Федеральная программа книгоиздания россии составление игумена андроника (А. С. Трубачева), П. В. Флоренского, А/. С. Трубачевой у водоразделов мысли (Черты конкретной метафизики)

Вид материалаПрограмма

Содержание


Selbst erfinden isl schon; dock glucklich von Anderem Gefundncs, Frolich erkannt und gesch'atzt, nennst du das weniger dein?
История, родословие и наследственность)
Об историческом познании
2. Наука естественная
4. История философии
5. Единичность исторического
6. Закон в историческом
7. Значительность исторического
История имеет предметом своим не законы, а единичное; она не обобщает, а обособляет
Как возможна история?
11. Разъяснение предыдущего на примере
12. Пример исторического познания
13. Деление наук
Математика ~* Астрономия
14. Новое, как содержание истории
15. EPrON И ENEPrEIA
16. EPrON И NOMOZ, ENEPrEIA И IAION
17. Вещь и личность
Стих 18. Гнев... «Содержащих истину в неправде
19. Природа и культура
...
Полное содержание
Подобный материал:
  1   2   3

ш

В р

ББК 87.3(2) Ф73

РЕДАКЦИЯ ПО ИЗДАНИЮ БИБЛИОТЕКИ «ФИЛОСОФСКОЕ НАСЛЕДИЕ»



ФЕДЕРАЛЬНАЯ ПРОГРАММА КНИГОИЗДАНИЯ РОССИИ

Составление игумена АНДРОНИКА (А. С. ТРУБАЧЕВА), П. В. ФЛОРЕНСКОГО, А/. С. ТРУБАЧЕВОЙ

У ВОДОРАЗДЕЛОВ МЫСЛИ (Черты конкретной метафизики)






Редактор тома игумен АНДРОНИК (А. С. ТРУБАЧ ЕВ)

Портрет на фронтисписе работы худ. Вл. А. КО М А РО ВС КО ГО Июнь. 1924

Selbst erfinden isl schon; dock glucklich von Anderem Gefundncs, Frolich erkannt und gesch'atzt, nennst du das weniger dein?

(Gothe,— Vier Jahres-Zeiten. Herbst)'





Флоренский П. А., священник Ф73 Сочинения. В 4 т. Т. 3(2)/Сост. игумена Анд-: роника (А. С. Трубачева), П. В. Флоренского, . М. С. Трубачевой; ред. игумен Андроник (А. С. Тру-

бачев).— М.: Мысль, 1999.— 623, [1] с, 1 л. портр.—

(Филос. наследие).

ISBN 5-244-00241-4 ISBN 5-244-00930-3

В настоящем томе завершается полное издание труда «У водоразделов мысли». Часть предлагаемого текста, за ис­ключением раздела «Имена», публиковалась до 1917 г. Большая же часть не публиковалась вообще.

ББК 87.3(2)

/7/


ISBN 5-244-00241-4 ISBN 5-244-00930-3

© Апхип священника

Павла Флоренского. Тексты. 1999

© Игумен Андроник (А. С. Трубачев), П. В. Флоренский, М. С. Трубачева. Составление. 1999

© С. М. Половингин, игумен Андро­ник (А. С. Трубачев), А. Т. Каза-. мв, С. Л. Кравец, А. Р. Фокин. Примечания. 1999

© Издательство «Мысль». 1999

1 Прекрасно творить самому, но если тебе посчастливилось узнать И оценить созданное другими—разве это не станет и твоим

достояньем?
i (Гёте. Четыре времени года. Осень)

iWiW*"a.»rtW'riiriV1i...l?--'-' .f--x*— - - --..'BtAirtihdmray .

<Часть четвертая)

ИМЯ РОДА

(ИСТОРИЯ, РОДОСЛОВИЕ И НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ)


ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ ПОЗНАНИИ

(Конспект лекций)

1916.VUI.25. Вечер. Сергиев Посад



1. ПОСТАНОВКА ВОПРОСА



Мы должны заниматься историей философии. Но если вся­кое научное познание требует сознательности, в чем его пред­мет, каковы его задачи, чем характеризуются его своеобразные методы, то наука философская, к каковой, конечно, относится лст<ория> филос<офии>, требует этого усиленно. В чем же и философия, как не в высшей самоосознанности умственной жизни человека?

Предположим, временно, что мы знаем что такое филосо­фия и сосредоточим пока свое внимание на слове «история» '*. Ближайший род нашей науки есть история. Наша наука есть историческое познание. И нам естественно спросить себя, осви­детельствовать себя, знаем ли мы что такое история?

