Составление и общая редакция игумена андроника (а с. Трубачева), П. В. Флоренского, М. С

Вид материала

Документы

Содержание «тезисы всемирнаго союза возрождения христианства, составленные в 1918-м году профессором московскаго университета львом михайло Записка о старообрядчестве Symbolarium (словарь символов)

Подобный материал:

• Федеральная программа книгоиздания россии составление игумена андроника (А. С. Трубачева),, 419.1kb.
• Составление и общая редакция А. Н. Стрижев Издательство «Паломникъ» благодарит игумена, 8735.23kb.
• Составление и общая редакция А. Н. Стрижев Издательство «Паломникъ» благодарит игумена, 8854.9kb.
• В. Э. Мейерхольд статьи письма речи беседы часть первая 1891-1917 Издательство "Искусство", 4810.66kb.
• В. Э. Мейерхольд статьи письма речи беседы часть первая 1891-1917 Издательство «Искусство», 5254.96kb.
• Темы конспекта №1: 1, 2 и 4 по большей части отражены в вопроснике. Внимательно просмотрите, 10705.21kb.
• Б. Рассел логический атомизм, 442.78kb.
• Общая редакция В. В. Козловского В. И. Ильин драматургия качественного полевого исследования, 4631.85kb.
• Составление и общая редакция, 8475.77kb.
• Учебное пособие для высших учебных заведений Составление и общая редакция, 6781.85kb.

В настоящем издании статья публикуется по оригиналу из Архива священника Павла Флоренского. Ниже в примечаниях мы помещаем «Тезисы» Л. М. Лопатина (в старой орфографии). Примечания игуме­на Андроника (Трубачева).

«ТЕЗИСЫ ВСЕМИРНАГО СОЮЗА ВОЗРОЖДЕНИЯ ХРИСТИАНСТВА, СОСТАВЛЕННЫЕ В 1918-М ГОДУ ПРОФЕССОРОМ МОСКОВСКАГО УНИВЕРСИТЕТА ЛЬВОМ МИХАЙЛОВИЧЕМ ЛОПАТИНЫМ. ТЕЗИСЫ.

I. Переживаемыя ныне небывало кровавыя испытания великой войны и чудовищно жестокия и безсмысленныя бедствия нашей рево­люции невольно заставляют думать, что назрело время, когда все хри­стиане должны объединиться во Всемирный Союз Возрождения Хри­стианства для борьбы с религиозным неверием и грубым поклонением материальной культуре и с их практическими последствиями в жизни политической, общественной, экономической и во всем строе и укла­де жизни отдельных лиц, а также для преобразования современнаго миросозерцания и понимания смысла жизни на истинных началах христианства.

II. Настоятельным образом желательно, чтобы в этот союз вошли все вероисповедания, все церкви, все религиозныя общины и партии и все отдельный лица, серьезно признающия все основныя истины христианства, не взирая на частиыя различия в принимаемых ими догматических формулах, богословских учениях, богослужебном ри­туале и церковном устройстве.

Примечание: отдельныя лица, если они искренно симпати­зируют задачам Союза могут быть допускаемы в число его сочув­ствующих сотрудников, даже если они не разделяют неко­торых основных верований христианства.

III. В основание объединения всех христиан для борьбы с враж­дебными христианству силами должно полагаться убеждение, что ве-роисповедныя различия отдельных церквей и религиозных общин не закрывают для принадлежащих к ним верующих и достойно живущих христиан путь ко спасению, что Бог для всех есть любящий Отец, и что они все принадлежат к единой невидимой церкви Христовой.

IV. Для каждаго христианина, чтобы его считать не по имени только, а действительно убежденным христианином, обязательны еле-дующия основыыя христианския верования:

1) Вера в живаго Бога, Своею творческою волею создавшаго мир и направляющаго ход его, ответственно Своему безконечному разуму, безконечной любви и безконечной правде.

2) Вера в Иисуса Христа, Сына Божия, истин наго Учителя, Иску­пителя и Спасителя рода человеческаго.

3) Вера во Святаго Духа, как благодатную силу и животворный источник всего добраго и жизненнаго в людях и во всякой твари.

