетическим и нравственным открытием. Процессу радикального поворота общественного сознания в сторону спокойно-аналитического осмысления происходящих в селе явлений, переполненных драматическими событиями, опасностью полной деградации исконно национальных начал, способствовали очерки, рассказы, статьи, повести Вал. Овечкина, Еф. Дороша, некоторых других. Кроме собственно художественных задач, они ставили практические вопросы: что нужно сделать для того, чтобы после сталинской вандалистской реформы деревни, чудовищно разрушительной коллективизации сельского хозяйства возродить ее к созидательной жизни, чтобы вернуть крестьянина к земле, к творчеству вместе с нею?

Ответ писателей был один: в деревне создалась невиданная до сих пор ситуация, катастрофически разрушающая извечный, плодотворный союз крестьянина и земли, и необходимы решительные – на общегосударственном, на национально-отечественном уровне – перемены, способные разрубить гордиев узел противоречий, порожденных пресловутой коллективизацией сельского хозяйства. Вал. Овечкин, Еф. Дорош пока что ставили через художественное слово практические вопросы, духовные, нравственные были на этом этапе глубоко запрятаны или еще не выходили на первый план. К сожалению, не до духовных дел было ориентировано общественное сознание – в первую очередь требовалось хлеба, много хлеба и мануфактуры. Не было ни того, ни другого. Такое положение деревни не могло не вызвать у честных русских писателей глубокой озабоченности. Обращение писателей к теме села вскоре приобрело и статус высокой нравственности и духовности, «связанных с понятиями – родная земля, трудовая память, совесть, традиции. Задача представлялась тем более важной, что ценности эти утрачивались в результате долговременного «социалистического эксперимента» (М. Антошин). Значительную роль сыграла лиризация повествовательного ритма, исповедь личности.

Сначала лирическая проза заняла определенные позиции по отношению к официальной эстетике в «области военной тематики» (Ю. Бондарев, Вл. Богомолов, Г. Бакланов, Б. Окуджава, В. Росляков, В. Быков, др.), затем она развернулась вширь в книгах о селе Вл. Солоухина, Ф. Абрамова, В. Астафьева, В. Белова, В. Распутина, десятка других первоклассных мастеров (Ч. Айтматова, И. Мележа, М. Стельмаха, М. Алексеева, С. Крутилина, Г. Матевосяна, Ч. Гусейнова). То есть «деревенская проза» стала своего рода «совестью народа», совестью страны, воплощением национальной идеи. Может, об этом меньше и думалось русским писателям, когда они в отчаяньи от «умирающей русской деревни» взялись за перо с целью воссоздания ее печальной картины – возможно, чтобы обратить на это внимание властей, вызвать гнев общества, а, может быть, оттого, что другого и выхода не было у них, кроме как в слове выразить эту трагедию.

Разорение российской провинции означало начало разрушения самой духовной основы – это и позвало «в тему» большую армию первоклассных русских писателей, поэтов и драматургов, и проза задавала тон в сложнейшем процессе осмысления «общенациональных русских дел» в художественном творчестве – в книгах названных выше авторов.

Об одном из них писал Леонид Леонов, так много сделавший для сохранения и укрепления в национальном сознании русской идеи: «Нам глубоко по душе в книгах В. Солоухина его пристальная сыновняя и художническая преданность ненаглядной красе русской земли, нашей суровой и щедрой природе. Обладая способностью видеть пленительное своеобразие, он заставляет и читателя видеть и запоминать каждый куст, каждую травинку, каждого путника, встреченного по дороге, подкупает и убежденная солоухинская вера в свою Родину как вечный источник любого сырья, из которого творятся все виды человеческого счастья». Диссертант показывает далее оригинальное и глубокое раскрытие этой темы в произведениях В. Солоухина, В. Белова, В. Распутина, С. Залыгина, П Проскурина, Ф. Абрамова, других, тревогу писателей, их героев, вызванные «думой о будущем» – вот тот бескомпромиссный императив, который был художественно и философски обоснован и осмыслен русской «деревенской прозой», который отозвался и отзывается поныне в душе и сознании писателей и их героев. Он был поначалу услышан всем народом – читающим и пишущим. Однако, проблемы, поставленные этой прозой выдающимися русскими художниками, остались на уровне самой литературы, а чиновники не только не прислушались к голосу народа и писателей, но в противоречие им приняли чудовищные программы дальнейшего разрушения российской природы, деревни строительством «всяких гидросооружений», загрязнением важнейших водных бассейнов (например, Байкала), поворотом северных рек на юг и т.д. Это был поход, организованный против России и русского народа.

