Православные традиции и новые подходы в их художественном осмыслении в русской прозе второй половины XX века

Вид материала

Автореферат

Содержание Научный консультант Овчинникова Любовь Владимировна Ведущая организация Общая характеристика работы Основное содержание работы Профанный уровень бытия персонажа – Первый параграф В Заключении

Подобный материал:

• Эсхатологическая топика в русской традиционной прозе второй половины хх-начала хх1, 876.64kb.
• Исследовательская работа по литературе «Роль собственных имён как средства выразительности, 407.92kb.
• Программа вступительного испытания по литературе вступительный экзамен литературе проводится, 14.96kb.
• Автору программы или учителю. Таким образом построены разделы «Проза второй половины, 126.74kb.
• Творчество американских писателей второй половины ХХ века в контексте южной литературной, 736.71kb.
• Концепция человека в казахской прозе первой трети ХХ века и ее воплощение в художественном, 137.87kb.
• Литература второй половины XVII века «Повесть о Савве Грудцыне», 80.56kb.
• Тематическое планирование по литературе. 10 класс, 31.14kb.
• Традиции андрея платонова в философско-эстетических исканиях русской прозы второй половины, 867.93kb.
• Сочинение по своей форме должно соответствовать одному из жанров научной, художественной, 24.45kb.

На правах рукописи


ПРОНЯГИН Валентин Михайлович


ПРАВОСЛАВНЫЕ ТРАДИЦИИ И НОВЫЕ ПОДХОДЫ В ИХ ХУДОЖЕСТВЕННОМ ОСМЫСЛЕНИИ В РУССКОЙ ПРОЗЕ

ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА


Специальность 10.01.01 – русская литература


АВТОРЕФЕРАТ


диссертация на соискание ученой степени

доктора филологических наук


Москва 2008

Работа выполнена на кафедре русской литературы

филологического факультета Московского государственного

гуманитарного университета имени М.А. Шолохова

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор

Воронова Ольга Ефимовна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, професор

Сохряков Юрий Иванович

Московский государственный областной университет;

доктор филологических наук, профессор

Овчинникова Любовь Владимировна

Институт международного права и экономики имени А.С. Грибоедова

доктор филологических наук, профессор

Гончаров Петр Андреевич

Мичуринский государственный педагогический институт

доктор филологических наук, профессор

Ведущая организация: Калужский государственный

педагогический университет

имени К.Э. Циолковского


Защита диссертации состоится 18 июня 2008 г. в 14 часов 00 минут на заседании диссертационного совета Д 212.136.01 при Московском государственном гуманитарном университете имени М.А. Шолохова по адресу: 109240, г. Москва, ул. Верхняя Радищевская, д. 16/18.


Автореферат разослан «____» мая 2008 г.


Учёный секретарь диссертационного совета

кандидат филологических наук, доцент Л.Г. Чапаева


ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Православное сознание было и остается неотъемлемой частью национальной культуры, духовно-эстетической и этической основой русской классики, действенным фактором влияния традиции на современный литературный процесс. Чтобы понять настоящее и осмыслить значение происходящих перемен в российской действительности и отечественной художественной мысли на рубеже XX – XXI веков, необходимо учитывать исторический, духовный и культурный опыт нации, накопленный ею на протяжении многих столетий. Ведь художественное постижение роли национальных духовно-нравственных и эстетических традиций в современной отечественной культуре и литературе призвано не только защитить духовные ценности нашего народа, но и открыть новые пути и подходы к их дальнейшему творческому развитию. Поэтому столь важным является сегодня понимание диалектической преемственности православных традиций русской классической литературы XIX – начала XX веков и русского зарубежья в современном литературном процессе. Такой подход выявляет естественное и закономерное движение русской литературы от древнейшего периода до настоящего времени и определяет направленность новаторских поисков художественной прозы ХХ века.

Общеизвестно, что краеугольным камнем православноый традиции является соборность.

В абсолютном большинстве научных исследований отправным моментом служит строго каноническая, конфессионально определенная трактовка данного термина: «Соборность – богословское понятие, означающее единство, целостность Церкви, единение всех членов под главою Церкви – Христом»¹. Данная трактовка в качестве исходной учитывается и в настоящей работе. Однако многолетний углубленный анализ как богословских, так и философско-культурологических, литературных источников разных эпох, осуществлявшийся в процессе работы над этой диссертацией, позволил обнаружить гораздо более широкий спектр смыслов и ассоциаций, связанных с исследуемым понятием, сделать вывод об эволюции категории соборности в общественном и художественно-философском сознании, продолжающейся и по сей день.

Основания для такого широкого понимания соборности в единстве религиозного и внерелигиозного аспектов сложились давно, вследствие объективных культурно-исторических факторов. Еще со времен Древней Руси была осознана необходимость «соборного» сплочения народа вокруг идеи общенационального единения и согласия как главного условия защиты формирующейся государственности от внешних и внутренних угроз. Идея «собирания» единой Руси из удельных княжеств составляет основу многих памятников древнерусской письменности, этой идеей вдохновлен знаменитый завет святителя Руси Сергия Радонежского: «Все для любви, которая собирает».

Идея «собирающей» любви как основы соборного сознания пронизывает и наследие славянофилов. Уже А.С. Хомяков, наиболее глубоко разработавший данную проблему, видел в соборности не только христианскую «силу духовного единения с братьями, со Спасителем», но и «общий принцип устроения бытия, характеризующий множество»².

Глубоко раскрытая Ф.М. Достоевским в духе «всесветного единения во имя Христово»³, категория соборности получила дальнейшее развитие и обогащение смыслов в наследии мыслителей русского религиозно-философского ренессанса.

Тенденция к «расширительному» толкованию категории соборности наиболее явственно проявилась в «философии всеединства» В.С. Соловьева. Сам термин у мыслителя-классика больше используется в значении «собирательность» («собирательный процесс», «собирательное человечество», «собирательное существо»)⁴. Примечательно, что и в словаре В.И. Даля задолго до него эти понятия равноценны «соборности»⁵.

Исследования последних лет показывают, что соборность, не утрачивая своей изначальной конфессиональной принадлежности, всё более трансформируется в одну из базовых категорий отечественной культурологической и литературоведческой мысли. По справедливому утверждению И.А. Есаулова, идея соборности «должна стать новой концепцией русской литературы» и культуры в целом⁶.

Широкого контекста в истолковании сущности соборного сознания придерживается и современный культуролог Е.С. Троицкий: «Соборность как раз такая церковная и вместе с тем социально-политическая ценность, которая может обеспечить и консолидацию общества и вместе с тем гарантировать демократические права народов, гражданские права личности»⁷.

Учитывая такое значительное теоретическое наследие, автор диссертации сосредоточил внимание на малоизученной проблеме художественного осознания развития идеи русской соборности в современной прозе второй половины ХХ – начала XXI столетий. В отличие от подавляющего большинства именитых предшественников, диссертант рассматривает идею соборности не только как олицетворение духовного единения с Богом и людьми в религиозном пространстве и времени, но и в поиске путей утверждения единства и гармонии в системах отношений: человек – природа, человек – общество, человек и собственное «Я», художник и творчество.

В связи с этим в диссертации акцентируется внимание на таких важных проявлениях категории соборности в художественном сознании, как:

• идея единения людей в утверждении высших смысложизненных целей бытия, в контексте христианского миропонимания с позиций православной системы ценностей;
  
• идея гармонизации взаимоотношений мира и человека во всём их изменчивом многообразии;
  
• идея преодолимости онтологического зла и угрозы гибели земной цивилизации объединенными усилиями человечества.
  

