Федеральная программа книгоиздания россии составление игумена андроника (А. С. Трубачева), П. В. Флоренского, А/. С. Трубачевой у водоразделов мысли (Черты конкретной метафизики)
Вид материала | Программа |
- Составление и общая редакция игумена андроника (а с. Трубачева), П. В. Флоренского,, 12004.95kb.
- Составление и общая редакция А. Н. Стрижев Издательство «Паломникъ» благодарит игумена, 8735.23kb.
- Составление и общая редакция А. Н. Стрижев Издательство «Паломникъ» благодарит игумена, 8854.9kb.
- Программа «Культура России» подпрограмма «Поддержка полиграфии и книгоиздания России», 7760.76kb.
- Федеральная программа книгоиздания россии руководители авторского коллектива, 6681.57kb.
- Н. О. Фоминой Редакция литературы по биологии Федеральная целевая программа, 8406.01kb.
- Темы конспекта №1: 1, 2 и 4 по большей части отражены в вопроснике. Внимательно просмотрите, 10705.21kb.
- Федеральная программа книгоиздания России Рецензенты: канд психол наук С. А. Исайчев,, 9575.41kb.
- Федеральная целевая программа книгоиздания России Рецензенты: кафедра педагогики ргпу, 3943.6kb.
- Федеральная целевая программа книгоиздания России Рецензенты: кафедра педагогики ргпу, 3943.47kb.
ш
В р
ББК 87.3(2) Ф73
РЕДАКЦИЯ ПО ИЗДАНИЮ БИБЛИОТЕКИ «ФИЛОСОФСКОЕ НАСЛЕДИЕ»
ФЕДЕРАЛЬНАЯ ПРОГРАММА КНИГОИЗДАНИЯ РОССИИ
Составление игумена АНДРОНИКА (А. С. ТРУБАЧЕВА), П. В. ФЛОРЕНСКОГО, А/. С. ТРУБАЧЕВОЙ
У ВОДОРАЗДЕЛОВ МЫСЛИ (Черты конкретной метафизики)
Редактор тома игумен АНДРОНИК (А. С. ТРУБАЧ ЕВ)
Портрет на фронтисписе работы худ. Вл. А. КО М А РО ВС КО ГО Июнь. 1924
Selbst erfinden isl schon; dock glucklich von Anderem Gefundncs, Frolich erkannt und gesch'atzt, nennst du das weniger dein?
(Gothe,— Vier Jahres-Zeiten. Herbst)'
Флоренский П. А., священник Ф73 Сочинения. В 4 т. Т. 3(2)/Сост. игумена Анд-: роника (А. С. Трубачева), П. В. Флоренского, . М. С. Трубачевой; ред. игумен Андроник (А. С. Тру-
бачев).— М.: Мысль, 1999.— 623, [1] с, 1 л. портр.—
(Филос. наследие).
ISBN 5-244-00241-4 ISBN 5-244-00930-3
В настоящем томе завершается полное издание труда «У водоразделов мысли». Часть предлагаемого текста, за исключением раздела «Имена», публиковалась до 1917 г. Большая же часть не публиковалась вообще.
ББК 87.3(2)
/7/
ISBN 5-244-00241-4 ISBN 5-244-00930-3
© Апхип священника
Павла Флоренского. Тексты. 1999
© Игумен Андроник (А. С. Трубачев), П. В. Флоренский, М. С. Трубачева. Составление. 1999
© С. М. Половингин, игумен Андроник (А. С. Трубачев), А. Т. Каза-. мв, С. Л. Кравец, А. Р. Фокин. Примечания. 1999
© Издательство «Мысль». 1999
1 Прекрасно творить самому, но если тебе посчастливилось узнать И оценить созданное другими—разве это не станет и твоим
достояньем?
i (Гёте. Четыре времени года. Осень)
iWiW*"a.»rtW'riiriV1i...l?--'-' .f--x*— - - --..'BtAirtihdmray .
<Часть четвертая)
ИМЯ РОДА
(ИСТОРИЯ, РОДОСЛОВИЕ И НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ)
ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ ПОЗНАНИИ
(Конспект лекций)
1916.VUI.25. Вечер. Сергиев Посад
■
1. ПОСТАНОВКА ВОПРОСА
■
Мы должны заниматься историей философии. Но если всякое научное познание требует сознательности, в чем его предмет, каковы его задачи, чем характеризуются его своеобразные методы, то наука философская, к каковой, конечно, относится лст<ория> филос<офии>, требует этого усиленно. В чем же и философия, как не в высшей самоосознанности умственной жизни человека?