В контексте этих идей далее подробно анализирует диссертант, используя новые материалы, художественные и нравственно-этические концепты публицистики «деревенщиков». Писатели пишут, партия и государство одобряют их произведения, читатели почитывают, критики хвалят или критикуют (больше хвалят, чем ругают), а жгучие, экологические, духовные, судьбоносное русские проблемы, которые они поставили на очень высоком уровне художественной и философской мысли, фактически не возымели никакого влияния на (сперва эсэсэсеровское, затем российское) правительство («Васька слушает да ест»). Писатели дошли до настоящего отчаянья, Валентин Распутин в неистовстве воскликнул: «Я отчаялся». В интервью газете «Труд» он говорил: «Все эти годы я почти совсем не писал художественную прозу, занимался публицистикой – горячей такой публицистикой. Иначе просто не получалось, я не мог равнодушно смотреть на то, что происходит, описывать ягодки-цветочки, когда вокруг бушевали страсти. Такой вопль души продолжался чуть ли не десять лет – теперь я отчаялся. Отчаялся из-за постоянных поражений, невозможности что-то изменить». А терпел он поражение в борьбе за Байкал, за Сибирь, в борьбе против идеи повернуть сибирские (северные) реки на юг. В течение многих лет писатель «воевал» против чиновников всякого ранга (от московских до своих сибирско-красноярских), стремился обратить их внимание на недопустимость загрязнения самого чистого и большого водоема (с пресной водой) в мире – Байкала. Борьбу эту Валентин Распутин начинал статьями в местной печати, выступлениями на радио и телевидении, перед массами читателей. Была им написана поначалу блистательная вещь – очерк-поэма «Байкал», в которой был воссоздан исторический и поэтический образ Байкала – художественно безупречная, публицистически острая и занимательная. Затем были написаны сотни статей по экологическим проблемам, которые вместе с работами С. Залыгина, Ф. Абрамова, В. Белова, В. Астафьева, Вл. Крупина, других составили золотой фонд русской публицистики 70-90-х годов. На анализе этих произведений автор приходит к выводу, что нет отдельно «деревенской прозы» и публицистики, а есть одно целое – зрелое в художественном, философском и гражданском отношении, высокое искусство поэтического слова, поднявшего на новый уровень русское, национальное, эстетическое, духовное мышление, которое оказало неизмеримо большое влияние на национальные литературы. Этому посвящена третья глава «Художественно-философские концепты русской «деревенской прозы» и публицистики, своеобразие их творческого осмысления в соответствующих жанрово-стилевых ориентирах адыгейской литературы 60-90-х годов».

Русская духовно-творческая, особенно литературная атмосфера (со времен Пушкина и Некрасова) благотворно влияла на кавказскую художественно-эстетическую ситуацию и весьма активно на литературный процесс в республиках Северного Кавказа. В ХIХ веке это выразилось в том, что десятки представителей народов Северного Кавказа учились в русских учебных заведениях, среди которых осетин Коста Хетагуров, адыги Хан-Гирей, Казы-Гирей, Берсей Умар, Шора Ногмов, деятельность и творческая работа которых оставили значительный след в русской и национальной культуре. Влияние русской литературной атмосферы 20-30-х годов ХХ века на обозначенный литературный регион не всегда было позитивным, ибо наряду с прямым творческим воздействием на новописьменную литературу на нее оказывал громадное давление идеологический пресс большевистской политики: с одной стороны, литература, искусство активно развивались, с другой, – они всецело подчинялись идеологическому диктату «новых хозяев», и создание духовно и художественно ценных произведений было явлением редким. Пожалуй, самое результативное, прогрессивно-созидательное воздействие русского духовно-эстетического опыта на «молодые» художественные литературы падает на период 60-90-х годов ХХ века – эпоха стремительного возрождения русской духовной мысли, связанной с исторической, военной и в особенности «деревенской» литературой. Этот опыт оказался мобильным для всех северокавказских литератур, в том числе и для адыгских писателей. Единство нравственных поисков – вот что стало важнейшим скрепом между русскими и национальными писателями. Суть этих поисков – в словах Вл. Крупина: «много-много гоняла меня судьба и по стране, и по загранице, и уже есть что с чем сравнивать. Конечно, и грусти много в мыслях о родине, ибо и ее не могли не коснуться всяческие перемены, ибо доселе живет она под чужим именем, ибо появилась в ней порода людей, которых можно назвать бывшими русскими, бывшими вятскими, людей, которые обладают «желудочным» мышлением и считают, что экономика всесильна. Нет, полнота жизни только в душе. Только в душе сыщется покой и смирение. А тело спасти невозможно, можно спасти только душу». И как резюме, скажет: «если мы не сохраним родину, мы погибнем раньше смерти». Реквием по тем, которые ушли в города, оставив родную землю, реквием об убиенных душах, «обитателях дымных эстрад», «спортсменах с каменными мышцами», преступниках, которые «у нас уже и герои» – вот что «страшно». Этой здоровой, за душу берущей публицистикой полны и художественные творения Влад. Крупина («Живая вода», «Вербное воскресенье», «До вечерней звезды», «Во всю Ивановскую», «Дорога домой», др.). Он написал замечательные статьи о В. Распутине, С. Залыгине, В. Астафьеве, В. Белове, и в каждой из них рисует образ трагического певца земли родной, гражданина, мужественного воина, готового защитить ее.