Что значит шлем? Прежде всего — умеем дать определение. Для определения требуется genus proxiinum**. Genus" pro-x истории будет?.. Судя по тому, что она преподается в этой аудитории, приходится сказать наука. Но так ли это?

2. НАУКА ЕСТЕСТВЕННАЯ

Ответить на последний вопрос по-видимому нетрудно. Взять'какую-ниб<удь> науку, уяснить себе ее характерную осо­бенность, как науки, и посмотреть, есть ли эта особенность у истории. Ну, вот, например, химия. Это бесспорно наука. Спрашивается, за что, за какой признак мы называем химию наукой? Посмотрим, чего мы не назовем наукой.— Наука состо­ит из суждений. Теперь, я высказываю суждение: «Какая ужас­ная жара! Железо может расплавиться». Наука ли это?—Нет. Потому, скажете вы, что суждение ложно. Ну хорошо, я выска­жу другое. «Довольно прохладно». Это суждение истинное. Наука ли ЭТО?—Пег.— Почему? — Ну, а такое суждение: «Вода замерзает при 0° Ц»? Пли: «Ускорение тела при свободном

падении его в пустоте = 98 lcm/,ec»? Это суждения, относящиеся к науке. Почему? Потому что первое не выражает никакого закона, скажете вы, а последующие выражают. Если я говорю: «Какая мутная вода»,— то тут нет закона; если я говорю: «Химически чистая вода есть непроводник электричества»; или «Химически чистая вода ядовита»,— то тут выражаются зако­ны. Что же такое закон? Это то, что вообще, не в данном случае, не здесь и теперь, а всегда и везде. Закон — это неизмен­ное в потоке времени и себе равное во всех местах пространства. Это—суждение всеобщее и необходимое, по терминологии Ка­нта. Итак, мы, кажется, открыли тот признак, по которому химия есть наука: она высказывает истины общезначимые, т. е. такие, содержанием которых служит всеобщность. Всеобщ­ность... а не... а не единичность. Следовательно, наука обобща-ет, генерализирует (generalis—общий) и тем дает суждения, которые относятся не к одному случаю, а ко всем подобным случаям.

3. ЗАКОН

Научное суждение гласит о том, что имеет место всегда и везде. Но ее «всегда и везде», хоть и остаются наречиями времени и места, стоят к времени и к пространству в своеобраз­ном отношении: «всегда» не значит—в каждый миг, «везде» не значит—в каждой точке пространства. «Всегда и везде за причиною А следует действие а\ это положение утверждал лишь, что за А неизменно, не только и данном мечи- и и данное время, но где бы и когда А пи случилось, слсдус1 ч. ни оно не говорит о том, где и когда осуществляется А. Его «вечный» характер с частостью осуществления его в конкретных случаях не имеет ничего общего. Повторяется ли в дсйстшмслыюстн ю стечение обстоятельств, которое мы означаем через А, часто или редко, на связи между А и а это не отражается. Пусть А в течение тысячелетий встретится лишь один раз; пусть даже оно не встретится ни разу; связь его с а как была, так и останется «вечной» (ср. Naville — La notion du historiquc, p. 681—682). «Было, м. б., время, когда не существовало на свете воды, наверное было время, когда не существовало мно­гих из тех веществ, что ныне продаются в аптеках. Возможно, что опять настанет время, когда не будет существовать ни воды, ни антипирина» (Naville, Nouvelle classification, p. 79) 3\ Но от этого логический характер законов химических соеди­нений не изменяется; вечные свойства Н20 не страдают от того, что самое соединение Н20 не вечно и не вездесуще» (Чупров, Очерки по теор<ии> статист<ики>, стр. 83—84)4*. Эта-то повсемсствснная и повсевременная связь А я а называется


8

9

законом, уоцос,. Химия, физика, биология и т. д., и т. д. начина­ются как пауки лишь с установления законов. Это бесспорно.

4. ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ

Спросим теперь себя: можем ли мы, занимаясь историей философии, указать законы, применимые всюду и всегда? Др<угими> сл<овами>, обобщаем ли мы исторические явления?

Вот, напр<имер>, мы будем заниматься новой и новейшей философией. Что будет составлять нашу задачу? Понять фило­софские системы, их внутреннюю связность, их связь между собою; показать, как в системе отразилась личность творца се; выяснить, в чем именно влияние окружающей среды на данного мыслителя; показать, как преобразовалось известное понятие у одного философа в соответственное понятие у другого. Будут ли тут законы? Поясним свои намерения примером.