Предположим, временно, что мы знаем что такое философия и сосредоточим пока свое внимание на слове «история» '*. Ближайший род нашей науки есть история. Наша наука есть историческое познание. И нам естественно спросить себя, освидетельствовать себя, знаем ли мы что такое история?
Что значит шлем? Прежде всего — умеем дать определение. Для определения требуется genus proxiinum**. Genus" pro-x
2. НАУКА ЕСТЕСТВЕННАЯ
Ответить на последний вопрос по-видимому нетрудно. Взять'какую-ниб<удь> науку, уяснить себе ее характерную особенность, как науки, и посмотреть, есть ли эта особенность у истории. Ну, вот, например, химия. Это бесспорно наука. Спрашивается, за что, за какой признак мы называем химию наукой? Посмотрим, чего мы не назовем наукой.— Наука состоит из суждений. Теперь, я высказываю суждение: «Какая ужасная жара! Железо может расплавиться». Наука ли это?—Нет. Потому, скажете вы, что суждение ложно. Ну хорошо, я выскажу другое. «Довольно прохладно». Это суждение истинное. Наука ли ЭТО?—Пег.— Почему? — Ну, а такое суждение: «Вода замерзает при 0° Ц»? Пли: «Ускорение тела при свободном
падении его в пустоте = 98 lcm/,ec»? Это суждения, относящиеся к науке. Почему? Потому что первое не выражает никакого закона, скажете вы, а последующие выражают. Если я говорю: «Какая мутная вода»,— то тут нет закона; если я говорю: «Химически чистая вода есть непроводник электричества»; или «Химически чистая вода ядовита»,— то тут выражаются законы. Что же такое закон? Это то, что вообще, не в данном случае, не здесь и теперь, а всегда и везде. Закон — это неизменное в потоке времени и себе равное во всех местах пространства. Это—суждение всеобщее и необходимое, по терминологии Канта. Итак, мы, кажется, открыли тот признак, по которому химия есть наука: она высказывает истины общезначимые, т. е. такие, содержанием которых служит всеобщность. Всеобщность... а не... а не единичность. Следовательно, наука обобща-ет, генерализирует (generalis—общий) и тем дает суждения, которые относятся не к одному случаю, а ко всем подобным случаям.
3. ЗАКОН
Научное суждение гласит о том, что имеет место всегда и везде. Но ее «всегда и везде», хоть и остаются наречиями времени и места, стоят к времени и к пространству в своеобразном отношении: «всегда» не значит—в каждый миг, «везде» не значит—в каждой точке пространства. «Всегда и везде за причиною А следует действие а\ это положение утверждал лишь, что за А неизменно, не только и данном мечи- и и данное время, но где бы и когда А пи случилось, слсдус1 ч. ни оно не говорит о том, где и когда осуществляется А. Его «вечный» характер с частостью осуществления его в конкретных случаях не имеет ничего общего. Повторяется ли в дсйстшмслыюстн ю стечение обстоятельств, которое мы означаем через А, часто или редко, на связи между А и а это не отражается. Пусть А в течение тысячелетий встретится лишь один раз; пусть даже оно не встретится ни разу; связь его с а как была, так и останется «вечной» (ср. Naville — La notion du historiquc, p. 681—682). «Было, м. б., время, когда не существовало на свете воды, наверное было время, когда не существовало многих из тех веществ, что ныне продаются в аптеках. Возможно, что опять настанет время, когда не будет существовать ни воды, ни антипирина» (Naville, Nouvelle classification, p. 79) 3\ Но от этого логический характер законов химических соединений не изменяется; вечные свойства Н20 не страдают от того, что самое соединение Н20 не вечно и не вездесуще» (Чупров, Очерки по теор<ии> статист<ики>, стр. 83—84)4*. Эта-то повсемсствснная и повсевременная связь А я а называется
8
9
законом, уоцос,. Химия, физика, биология и т. д., и т. д. начинаются как пауки лишь с установления законов. Это бесспорно.
4. ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ
Спросим теперь себя: можем ли мы, занимаясь историей философии, указать законы, применимые всюду и всегда? Др<угими> сл<овами>, обобщаем ли мы исторические явления?