Такое разноаспектное понимание соборности как духовно-творческого воплощения православной традиции в художественном опыте писателей ХХ – начала XXI вв. позволило нам существенно расширить рамки данной проблемы, включив в контекст исследования и литературу советского периода 60-80-х и постсоветских 90-х годов ХХ века, подчеркнуть непрерывность отечественного литературного процесса в его ключевых духовно-эстетических координатах.

Цель диссертационного исследования видится в системном и многоаспектном рассмотрении художественных принципов наследования православных традиций, эволюции соборного сознания в отечественной прозе второй половины ХХ – начала XXI веков, новых подходов к художественно-эстетическому освоению духовно-нравственных ценностей и современных аспектов взаимоотношений личности, природы, общества в начале третьего тысячелетия, на новом цивилизационном витке мировой истории.

Для достижения указанной цели в работе решаются следующие задачи:

1. Изучение связей современной прозы с православными традициями в литературном процессе XIX столетия, «серебряного века», «русского зарубежья».
   
2. Исследование эволюции категории соборности в художественном сознании ХХ – начала XXI вв., её содержательной структуры, традиционных и новых компонентов её художественного воплощения в современных прозаических жанрах.
   
3. Рассмотрение духовного генезиса новых типов литературных героев как носителей традиций соборного сознания в духовном мире нашего современника на материале художественной практики второй половины XX – начала XXI вв.
   
4. Рассмотрение пространственно-временного континуума и стилевых особенностей в произведениях современной прозы в контексте жанрово-композиционных исканий, обусловленных православными традициями.
   
5. Разработка новых методологических подходов к исследованию православных традиций и специфики их воплощения в художественном опыте различных творческих индивидуальностей.
   

Предметом исследования явилась проза второй половины ХХ – начала XXI вв. в её преемственных связях с отечественной классикой и литературой русского зарубежья.

Объектом исследования послужил опыт художественного воплощения православных традиций в литературном процессе эпохи в развитии от христианско-аксиологической проблематики творчества М. Булгакова, Б. Пастернака, Ю. Домбровского к философским и духовно-нравственным аспектам содержания в произведениях Л. Леонова, М. Шолохова, С. Залыгина, В. Тендрякова, В. Астафьева, В. Солоухина, Е. Мальцева, А. Солженицына, Ю. Бондарева, Д. Балашова, В. Пьецуха, А. Ларионова, В. Крупина, а также писателей, ныне изучаемых в рамках литератур ближнего зарубежья, но творчески связанных с литературным процессом советского периода (О. Гончар, Ч. Айтматов).

Выбор столь широкого круга авторов оправдан тем, что даёт возможность показать национальное своеобразие словесного искусства, его преемственность и новаторство в современной прозе, увидеть сквозь призму различных граней соборного сознания живое движение «идей времени» и «форм времени» (В. Белинский), появление новых типов литературных героев, преемственно связанных со своими предшественниками.

На защиту выносятся следующие основные положения:

1. Соборность как универсальная системообразующая категория национального сознания, имеющая православную духовную природу, способна выступать как культурный концепт, эстетическая реальность и формообразующий фактор, оказывающий влияние на содержание и поэтику литературного творчества.
   
2. Анализ отечественной литературной практики показывает многогранность и широту художественно-философских ассоциаций, связанных с категорией соборности как основы и сердцевины православного мироощущения. Вместе с тем идея «собирания», «единения», «сопряжения», гармонизации целого, достижения духовной общности людей в защите смысложизненных ценностей высшего порядка допускает более широкое, в том числе и внерелигиозное, толкование этого понятия в художественном опыте многих отечественных писателей, выявляя не прямую, а опосредованную соотнесенность раскрываемой ими духовно-нравственной проблематики с её православно-христианским первоистоком и общинной ментальностью русского национального сознания.
   
3. Соборное сознание в духовном и творческом опыте конкретных писательских индивидуальностей может выступать не только как олицетворение духовного единения человека с Богом и людьми в религиозном пространстве и времени («соборном хронотопе»), но и в поиске путей утверждения единства и гармонии в системах отношений: человек – природа, человек – общество, человек и собственное «Я», художник и творчество.
   
4. Художественная проза второй половины ХХ в. – начала XXI в. объективно отразила процессы преемственной эволюции соборных начал общественного сознания в утверждении национальных, духовно-нравственных, социально-гражданских, экологических ценностей, в том числе в литературе советского периода. Идеологическое давление и атеистическая пропаганда не уничтожили ментальных корней русской соборности: в скрытых, зачастую трансформированных, а порой и в открытых формах «философской веры» она продолжала жить в глубинах национального сознания, а на рубеже ХХ – XXI вв., с возрождением православных традиций на государственном уровне, заявила о себе в литературе с новой силой.
   
5. Уровень причастности к соборному целому как критерий сформированности соборного сознания литературного персонажа позволяет применить типологическую классификацию при характеристике того или иного литературного героя на основе оппозиции сакрального/профанного. С учетом этого признака в диссертации обосновывается градация персонажей от низшего, профанного к профанно-историческому, сакрально-историческому и, наконец, высшему, сакральному уровню духовного бытия.
   
6. С учетом всех вышеназванных факторов категория соборности рассматривается нами в единстве и взаимосвязи религиозного, нравственно-этического и социального компонентов как целостная философско-онтологическая система, объемлющая всю духовную полноту национального сознания и бытия в их художественно-эстетическом отражении.
   
7. Новизна подходов к художественному осмыслению православных традиций в русской прозе второй половины ХХ в. определяется многоаспектностью их духовно-нравственного, философско-психологического, социально-политического, эколого-культурного и эстетического преломления.
   

Методологическую базу исследования определяют историко-генетический, историко-функциональный, сравнительно-типологический принципы. В качестве одного из методов используется и историко-культурный, подход ,предполагающий рассмотрение литературы во взаимодействии с другими типами общественного, в частности, религиозного сознания. Характер отмеченного взаимодействия обусловил необходимость разграничения разных типов мышления, потребовал привлечения мифопоэтического, фольклорного, религиозно-философского материала. Изучение жанровых форм, принципов сюжетостроения и других элементов поэтики призвано углубить представление о динамике развития русской прозы, когда каждое значительное явление становится звеном в цепи духовной и художественной преемственности.

Теоретическую базу диссертации составили труды выдающихся отечественных ученых-славянофилов XIX века А.С. Хомякова, А.И. Кошелева, братьев И.В. и П.В. Киреевских, Ю.Ф. Самарина, братьев К.С. и И.С. Аксаковых; богословские и святоотеческие источники и сочинения русских религиозных философов последней трети XIX – начала XX веков: В.С. Соловьёва, В.В. Розанова, Н.О. Лосского, С.Н. Булгакова, Н.А. Бердяева, П.А. Флоренского, В.И. Иванова, И.А. Ильина, Г.В. Флоровского, В.В. Зеньковского, В.В. Вейдле, исследования А.Ф. Лосева, М.М. Бахтина, а также работы современных философов и культурологов В.В. Бычкова, Е.С. Троицкого, М.П. Мчедлова, М.М. Дунаева, литературоведов Ю.И. Сохрякова, И.А. Есаулова, Ю.Г. Круглова, В.Ю. Троицкого, О.Е. Вороновой и др.