Мы, напр<имер>, покажем, как декартовские конечные суб­станции (протяжение и мышление), сотворенные Субстанцией Бесконечной, превратились в natura naturata Спинозы, явля­ющую natura naturans5* у него же, и стали из субстанций атрибутами—мышления и протяжения. Как, далее, в филосо­фии Шеллинга они превратились в начало субъективное и нача­ло объективное, a natura naturans — в Абсолютное безразличие их обоих. Или можно было бы проследить, как' чувственность и рассудок у Канта преобразились в мужское и женское начала у Вейнингера или в инстинкт и в интеллект у Бергсона и т. д. и т. д. Или мы увидим, как Фихте, примкнув к кантовскому понятию о трансцендентальной апперцепции, делает его нача­лом собственной системы и развивает новое понятие об аб­солютном субъекте. И т. д. и т. д. В этих и тому подобных исследованиях будут заключаться наши занятия, да и вообще в этом заключаются у историков философии.

5. ЕДИНИЧНОСТЬ ИСТОРИЧЕСКОГО

Итак, будет ли тут открыт какой-нибудь закон? От ответа на этот вопрос, по-видимому, и зависит ответ на вопрос, будет ли наша история философии, как и вообще всякая история, наукой.— Вглядитесь, что мы надеемся изучить, понять, объяс­нить: какую сторону философии Канта развил Фихте, как связа­ны между собой Спиноза и Декарт, в чем сходство Бергсона и Вейнингера и чем объясняется это сходство. Обратите внима­ние, что мы употребляем тут имена собственные. Когда мы

' На полях: «Внешний и внутренний опыт у Локка преобразуется в».

10

говорим в химии о свойствах воды, то речь идет о воде вообще. Когда мы говорим в истории о Канте, то речь идет не о Канте вообще, ибо нет «канта» (с малой буквы), а именно о «Канте» (с большой буквы), о единственном, и притом ire случайно единст­венном, как, напр<имер>, археоптерикс pithecantropus erectus в палеонтологии, экземпляре, примере, а о самозамкнутой, неповторимой единице. Смысл воды для химии—в том, по­скольку она не эта вода, а вообще вода, вода, а не Вода; смысл Канта для истории философии—в том, что он этот, а не вообще, Кант, единственный, Кант, а не кант. Изучая воду, мы от данного количества ее распространяемся мыслью по всей вселенной, изучая Канта, мы от всей, б. м., вселенной собираем­ся вниманием на Канте. А т. к. закон — именно в расширении, в обобщении, в генерализации, то здесь, где мы, напротив, индивидуализируем, сужаемся, закрепляемся мыслью на еди­ничном— нет никакого закона.

6. ЗАКОН В ИСТОРИЧЕСКОМ

Я сказал «Нет никакого закона». И сказал, вероятно, по­думали вы, поспешно. И по-своему вы правы. Конечно, в Канте, как и во всякой исторической личности, как и во всяк<ом> историческом) явлении, есть закономерность, есть подчинен­ность закону. Но вот именно она-то, поскольку есть, не ин­тересует историка.

Поясню примером. Кант, несомненно, подчинен законам физиологии. Но изучение их—дело физиолога. Но физиологу нечего изучать их именно на Каше, когда ОН М0ЖС1 ИХ с гаким же успехом изучать на любом экземпляре рода человече* КОГО Физиологические законы действуют в Канте, но н них iiei ничего характерного для Канта, ничего кантовского.

Далее, Кант подчинен законам психологии. Опяп, тс же рассуждения. Закон Вебера — Фехнсра, напр<имер>, памяти и забвения. <2 нрзб.) Механика. Ускорение Каша, брошенного с Пизанской наклонной башни, равнялось бы тем же 981 ст/»сс, как и любого камня; но что тут значительного для историка ф<илософи>и?

Социология. Политическая экономия.

Все это можно было бы изучать и на Канте. Но не стоило бы тревожить великого человека, чтобы узнать то, что всеобще и необходимо, в чем он, следовательно),

меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он6*.

При изучении Канта нас интересует кантовское, ему одному свойственное, явившееся в определенном) месте и в опре-

11

д<еленный> момент истор<ическое> событие, более не повто­рявшееся и не могущее повториться, сам Кант в его особ-ливости и его, опять-таки, неповторимые, исключительные, единичные отношения к другим людям, ко всей истории, к ми­ру, его связи с бытием, все запечатленные его единственностью, а не связи вообще или отношения вообще. Где же тут закон?