4) Вера в спасительную и благодатную силу молитвы.

5) Вера в беземертие и посмертное Воскресение человеческой личности, в смысле неизмеримо большей реальности, полноты и со­держательности нашей будущей жизни сравнительно с нашей настоя­щей жизнью на земле.

6) Вера в соответственность посмертной участи каждой личности с ея духовным достоинством и духовным уровнем.

7) Вера в то, что исполнение Христовых заповедей о любви к Богу и к ближнему и удержание себя от хулы на Духа Святого в своих мыслях, чувствах, настроениях, действиях и всем жизненном укладе составляют коренной смысл, окончательное назначение и внутрен­нюю ценность человеческаго существования. Убеждение, что только под условием серьезнаго и неуклоннаго стремления к осуществлению этих верховных задач, для человека могут быть спасительны благодат­ные дары той или иной церкви, и вера в истины Откровения и что заповедь всечеловеческой любви и справедливости должна являться для нас никогда не забываемым и неизменно живым мерилом, как всех наших частных отношений к окружающим людям, так и всякой нашей общественной деятельности, как бы далеко и широко она ни простиралась.

Примечание: выводы и предположения общефилософскаго, историко-литературнаго, чисто-историческаго, а тем более естествен-но-научнаго характера не составляют предметов общеобязательной веры и не являются условием спасения.

V. Христиане, согласившиеся с изложенными в тезисах III и ГѴ, уже не будут относиться к христианам других исповеданий с нетерпи­мостью и враждою: они будут молиться о них и допускать их к уча­стию в своих молитвенных собраниях и обрядах, не откажут им даже от участия в своих таинствах, в случае их серьезной потребности и на­стоятельной просьбы о том. Они могут жалеть о заблуждениях и не­полноте понимания истины у инако верующих, но они не станут их проклинать и отгонять. И если такими взглядами проникнутся все верующие, объединение всех христиан на земле, при полном сохране­нии различий в формах их религиозной жизни, станет не только воз­можным, но необходимым делом.

VI. При таком объединении никакия церкви, религиозныя общи­ны или секты не будут вынуждены отказываться от каких бы то ни было своих особых верований, учений, преданий или подробностей религиознаго ритуала, если таковыя не состоят в противоречии с ос­новными истинами христианства. Оне должны только будут различать

в принимаемом ими между тем, что выражает условия самой возмож­ности иметь христианское миросозерцание и христианское настрое­ние, и тем, что такими условиями не является, хотя бы оно и оцени­валось ими, как вполне истинное, правильное и наиболее целесооб­разное для нормальной христианской жизни.

VII. В результате такого пересмотра элементов своего вероучения и религиозной практики, неизбежно возникло бы в отдельных веро­исповеданиях и более снисходительное и терпимое отношение к сво­им собственным последователям. И для них они стали бы более вни­мательно различать между безусловно обязательным и тем, что хотя верно и спасительно само по себе, но отклонение от чего не мешает отклонившимся оставаться добрыми христианами, любящими и почи­тающими свою церковь. Конечно, каждая церковь в праве требовать, чтобы члены ея признавали святость и спасительность ея благодатных даров, таинств, богослужебных обрядов, иерархическаго строя, а также достаточность для спасения общепринятых в ней догма­тических постановлений, учений и преданий, ибо если ея член отка­зывает ей во всем этом, его пребывание в ней теряет всякий жизнен­ный смысл. Но она не будет уже настаивать, чтобы он видел в усвое­нии всех ея учений единственный путь спасения, и не станет удалять его из своей среды только за то, что он не считает ея догмати-ческия формулы абсолютным, окончательным, навеки неизменным выражением Божественной истины, а разсматривает их как благочсс-тивыя и вдохновенныя попытки дать определенное и точное бого­словское изложение понимания этой истины или даже как мудрыя предостережения против некоторых заблуждений прошлаго. Отсутст­вие принудительных требований в вопросах подобнаго рода не только не повлечет за собою разрушения церковнаго единства и твердости религиозных построений, а напротив освежит их. Оно избавит от­дельных членов церкви от вымученнаго и неизбежно колеблющагося согласия с тем, что противоречит их задушенному пониманию, и еще более возвысит у них уважение и любовь к великому прошлому церкви во всем разнообразии ея стремлений к постижению Вечной Правды.