Актуальность предпринятого исследования определяется объективной потребностью современного литературоведения в адекватном реагировании на духовные запросы общества и текущего литературного процесса в освоении огромного духовного наследия прошлых эпох, в выработке нового ценностного фундамента на основе приобщения к национальному духовно-нравственному и культурному достоянию и, с другой стороны, в недостаточно разработанной методологии анализа православного историко-культурного контекста в современной русской литературе.

Научная новизна диссертации состоит в обосновании целостной методологической концепции, позволяющей рассматривать отечественную литературу второй половины ХХ – начала XXI века с позиций эволюции соборного сознания, в диалектике традиций и новаторства, в открытых, скрытых и трансформированных формах наследования православных традиций, рассматривая их как содержательный и формообразующий фактор, как имманентную духовно-эстетическую реальность, формирующую национальный культурный космос в его прошлом, настоящем и будущем.

Теоретическая значимость работы состоит не только в раскрытии содержания и форм наследования православных традиций, преемственных связей современной литературы с классикой XIX и ХХ вв.; главное видится в перспективном историко-культурном анализе новых эпико-художественных форм и самобытных граней эволюции соборного сознания в современном литературном процессе в их духовной и эстетической сущности.

Практическая значимость диссертации заключается в возможности использования её материалов в преподавании курса «История русской литературы XX века», спецкурсов, факультативов в высшей школе, в практике школьного преподавания произведений русской словесности, а также в разработке учебно-методических пособий по исследуемой проблематике.

Апробация работы. Основные результаты исследования нашли отражение в авторских монографиях, статьях, методических рекомендациях, изданных во Владимирском государственном педагогическом университете, Криворожском государственном пединституте. Многие положения диссертации стали основой докладов на международных, межвузовских научных конференциях в МГГУ им. М.А. Шолохова в 2005 – 2008 годах. Основные положения и выводы диссертации отражены в четырех монографиях, одном учебно-методическом пособии, а также в одиннадцати статьях, в числе которых четыре опубликованы в изданиях, рекомендованных ВАК.

Структура диссертационного исследования состоит из Введения, шести глав и Заключения, Примечаний и Списка использованной литературы, который включает более 500 наименований. Отдельные главы делятся на параграфы, вычленяющие основные грани и аспекты православных традиций и новые подходы к их художественному осмыслению в лучших прозаических произведениях современного искусства.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении изложены цели и задачи диссертации, обосновываются актуальность и новизна исследования, определены его структура и методологические основы, называются исходные положения в их традиционной и современной трактовках.

Традиционное понимание указывает на связь понятия соборности с основным Символом Веры Русской Православной Церкви - Единой, Святой, Соборной и Апостольской. Поэтому соборность в нашей работе рассматривается многоуровнево: как духовное ядро православного Символа Веры; как всеобщая, универсальная, объективная категория русской религиозной философии, как духовно-нравственная устремлённость человека и человеческого сообщества к высшему идеалу на основе единых христианских ценностей, как неотъемлемый элемент национального художественного сознания.

Теоретические аспекты соборности были наиболее отчётливо сформулированы учёным-славянофилом А.С. Хомяковым. Выдающийся богослов, философ и поэт рассматривает Русскую Православную Церковь и соборность как неделимое целое, как «наследие духовной жизни», или «церковный разум» в своём единстве с Христом: «Каждый человек находит в Церкви самого себя, но себя не в бессилии своего одиночества, а в силе духовного единения с братьями, со Спасителем»...⁸. Соборность, по А.С. Хомякову, «это целое исповедание веры»⁹.

Традиционное хомяковское понимание соборности как сердцевины православной веры чрезвычайно близко художественной концепции гениального мыслителя и великого романиста Ф.М. Достоевского, выраженной в краткой и глубокой формуле, которая повторяется в «Братьях Карамазовых»: «все за всех виноваты». В этом богатом по содержанию тезисе потаённо скрыты и «братское единение во Христе», и любовь как Божественный и Благодатный Промысел, и жизненная заповедь: «Братья.., любите человека и во грехе его, ибо сие уже подобие божеской любви и есть верх любви на земле»¹⁰. Это и путь «через православный соборный идеал народной жизни к всечеловечеству и полной воцерковленности жизни, к слиянию всех во Христе»¹¹, – пишет М.М. Дунаев.

Категория соборности в представлении автора диссертации не есть особая теоретическая доктрина или мировоззренческая концепция; скорее всего, «это идея, угол зрения, подход к общим идеологическим и практическим задачам»¹².

Современная трактовка исследуемой категории основывается на рассмотрении соборности как «церковной и вместе с тем социально-политической ценности» (Е.С. Троицкий), как художественно-эстетической системы (В.В. Вейдле, М.М. Бахтин, В.В. Бычков, И.А. Есаулов и др.). При этом И.А. Есаулову ближе понимание соборности как «выражения одной из фундаментальных особенностей русского пасхального архетипа», соборности как «“зерна” Благодати Божией»¹³.

Категория соборности оказалась столь значимой для русского народа ещё и потому, что со времен Древней Руси была осознана её тесная взаимосвязь с идеалом общенационального единения и согласия как главным условием защиты формирующейся государственности от внешних и внутренних угроз. Идея «собирания» единой Руси из удельных княжеств пронизывает памятники древнерусской письменности «Слово о полку Игореве», «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона, «Сказание о Мамаевом побоище» и т.п. Великий общенациональный святой Сергий Радонежский оставил потомкам завет: «Все для любви, которая собирает».

Идея «собирающей» любви как основы соборного сознания и сплочения людей пронизывает наследие славянофилов. «В силе духовного единения с братьями, со Спасителем»¹⁴ видел суть и смысл соборности А.С. Хомяков, наиболее глубоко разработавший её теоретические аспекты. Вместе с тем уже у славянофилов можно наблюдать тенденцию к расширительному толкованию соборности, выходящему за пределы строго богословского понимания. Так, уже А.С. Хомяков трактует соборность как «общий принцип устроения бытия, характеризующий множество»¹⁵.

Другой видный славянофил Ю.Ф. Самарин обратил внимание на то, что истоки соборности восходят не только к христианским, но и крестьянским общинам, а значит – к мирским, общественным, социальным традициям. Тем самым он указал на тесную взаимосвязь понятий «соборность» и «общинность» как существенный признак российского бытия и бытоустройства. По его мнению, общинность есть не только «характеристическая племенная особенность славянства», но и «начало соборного согласия, на котором построена и держится Православная церковь»¹⁶. Тем самым была выявлена ментальная взаимосоотнесенность между духовным и общественным укладом жизни русского народа.

В дальнейшем акцент на «собирательном» смысле понятия «соборность» получил еще более широкое и емкое толкование. Слово «соборность» стало мыслиться не только как производное от слова «собор» (в значении приобщенности к храмовой культуре православия), но и как проекция идеи «собирания», объединения, согласия – иными словами, по меткому замечанию В.В. Горбунова, как идея «собирательности» в процессе человеческих общений и сплочения людей на основе национально-религиозных и иных интересов: «Такая соборность понималась как духовное единение людей непосредственно друг с другом вне диктата всяких государственных и политических структур»¹⁷.

К пониманию соборности как национальной идее подошел и Ф.М. Достоевский, увидев в ней связующее звено между православием и «русским социализмом». В «Дневнике писателя» он подчеркнул, что народ русский «спасётся лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово. Вот наш русский социализм»¹⁸.