Обратите внимание. Если бы мы глубочайшим образом познали личность Канта, поняли связь его отдельных мыслей, желаний, настроений, установили влияние на них его воспита­ния, знакомств, жизнешшх обстоятельств; если бы мы опреде­лили точнейшим, исчерпывающим образом все влияния, произ­веденные Кантом на дальнейшую историю философии, то мы считали бы свою задачу изучения всецело достигнутой. Это бесспорно. Но столь же бесспорно и то, что никакого закона мы тут бы не получили, а если бы и получили невзначай, то он, тем самым, не был бы характерен для Канта, как Канта, т. е. не был бы предметом исторического знания. То влияние, которое ис­пытал от Канта Фихте, есть именно влияние Канта на Фихте, а не вообще кого-то на вообще кого-то. То, что получил от Канта Фихте, объясняется из личностей того и другого. Но вне их личностей это объяснение не имеет никакого смысла. Другие философы восприняли от Канта иное и преломили его филосо­фию по-иному. Фихте воспринял особ<енно> живо учение о трансцендентальной) апперцепции, Шопенгауэр — об иллю­зорности мира, Маймон—о вещи в себе, Гоене Вронский — об абсолютной непоколебимости априорного знания, Гсльм-гольц—физиологический идеализм и т. д. и т. д. Каждое из этих «влияний» Канта глубоко значительно для историка, но ни одно из них не есть закон. Каждое из влияний единичного на единичное самоё есть единичное. И все они для нас личности — а не особи, единственные—а не примеры всеобщего, монады — а не экземпляры. Итак, в истории, как таковой, нет речи о зако­нах, ибо нет речи о всеобщем.

7. ЗНАЧИТЕЛЬНОСТЬ ИСТОРИЧЕСКОГО

Но, скажете вы, ведь факты и лица истории имеют для нас, для всех какую-то значимость. Они интересны, знание их почи­тается важным, даже необходимым. Могут ли они быть значи­мы, если они только в себе и о себе. Не значит ли это, что они суть общие схемы?

В этих словах есть доля правды,— какой, объяснится далее. Но теперь мы должны отметить, что истор<ическис> факты интересны и значительны именно в своей единичности. Кант интересен нам именно как Кант, а не как вообще проф(ессор) филос<офии>, Наполеон — как Наполеон, а не как вообще заво-

еватель и т. д. Дружба Шиллера и Гёте интересует нас как таковая, а не как частный случай дружбы вообще. Значитель­ность исторического—именно в его неповторяемости, а не в том, что обще ему со всем другим. И это понятно. Если бы в Канте мы хотели видеть то, что свойственно всякому профессору) философии, то не было бы нужды обращаться к Канту именно. Но, обращаясь именно к нему, мы тем сам<ым> показываем, обнаруживаем, что интересуемся им са­мим, тем, что кроме Канта нигде и никогда не может быть познано. Я сказал «нигде и никогда». Тут вы слышите прямое противопоставление «везде и всегда» закона. Точно так же, как в этом сужении внимания на единственном вы видели проти­воположность расширению внимания в обобщении. Итак, г ■

8. РЕЗЮМЕ

История имеет предметом своим не законы, а единичное; она не обобщает, а обособляетне генерализирует, а индивидуали­зирует. Другими словами, она имеет своими характерными признаками нечто противоположное признакам таких бесспор­ных наук, как химия. И следовательно, для нас возникает естественная) необходимость ответить на вопрос: да наука ли она? И, если поставить этот вопрос шире, что такое история?

9. НАУКОСЛОВИЕ

Тут мы наталкиваемся на парадокс. Как может быть, ЧТО история, это знание но преимуществу, если судии. т> ее ними ну (шторёсо—от корня ют—15 — о£ба) '*, это древнейшее зна­ние—подвергается сомнению, наука ли она? Можно сомнева i ь-ся, пожалуй, достигла <ли> история прочных результатов? Мо­жно надеяться, что будущее откроет закономерности, о кото­рых не знает прежняя история. Может быть, это хотим мы сказать нашим сомнением?—Нет. История не то что не имеет знания законов, но она не хочет и не предполагает его имен.. Внимание ее направлено в иную сторону. История принципи­ально отвертывается от закономерностей. Да и потому столь же принципиально ставим мы вопрос, наука ли история — теперь и всегда, в существе дела.