Вот, напр<имер>, мы будем заниматься новой и новейшей философией. Что будет составлять нашу задачу? Понять философские системы, их внутреннюю связность, их связь между собою; показать, как в системе отразилась личность творца се; выяснить, в чем именно влияние окружающей среды на данного мыслителя; показать, как преобразовалось известное понятие у одного философа в соответственное понятие у другого. Будут ли тут законы? Поясним свои намерения примером.
Мы, напр<имер>, покажем, как декартовские конечные субстанции (протяжение и мышление), сотворенные Субстанцией Бесконечной, превратились в natura naturata Спинозы, являющую natura naturans5* у него же, и стали из субстанций атрибутами—мышления и протяжения. Как, далее, в философии Шеллинга они превратились в начало субъективное и начало объективное, a natura naturans — в Абсолютное безразличие их обоих. Или можно было бы проследить, как' чувственность и рассудок у Канта преобразились в мужское и женское начала у Вейнингера или в инстинкт и в интеллект у Бергсона и т. д. и т. д. Или мы увидим, как Фихте, примкнув к кантовскому понятию о трансцендентальной апперцепции, делает его началом собственной системы и развивает новое понятие об абсолютном субъекте. И т. д. и т. д. В этих и тому подобных исследованиях будут заключаться наши занятия, да и вообще в этом заключаются у историков философии.
5. ЕДИНИЧНОСТЬ ИСТОРИЧЕСКОГО
Итак, будет ли тут открыт какой-нибудь закон? От ответа на этот вопрос, по-видимому, и зависит ответ на вопрос, будет ли наша история философии, как и вообще всякая история, наукой.— Вглядитесь, что мы надеемся изучить, понять, объяснить: какую сторону философии Канта развил Фихте, как связаны между собой Спиноза и Декарт, в чем сходство Бергсона и Вейнингера и чем объясняется это сходство. Обратите внимание, что мы употребляем тут имена собственные. Когда мы
' На полях: «Внешний и внутренний опыт у Локка преобразуется в».
10
говорим в химии о свойствах воды, то речь идет о воде вообще. Когда мы говорим в истории о Канте, то речь идет не о Канте вообще, ибо нет «канта» (с малой буквы), а именно о «Канте» (с большой буквы), о единственном, и притом ire случайно единственном, как, напр<имер>, археоптерикс pithecantropus erectus в палеонтологии, экземпляре, примере, а о самозамкнутой, неповторимой единице. Смысл воды для химии—в том, поскольку она не эта вода, а вообще вода, вода, а не Вода; смысл Канта для истории философии—в том, что он этот, а не вообще, Кант, единственный, Кант, а не кант. Изучая воду, мы от данного количества ее распространяемся мыслью по всей вселенной, изучая Канта, мы от всей, б. м., вселенной собираемся вниманием на Канте. А т. к. закон — именно в расширении, в обобщении, в генерализации, то здесь, где мы, напротив, индивидуализируем, сужаемся, закрепляемся мыслью на единичном— нет никакого закона.
6. ЗАКОН В ИСТОРИЧЕСКОМ
Я сказал «Нет никакого закона». И сказал, вероятно, подумали вы, поспешно. И по-своему вы правы. Конечно, в Канте, как и во всякой исторической личности, как и во всяк<ом> историческом) явлении, есть закономерность, есть подчиненность закону. Но вот именно она-то, поскольку есть, не интересует историка.
Поясню примером. Кант, несомненно, подчинен законам физиологии. Но изучение их—дело физиолога. Но физиологу нечего изучать их именно на Каше, когда ОН М0ЖС1 ИХ с гаким же успехом изучать на любом экземпляре рода человече* КОГО Физиологические законы действуют в Канте, но н них iiei ничего характерного для Канта, ничего кантовского.
Далее, Кант подчинен законам психологии. Опяп, тс же рассуждения. Закон Вебера — Фехнсра, напр<имер>, памяти и забвения. <2 нрзб.) Механика. Ускорение Каша, брошенного с Пизанской наклонной башни, равнялось бы тем же 981 ст/»сс, как и любого камня; но что тут значительного для историка ф<илософи>и?
Социология. Политическая экономия.
Все это можно было бы изучать и на Канте. Но не стоило бы тревожить великого человека, чтобы узнать то, что всеобще и необходимо, в чем он, следовательно),
меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он6*.
При изучении Канта нас интересует кантовское, ему одному свойственное, явившееся в определенном) месте и в опре-
11
д<еленный> момент истор<ическое> событие, более не повторявшееся и не могущее повториться, сам Кант в его особ-ливости и его, опять-таки, неповторимые, исключительные, единичные отношения к другим людям, ко всей истории, к миру, его связи с бытием, все запечатленные его единственностью, а не связи вообще или отношения вообще. Где же тут закон?