Очередной этап эволюции категории соборности связан с деятельностью мыслителей русского духовного ренессанса.

Диалектически связал понятие соборности с идеей всеединства В.С. Соловьев (1853 – 1900), мысливший бытие как единство Бога, Природы, Человека, а человека – как «некоторое соединение Божества с материальной природою»¹⁹. Сам термин у мыслителя-классика больше используется в значении «собирательность» («собирательный процесс», «собирательное человечество», «собирательное существо»). Примечательно, что и в словаре В.И. Даля перечисленные понятия равноценны «соборности»²⁰.

Другой выдающийся мыслитель – В.В. Розанов (1856–1919) дополнил идею всеединства, поставив проблему единства Бога и мира через пол, через акты рождения и соединения.

В трудах П.А. Флоренского (1882–1937) всеединство бытия понимается как всеобъемлющая любовь, а любовь, в свою очередь, выступает как фактор соборного единения людей, соборного сознания, соборного религиозного чувства.

Идеей всеединства как соборного сплочения людей на основе принципов социального равенства, взаимопомощи и согласия проникнуты многие работы С.Н. Булгакова (1871–1944).

Соловьевское понимание соборности как всеединства всего сущего нашло свое развитие и в наследии Н.А. Бердяева (1874–1948), в его идее гармони космического, природного и социального, в обобщающих трудах по философии «русской идеи», понимаемой, в том числе, как идея славянского братства, межнационального единения и духовного согласия между народами. Вместе с тем Н.А. Бердяев сумел связать понятие соборности и со сферой индивидуального сознания: «В действительности соборность есть … расширение моего опыта до сверхличного, всеобщего опыта»²¹.

Сходную мысль развивает и С. Трубецкой также размышлявший о соборной природе человеческого сознания. Согласно его мнению, соборность личного сознания проявляет себя в том, что «фактически “я” по поводу всего держу внутри себя собор со всеми», «сознание не может быть ни безличным, ни единоличным, ибо оно более чем лично, будучи соборным»²² (38, XIV; 495 – 498).

Анализ показывает, что русские философы различали в структуре соборности четыре составляющие: религиозную, нравственную, социальную и национальную (связанную с тягой к общинности, коллективным началам устроения российского жизненного уклада).

О религиозной составляющей соборности как «совокупном церковном разуме» (А.С. Хомяков, С.Н. Булгаков) уже говорилось выше. С точки зрения Н. Бердяева, например, «соборность церковная есть пребывание в общении и любви церковного народа и Духа Святого»²³.

На диалектическую взаимосвязь соборного и национального начал для русского сознания справедливо указал С.Н. Булгаков: определяя национальность как подсознательный или, лучше сказать, сверхсознательный «инстинкт», философ характеризует его объединительную тенденцию: это «мистическое влечение к своему народу», нахождение себя в единстве с другими, или переживание соборности»²⁴ (36, II; 179).

Выявляя социально-общинную природу соборности, Вяч. Иванов подмечал, что это слово почти непередаваемо на иноземных наречиях, в нем что-то исконно «родное и заветное»; тем не менее мыслитель видел в соборности тенденцию к общемировому единению, считая, что человечество когда-нибудь достигнет состояния «универсального коллективизма».

Внутренне полемизируя с ним (скорее, в сфере терминологии, чем содержания) Н.А. Бердяев в своих размышлениях идет дальше в соотнесении соборности и близких ему понятий – общинности, общности, коммюнотарности и, наконец, коллективизма. Резко разделяя эти понятия, он замечает: «Мы в соборности не есть коллектив. Коллективизм не соборность, а сборность. Он носит механически-рациональный характер»²⁵.

Проблема нравственного содержания соборности также нашла отражение в русской религиозной философии.

По В.С. Соловьёву, «добро – понятие сплачивающее, собирательное, идущее от Бога, объединяющее человечество со Всевышним и людей друг с другом»; «у добра существует признак всеобщности»²⁶.

Н.О. Лосский, развивая эту мысль о соборности добра, подчеркивает: «Исследование множества кодексов морали самых разнообразных народов всех времен дает материал для индуктивного обоснования истины единства нравственного сознания человечества»²⁷.

Таким образом, анализ категории соборности с точки зрения её эволюции и структуры показывает доминирующий, системообразующий, стержневой характер в области сохранения и преемственного развития православных традиций, православного сознания в русском культурном космосе, определяя не только его прошлое, но и его настоящее и будущее.

Вот почему так свежо и обнадеживающе звучат слова современного ученого-культуролога Е.С. Троицкого: «Соборность как раз такая церковная и вместе с тем социально-политическая ценность, которая может обеспечить и консолидацию общества и вместе с тем гарантировать демократические права народов, гражданские права личности».

Исследования последних лет показывают, что соборность, не утрачивая своей изначальной конфессиональной принадлежности, всё более трансформируется в одну из базовых категорий отечественной культурологической и литературоведческой мысли. По справедливому утверждению И.А. Есаулова, идея соборности «должна стать новой концепцией русской литературы и культуры в целом».

С учетом всех вышеназванных факторов соборность рассматривается в нашей диссертации в качестве универсальной категории не только в рамках православного вероучения, но и в отечественной системе светского философского просветительства, включая «мышление в образах» – литературное творчество.

Анализ литературного процесса ХХ столетия, осуществленный в ряде его тенденций в данной работе, показал непрерывную преемственность соборных начал (духовно-нравственных, социальных, национально-исторических) в художественном сознании общества, в том числе в литературе советского периода. Идеологическое давление и атеистическая пропаганда не уничтожили ментальных корней русской соборности: в скрытых, трансформированных (а порой и в открытых) формах она продолжала жить в глубинах национального сознания, а на рубеже XX – XXI веков заявила о себе с новой силой.

Всё это вместе взятое позволяет нам рассматривать соборность как целостную философско-онтологическую систему, объемлющую не только религиозное, но и светское содержание национального сознания и бытия.

В силу того, что русская религиозная философия, а значит, и учение о соборности есть цельное знание, явление цельного духа, нельзя не сказать, что соборность как идеал имеет и свою эстетическую природу. Недостаточная изученность эстетического аспекта соборности побудила нас исходить из необходимости разработки данной проблемы. Поэтому в нашем исследовании мы отталкиваемся от теоретических трудов таких авторитетных учёных, как В.В. Вейдле, М.М. Бахтин, В.В. Бычков, И.А. Есаулов и др.

Наибольший интерес в этом плане представляет труд В.В. Вейдле «Умирание искусства» (СПб., 1996; М., 2001). Видный искусствовед русского зарубежья В.В. Вейдле убеждён, что со времён романтизма и на Западе, и на Востоке шло интенсивное нарастание рассудочно-рационалистических форм искусства. Подобная направленность стала вытеснять в художественном творчестве веру и религиозное сознание как из человеческой души, так и из культуры. Начался «разлад смысла и форм, души и тела в искусстве, разлад личности и таланта в жизни, в судьбе художника». Таким образом, делает вывод учёный, искусство стало утрачивать стиль, то есть свою сущность и основу. Ведь стиль, как «внутренняя согласованность душ», есть «воплощённая в искусстве соборность творчества. Когда потухает соборность, гаснет стиль, и не разжечь его вновь никакой жаждой, никаким заклятием»²⁸. Вейдле выступал противником рассудочно-рационалистического начала в художественном творчестве, считал, что соборность объективно вытекает из религиозного сознания и носит внеличностный, надындивидуальный и вневременной характер.