Но, опять, если история не наука, то, следовательно, и ис­торики—не ученые. Неужели Моммзена, Ранке, Соловьева и т. д. мы исключим из числа ученых? Не похоже ли это на приведение к абсурду наших рассуждений? Может быть, это странно. Но и рассуждения наши тоже прочны — они не наши—их подтвердит любой историк. Следовательно, мы по­падаем и апорию. С одной стороны, наукою признается та


12

13




деятельность человеческого ума, которая имеет дело с закона-ми, а история с ними дела не имеет, и, следовательно, не есть наука. С другой стороны, Ранке, Моммзен, Ключевский и т. д. суть ученые; учеными называются люди, разрабатывающие на­уку; но Ранке, Моммзен и т. д., как ученые, занимались истори­ей, и, следовательно), история — наука.

В чем же дело? Чтобы разрешить эту апорию, надо сделать проблемою самое историческое познание и войти в обсуждение процессов исторического познания. Это будет логическое введе­ние в изучение исторического познания — часть наукословня"7 (Wissenschaftslehre) или общей теорией науки, логики науки.

Итак, наш вопрос будет гласить:

<10.> КАК ВОЗМОЖНА ИСТОРИЯ?

Или распространеннее: если история есть факт в составе нашего globus intellectualis8*, то какова должна быть природа исторического познания, в частности, и познания вообще, что­бы этот факт был возможен?

11. РАЗЪЯСНЕНИЕ ПРЕДЫДУЩЕГО НА ПРИМЕРЕ

Яблоко Ньютоне. 1666 г. Сэр Ис. Ньютон 5 (6?) ян». 1643, f3l мар<та> 1727 н, с, сын нсбогат(ого) землевладельца и Вульсторие it Линкольншире, умершего вскоре после женитьбы. Недоношенный) млад<енец>.

В школе в Грантэме с 12 по 16 л., учился плохо, слабый, постоян­но задумывался, религиозен. В 1660 неподготовленный) пост<упил> в Кембридж. Занимался под руководством) Барроу. 1669—Барроу отказал<ся> от кафедры в пользу Ньютона. 1670—в Кор<олевском> Об<ществе> ок<оло> этого времени флюксионное исчисление. Зани­мал 30 л<ет> кафедру в Ксмбр<идже>. В 1695 по предложению уче­ника, лорда Монтегю, гр<афа> Галифакса, смотритель монетного дво­ра. 1703—переселился в Лондон и избирался президентом Королевс­кого) Об<щества>. 1705—sir (дворянство). 1725—воспал<ение> лег­ких. Скончался 31 марта 1727 г. Толк<ованис> на Даниила и Апо­калипсис). Пожар в кабинете. Нравственный) харак<тср>- Оптика. Челсскоп...

Яблоко. Это, здесь... отсюда 2 ряда исследований): естест-1!ен1!Онаучн<ыс> и истор<ические>. 1-я точка зрения. Яблоко яблоком, но не в нем дело, а в формуле

2-я, историч<еская> точка зрения. Если важна формула, то кольми паче важен сам Ньютон, который дал эту формулу и многое другое. Формула важна по значению, да. Но ведь появилась она именно в 1666 г., в опред<еденный) день, час и мин<уту>, и, следовательно), этот определенный) день, час и мин<ута> и это определ<енное> яблоко как-то даже важнее формулы, им порожденной. И вот нарастали на одном яблоке, под разными углами зрения рассматриваемом, 2 цели исследо­вания. В одном оно делается яблоком вообще'.



12. ПРИМЕР ИСТОРИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ

Особенность славянофильской философии: отсутствие твер­дого начала. Все «по знакомству» — в филос<офпи>, в праве, и церкии, всюду, Почему? Особенность распространения — в

'шмкпут<ом> круге.— Почему? Родня. [Таблица, Г* lyi псе еди­нично. Славянофилы — как группа, единственная), неповтори­мая. Кшорят о неославяпоф<илах>, по ЭТО совсем особая i рун-па. Лицо каждого. Родственные) СВЯЗИ каЖДОГО ПОКОЯТСЯ НА родственной) связи других... Все это i пубоко интересно him Но, м. б., надо искать законов? Ну, открываем, напр<имср>, что законы ассоциаций у славянофил<ов> были такие же, k;ik у западников. Что тут интересного? Элементы iiciik»>jiтакие же. Но дело не в том, что они такие все, в в п\ своеобразном сочетании, в их своеобразном отношении к данн<(омУ) месту и времени и в неповторяемоети этого соче­тания.

В этом все дело, но это—не закон.

13. ДЕЛЕНИЕ НАУК

Классификация Конта. Требование закона, как conditio sine qua поп10' науки, наиболее ярко выступает, как вы увидите, у Конта. Наука—способность предвидеть («savoir pour prcvoir») "*, но для предвидения требуется знание законов, и по-


' Примеч. Флоренского: «Пользуемся словом Фихте, но не в фих-тсиском значении».