Обратите внимание. Если бы мы глубочайшим образом познали личность Канта, поняли связь его отдельных мыслей, желаний, настроений, установили влияние на них его воспитания, знакомств, жизнешшх обстоятельств; если бы мы определили точнейшим, исчерпывающим образом все влияния, произведенные Кантом на дальнейшую историю философии, то мы считали бы свою задачу изучения всецело достигнутой. Это бесспорно. Но столь же бесспорно и то, что никакого закона мы тут бы не получили, а если бы и получили невзначай, то он, тем самым, не был бы характерен для Канта, как Канта, т. е. не был бы предметом исторического знания. То влияние, которое испытал от Канта Фихте, есть именно влияние Канта на Фихте, а не вообще кого-то на вообще кого-то. То, что получил от Канта Фихте, объясняется из личностей того и другого. Но вне их личностей это объяснение не имеет никакого смысла. Другие философы восприняли от Канта иное и преломили его философию по-иному. Фихте воспринял особ<енно> живо учение о трансцендентальной) апперцепции, Шопенгауэр — об иллюзорности мира, Маймон—о вещи в себе, Гоене Вронский — об абсолютной непоколебимости априорного знания, Гсльм-гольц—физиологический идеализм и т. д. и т. д. Каждое из этих «влияний» Канта глубоко значительно для историка, но ни одно из них не есть закон. Каждое из влияний единичного на единичное самоё есть единичное. И все они для нас личности — а не особи, единственные—а не примеры всеобщего, монады — а не экземпляры. Итак, в истории, как таковой, нет речи о законах, ибо нет речи о всеобщем.
7. ЗНАЧИТЕЛЬНОСТЬ ИСТОРИЧЕСКОГО
Но, скажете вы, ведь факты и лица истории имеют для нас, для всех какую-то значимость. Они интересны, знание их почитается важным, даже необходимым. Могут ли они быть значимы, если они только в себе и о себе. Не значит ли это, что они суть общие схемы?
В этих словах есть доля правды,— какой, объяснится далее. Но теперь мы должны отметить, что истор<ическис> факты интересны и значительны именно в своей единичности. Кант интересен нам именно как Кант, а не как вообще проф(ессор) филос<офии>, Наполеон — как Наполеон, а не как вообще заво-
еватель и т. д. Дружба Шиллера и Гёте интересует нас как таковая, а не как частный случай дружбы вообще. Значительность исторического—именно в его неповторяемости, а не в том, что обще ему со всем другим. И это понятно. Если бы в Канте мы хотели видеть то, что свойственно всякому профессору) философии, то не было бы нужды обращаться к Канту именно. Но, обращаясь именно к нему, мы тем сам<ым> показываем, обнаруживаем, что интересуемся им самим, тем, что кроме Канта нигде и никогда не может быть познано. Я сказал «нигде и никогда». Тут вы слышите прямое противопоставление «везде и всегда» закона. Точно так же, как в этом сужении внимания на единственном вы видели противоположность расширению внимания в обобщении. Итак, г ■
8. РЕЗЮМЕ
История имеет предметом своим не законы, а единичное; она не обобщает, а обособляет—не генерализирует, а индивидуализирует. Другими словами, она имеет своими характерными признаками нечто противоположное признакам таких бесспорных наук, как химия. И следовательно, для нас возникает естественная) необходимость ответить на вопрос: да наука ли она? И, если поставить этот вопрос шире, что такое история?
9. НАУКОСЛОВИЕ
Тут мы наталкиваемся на парадокс. Как может быть, ЧТО история, это знание но преимуществу, если судии. т> ее ними ну (шторёсо—от корня ют—15 — о£ба) '*, это древнейшее знание—подвергается сомнению, наука ли она? Можно сомнева i ь-ся, пожалуй, достигла <ли> история прочных результатов? Можно надеяться, что будущее откроет закономерности, о которых не знает прежняя история. Может быть, это хотим мы сказать нашим сомнением?—Нет. История не то что не имеет знания законов, но она не хочет и не предполагает его имен.. Внимание ее направлено в иную сторону. История принципиально отвертывается от закономерностей. Да и потому столь же принципиально ставим мы вопрос, наука ли история — теперь и всегда, в существе дела.
