Модель Бронислава Малиновского 46 модели аргументирующей коммуникации 48 модели пропагандистской коммуникации 56 управление коммуникативными процессами 65 литературные иллюстрации коммуникативных закон

Вид материала

Закон

Содержание Модель Густава Шпета (герменевтическая)

Подобный материал:

• Российская академия наук уральское отделение институт философии и права, 1698.5kb.
• Самостоятельная работа 87 130 Всего часов на дисциплину, 58.84kb.
• Тема 41. Предпосылки модели экономики с экзогенными ценами (кейнсианская модель равновесия, 96.08kb.
• Проблема «риторика в пространстве теории коммуникации» поставлена в связи с обсуждением, 157.82kb.
• В. В. Изучаем маркетинговые коммуникации. Практикум, 1004.76kb.
• Модель Манделла – Флеминга, 67.3kb.
• Вопросы к зачету по дисциплине «Массовые коммуникации и медиапланирование», 23.79kb.
• Требования к финансовой модели требования к функциональным возможностям финансовой, 241.86kb.
• Программа курса "Математические модели естествознания и экологии", 22.79kb.
• Экзамен Форма проведения: письменная вопросы для подготовки к экзамену понятие и предмет, 33.71kb.

Модель Густава Шпета (герменевтическая)

Идеи герменевтики зарождаются, по Г. Шпету, тогда, когда "зарождается желание отдать себе сознательный от­чет о роли слова как знака сообщения" [383, с. 232]. Гус­тав Шпет видит два основных направления в герменевти­ке, одно признает многозначность интерпретации, второе -ведет к однозначности:

"В основе рассматриваемого различия направления лежат уже разные скрытые предпосылки: именно само понятие смысла здесь предполагается или как нечто предметно-объективное, или как психологически-субъективное. В первом случае слово как знак, подлежащий ис­толкованию, указывает на "вещь", предмет и на объектив­ные отношения между вещами, которые вскрываются пу­тем интерпретации, и сами эти объективные отношения, очевидно, связывают сообщающего о них; во втором слу­чае слово указывает только намерения, желания, пред­ставления сообщающего и интерпретация так же свобод­на и даже произвольна, как свободно желание сообщающего вложить в свои слова любой смысл или много смыслов, поскольку это соответствует его намере­ниям" [383, с. 234-235].

На пути к единственности интерпретации лежит пред­ложенное Густавом Шпетом разграничение значение и смысла. Значением он считает тот многозначный набор, который фиксируется словарями, смысл же, он считает, лежит в плоскости того единственного понимания, кото­рое возникает в данном речевом контексте. Это разграни­чение сделано им в примечании 49 [383, с. 265], что и позволяет ему говорить, что когда мы видим один знак с двумя значениями, на самом деле перед нами два разных знака" [383, с. 239].

Суммарно эта точка зрения на однозначность/много­значность представляется Густавом Шпетом следующим образом:

"Слово кажется многозначным только до тех пор, по­ка оно не употреблено для передачи значения или пока мы, встретившись с ним, еще не знаем, для передачи ка­кого значения оно здесь служит. Можно думать, однако, что иногда в намерения входит воспользоваться одним и тем же словом для достижения двух или более сигнификационных целей. Но, очевидно, раскрытие зтих целей есть анализ не значения, а намерений автора, которые могут иметь свою риторическую форму (аллегории, оли­цетворения, притчи и пр.). Истолкование значений слов как задачи интерпретации, таким образом, должно иметь в виду не только значение как такое, ко должно прини­мать во внимание и многообразие форм пользования сло­вом, как и психологию пользующегося им" [383, с. 226].

Таким образом, попытаемся перечислить те новые перспективы, которые возникают в сфере коммуникаций в результате рассмотрения идей Густава Шпета:

1. Густав Шпет четко вычленяет коммуникативный ас­пект, лежащий в основе герменевтики. "Сообщение есть та стихия сознания, в которой живет и движется понима­ние. Сообщаемое — сфера герменевтики. Data, которые ведут к предмету понимания и на которых организуется все его содержание, - слова, как знаки" [383, с. 222].

2. Г. Шпет рассматривает слово с семиотической точ­ки зрения с достаточной долей детализации: при этом не приравнивает семиотику к только словарной семиотике. Слово — это лишь специфический тип знака и было бы неверно приписывать слову некоторые общие принципы знака. "Нельзя довольствоваться простым перенесением на слово того, что мы можем сказать о знаке вообще" [383, с. 223].

3. Г. Шпет делает новый и весьма существенный шаг, предлагая взгляд на человека в аспекте семиотики: "Од­нако картина меняется, только когда мы начинаем на действия и поступки соответствующих лиц (авторов) смотреть не как на следствия причин, а как на знаки, за которыми скрывается свой известный смысл (мотива­ция?), т.е. когда они вставляются в контекст общих мо­тивов, предопределяющих место и положение данного поступка" [383, с. 251].

4. Поскольку интерпретация должна привести нас к единственности сообщения, Густав Шпет так объясняет этот переход от многозначности к однозначности: "Слово кажется многозначным только до тех пор, пока оно не употреблено для передачи значения " [383, с. 226]. Анало­гичные мысли есть у Г. Шпета и в его "Эстетических фрагментах".

Такой путь предлагается Г. Шпетом для построения герменевтики. И, как справедливо написал А.А. Матю­шин, "уникальное место Г. Шпета в истории русской культуры определяется тем, что он глубоко и всесторон­не разработал философию истолкования, герменевтику, указал на проблему понимания как на центральную гносе­ологическую проблему гуманитарных наук" [199, с. 36].