14

Обрыв фразы в рукописи.

15

->т?;фк-?>7»г''-- -':'_}2121±й£Ш2!

«~*.

сему наука лишь настолько наука, насколько она знает законы, т. е. насколько она обобщает. Степень абстракции есть степень научности.

Шесть «sciences fondamentales»—

Математика ~* Астрономия Физика Химия —» Биоло­гия ~* Социология.

Где же история? История лишь постольку наука, посколь­ку она социологична. Но социологические законы—на-пр<имер>, законы статистики. Число рождений и смертности, бракосочетаний и бракорасторжений, перевес рождаемости де­вочек ' над мальчиками.

В 1899 43 иностр<анца> сочетались зак<онным> бр<аком> с горожанками г. Берлина— Чупров, 247—8.

1900—43 1901—61 1902—50

Иностранок, вышедших замуж за берлинцев, больше:

1900—127 min. 1901 —147 max.

n 4-ii брак

Число вдов, вступивших со вдовцами в 3-й брак

35 37 26

1900 1901 1902

Переехало с квартиры на квартиру берлинских семей

в октябре в ноябре

45210 48493 46512

1900 1901 1902

125 627
  1. 937
  2. 202

Отъехало и январе извозчиков с седоками

о1 Потсдаме! и"'- 1вла oi Гсрлицкого вокзала

'I'M.

5738

594.1

1352 IJ06

1 и i

1900 1901 1902

и I Ц1Ш1 UCJlkllMX

/(,1 ! пи,

Пришлось несчастны

м.1 in" i | и '

ми.

J250

1900 1901 1902

1 Вставка над СТ| 1ИКОВ О- р пни

Среди заложенных предметов в Королсвск<ом> ломбарде:

карманных часов

1899 16,40% стоимость в 21 м. 49 пф.

1901 16,02% 21<м.> 50 пф.

след. годы 16,71%, 16,75%, 17,12% —21<м.> 15 <пф.>; 21<м >

21<пф.>; 21<м.)26<нф.>

...число писем с ненаписанными адресами, без марок и т. д. и т. п.

Это монотонная сторона истории, ее вечное бывает. Без этого «бывает» не могло бы быть общественной) жизни: зем­ство устраив<ает> сеть школ. Если бы число учащихся было резко изменчиво, то вместо школ надо бы организовать1 лету­чие отряды. Торговцы пропотрошат гусей и окороки к Рождест­ву... Но что тут важного для истории? Статистика важная вещь, но концептуально все, что она гов<орит>, можно предвидеть. Ну конечно, в Китае мандарины получали палками. Нетрудно предвидеть это a priori, подобно тому, как нетрудно предвидеть a priori <нрзб. 11>. А если нет. На то скажут —есть особые причины, новое, небывалое, прирост бытия. Итак, смысл моно­тонной стороны истории — в том, что когда нет ни особ<ых> причин, ни особ<ых> условии, когда все и всё остается по-старому, то и все делается по-старому. Вот и все.

14. НОВОЕ, КАК СОДЕРЖАНИЕ ИСТОРИИ

I916.VIII V, //,,.„, i tpiuct II,н ,i,i

Мы говорим, что все эти закономерное!и есть и a rei гвенпо ожидаются постольку, поскольку вес остается но старому, ни скольку общество, как целое, не меняется. А поскольку меняет ся, постольку не остается по-старому, поскольку внутренно движется,—эти законы текут, отменяются, исчезают. Это похо­же на то, как если бы ледяное царство под живым лучом солнца стало таять и освободило к движению скованные дотоле льда­ми живые существа.

Скажем определеннее. Общество подчиняется законам ста­тистики и социологии постольку, поскольку оно прозябает, а не живет. Другими словами, поскольку нет истории, а есть быт. Но лишь наступает история, поскольку наступает история, где на­ступает история — и тогда, и постольку, и там отменяются эти мертвые закономерности. Поясню примером. В 1910-м году

1 Примеч. Флоренского: «Ср. учение К. П. Победоносцева о двух силах, поддерживающих общество в равновесии,— силах прогресса \ консервап1вп<ых>, инерции и движения».