Но, опять, если история не наука, то, следовательно, и историки—не ученые. Неужели Моммзена, Ранке, Соловьева и т. д. мы исключим из числа ученых? Не похоже ли это на приведение к абсурду наших рассуждений? Может быть, это странно. Но и рассуждения наши тоже прочны — они не наши—их подтвердит любой историк. Следовательно, мы попадаем и апорию. С одной стороны, наукою признается та
12
13
деятельность человеческого ума, которая имеет дело с закона-ми, а история с ними дела не имеет, и, следовательно, не есть наука. С другой стороны, Ранке, Моммзен, Ключевский и т. д. суть ученые; учеными называются люди, разрабатывающие науку; но Ранке, Моммзен и т. д., как ученые, занимались историей, и, следовательно), история — наука.
В чем же дело? Чтобы разрешить эту апорию, надо сделать проблемою самое историческое познание и войти в обсуждение процессов исторического познания. Это будет логическое введение в изучение исторического познания — часть наукословня"7 (Wissenschaftslehre) или общей теорией науки, логики науки.
Итак, наш вопрос будет гласить:
<10.> КАК ВОЗМОЖНА ИСТОРИЯ?
Или распространеннее: если история есть факт в составе нашего globus intellectualis8*, то какова должна быть природа исторического познания, в частности, и познания вообще, чтобы этот факт был возможен?
11. РАЗЪЯСНЕНИЕ ПРЕДЫДУЩЕГО НА ПРИМЕРЕ
Яблоко Ньютоне. 1666 г. Сэр Ис. Ньютон 5 (6?) ян». 1643, f3l мар<та> 1727 н, с, сын нсбогат(ого) землевладельца и Вульсторие it Линкольншире, умершего вскоре после женитьбы. Недоношенный) млад<енец>.
В школе в Грантэме с 12 по 16 л., учился плохо, слабый, постоянно задумывался, религиозен. В 1660 неподготовленный) пост<упил> в Кембридж. Занимался под руководством) Барроу. 1669—Барроу отказал<ся> от кафедры в пользу Ньютона. 1670—в Кор<олевском> Об<ществе> ок<оло> этого времени флюксионное исчисление. Занимал 30 л<ет> кафедру в Ксмбр<идже>. В 1695 по предложению ученика, лорда Монтегю, гр<афа> Галифакса, смотритель монетного двора. 1703—переселился в Лондон и избирался президентом Королевского) Об<щества>. 1705—sir (дворянство). 1725—воспал<ение> легких. Скончался 31 марта 1727 г. Толк<ованис> на Даниила и Апокалипсис). Пожар в кабинете. Нравственный) харак<тср>- Оптика. Челсскоп...
Яблоко. Это, здесь... отсюда 2 ряда исследований): естест-1!ен1!Онаучн<ыс> и истор<ические>. 1-я точка зрения. Яблоко яблоком, но не в нем дело, а в формуле
2-я, историч<еская> точка зрения. Если важна формула, то кольми паче важен сам Ньютон, который дал эту формулу и многое другое. Формула важна по значению, да. Но ведь появилась она именно в 1666 г., в опред<еденный) день, час и мин<уту>, и, следовательно), этот определенный) день, час и мин<ута> и это определ<енное> яблоко как-то даже важнее формулы, им порожденной. И вот нарастали на одном яблоке, под разными углами зрения рассматриваемом, 2 цели исследования. В одном оно делается яблоком вообще'.
12. ПРИМЕР ИСТОРИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ
Особенность славянофильской философии: отсутствие твердого начала. Все «по знакомству» — в филос<офпи>, в праве, и церкии, всюду, Почему? Особенность распространения — в
'шмкпут<ом> круге.— Почему? Родня. [Таблица, Г* lyi псе единично. Славянофилы — как группа, единственная), неповторимая. Кшорят о неославяпоф<илах>, по ЭТО совсем особая i рун-па. Лицо каждого. Родственные) СВЯЗИ каЖДОГО ПОКОЯТСЯ НА родственной) связи других... Все это i пубоко интересно him Но, м. б., надо искать законов? Ну, открываем, напр<имср>, что законы ассоциаций у славянофил<ов> были такие же, k;ik у западников. Что тут интересного? Элементы iiciik»>ji
В этом все дело, но это—не закон.
13. ДЕЛЕНИЕ НАУК
Классификация Конта. Требование закона, как conditio sine qua поп10' науки, наиболее ярко выступает, как вы увидите, у Конта. Наука—способность предвидеть («savoir pour prcvoir») "*, но для предвидения требуется знание законов, и по-
' Примеч. Флоренского: «Пользуемся словом Фихте, но не в фих-тсиском значении».