VIII. Необходимым последствием сосредоточения христианской веры на основных христианских истинах явится непоколебимость и не­изменность христианскаго учения на все будущия времена. Истины, изложенныя в тезисе IV, так тесно связаны между собою и так неиз­бежно подразумевают друг друга, что при отказе от какой-нибудь из них христианство перестает быть христианством и церковь церковью. Конечно, эти истины и в будущем, как это было в прошлом, будут вызывать различныя толкования, дополнения, философския, истори-ческия и мистическия обоснования и объяснения; но это не нарушит единства и внутренней солидарности в христианском мире, как и в от­дельных церквах, если общеобязательный для всех христиан характер будет оставаться только за этими основными истинами; и с другой стороны, различныя толкования этих истин, объединенныя неизмен­ностью и нерасторжимою связью их содержания, составлять внутрен-но-целостную цепь живого предания, дающаго плоть и кровь этим общим истинам для христианскаго сознания в каждый момент его развития. Ясно, что при таком сосредоточении приобретут непоколе­бимую прочность и отделъныя историческия церкви, особенно наибо­лее древния по своему происхождению, в учениях которых вырази­лось не религиозное сознание какой-нибудь одной эпохи прошлаго, а отразилось все развитие прошлой христианской мысли, и религиоз­ный культ которых воплотил в себе религиозныя и религиозно-худо-жественныя переживания.безчисленных поколений христиан.

IX. Не может быть сомнения и в том, что сосредоточение христи-анскаго миросозерцания на немногих основных истинах должно дос­тавить великую помощь и облегчение для возвращения к нему от него отпавших и для усвоения его нехристианами вообще. Все разочаро­вавшиеся в материализме и религии земной культуры, все почувство­вавшие действительную потребность признать реальность живаго Бога за видимым миром и независимый от нас высший и вечный духовный смысл жизни, неизбежно воспримут и оценят соответственность этих основных христианских истин с их глубочайшими душевными запро­сами. Они увидят, что эти истины органически между собою связаны и предполагают друг друга взаимно, и что в своем общем содержании они выражают наиболее понятное для непредубежденной мысли тол­кование существующаго, а в своих конкретных предпосылках (относя­щихся к значению исторической личности Христа, к животворящей помощи Святого Духа, к благодатной силе молитвы, к посмертной участи людей и т. д.) раскрывают наиболее вероятный и нравственно приемлемый внутренний смысл истории человечества и судьбы от­дельных лиц, — смысл ясный и неотразимо очевидный для непосред-ственнаго религиознаго и мистическаго опыта. И восприняв эти исти­ны и сердечно их усвоив, они будут уже знать, что они настоящия христиане, принятые во всемирное христианское братство, хотя бы они и не примкнули ни к какому из существующих вероисповеданий в отдельности. И с другой стороны, можно думать, что всего скорее каждый из них все-таки вступит в какую-нибудь церковь, потому что поймет, что христианство не отвлеченная теория, а живая историче­ская сила, определяющая смысл и сущность развития человечества. И он станет деятельным и преданным членом своей церкви, даже если и не будет чувствовать для себя возможным признать все ее догматическия формулы за окончательное, не допускающее никаких прибавлений или изменений осуществление абсолютной истины во всей ея полноте. Искренно и жизненно настроенные христиане неизбежно ищут церкви, т. е. общества христиан, объединенных общей верой, общими идеалами, общим религиозным опытом, общей молитвой, общими таинствами и благодатными дарами Святого Духа. Однако жизнь и мысль в ис­тинной церкви должны объединяться внутренним авторитетом единой Божественной истины, устанавливающей самую возможность христи-анскаго сознания и вечных идеалов любви, составляющих основу хри-стианскаго настроения, но едва ли в ней может принадлежать ре­шающее место авторитету чисто внешнему, о котором так охотно го­ворят в богословской литературе сторонники первенства веры во внешнюю церковь, над верою в Бога и Христа, и который нередко подавляет искреннюю мысль и внутренний голос совести, настаивая на слепой покорности и повиновении при усвоении непонятных аксиом и жизненных оценок, иногда возмущающих нравственное чувство.