К,

17


и в 1911<-м> г. число мужей, убивших в пьяном виде жен, было, конечно, приблизительно одинаково, и неумеренный поклонник статистики сказал бы: вот фатальные законы чисел. Но ведь в питии тут не было истории. В. 1911 г. пили так же, как и в 1910<-м>. Но в 1916-м году это число, несомненно, совсем иное. «Фатальная» закономерность преодолена. Почему? Да потому, что в питии было новое, стали пить меньше, да и вой­на—мужчины на фронте. Закономерность была, но закономер­ность не истории, а отсутствия истории. А как только начинает­ся история, как <только> жизнь приходит в движение, как <только> проявляет себя исторический процесс, так нет законо­мерности в той области, в которой есть историческое, новое. История и имеет дело с этим новым, с этим движением, ибо предмет истории—процесс, а не застой, рост, а не неподвиж­ность, жизнь, а не смерть.

15. EPrON И ENEPrEIA12'

Итак, мы подходим к новому делению объектов науки: к объектам неподвижным, мертвым, и объектам живущим, движущимся. В одном случае мы имеем дело с раз навсегда застывшим бытием, а в другом — с бытием в его процессе, во внутреннем напряжении, в росте. Воспользовавшись термино­логией Аристотеля, мы скажем: в одном случае мы имеем дело с iipyov, в другом—с evepyeicc. Камень есть epyov, но вдох-новенис поэта—не есть epyov, оно — живой процесс, оно — Evcpysia. Камень понимаем мы как semper idem, как всегда себе равный; вдохновение же поэта — как явление новых образов, новых прозрений, новых восприятий. Камень, перестающий быть тем, что есть он, был бы для науки, его изучающей, бессмыслицей. (Беру все эти понятия пока приблизительно.) Поэт, твердящий азы и открывающий всем давно известное—в своем роде был бы тоже бессмыслицей. Поэт, чтобы быть поэтом, должен непрестанно творить, давать новое; камень, чтобы быть камнем, должен пребывать все тем же. Один — ivcpyeia, другой—epyov. Разумеется, и в поэте может быть остановка, и камень. может измениться. Но ведь постольку и поэт — не поэт, и камень—не камень, не твердое тело. Разу­меется, во всякой реальности есть и момент epyov, и момент evepyeux. Поскольку поэт дает нов<ое> —он поэт, а поскольку камень потек—он не камень. Но по преимуществу одно есть epyov, а другое—evepyeia. И кроме того, одна наука хочет заниматься стороною неподвижности, а другая—внутреннею жизнью.

Но Вы, м<ожет> б<ыть>, скажете: «Да разве механика, напр<имер>, не занимается движение? — занимается, но дви-

18

жением, которое не дает ничего нового, выходящего за пределы того, что мы заранее о нем знаем—того, что содержится о нем в законе его. Да, это движение, но не приводящее с собою в действительность ничего неожиданного, ничего заранее неучи­тываемого; онтологически оно не есть движение... Планета, движущаяся по эллипсу, так и движется по эллипсу, не проявляя ничего неожиданного, ничего творческого. Напротив, жизнь i есть непрерывное творчество, непрерывное преодоление непо- f Г ; движного, непрерывное вдохновение, непрерывное открове­ние— нового, не бывшего, «+» бытия, прирост, прибыль, нара-; стание...

16. EPrON И NOMOZ, ENEPrEIA И IAION

Отсюда понятно, что исходною точкою при изучении бытия неподвижного должно быть такое epyov, которое есть epyov хост' eoxfiv—по преимуществу, т. е. epyov неподвижное, неизмен­ное, застывшее, себе равное по преимуществу. Что же это за epyov? Это—твердое тело. Твердое тело и есть преимуществен­ный объект исследования науки о бытии неподвижном. Анализ естествознания показывает, что естественнонаучное исследова­ние всецело опирается на понятия и постулаты существования твердого тела и, если угодно, этим исчерпывается, ибо вся дальнейшая задача—понять весь мир, всю действительность, как объяснимую из этого понятия. Да, механика и есть цент­ральная дисциплина естествознания, и механикой нее должно быть объясняемо. Всякое иное объяснение i;i> или иначе 01 грицает механику, отрицает абсолютность, неизменность гпер

. ■ дого тела и тем потрясает самый принцип т- ушжтх ш

Тогда нельзя сказать, что нет ничего потно. Ьидл ипи.т действительность заключать в заранее очерченные рамки Тогда действительность начинает течь: ndvia pel14". Тогда взрывается жизнь. Тогда рушатся препоны движению. Тогда начинается история. Понятие epyov уступает место понятию evepyeia— хотя это не та энергия (в сущности epyov), о которой говори г физика (энергетика), а энергия в древнем смысле слова. Итак, у нас начинает намечаться—протягивается — какая-то ниточка между установленным прежде противоположением общего и единичного с теперь установленным противоположением iipyov—evepyeia. Неподвижному, заранее начертанному закону может подлежать, очевидно, лишь то, что само в себе есть неподвижно, неизменно, заранее начертано. Пусть оно не кажет­ся сразу же таковым. Пусть оно кажется подвижным и разнооб­разным. Но мы знаем, что если оно подлежит этому v6uoc,'y, то тем самым оно, в своих элементах, в своих истинно сущих моментах бытия, есть нечто неподвижное, epyov. И наоборот,