14
Обрыв фразы в рукописи.
15
->т?;фк-?>7»г''-- -':'_}2121±й£Ш2!
«~*.
сему наука лишь настолько наука, насколько она знает законы, т. е. насколько она обобщает. Степень абстракции есть степень научности.
Шесть «sciences fondamentales»—
Математика ~* Астрономия -» Физика -» Химия —» Биология ~* Социология.
Где же история? История лишь постольку наука, поскольку она социологична. Но социологические законы—на-пр<имер>, законы статистики. Число рождений и смертности, бракосочетаний и бракорасторжений, перевес рождаемости девочек ' над мальчиками.
В 1899 43 иностр<анца> сочетались зак<онным> бр<аком> с горожанками г. Берлина— Чупров, 247—8.
1900—43 1901—61 1902—50
Иностранок, вышедших замуж за берлинцев, больше:
1900—127 min. 1901 —147 max.
n 4-ii брак
Число вдов, вступивших со вдовцами в 3-й брак
35 37 26
1900 1901 1902
Переехало с квартиры на квартиру берлинских семей
в октябре в ноябре
45210 48493 46512
1900 1901 1902
125 627
- 937
- 202
Отъехало и январе извозчиков с седоками
о1 Потсдаме! и"'- 1вла oi Гсрлицкого вокзала
'I'M.
5738
594.1
1352 IJ06
1 и i
1900 1901 1902
и I Ц1Ш1 UCJlkllMX
/(,1 ! пи,
Пришлось несчастны
м.1 in" i | и '
ми.
J250
1900 1901 1902
1 Вставка над СТ| 1ИКОВ О- р пни
Среди заложенных предметов в Королсвск<ом> ломбарде:
карманных часов
1899 16,40% стоимость в 21 м. 49 пф.
1901 16,02% 21<м.> 50 пф.
след. годы 16,71%, 16,75%, 17,12% —21<м.> 15 <пф.>; 21<м >
21<пф.>; 21<м.)26<нф.>
...число писем с ненаписанными адресами, без марок и т. д. и т. п.
Это монотонная сторона истории, ее вечное бывает. Без этого «бывает» не могло бы быть общественной) жизни: земство устраив<ает> сеть школ. Если бы число учащихся было резко изменчиво, то вместо школ надо бы организовать1 летучие отряды. Торговцы пропотрошат гусей и окороки к Рождеству... Но что тут важного для истории? Статистика важная вещь, но концептуально все, что она гов<орит>, можно предвидеть. Ну конечно, в Китае мандарины получали палками. Нетрудно предвидеть это a priori, подобно тому, как нетрудно предвидеть a priori <нрзб. 11>. А если нет. На то скажут —есть особые причины, новое, небывалое, прирост бытия. Итак, смысл монотонной стороны истории — в том, что когда нет ни особ<ых> причин, ни особ<ых> условии, когда все и всё остается по-старому, то и все делается по-старому. Вот и все.
14. НОВОЕ, КАК СОДЕРЖАНИЕ ИСТОРИИ
I916.VIII V, //,,.„, i tpiuct II,н ,i,i
Мы говорим, что все эти закономерное!и есть и a rei гвенпо ожидаются постольку, поскольку вес остается но старому, ни скольку общество, как целое, не меняется. А поскольку меняет ся, постольку не остается по-старому, поскольку внутренно движется,—эти законы текут, отменяются, исчезают. Это похоже на то, как если бы ледяное царство под живым лучом солнца стало таять и освободило к движению скованные дотоле льдами живые существа.
Скажем определеннее. Общество подчиняется законам статистики и социологии постольку, поскольку оно прозябает, а не живет. Другими словами, поскольку нет истории, а есть быт. Но лишь наступает история, поскольку наступает история, где наступает история — и тогда, и постольку, и там отменяются эти мертвые закономерности. Поясню примером. В 1910-м году
1 Примеч. Флоренского: «Ср. учение К. П. Победоносцева о двух силах, поддерживающих общество в равновесии,— силах прогресса \ консервап1вп<ых>, инерции и движения».