X. Из предшествующаго вытекает, что современное христианство нуждается в глубокой и коренной реформе. Но эта реформа на Западе в XVI веке, она не должна заключаться в построении новой догмати­ки, отметающей старыя догматы, и в создании новаго богослужебнаго ритуала, ниспровергающаго старые алтари, освещенные многовековою горячею верою. Из такой реформы в лучшем случае получится только одна из новых церквей, нетерпимая и враждебная ко всем другим, а всего скорее она лишь породит какую-нибудь новую секту. Истинная реформа должна состоять в спокойном и внимательном пересмотре положительных сокровищ христианства и обдуманной установке их сравнительнаго значения для христианской жизни, — пересмотре и установке в духе любви и братства. И тогда единая и всемирная церковь на самой себе явит неотразимый образец христианскаго брат­ства и любовной взаимной терпимости, и человечество двинется за

ней, проникаясь ея вековечными идеалами. И пути человеческой ис­тории вновь озарятся сияющим светом великих истин о Боге, о без-смертии и о всепокоряющей силе любви и свободы во имя Христа.

ТЕЗИСЫ ВОСТОЧНОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ, СОСТАВЛЕННЫЕ В 1918-М ГОДУ ПРОФЕССОРОМ МОСКОВСКАГО УНИВЕРСИТЕТА ЛЬВОМ МИХАЙЛОВИЧЕМ ЛОПАТИНЫМ. ВЕРОВАНИЯ, ОБЯЗАТЕЛЬНЫЯ ДЛЯ ВСЯКАГО ПРАВОСЛАВНАГО ХРИСТИАНИНА.

1) Вера в живого Бога, Своею творческою волею создавшаго мир и направляющаго ход его, соответственно Своему безконечному разуму, безконечной любви и безконечной правде.

2) Вера в Иисуса Христа, Сына Божия, истиннаго Учителя, Иску­пителя и Спасителя рода человеческаго.

3) Вера во Святого Духа, как благодатную силу и животворный источник всего добраго и жизненнаго в людях и во всякой твари.

4) Вера в спасительную и благодатную силу молитвы.

5) Вера в беэсмертие и посмертное Воскресение человеческой личности, в смысл неизмеримо большей реальности, полноты и со­держательности нашей будущей жизни сравнительно с нашей настоя­щей жизнью на земле.

6) Вера в соответственность посмертной участи каждой личности с ея духовным достоинством и духовным уровнем.

7) Вера в святость и спасительность Православной церкви, ея благодатных даров, ея таинств, ея богослужебных обрядов, ея иерар-хическаго строя.

8) Вера в спасительность и достаточность для спасения догмати­ческих постановлений, учений и преданий православной церкви, если усвоение их сопровождается христиански достойною жизнью, хотя бы они и менялись исторически. Однако эта вера не препятствует при­знанию, что путь спасения открыт и в других вероисповеданиях для живущих достойно.

Примечание: выводы и предположения общефилософскаго, историко-литературнаго, чисто-историческаго, а тем более естествен-но-научнаго характера не составляют предметов общеобязательной веры и не являются условиями спасения.

9) Вера в то, что исполнение Христовых заповедей о любви к Богу и к ближнему и удержание себя от хулы на Духа Святаго в своих мыс­лях, чувствах, настроениях, действиях и всем жизненном укладе со­ставляют коренной смысл, окончательное назначение и внутреннюю ценность человеческаго существования. Убеждение, что только под условием серьезнаго и неуклоннаго стремления к осуществлению этих верховных задач для человека могут быть спасительны благодатные дары церкви и вера в истины Откровения, и что заповеди всечелове­ческой любви и справедливости должны являться для нас никогда не забываемым и неизменно живым мерилом, как всех наших частных отношений к окружающим людям, так и всякой нашей общественной деятельности, как бы далеко и широко она ни простиралась.