, 19

единичным и потому неповторимым может быть то, что не имеет в себе неподвижности, твердого начала, что есть вечно новое—evepyeia. Позвольте сказать это огрубление. То, о чем можно предвидеть, очевидно, уже заранее, в существе дела есть то, что о нем можно предвидеть, т. е. оно не явит ничего воистину нового. А следовательно, оно — одно из многих, пред­видимых, друг другу тождественных экземпляров, построенных по одной модели. Закон, всеобщность, как содержание пред­видимого, есть в сущности то твердое, или твердого комбина­ция, которая видится в кажущемся изменчивым. Напротив, то, что живет, что творится и творит—что являет новое—оно непредвидимо. Оно просто есть, но не подлежит высказыванию о себе заранее, т. е. вообще, а констатируется лишь в своей наличности, в частности. Оно не «вообще», а «в частности» — единичное. Но если оно воистину творит новое, то в нем нет полной твердости. Оно — evepyeia.

Живой процесс есть то, что неповторяемо — именно потому, что он живой. И если бы его повторить, то было бы уже не творение нового, а повторение старого, бывшего,— это было бы epyov. Ведь повторяемое имеет модель, и эта модель — в нем, т. е. твердое начало, epyov. Следовательно), поскольку что повторяемое, постольку оно обще и твердо.

И если твердое тело есть предел epyov и истинный тип его, то духовная жизнь есть предел evepyeia и истинный се тип.

17. ВЕЩЬ И ЛИЧНОСТЬ

Общее и единичное; epyov и evepyeia; твердое тело н духов» пая жили. — hoi полюсы нашего понимания бытия, и между этими полюсами располагаются все промежуточные ступени. Эти полюсы могут быть означены еще иными терминами; вещь и личность—наиболее важные. Вещь всегда есть некоторое вообще: вам все равно, какой стакан воды выпить, тот или этот, лишь бы это была пода. Личность же всегда в частности: вам вовсе не все равно, кого назвать своим отцом или своим сыном; определенное, единственное, неповторимое лицо есть Ваш отец; определенное, неповторимое, единственное) лицо есть Ваш сын. И Ваши отношения к стакану воды — отношения вообще, а отношения к отцу или к сыну—отношения единственные. Разумеется, и к стакану воды можно относиться как к лицу, как к единственному: это и называется идолопоклонством. И к отцу можно отнестись как к одному из многих — как <к> средству получить какое-нибудь «вообще», напр<имер> стакан воды. Это и называется безнравственностью. Когда Вы в вещи — вооб­ще—видите единственность или в единственности — лице — во­обще— Вы извращаете порядок естества, Вы грешите против

20

бытия. Одно глубоко связано с другим. Позвольте сделать уклонсш1е в сторону, чтобы ярче пояснить вам мою мысль.

18. <50-е ЗАЧАЛО ПОСЛАНИЯ К РИМЛЯНАМ.

Рим. 1, 18—27)

Посмотрите 50-е (П) зачало послания к Римл. (Рим. 1, 18— 27). Прочесть.

Стих 18. Гнев... «Содержащих истину в неправде». Истина — бытие; неправда—извращенный порядок бытия, искажение бо­жественного порядка бытия.

Стих 19. Почему? Истинный порядок бытия—виден. Какой? Единичное—личность—Личность в ее законченном и окон­чательном) смысле — Бог—в творениях, вещах—видим. Ис­тинный) порядок в том и заключается, чтобы в вещах— сруа—видеть evepyeia, исходн<ый> пункт которых—биуацц. Это явно. Но (21) язычники видели Бога—Личность—как Лич­ность, и вещи—как вещи, но не поставили в должное отноше­ние Лицо к вещам—evepyeia к еруа—т. е. тем не прославили Бога. Язычники не установили в своем уме истин<ного> от­ношения бытия, и от этого в них произошло помрачение, и они запутались.

Славу Бога они поняли не клк jii ую деятельность, а как

вещи, как iipya. Лицо абсолютное подменили вещью. Действа-