Русские писатели - деревенщики живут в регионах, далеко расположенных от центра (Москва и др.), образуя свою региональную систему ценностей и работая на общерусские интересы. Уезжает из родных мест писатель и часто теряет с ними связь, как многие герои В. Белова, Вл. Крупина, П. Проскурина, Ф. Абрамова. На Северном Кавказе несколько иначе. Место, где родился писатель, ныне являющегося горожанином, так близко находится от города (100-150 км.), что он часто бывает дома, в деревне, и психология его, нравственные понятия не претерпевают существенных изменений, и пишут они главным образом о деревне.

Специально деревенской прозы в северокавказской литературе (как в русской, украинской, белорусской, прибалтийской и т.д.) не существует, она почти вся деревенская. Но и она прошла через все этапы и перипетии, что большие литературы, после войны попала под влияние «теории бесконфликтности» творчества, под обаяние «эстетики счастливого конца». И появилось большое количество «деревенских романов» во всех северокавказских литературах, а в адыгейской – «Солнце над нами», «У нас в ауле», «Девушка из аула» Аскера Евтыха, «Реки сливаются», «Белая кувшинка» Дм. Костанова, «Ожбаноковы» Ю. Тлюстена, «Состязание с мечтой» («Наши девушки»), «Умной матери дочь» Т. Керашева, десятки поэм, циклов стихов, драматургических произведений, публицистических статей о хороших председателях, передовых животноводах и т.д., в которых проблемы деревенские решались однотипно. Но одно обстоятельство необходимо отметить: авторы обращают внимание на определенные недоработки в колхозной жизни, на наличие в ней непростых проблем – людей, техники не хватает, гибнут многие отрасли сельского производства, севооборот не налажен и т.д. и т.п. Все это, конечно, очень важно. Но конфликт не приобретает в этих произведениях духовно-нравственного содержания, он переводится на орбиту взаимоотношений партийного и государственно-колхозного руководства. Исключением из этого ряда произведений могут быть (в течение 50-х, начала 60-х годов) новеллы Т. Керашева, которые начали появляться в 50-х годах.

Дело в том, что те тенденции подлинного реализма (их называли тенденциями критического реализма), которые обнаружились в русской прозе уже первой половины 50-х годов (в военной и сельской), долго доходили до писателей из республик. То есть власть партийной идеологии «на местах» была гораздо свирепей, чем в центре. Творческая свобода здесь давалась труднее, нежели в «престольных градах». Первым кольцо духовного отчуждения прорвал Аскер Евтых, крупный адыгейский писатель, и потому, что он проживал в Москве и были близки для него процессы в больших литературах. Еще он надеялся, что его из республики не достанут – иллюзия; не только достали, но организовали такую общесоюзную травлю писателя, что его роман «Улица во всю ее длину», вызвавший этот литературный (вернее окололитературный) содом, обсуждался в политбюро ЦК КПСС. В Москве и некоторых других столицах поддержали писателя (А. Кешоков, А. Борщаговский, А. Бучис, др.), а в Адыгее и других республиках за редким исключением делался бескомпромиссный вывод: А. Евтых поет не с нами. А писатель выходил к серьезным аналитическим обобщениям о характере и повседневных процессах в деревенской жизни.