В 50-70-е годы XX века традиции философско-эстетических исследований, заложенные выдающимися предшественниками, были продолжены М.М. Бахтиным: «Эстетика словесного творчества много бы выиграла, если бы более ориентировалась на общую философскую эстетику, чем квазинаучные генетические обобщения истории литературы...»²⁹. Именно В.В. Вейдле, М.М. Бахтину, А.Ф. Лосеву и нашим современным учёным В.В. Бычкову, М.М. Дунаеву, И.А. Есаулову и другим удалось обозначить внутреннюю и внешнюю связь художественного сознания с соборностью как философско-эстетической категорией. И сегодня уже признанный и устоявшийся подход к соборности как «сущностной силе», по выражению В.Г. Брюсовой, проясняет главное: соборное сознание «имеет целью через “частное” приблизиться к пониманию “целого”, “общего”»³⁰.

В отличие от многих именитых предшественников, диссертант рассматривает идею соборности не только как олицетворение духовного единения человека с Богом и людьми в религиозном пространстве и времени, но и в поиске путей утверждения единства и гармонии в системах отношений: человек-природа, человек-общество, человек и собственное «Я», художник и творчество.

Такое широкое, отвечающее культурным реалиям нашего дня понимание соборности позволило существенно расширить рамки данной проблемы, включив в контекст исследования и литературу советского периода, в которой преобладали «скрытые» либо трансформированные формы соборного сознания, а также произведения рубежа XX – XXI вв. с их тенденцией к возрождению традиции и тем самым подчеркнуть непрерывность отечественного литературного процесса в его ключевых духовно-эстетических координатах.

Поэтому, с нашей точки зрения, глубоко прав В.В. Кожинов, утверждавший, что соборность как духовное единение может совершаться или «воплощаться и в иных актах поведения людей ради торжества справедливости или в целях освоения еще не подвластных человечеству пространств мира на безупречно свободной основе в стремлении к незамутненному какой-либо узко личной, частной корыстью идеалу».

Логика исследования данной проблемы отразилась в его главах.

В главе первой «Православное сознание как духовно-эстетическая традиция и этическая основа русской литературы, фактор влияния на современный литературный процесс» даётся краткий обзор православных традиций в литературных произведениях XIX столетия, «серебряного века» и русского зарубежья вплоть до нашего времени. Такой подход в реферируемом исследовании не только отражает эволюцию православного сознания в духовно-эстетических и этических исканиях великого прошлого, но и открывает новые пути к исследованию соборного сознания в современном литературном процессе, новые аспекты при анализе произведений XIX – начала XX веков и русского зарубежья. Соборные тенденции рассматриваются нами в первом параграфе главы. Например, уже в трагедии А.С. Пушкина «Борис Годунов» и в его «Песнях западных славян» отражается и народный соборный дух и, по словам Ф.М. Достоевского, выражается пушкинское «предчувствие славян русскими, это пророчество русских славянам о будущем братстве и единении». В лирике Ф.И. Тютчева сформулированы историософские проблемы судьбы России и революции как противостояния двух разнородных духовных начал – Христа и Антихриста, как символическое противопоставление двух типов цивилизаций – России и Запада. Не случайно Г.В. Флоровский заметил, что Ф.И. Тютчев воспринимал духовный мир России как греко-византийский, как «православный империализм». Мысль Тютчева о «славянской империи» вызвала теоретический и полемический интерес у Ф.М. Достоевского. В «Братьях Карамазовых» в главе «Из поучений старца Зосимы» писатель осуждает уединение и отъединение в народе, которые стали пороками «вместо служения братолюбию и человеческому единению». Достоевский свои думы о человеческом единении укреплял верой в народ и предназначение монастырей: «От народа спасение Руси. Русский же монастырь искони был с народом... И станет единая православная Русь».

Отсюда сокровенные, идущие от сердца мысли писателя о любви к человеку, любви к ближнему. По этой причине в романе «Преступление и наказание» Достоевский поднял важнейшую проблему – «трагедию христианскую, трагедию свободы», которая исходит, по мнению Георгия Флоровского, из-за «внутреннего раздвоения человеческого духа, вполне реально бьющегося между волевым избранием чистого или греховного, узкого или широкого пути³¹.

Идея нравственного единения людей – одна из центральных и в толстовской эпопее «Война и мир», она результат живой сопричастности человека к бытию в целом. В 60-е годы XIX века единственной формой соединения людей в духовную общность, которую признавал Толстой, было «соборное единение в молитве». Достаточно вспомнить Наташу Ростову в московской церкви или молебен солдат перед Бородинской битвой. И, наконец, просветлённое, умиротворённое состояние умирающего князя Андрея, осознавшего вдруг различие между любовью человеческой и Божеской: «Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью Божеской... Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но Божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить её. Она есть сущность души...».

В романе «Воскресение» Дмитрий Нехлюдов приходит к простым истинам, что необходимо жить по заповедям Нагорной проповеди: «Только исполняй люди эти заповеди, и на земле установится царство Божие, и люди получат наибольшее, которое доступно им».

В начале XX столетия тема единения человечества, столь бережно хранимая и лелеемая в русской классической литературе, не угасает, но принимает более отвлечённый характер. У лучших представителей общества она порою носит романтический оттенок. Герой повести Александра Куприна «Поединок» подпоручик Ромашов «с трудом удерживал необычные для него разбегающиеся мысли:

- А вдруг моё Я, а больше... весь миллион Я, составляющих армию, нет
- ещё больше - все Я, населяющие земной шар, вдруг скажут: «Не хочу!» И сейчас же война станет немыслимой…»³²,

Повесть А.И. Куприна содержала огромное социальное обобщение. По существу, она передавала картину разложения не только военной машины, но и всей государственной системы России.

Наиболее концентрированное выражение безысходности и мрачности исторических перспектив России накануне Первой мировой войны содержится в повести Ивана Бунина «Деревня». Кузьма Ильич Красов – один из резонёрствующих героев произведения – заявляет: «Историю почитаешь – волосы дыбом встанут: брат на брата, сват на свата, сын на отца, вероломство да убийство, убийство да вероломство…»³³.

Суровый и жестокий образ времени, запечатлённый словесным искусством начала XX века, вскоре облачится в военные одежды и станет зловещим, кровавым Молохом Первой мировой войны, революций Февраля и Октября 1917 года и последовавшей за ними гражданской войны.

Однако преемственность в наследовании традиций соборного сознания не была нарушена окончательно. Величайшая заслуга сохранения национального духовного наследства в трагических условиях «русского рассеяния» принадлежит писателям русского зарубежья – в особенности, Б.К. Зайцеву и И.С. Шмелёву, о чем говорится во втором параграфе первой главы.

Повесть «Сергий Радонежский» Б.К. Зайцева рассказывает о пути православного праведника к святости. Тема святости в изображении Б.К. Зайцева и до сегодняшнего дня в художественной литературе всё ещё остаётся недосягаемой вершиной. Русский писатель сумел запечатлеть святую силу Руси и её народа, заключенную в соборности.

И.С. Шмелёву, развивающему тему соборного единения и любви, удалось художественно показать её становление и формирование в духовном мире юного россиянина («Лето Господне», 1933). Нет сомнения, что и эта грань до сих пор остаётся непревзойдённой.

Поэтому так важно подчеркнуть: именно писатели русского зарубежья унаследовали и сохранили для нынешних поколений православные традиции классической отечественной культуры XIX и «серебряного» веков, которые позднее были продолжены в новых, советских исторических условиях.