К,
17
и в 1911<-м> г. число мужей, убивших в пьяном виде жен, было, конечно, приблизительно одинаково, и неумеренный поклонник статистики сказал бы: вот фатальные законы чисел. Но ведь в питии тут не было истории. В. 1911 г. пили так же, как и в 1910<-м>. Но в 1916-м году это число, несомненно, совсем иное. «Фатальная» закономерность преодолена. Почему? Да потому, что в питии было новое, стали пить меньше, да и война—мужчины на фронте. Закономерность была, но закономерность не истории, а отсутствия истории. А как только начинается история, как <только> жизнь приходит в движение, как <только> проявляет себя исторический процесс, так нет закономерности в той области, в которой есть историческое, новое. История и имеет дело с этим новым, с этим движением, ибо предмет истории—процесс, а не застой, рост, а не неподвижность, жизнь, а не смерть.
15. EPrON И ENEPrEIA12'
Итак, мы подходим к новому делению объектов науки: к объектам неподвижным, мертвым, и объектам живущим, движущимся. В одном случае мы имеем дело с раз навсегда застывшим бытием, а в другом — с бытием в его процессе, во внутреннем напряжении, в росте. Воспользовавшись терминологией Аристотеля, мы скажем: в одном случае мы имеем дело с iipyov, в другом—с evepyeicc. Камень есть epyov, но вдох-новенис поэта—не есть epyov, оно — живой процесс, оно — Evcpysia. Камень понимаем мы как semper idem, как всегда себе равный; вдохновение же поэта — как явление новых образов, новых прозрений, новых восприятий. Камень, перестающий быть тем, что есть он, был бы для науки, его изучающей, бессмыслицей. (Беру все эти понятия пока приблизительно.) Поэт, твердящий азы и открывающий всем давно известное—в своем роде был бы тоже бессмыслицей. Поэт, чтобы быть поэтом, должен непрестанно творить, давать новое; камень, чтобы быть камнем, должен пребывать все тем же. Один — ivcpyeia, другой—epyov. Разумеется, и в поэте может быть остановка, и камень. может измениться. Но ведь постольку и поэт — не поэт, и камень—не камень, не твердое тело. Разумеется, во всякой реальности есть и момент epyov, и момент evepyeux. Поскольку поэт дает нов<ое> —он поэт, а поскольку камень потек—он не камень. Но по преимуществу одно есть epyov, а другое—evepyeia. И кроме того, одна наука хочет заниматься стороною неподвижности, а другая—внутреннею жизнью.
Но Вы, м<ожет> б<ыть>, скажете: «Да разве механика, напр<имер>, не занимается движение? — занимается, но дви-
18
жением, которое не дает ничего нового, выходящего за пределы того, что мы заранее о нем знаем—того, что содержится о нем в законе его. Да, это движение, но не приводящее с собою в действительность ничего неожиданного, ничего заранее неучитываемого; онтологически оно не есть движение... Планета, движущаяся по эллипсу, так и движется по эллипсу, не проявляя ничего неожиданного, ничего творческого. Напротив, жизнь i есть непрерывное творчество, непрерывное преодоление непо- f Г ; движного, непрерывное вдохновение, непрерывное откровение— нового, не бывшего, «+» бытия, прирост, прибыль, нара-; стание...
16. EPrON И NOMOZ, ENEPrEIA И IAION
Отсюда понятно, что исходною точкою при изучении бытия неподвижного должно быть такое epyov, которое есть epyov хост' eoxfiv—по преимуществу, т. е. epyov неподвижное, неизменное, застывшее, себе равное по преимуществу. Что же это за epyov? Это—твердое тело. Твердое тело и есть преимущественный объект исследования науки о бытии неподвижном. Анализ естествознания показывает, что естественнонаучное исследование всецело опирается на понятия и постулаты существования твердого тела и, если угодно, этим исчерпывается, ибо вся дальнейшая задача—понять весь мир, всю действительность, как объяснимую из этого понятия. Да, механика и есть центральная дисциплина естествознания, и механикой нее должно быть объясняемо. Всякое иное объяснение i;i> или иначе 01 грицает механику, отрицает абсолютность, неизменность гпер
. ■ дого тела и тем потрясает самый принцип т- ушжтх ш