Общее же с русской прозой у северокавказской состоит еще в том, что стихия лирико-исповедального стиля в русской литературе оказала плодотворное воздействие на всю северокавказскую прозу – лирический рассказ, лирическая повесть, лирический роман явили в жизнь думающую, анализирующую личность, для которой ценности, связанные с духовной работой, с родной землей, куда важнее сегодня, чем амбиции начальствующих монстров, партийных и государственных боссов.

С этой личностью вышли на первый план и новые мысли о настоящем патриотизме, о верности народу, родной земле, о любви к «отеческим гробам», преданности полям, лесам, рекам, сельским узким тропам, где вырастали и мужали настоящие люди. О них успели со знанием дела рассказать Р. Гамзатов, Ахмедхан Абу-Бакар, Фазу Алиева, М. Магомедов, К. Абуков, Р. Тотров, С. Чехкиев, А. Теппеев, З. Толгуров, И. Капаев, К. Эльгаров, А. Кушхаунов, Х. Ашинов, П. Кошубаев, Ю. Чуяко, С. Панеш, другие. Откровенная исповедальность, стремление включиться в гущу общественных явлений и изнутри проанализировать их существенные стороны вынесли личность лирического героя на видное место обозреваемой эпохи, сделав горизонт его проявления близким, драматичным, остроконфликтным и содержательным. Большая часть исповедально-лирической литературы приходится «на долю» так называемой «деревенской прозы», которая, как пишет профессор Ф. Хуако, «обогатила произведения яркими образами сельских тружеников, проникая и постепенно раскрывая существовавшие противоречия послевоенной колхозной жизни. Лирическое начало в «деревенской» прозе проявилось также и в том, что она воспевала любовь, верность, чувство благодарности к родной природе и родовым корням. Она учила беречь источники народных традиций, корни национальной культуры, питающие достоинства народа, его творческие силы».

Философия и глубинная народная мудрость Дагестана нашли адекватное отражение в «Моем Дагестане» Расула Гамзатова через раскрытие богатейшей личности самого поэта. То же самое произошло в творчестве большого осетинского поэта Нафи Джусойты, написавшего несколько книг блистательных стихов, затем глубоко народную, лирико-философскую прозу («Возвращение Урузмага», «Реки вспять не текут», др.), в прозе Алима Кешокова, Адама Шогенцукова, в опыте Исхака Машбаша, лирика – философа. И еще один показательный пример: философ-аналитик, глубокий и оригинальный лирик Нальбий Куек пишет основанные на народных традициях мудрые и многогранно значительные романы («Черная гора», «Вино мертвых», «Лучший из коней Бечкан», др.). Прежде чем стать известным лириком-прозаиком Хазрет Ашинов написал вдохновенные поэтические книги. А опыт Фазу Алиевой из Дагестана свидетельствует о неразрывности лирической стихии в прозе и поэзии. Во многих повестях «страны гор» духовно-эмоциональный потенциал личности раскрывается ее активным включением и в общественные процессы, и в ее отношения к природе, которая олицетворяет идею родины, думы и впечатления от ощущения себя частью родной земли, любимой природы. Имея в виду повести А. Мудунова «В родном селе», А. Аджаматова «В кумыкской степи», Хуако Ф. пишет, что уровень их мастерства измеряется «близостью к родной природе». В художественный мир Ахмедхана Абу-Бакара органически входит образ «родной стороны», природы Дагестана – «Даргинские девушки», «Ожерелье для моей Серминаз», «Паганини из Харбука». Даже в повести, которая посвящена негативным явлениям в национальном мировосприятии «Снежные люди», автор строит сатиру и юмор на фоне прекрасно выписанных картин природы Дагестана, в контексте которых недалекие и незадачливые люди выглядят карликами-карикатурами. Духовное и нравственное достоинство народа раскрыто писателем глубоко и в повести «Паганини из Харбука», где в ущельях «Снежного барса» всегда светит солнце в образе аульского скрипача, прозванного Паганини за его любовь к музыке и к великому итальянцу, и в фигуре чайханщика Кунды, который говорит «Вокруг живут в большинстве своем честные люди, потому что они не потеряли связи с землей, а земля всегда добру научит».