Во второй главе «Столкновение христианских и антихристианских начал и новизна отражения православных традиций в контексте соборного сознания» указанная тема рассматривается с учетом художественного опыта М. Булгакова, Б. Пастернака, Ю. Домбровского. На каждом историческом отрезке времени эта тема, традиционная для мировой и отечественной литературы, приобретала либо социально-политический, либо культурно-философский характер. Например, в произведении Фридриха Ницше («Антихрист. Проклятие христианству») она вылилась в утверждение мировоззренческого антиидеала «сверхчеловека», «супермена». У Дмитрия Мережковского в его трилогии «Христос и Антихрист» противоборство Христа и Антихриста символизировало содержание мировой истории как борьбы двух противоположностей – неба и земли, духа и плоти.

У Андрея Белого в поэме «Христос воскрес» (1918) воскрешение сакрального героя выражало надежду на справедливый мир в пореволюционной России. И только у Владимира Соловьёва, первооткрывателя этой темы в русской литературе XIX века, в «Краткой повести об антихристе» (1900), включенной в «Три разговора», дано религиозно-нравственное толкование этой темы, соответствующее евангельским источникам.

Изучение традиций в художественном осмыслении столкновения христианских и антихристианских начал в русской литературе ХХ века потребовало расширения терминологического аппарата диссертации. Наличие у самых различных писателей «христоподобных», «христообразных» героев, как, впрочем, и их антагонистов «демонического» плана, а также персонажей переходного, «синкретического» типа привело к необходимости говорить о двух принципиальных свойствах в воссоздании духовной природы человека в искусстве слова – профанности и сакральности. Изучение этих свойств человеческой личности восходят к мифологическому периоду развития мировой культуры.В диссертации отмечается, что выдающийся представитель французской социологической школы Эмиль Дюркгейм характеризует человека дуалистически – как существо социальное и в то же время – индивидуальное. В своей книге «Элементарные формы религиозной жизни. Тотемическая система» (Париж, 1912) Дюркгейм религию рассматривает неразрывно от мифологии. В силу этого теоретического положения, и в религии, и в мифологии, по мысли учёного, сакральное и профанное – это две формы состояния сознания, которые в преломлении к нашей концепции соответствуют соборному и индивидуально-частному опыту людей. Подлинное осмысление обе формы состояния сознания приобретают только в рамках христианского миропонимания.

В нашем исследовании эти понятия по отношению к типологии литературных персонажей означают следующее.

Профанный уровень бытия персонажа – это мирской, обыденный, земной круг его жизни. Но и на этом уровне возможны драматические и судьбоносные коллизии, стремление к значительному прорыву на более высокий уровень духовного существования.

Это становится возможным, когда профанный герой превращается в профанно-исторического, включаясь в сложную и драматическую жизнь большого социума, Большой Истории или в широкий культурно-исторический контекст.

Когда в рамках созданной писателем реальности профанно-историческая личность поднимается на уровень высших требований своей эпохи, являя черты героизма и жертвенности, она приобретает сакрально-исторический статус.

Высшая, сакральная ступень бытия – это достижение духовного Абсолюта, идеала святости, доступного немногим подвижникам на путях полного самоотречения во имя высоких духовных целей и всеобщего блага. Иначе говоря, по В.В. Зеньковскому, к двум бытийным понятиям «истинный человек», «действительный человек» добавляется третье – «человек в Церкви», «человек воцерковленный», соборная личность. Более подробно профанные и сакральные уровни бытия личности раскрываются в диссертации на материале лучших художественных произведений современной прозы.

Наше обращение к теоретическому обоснованию представлений о профанном и сакральном уровнях бытия личности восходит к двойственности природы самого человека.

Если рассматривать двойственность природы человека с позиций христианства, то следует помнить: «природа в людях не только “одинакова”, но она “одна”, едина у всех, а личность у каждого своя, несравнимая, несмешиваемая»³⁴. Такой подход очень важен для различения личности и природы в человеке, несмотря на его целостность и единство: «Каждая личность индивидуальна; понятие индивидуальности относится к единству личности и природы, в их взаимодействии, в их развитии»³⁵. И только в Богочеловеке при единстве личности наличествуют две природы — божественная и человеческая, «“не отделимые” одна от другой, но и “не сливающиеся” одна с другой»³⁶. Следовательно, «богоподобие» в человеке повреждено грехом, искусом, как утверждает Библия. Поэтому, с богословской точки зрения, и отдельные духовные функции в человеке, например, разум, моральное сознание, свобода, совесть и т.п. несут на себе печать повреждённости, печать греха. Однако образ Божий сохраняется и в грешнике.

Таким образом, «различение личности и природы в человеке позволяет нам отнести сферу греха к природе человека, не затрагивая момента личности»³⁷. Поэтому наш обобщающий вывод позволяет ещё раз осмыслить «основную антропологическую идею в православии – а именно: с грехопадением не утерян образ Божий, который продолжает нас связывать с Богом. Духовная же природа (разум, свобода и моральное сознание) оказывается в человеке повреждённой, в то время как “личность” не повреждена: она может быть придавлена и угнетена, ослаблена и ущерблена, но остаётся неповреждённой»³⁸. Вот почему наше различение «профанного уровня бытия личности» и «сакрального уровня бытия личности» вполне оправданно и правомочно. Применительно к литературному процессу допустимо употребление терминов «профанный»/«сакральный» герой и подобных им. Как известно, и в культурологии оппозиция «профанный/сакральный» естественна и очевидна. Такая оппозиция, как утверждают многие мифологические изыскания и школы, вполне применима и по отношению к художественному времени и пространству.

В этом убеждён и современный исследователь, доктор богословия и филологии М.М. Дунаев. Опираясь на творчество Ф.М. Достоевского, учёный пишет: «В размышлениях Достоевского раскрывается двуплановость, амбивалентность бытия, где оба уровня его – профанный и сакральный – совмещаются в сложном единстве (но не в плоскостном совпадении), в непрерывности одного от другого. У Достоевского и Царство Божие и ад внутрь человека есть. Смысл этого совмещения – не в идее неизбежности тьмы, но в неуничтожимости света при видимом торжестве самого кромешного мрака»³⁹. По Бердяеву, свет «освобождающий» – это свет Христов, который и во тьме светит. Противоречие же личности человеческой находится «между заключённым в творении образом Божиим (богоподобием – В.П.) и его повреждённостъю первородным грехом»⁴⁰.

Таким образом, по Достоевскому, художественный образ обретает вечность, когда писатель раскрывает временную повреждённость грехом природу литературного героя, когда сквозь пелену бытия таинственно и постепенно высветляется внутренняя, скрытая красота человеческой личности. В этом и состоит суть оппозиции профанного/сакрального, обоснованной в контексте первого параграфа второй главы нашего диссертационного исследования.

Основные подходы к этой проблеме заложены в ставших уже классическими произведениях русской литературы ХХ века – романах «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова и «Доктор Живаго» Б.Л. Пастернака, о которых речь идет во втором параграфе данной главы. К тому же, в большом количестве художественных сочинений столкновение христианских и антихристианских начал рассматривается в нескольких аспектах. В «Мастере и Маргарите» М. Булгакова отражен конфликт между государственной властью и неповторимой личностью человека, свободно проповедующего новое философско-религиозное учение. Смелые и светлые мысли булгаковского Иешуа о царстве истины и справедливости, в котором не будет никакой власти, о свободе человеческой, а также пронизывающий страх перед утверждением новой веры заставили римского прокуратора Понтия Пилата и первосвященника Каифу предать жестокой и мучительной смерти булгаковского героя. Государственный эгоизм одержал победу во времени, проиграв вечности.