10) Всякий, кто искренно и жизненно усвоил изложенныя в пред­шествующих пунктах верования, может быть признан православным христианином. И даже если бы — он в своих взглядах и мнениях откло­нился от некоторых догматических формул и преданий общепринятого церковнаго учения, церковь могла бы к нему отнестись снисходительно

и ограничиться при нужде выражением сожаления об его заблуждени­ях. Однако при этом она имела бы полное основание требовать, чтобы не навязывал своих особых воззрений другим верующим как общеобя­зательную норму истины, а высказывал свои взгляды только в качест­ве своих личных убеждений».

1* Из молитвы Последования исходного. — 548. 2* Имеется в виду трактат Пьера Симона Лапласа «О небесной механике». — 548.

3* Ин. 1, 3. - 548. 4* Мф. 6, 21. - 549. 5* Мф. 6, 24. - 550. 6* 1 Кор. 15, 14. - 551. 7* Мф. 7, 29. - 552.

8* Слова из возглашения на Божественной литургии свт. Иоанна Златоустого. — 552.

*' Иак. 1, 17. - 555. |0* Рим. 14, 4. - 557.

ЗАПИСКА О СТАРООБРЯДЧЕСТВЕ

Оригинал статьи представляет собой беловую рукопись, записан­ную С. И. Огневой под диктовку Флоренского и правленную им. Ру­копись не имеет названия, которое дано нами по аналогии со статья­ми «Записка о христианстве и культуре» (1923.VI.4), «Записка о право­славии». Можно предположить, что статья писалась одновременно с вышеуказанными и предназначалась для публикации в журнале Ріі-grim, но не была издана. Публикуется впервые по оригиналу из Ар­хива священника Павла Флоренского.

Игумен Андроник (Трубачев)

SYMBOLARIUM (СЛОВАРЬ СИМВОЛОВ)

Статья «Точка» является первым и единственно завершенным разделом задуманной в начале 1920-х годов большой коллективной работы по составлению «Symbolarium'a», или Словаря символов. Пер­воначально в этой работе принимали участие кроме ее инициаторов и редакторов П. А. Флоренского и сотрудника ГАХН А. И. Ларионова еще несколько человек.

В «Предисловии» к Словарю было указано, что его задачей явля­ется «установление значений зрительных образов, употребляемых в качестве обозначений понятий» и их систематизация, согласно гра­фической схеме, которая отправляется от простейших «геометриче­ских элементов графических образов», причем в Словаре «сопоставля­ются и анализируются как графические знаки древних идеографиче­ских систем письменности, так и современное графическое творчество во всех его проявлениях». Основополагающий характер статьи «Точка», следующей за «Предисловием» и принадлежащей, как можно пола­гать, перу Флоренского, обусловлен тем, что она открывала Словарь и должна была служить как бы эталоном обобщающих этюдов-статей этого грандиозного проекта.

Работа над Словарем символов осталась неоконченной. Рукопись представляет собой довольно объемистую тетрадь машинописного текста, напечатанного по 23 строки на листах, наклеенных на коре­шок более плотной бумаги. На титульном листе значится: «Symbola­

rium, Словарь символов, под редакцией проф. П. А. Флоренского и проф. А. И. Ларионова. Выпуск 1-й. Точка. Москва. 1923 г.». Далее сле­дует «Предисловие» на страницах, имеющих нумерацию от 1 до 25. Непо­средственно за «Предисловием» следует статья «Точка», имеющая свою собственную нумерацию страниц от 1 до 40. Эта часть имеет на полях даты написания: на с. 12 — «1922 XI 7» и на с. 18 — «1922 XI И».