В повести главное – не осквернять свое начало, свою землю, любить ее такую, какую Бог ее тебе подарил, сохранить на ней все живое, родное – и природу, и животных – вот нравственная задача. Она решается писателем и в повести «Белый сайгак» – трагическое повествование об истреблении человеком беззащитных животных. Повесть во многом напоминает известные произведения Чингиза Айтматова. Она повествует о падении совести, духовного, нравственного начала в людях. Эти проблемы осмысливаются и в других северокавказских литературах (в том числе и адыгейской) на высоком художественном уровне. Адыгейская литература и публицистика испытали существенное воздействие творчества и публицистической деятельности В. Распутина, С. Залыгина, В. Белова, В. Астафьева, Ч. Айтматова. Прямые параллели возможны между повестью В. Распутина «Прощание с Матёрой» и романом С. Панеша «Дно прозрачной воды». Глубокой трагедией в душах соотечественников отозвалась судьба затопленной Матёры. Матёра – символ, как и в «Пожаре» сгоревшее село – символ разрушающейся России, раздавливаемой, безжалостно вырубаемой тайги. Об этом повести Вал. Распутина – о том, как сберечь родину, большую и малую. Возможно, старуха Дарья и не знает таких слов, но она знает, из чего сложен ее дом, что растет у нее во дворе, в соседнем поле, а далее в лесу, она слышит и узнает их запах, говор каждой речушки и не собирается менять в этом что-нибудь.

Вал. Распутин коснулся важнейших нравственных основ жизни народа и страны. А в повести «Пожар» эти проблемы еще острее и драматичнее: Матёру государство вынудило переселиться в «благоустроенный поселок», а в «Пожаре» «хозяева» подожгли самих себя с тем, чтобы содержимое в складах разграбить в суматохе: в катастрофической ситуации, в какой оказалась страна в период «великого застоя», необходима была одна спичечка, скажем, революция, чтобы появился повод для окончательного ее разграбления. Она случилась в 1991 году и открыла «склады и тайники» страны хапугам, грабителям, мошенникам всех мастей. Они успешно справились с этим «пожаром», и великая Россия оказалась у разбитого корыта – вот пророческое предвидение писателя.

В адыгейской прозе идея разрушенного дома – тоже безысходная: главный носитель этой идеи Тлехудидж в романе Панеша Сафера тоже умирает. Автор развернул широкое, подробно выписанное повествование, которое, несколько сдерживает развитие сюжета. Однако, замедленное движение событий и характеров идет не от автора, а от материала: необходимо было рассказать обо всем, что помнилось, а помнил он много. Фактически роман автобиографичен; писатель воссоздает историю (духовную, нравственную, непосредственно-событийную) родного аула в самый тяжкий ее период: начало строительства моря, само строительство, возведение «нового города», постепенное «таяние» аула, разрушение его и, наконец, и затопление. Трагедия Тлехудиджа усугубляется не только тем, что супруга умерла, а и тем, что его сын с его семьей (живут в городе), тоже стали чужими, если еще не для него, то точно для той земли, на которой они родились.

Роман «Дно прозрачной воды» как бы прервался на полуслове. В. Распутин после «Матёры…» пошел «войной» в «Пожаре» против тех, кто осмеливается посягать на «Святую Русь», С. Панеш в романе раскрыл трагедию в судьбах нации, а во втором – исходные причины этой трагедии. В нем художественный материал обогатился фактографическим, что позволило ввести в сюжет государственных деятелей, которые занимали в пору строительства Кубанского моря высокие посты. Писатель называет имена, создает политический, нравственно-этический и психологический портрет «вождей» с той целью, чтобы осмыслить причины их столь глубинного исторического заблуждения при внешнем, торжествующем характере их оптимизма – «собрать во что бы то ни стало миллион тонн кубанского риса». Никому из народа-рисовода было невдомек, откуда взялось такое обязательство, но всем (и начальникам, и народу-рисоводу края) было понятно, что такое количество благородных семян собрать будет невозможно – понятное лжесвидетельство, которое преподносилось «верховному правителю» Л. Брежневу для того, чтобы показать «всесилие Кубани».

Сквозь этот хозяйственный анахронизм писатели ведут читателей к мысли, что духовно-нравственный аспект общественного бытия оказался в полнейшем забвении. И С. Панеш, и П. Кошубаев, и многие другие стараются воспроизвести направление национально-адыгской экологической ориентации, создают картины природы самой высокой пробы. Трагедия героев С. Панеша, Ю. Чуяко, П. Кошубаева, Х. Ашинова проецирована на фон неповторимой кавказской природы, которая сохранила еще в плодовоспроизводящем состоянии старые адыгские сады. Далее автор подробно анализирует адыгейскую публицистику прозу в ее органической связи с художественной прозой Ю. Чуяко, Н. Куека, Х. Ашинова.