В отличие от сакрального героя Иешуа, добровольно жертвующего своей жизнью ради искупления грехов человечества, чтобы личность была свободна и добролюбива, центральный герой романа Б. Пастернака Юрий Андреевич Живаго внешне лишен героико-романтического ореола. Однако сын писателя Е.Б. Пастернак считает, что «Доктор Живаго» (1956) – это «Божья повесть», «вечная тема искусства»,⁴¹ где героем является отдельный человек со своей судьбой, страданием и подвигом, поскольку законы Христа для него являются определяющими. Юрий Живаго пытается философски осмыслить проблему: согласуется ли справедливая по целям революция с Христовой верой? Или же в этой коллизии скрыта борьба христианских и антихристианских начал? У Юрия Живаго, по мнению Д.С. Лихачёва⁴², больше лирического и поэтического отношения к событиям, чем ясных ответов и окончательных выводов. В колебаниях не слабость Живаго, а его интеллектуальная и моральная сила. Пастернаковский герой — рефлектирующая, созерцательная личность, как и автор романа, руководствующийся прежде всего духовными и эстетическими ценностями. Уже по этой причине, если исходить из концепции М. Бахтина, Юрий Живаго – синкретический тип героя; он – как и автор произведения – поэт, что означает: прозаический персонаж романа есть одновременно и его лирический герой.

Следовательно, синкретический художественный тип – явление более крупное, чем обычный герой в литературном произведении. Синкретический персонаж – саморазвивающаяся личность, всегда индивидуальная и неповторимая. У синкретического героя преобладают сакральные качества души над профанными. В этом и заключается новизна художественного образа Юрия Живаго в романе Бориса Пастернака.

Романы «Доктор Живаго» Б.Л Пастернака, «Хранитель древностей» и «Факультет ненужных вещей» Ю.О. Домбровского объединяет общая тема – тотальное политическое давление со стороны государственной власти. Но в дилогии Ю.О. Домбровского ярко показан отлаженный, хорошо поставленный механизм уничтожения инакомыслящих, внутригосударственный институт палачей. Его художественное разоблачение идёт с христианских позиций. Писатель Домбровский в центр романа поставил тему мученичества и решает её по-своему. В дилогии мучеником является Георгий Зыбин, бывший хранитель древностей, а теперь зэк, безвинно осуждённый.

В чём же новизна этого впечатляющего образа? Зыбин чётко осознал: ему не будет покоя всю жизнь, если он, чтобы спасти себя, будет идти на поводу у своих палачей, если помимо него, пострадают и другие невиновные. Только правда способна вытащить его из тюрьмы. В его душе ни на секунду не умолк голос совести и не помутилась нравственная чистота. Они-то и победили.

У Юрия Домбровского тема жестокости тоталитарной системы ассоциируется с образом Иосифа Сталина. Сталинщина, как безнравственная и жёсткая система нивелирования человеческой личности властью государства, в писательском изображении потенциально стремится выйти за пределы одной лишь политической темы. Этот аспект и побудил отдельных критиков (например, И. Золотусского) видеть в романе обобщенно-философский смысл, рассматривать «эру правления Сталина как антиисторию»⁴³.

С нашей точки зрения, писатель скорее разоблачает сталинщину как явление истории с религиозно-нравственных, принципиальных положений христианства. Поэтому не следует «эру правления Сталина» понимать как антиисторию. В контексте нашего исследования Сталин в дилогии Ю. Домбровского не «антихрист», а профанно-исторический герой.

В третьем параграфе «Философско-эстетический аспект соборности при осмыслении национального, историко-культурного достояния (М. Шолохов, Л. Леонов, В. Солоухин)» анализируется структурообразующая роль художественной формы соборности в движении и развитии культуры на материале прозы М. Шолохова («Тихий Дон»), Л. Леонова («Раздумья у старого камня») и В. Солоухина («Чёрные доски: Записки начинающего коллекционера»). В этих произведениях прослеживается взаимосвязь поэтики и православных традиций в единстве содержания и формы. Согласно теоретической концепции М. Бахтина, художественная форма становится формой содержания, поскольку «единство эстетической формы есть единство позиции действующей души и тела», то есть «активной ценностной позиции автора-творца». Следовательно, эстетическое единство в художественном произведении – сложный и всеохватный процесс личностного и исторического начал, выявляющий связь человеческого рода и индивидуальности, единство исторически непреходящего и мгновенного, всеобщности и конкретности. Таким необъятным художественным макрокосмом стала эпопея «Тихий Дон» гениального М.А. Шолохова. И сегодня, по объективному праву истории, роман писателя в равной степени принадлежит и национальному достоянию России, и всей мировой культуре.

Главный герой произведения М.А. Шолохова – Григорий Мелехов – изображён писателем с высокоэстетических позиций, потому что, по М. Бахтину, «проблема души есть проблема эстетическая». Герой Шолохова – типичный герой, сформировавшийся в самобытных устоях русской казачьей среды, основу которой составляли народная нравственность, неизменные представления о людских отношениях: в дружбе и товариществе, взаимной выручке в беде, в помощи страдающим, в почитании старших, в отвращении к двуличию, лицемерию, наглости и насилию. Вот почему роман Михаила Шолохова – это эпос русского народа с его историей и православными традициями, с его светлыми идеалами добра и справедливости.

Национальное и мировое значение эпопеи М.А. Шолохова видится в том, что самый беспощадный бунт в романе проявился не в «бессмыслице», о чем предостерегал когда-то А.С. Пушкин, а в ясно различимом смысле: когда расшатывается соборность, духовное единение народа, то и власть вырождается, что может привести к гибели Отечества.

Другой великий писатель и современник автора «Тихого Дона» Л.М. Леонов в публицистической статье «Раздумья у старого камня» (1968 – 1980) углубляет и развивает общенациональную идею об исторической преемственности поколений, содержанием которой всегда была воля народа, скреплявшая нацию в соборное соработничество. Отсюда и мудрый наказ писателя о бережном отношении к старинным памятникам архитектуры, живописи, литературы, музыки и т.д. Художественными «персонажами» «Раздумий...» можно считать такие отвлечённые понятия, как соборная воля, философская и религиозная вера, которые в соответствии с концепцией данной диссертации, имеют самое прямое отношение к структурным компонентам соборности как основе православной традиции.

Идея русской соборности в произведении Владимира Солоухина «Чёрные доски: Записки начинающего коллекционера» (1969) получила новый качественный оттенок - эстетический. Не случайно один из героев «Записок...», Народный художник СССР Павел Дмитриевич Корин, подчеркнул, что, собирая иконы, древнерусскую живопись, «собираешь душу народа». Писателю Владимиру Солоухину в произведении удалось образно показать духовную, «собирающую» силу красоты, неисчерпаемое богатство соборного идеала национального прошлого, настоящего и будущего.

На основе проведённого анализа в главе сделан вывод о том, что православные традиции в литературе и культуре советского периода XX века не угасли, а трансформировались в новых исторических условиях в «скрытую» форму соборности, актуализировав «собирательный», объединительный смысл традиционного понятия.