Тогда нельзя сказать, что нет ничего потно. Ьидл ипи.т действительность заключать в заранее очерченные рамки Тогда действительность начинает течь: ndvia pel14". Тогда взрывается жизнь. Тогда рушатся препоны движению. Тогда начинается история. Понятие epyov уступает место понятию evepyeia— хотя это не та энергия (в сущности epyov), о которой говори г физика (энергетика), а энергия в древнем смысле слова. Итак, у нас начинает намечаться—протягивается — какая-то ниточка между установленным прежде противоположением общего и единичного с теперь установленным противоположением iipyov—evepyeia. Неподвижному, заранее начертанному закону может подлежать, очевидно, лишь то, что само в себе есть неподвижно, неизменно, заранее начертано. Пусть оно не кажется сразу же таковым. Пусть оно кажется подвижным и разнообразным. Но мы знаем, что если оно подлежит этому v6uoc,'y, то тем самым оно, в своих элементах, в своих истинно сущих моментах бытия, есть нечто неподвижное, epyov. И наоборот,
, 19
единичным и потому неповторимым может быть то, что не имеет в себе неподвижности, твердого начала, что есть вечно новое—evepyeia. Позвольте сказать это огрубление. То, о чем можно предвидеть, очевидно, уже заранее, в существе дела есть то, что о нем можно предвидеть, т. е. оно не явит ничего воистину нового. А следовательно, оно — одно из многих, предвидимых, друг другу тождественных экземпляров, построенных по одной модели. Закон, всеобщность, как содержание предвидимого, есть в сущности то твердое, или твердого комбинация, которая видится в кажущемся изменчивым. Напротив, то, что живет, что творится и творит—что являет новое—оно непредвидимо. Оно просто есть, но не подлежит высказыванию о себе заранее, т. е. вообще, а констатируется лишь в своей наличности, в частности. Оно не «вообще», а «в частности» — единичное. Но если оно воистину творит новое, то в нем нет полной твердости. Оно — evepyeia.
Живой процесс есть то, что неповторяемо — именно потому, что он живой. И если бы его повторить, то было бы уже не творение нового, а повторение старого, бывшего,— это было бы epyov. Ведь повторяемое имеет модель, и эта модель — в нем, т. е. твердое начало, epyov. Следовательно), поскольку что повторяемое, постольку оно обще и твердо.
И если твердое тело есть предел epyov и истинный тип его, то духовная жизнь есть предел evepyeia и истинный се тип.
17. ВЕЩЬ И ЛИЧНОСТЬ
Общее и единичное; epyov и evepyeia; твердое тело н духов» пая жили. — hoi полюсы нашего понимания бытия, и между этими полюсами располагаются все промежуточные ступени. Эти полюсы могут быть означены еще иными терминами; вещь и личность—наиболее важные. Вещь всегда есть некоторое вообще: вам все равно, какой стакан воды выпить, тот или этот, лишь бы это была пода. Личность же всегда в частности: вам вовсе не все равно, кого назвать своим отцом или своим сыном; определенное, единственное, неповторимое лицо есть Ваш отец; определенное, неповторимое, единственное) лицо есть Ваш сын. И Ваши отношения к стакану воды — отношения вообще, а отношения к отцу или к сыну—отношения единственные. Разумеется, и к стакану воды можно относиться как к лицу, как к единственному: это и называется идолопоклонством. И к отцу можно отнестись как к одному из многих — как <к> средству получить какое-нибудь «вообще», напр<имер> стакан воды. Это и называется безнравственностью. Когда Вы в вещи — вообще—видите единственность или в единственности — лице — вообще— Вы извращаете порядок естества, Вы грешите против
20
бытия. Одно глубоко связано с другим. Позвольте сделать уклонсш1е в сторону, чтобы ярче пояснить вам мою мысль.
18. <50-е ЗАЧАЛО ПОСЛАНИЯ К РИМЛЯНАМ.
Рим. 1, 18—27)
Посмотрите 50-е (П) зачало послания к Римл. (Рим. 1, 18— 27). Прочесть.
Стих 18. Гнев... «Содержащих истину в неправде». Истина — бытие; неправда—извращенный порядок бытия, искажение божественного порядка бытия.
Стих 19. Почему? Истинный порядок бытия—виден. Какой? Единичное—личность—Личность в ее законченном и окончательном) смысле — Бог—в творениях, вещах—видим. Истинный) порядок в том и заключается, чтобы в вещах— сруа—видеть evepyeia, исходн<ый> пункт которых—биуацц. Это явно. Но (21) язычники видели Бога—Личность—как Личность, и вещи—как вещи, но не поставили в должное отношение Лицо к вещам—evepyeia к еруа—т. е. тем не прославили Бога. Язычники не установили в своем уме истин<ного> отношения бытия, и от этого в них произошло помрачение, и они запутались.
Славу Бога они поняли не клк jii ую деятельность, а как
вещи, как iipya. Лицо абсолютное подменили вещью. Действа-2>