В них природа – источник радости, духовного и творческого вдохновения, как у М. Пришвина, К. Паустовского, Ю. Казакова, других. Проблема экологии природы острее почувствовали П. Кошубаев, С. Панеш в произведениях 70-80-х годов – так П. Кошубаев в повести «Пророчество судьбы», в образе молодого врача показывает человека, страстно заинтересованного в сохранении и умножении природно-климатических богатств. Юнус Чуяко все свое творчество фактически посвятил раскрытию духовно-нравственных основ национальной жизни, трагедии, которую пережили адыги в своей долгой и драматической истории. Еще в повести «Чужая боль» он «взял так широко экологическую тему, придав ей нравственное звучание», что «ввела его в ряды писателей русской и отечественной литературы (В. Белов, В. Распутин, А. Евтых, Н. Куек, Х. Ашинов), чье чувство земли, родства с природой стало способом выражения гражданских чувств» (Е. Шибинская).

Таким образом, именно «деревенская проза» наряду с исторической способствовала активному развитию адыгейской литературы, раскрытию личности незаурядной, думающей. Ныне перед деревней, следовательно, перед литературой возникли новые, более сложные проблемы; процессы, которые происходят в ней, социально-политически остры и противоречивы; они еще более обостряются в сфере психологии и нравственно-духовных ориентиров человека в его взаимоотношениях с природой.

В заключении излагаются выводы, отмечается, что пейзажные зарисовки, картины русской природы, кроме их классического содержания, приобрели новый статус в так называемой «деревенской прозе», которая стала громадным фактором духовной жизни России, оказалась ее защитницей и опорой в условиях хозяйственно-экономической, социально-политической разрухи в стране. Произведения В. Овечкина, Г. Троепольского, Е. Мальцева, Ф. Абрамова, В. Белова, В. Шукшина, Вал. Распутина, С. Залыгина, других заняли в истории русской отечественной литературы место новой художественной классики. В этой прозе значителен акцент писателей на современные конфликты между разными слоями общества, в том числе и возрастными; в ней усиливается интерес к той среде, в которой живет человек деревни (В. Крупин, П. Проскурин, Л. Фоменко, С. Залыгин, Ф. Абрамов и др.), реакции его на меняющуюся психологию ее людей. «Деревенская проза» породила объемный литературоведческий материал, в котором безусловное признание ее выдающихся художественных достижений сочетается с негативным отношением отдельных авторов к ее духовным, национально-нравственным концепциям. Интерес к этой прозе по-прежнему велик, книги авторов-деревенщиков находятся в непрерывном внимании науки и критики, что подчеркивается еще и тем, что именно писатели-деревенщики подняли свой голос публициста и гражданина в защиту идей сохранения русской деревни и русской природы.

«Деревенская проза» русских писателей, оказала и возрожденческое влияние на национальные литературы Северного Кавказа (в том числе и на адыгейскую), которые долгие годы находились в магнитном поле упрощенного изображения деревенской жизни под влиянием эстетики счастливого разрешения противоречий. В произведениях северокавказских авторов мысли о природе и человеке связываются с нравственными и жизненноважными поисками их народов, их духовно-эстетическими представлениями о мире, его прошлом, настоящем, будущем.

Основные идеи диссертации изложены в следующих публикациях автора:

1. Тищенко И.А. Экология природы как духовно-нравственная категория и ее художественное осмысление в отечественной прозе. – Майкоп, 2006, 125 с.

2. Тищенко И.А. Природа и личность (традиции классического «русского пейзажа» в литературном процессе 20-30-х годов) / Новая эпоха в контексте литературных традиций. – Майкоп, 2007. С. 60-112.

3. Экология природы как объект художественного осмысления в современной русской прозе // Вестник АГУ. Серия «Филология и искусствоведение». Вып. № 2 (26). – 2007. С. 189-193.

4. Тищенко И.А. К характеристике художественно-философского смысла «деревенской прозы» 50-80-х годов // Культурная жизнь Юга России. 2007. – № 3. – С.

Blog

Содержание

Ученый секретарь диссертационного совета