В третьей главе диссертации «Познание духовной природы личности в литературном процессе 50-80-х годов XX века» рассматривается сложный, противоречивый конфликт между государственной властью, насаждающей воинствующий атеизм, с одной стороны, и духовной потребностью человека в глубокой и сильной вере, с другой. Это драматическое, а порой и трагедийное противоборство нашло художественное воплощение в произведениях В. Тендрякова, А. Солженицына, О. Гончара, Ч. Айтматова, В. Астафьева, С. Залыгина, В. Шаламова.

В параграфе первом этой главы рассматриваются проблемы веры и неверия в творчестве В.Ф. Тендрякова (1923-1985). В психологически сложных повестях «Чудотворная», «Чрезвычайное», «Апостольская командировка» взгляд писателя смел и необычен, так как, являясь сторонником материалистического учения, писатель решительно выступал за честную, открытую борьбу атеизма и религии. Разумеется, такая принципиальная для своего времени гражданская позиция прозаика не могла одержать победу в 60-е годы XX столетия. И, тем не менее, трагедийная коллизия повести В. Тендрякова «Чудотворная» подспудно (как в чеховском подтексте) высветила вопрос о необходимости компромисса, который был поставлен ещё В.С. Соловьёвым. А именно: о компромиссе не между истиной (абсолютной или относительной) и действительностью, а о компромиссе христианско-спасительном, нравственно-религиозном, то есть о «компромиссе между осуществляющимся в мире высшим идеальным началом и тою материальною, не соответствующею ему средою, в которой оно осуществляется»⁴⁴. Обобщённо говоря, в действительной жизни целесообразной в известных пределах может оказаться мудрая «уступка высшего начала низшему» (В. Соловьев). Собственно, в этом и таится незамеченная новизна мысли талантливого художника В.Ф. Тендрякова.

Другая повесть Владимира Тендрякова – «Чрезвычайное» – является своеобразным продолжением «Чудотворной», но её художественный конфликт менее остр, зато глубок, более масштабен, более современен. В «Чрезвычайном» покоряет свободное мышление незаурядного педагога, талантливого воспитателя и мудрого человека директора школы Махотина.

Повестью «Апостольская командировка» Владимир Тендряков, по существу, завершает своеобразную трилогию, которая разрешает главную проблему трёх повестей писателя. По мнению автора, объективная истина материалистической теории должна проявляться в честном диалоге, в двусторонней полемике с религиозным идеализмом. Наука должна быть нравственной в своем познании истины. Ведь идущие следом поколения стараются развить прежде всего положительное и привлекательное содержание нашего бытия. В этом видится автору философский смысл бессмертия, так как, по мысли писателя, «могила вовсе не является концом человека».

В параграфе втором «Соборы душ своих берегите, друзья!..» рассматриваются судьбы героев произведений А. Солженицына «Матрёнин двор», О. Гончара «Собор» и Ч. Айтматова «Плаха», олицетворяющих красоту человеческих душ, их духовное своеобразие и национальную самобытность. Литературные персонажи исследуемых произведений не растеряли свои лучшие человеческие черты в характерах, несмотря на деформации в различных сферах жизни общества: нравственной, социально-политической, экономической, экологической и идеологической.

Некоторые из перечисленных признаков демонстрирует, в частности, роман Чингиза Айтматова «Плаха». Писатель, подчеркивая неординарность образа Авдия Каллистратова, в интервью корреспонденту журнала «Литературный Киргизстан» (1987, № 7) и в беседе со слушателями телестудии Останкино признавался, что главный герой романа «Плаха» есть веяние времени, образ-метафора, образ-идея. Следовательно, применительно к теме нашего исследования, можно говорить о Каллистратове как о синкретическом типе героя – художественном образе и идее времени, то есть о его новом качестве в сравнении с Юрием Живаго в романе Б. Пастернака. Собственно, в этом и состоит новаторство Чингиза Айтматова, поскольку персонаж как бы имеет дополнительное приращение – образ-идею, воедино связующую все звенья и всех персонажей романа.

Художественное воплощение соборности в произведении проявляется не только в синкретическом герое, православном по своему исповеданию, но и в евангельских эпизодах с их пространственными и временными характеристиками («соборными хронотопами»). В романе их немного (конец первой главы второй части; вся вторая глава и фрагмент третьей). Один лишь пример. В конце первой главы второй части Ч. Айтматов рисует сцену избиения Авдия Каллистратова добытчиками анаши в полусумрачном пространстве грязного вагона-товарняка. Этот эпизод перекликается с муками Иисуса Христа, которого ведут к Лысой горе для распятия на кресте. «И тогда тоже, кстати, была пятница», – пишет автор. Это не просто фраза. В «магическом кристалле» писательского воображения сошлись во времени разные исторические эпохи, соприкоснулись, совместились. Так через художественный хронотоп (в данном случае соборный) писатель проповедует планетарный гуманизм, всеобъемлющую любовь к людям. Здесь романист изображает не столько реальное пространство, сколько художественное, резко отличающееся от действительного. Айтматовский художественный хронотоп в романе «Плаха» носит трагедийный характер. Такое течение времени и изображение пространства определяют нравственную и философско-публицистическую направленность произведения. Поэтому жанр романа можно определить как философско-публицистический.

Устремлённость к планетарному гуманизму породила и новую форму произведения Ч. Айтматова. Ощущение сложности, масштабности романа, его композиции, отвечающей требованиям современности, отметили все критики. А. Красновас назвал «Плаху» агрегатом, Л. Аннинский заговорил о мозаике, С. Аверинцев – о коллаже. К тому же, сложную композицию художник высветляет высоконравственным потенциалом своих героев – Иисуса Христа, Авдия Каллистратова, Бостона Уркунчиева. С этой целью писатель широко использует диалоги-споры (бои), монологи, авторскую характеристику, вставной рассказ «Шестеро и седьмой» и целый ряд других художественных средств. Отсюда большое количество параллелей, которыми изобилует произведение Ч. Айтматова и которые цементируют роман в единое целое, придают поистине мировой масштаб творению прозаика, в котором оригинально сочетаются традиции этноязыческого мифомышления с христианской парадигмой сюжета.

У другого талантливого художника В.Т. Шаламова (1907-1983) необычность композиции небольшого рассказа «Воскрешение лиственницы» (1966), глубокая философичность художественной мысли обретают новую масштабную грань: в нем присутствует вера в чудо. Вот собственное признание рассказчика: «Мы суеверны. Мы требуем чуда. Мы придумываем символы и этими символами живём»⁴⁵. Общечеловеческая идея рассказа олицетворяет философско-символическую форму соборности – «пасхальный архетип» (И.А. Есаулов), выражающий светлое начало православно-христианской Божественной Благодати – Веры, Надежды, Любви.

В третьем параграфе главы «Экологический аспект духовности в свете православия» на материале повествования в рассказах «Царь-рыба» (1976) В.П. Астафьева и «Экологического романа» (1993) С.П. Залыгина акцентируется их актуальный духовно-нравственный смысл, и более того – эсхатологический смысл, так как современное человечество совершенно бессознательно может приблизить своё собственное уничтожение.

Рассматривая экологическую проблематику в свете категории соборности, автор утверждается в мысли, что идеологическая направленность советской литературы носила характер формальной религиозности (Н.О. Лосский, С.Н. Булгаков), несмотря на атеистическую тенденциозность социалистического реализма. В этом случае сталинизм действительно заключал в себе антиприродное начало, если мыслить категориями экологической и духовной безопасности общества.