Е. А. Некрасова

Существуют весьма веские основания считать П. А. Флоренского символистом, а проблему символа одной из главных, если не самой главной, для понимания его учения. «...Всю свою жизнь я думал только об одной проблеме, проблеме СИМВОЛА», — писал Флоренский в своих воспоминаниях (Свящ. Павел Флоренский. Детям моим. Воспо­минанья прошлых дней. М., 1992. С. 153). Написанное Флоренским о символе могло бы составить отдельную книгу, однако работы, цели­ком посвященной теории символа, Флоренский не оставил. Возмож­но, это связано с тем, что концепция символа, складывающаяся в течение длительного времени, претерпевала изменения, и Флорен­ский с обобщающим трудом не спешил. Возможно, это объясняется нелюбовью Флоренского к системе вообще, в ней, по его мнению, приходится «замазывать трещины» и противоречия. Не исключено, что разгадка крылась и в другом: учение Флоренского принадлежало к той разновидности символической философии, которая в силу сво­его живого и конкретного ощущения реальности изнутри противилась отвлеченному учению о символах и не конструировала теорию позна­ния символа как такового. Однако и в тех сочинениях Флоренского, где учение о символе не разрабатывалось и даже не упоминалось, сама проблема символа присутствовала. Начиная с самых ранних математи­ческих работ и кончая последними трудами, символ неизменно со­ставлял необходимое основание, незримый фундамент, на котором возводились все его философские, богословские и эстетические по­строения. Поэтому распространенные среди некоторых исследовате­лей представления о символизме Флоренского как позднем и зрелом учении являются по крайней мере неточными.

Основополагающее значение символа, осознание его как некоего богословско-философского общего знаменателя, соединяющего области, казалось бы несоединимые, — веру и разум, богословие и философию, религию и культуру, — у Флоренского было обусловлено, с одной стороны, его жизненной интуицией мира и задачей «построения цельного миро-воззрения», с другой, как это ни парадоксально звучит применительно к условиям господствовавшего тогда символизма, — собственным открытием символа, пониманием его как внутренней основы и самой ткани бытия. Достаточно обратиться к переписке о. Павла Флоренского с Андреем Белым, одному из ранних упомина­ний проблемы символа у Флоренского, чтобы убедиться в том, что его зависимость от литературно-художественного символизма и даже сим­волизма философского (Шеллинг, Гёте, Ницше, Вяч. Иванов) была фактором отнюдь не первостепенной важности. Традиционные трак­товки символа как знака иной, высшей реальности или заместителя ее не удовлетворяли Флоренского в его борьбе с субъективизмом и психологизмом в современном богословии и философии. Уже в «Эм­пирее и Эмпирии» Флоренский определяет символ «как органически-живое единство изображающего и изображаемого, символизирующего и символизируемого» (наст. изд. Т. 1. С. 178) и вводит принцип «про­зрачности» и «просвечиваемости» символов как выражение иерархич­ности мира и открытости бытия человеку. В символе Флоренский усматривает тот воплощенный тип духовно-физической реальности,

в котором отчетливо выражена антиномичность бытия, единство и не­сводимость друг к другу феноменального и ноуменального, видимого и невидимого, сознательного и бессознательного, субъекта и объекта, чувственного, рационального и мистического. Богословско-философ-ский подход к проблеме символа, толкование его как самой реально­сти, придает символизму Флоренского особый (по терминологии Флоренского и Вяч. Иванова), «реалистический» характер (для срав­нения отметим, что среди 23 определений символа, сформулирован­ных А. Белым в статье «Эмблематика смысла» в его книге «Симво­лизм» (М., 1910), нет определения символа как реальности).

Разрабатываемое Флоренским учение о символе, по-видимому, пред­полагало постановку и прояснение ряда проблем, связанных: а) с при­родой символа (отношением символа к символизируемому), б) с вопросом о выражении символа (отношением символа к символизирующему), в) со строением и составом символа (взаимоотношение логического и доло­гического в символе), г) с восхождением и нисхождением по «лес/я -вице символов* (отношением символа к другому символу), д) с клас­сификацией символов по их отношению к предметной области. Итогом этих исследований, но не в смысле завершенности и исчерпанности темы, могло стать создание словаря символов, Symbolarium, как син­тетического (богословско-философского, научного, культурологиче­ского и лингвистического) описания языка символов. Проект, чем-то напоминающий «Mathesis universalis» Лейбница, универсальную науку о символическом языке. Не приходится говорить о том, что эта задача не могла быть решена одним Флоренским даже при благоприятных условиях, число же конгениальных Флоренскому людей всегда было очень невелико.