Густав Шпет рассматривал слово с коммуникативной точки зрения. Он начинает вторую часть своих "Эстети­ческих фрагментов" с приравнивания слова сообщению и сразу добавляет связку слова с культурой: "Слово есть prima facie сообщение. Слово есть не только явление приро­ды, но также принцип культуры. Слово есть архетип культуры; культура - культ разумения, слова — воплоще­ние разума [384, с. 380]. И дальше повсюду идет чисто се­миотический текст. "Слово есть знак sui generis. He вся­кий знак — слово. Бывают знаки — признаки, указания, сигналы, отметки, симптомы, знамения, omina и проч. и проч." [384].

Почему слово ставится им в центральную позицию в культуре? Ответ на этот вопрос можно найти у самого Густава Шпета: "Теория слова как знака есть задача фор­мальной онтологии, или учения о предмете, в отделе се­миотики. Слово может выполнять функции любого дру­гого знака, и любой знак может выполнять функции слова. Любое чувственное восприятие любой пространс­твенной и временной формы, любого объема и любой длительности может рассматриваться как знак и, следо­вательно, как осмысленный знак, как слово" [384, с. 381-382]. И сразу же возникает проблема структурности — "Духовные и культурные образования имеют существен­но структурный характер, так что можно сказать, что сам "дух" или культура - структурны" [384, с. 382]. Соответс­твенно, Густав Шпет анализирует само понятие структу­ра: "Структура должна быть отличаема от "сложного", как конкретно разделимого, так и разложимо на абстрактные элементы. Структура отличается и от агрегата, сложная масса которого допускает уничтожение и исчезновение из нее каких угодно составных частей без изменения ка­чественной сущности целого. Структура может быть лишь расчленяема на новые замкнутые в себе структуры, обратное сложение которых восстанавливает первона­чальную структуру" [384, с. 382]. Я еще раз подчеркну, что книга эта издана в 1923 г.

Густав Шпет выделял и знаки второй категории, назы­вая их как бы "естественными" в отличие от знаков "со­циальных". "Психологически или психофизиологически это — составные части самого переживания, самой эмо­ции. Мы говорим о крике, "выражающем" страх, в таком же смысле, в каком мы говорим о побледнении, дрожа­нии поджилок и т.п. как выражениях страха. Все это — не выражения "смысла", а части, моменты самого пережива­ния или состояния, и если они внешне заметнее других моментов или если их легче установить, то это дает им возможность быть симптомами, но не выражениями в точном смысле" [384, с. 428].

Знак не может существовать вне контекста. "Чтобы понимать слово, нужно брать его в контексте, нужно вставить в известную сферу разговора" [384, с. 428]. Или другое известное высказывание Густава Шпета: "Изоли­рованное слово, строго говоря, лишено смысла, оно не есть [логос]. Оно есть слово сообщения, хотя и есть уже и средство общения" [384, с. 389-390].

И снова возникает проблема семиотичности именно личности, о чем мы говорили выше. "В целом личность автора выступает как аналогон слова. Личность есть сло­во и требует своего понимания" [384, с. 471]. Аналогично звучат мысли Г. Шпета и в другой его книге "Внутренняя форма слова": "Мы хотим сделать предметом принципи­ального анализа самого субъекта, как своего рода объект, и при том, как "социальная вещь", но не в качестве толь­ко средства, а и в качестве также знака, как такого и но­сителя знаков" [382, с. 189]. И далее: "Лицо субъекта выс­тупает как некоторого рода репрезентант, представитель, "иллюстрация", знак общего смыслового содержания, слово (в его широчайшем символическом смысле архети­па всякого социально-культурного явления) со своим смыслом (Цезарь - знак, "слово", символ и репрезентант цезаризма, Ленин - коммунизма и т.п.)" [382, с. 200].

Путь выхода на личность предложен Г. Шпетом и в "Эстетических фрагментах". Он пишет: "За каждым сло­вом автора мы начинаем теперь слышать его голос, дога­дываться о его мыслях; подозревать его поведение. Слова сохраняют все свое значение, но нас интересует некото­рый как бы особый интимный смысл, имеющий свои ин­тимные формы. Значение слова сопровождается как бы со-значением" [384, с. 470].

В своем "Введении в этническую психологию" Г. Шпет говорил, что знаки не только направляют нас на объек­ты, но и имеют дополнительное значение:

"Сфера этнической психологии априорно намечается как сфера доступного нам через понимание некоторой системы знаков, следовательно, ее предмет постигается только путем расшифровки и интерпретации этих знаков. Что эти знаки являются не только приметами вещей, но и сообщениями о них, видно из того, что бытие соответс­твенных вещей не ограничивается чистым явлением зна­ков. Другими словами, мы имеем дело со знаками, кото­рые служат не только указаниями на вещи, но выражают также некоторое значение. Показать, в чем состоит это значение, и есть не что иное, как раскрыть соответству­ющий предмет с его содержанием, т.е. в нашем случае это есть путь уже к точному фиксированию предмета этни­ческой психологии" [384, с. 514].

Вот этот поиск новой системы научности, объектив­ности совпадает с тем контекстом возникновения форма­лизма вообще, о котором писал Виктор Эрлих, говоря в этом случае о кризисе в теории познания [395, с. 278-279]. С другой стороны, именно движение в сторону большей степени объективности, вероятно, характеризует любое научное направление, которое именно на этом и должно основывать свое право на существование.

Г. Шпет всячески превозносит личность и личностное и в другой своей работе о Герцене: "Личность не может любить безличное и хотеть безличного; это относится к ее существу" [385, с. 35]. Такой лозунг можно вывесить как руководство к действию в штабе любой избиратель­ной кампании.

Мы видим, как Густав Шпет постоянно включает в ка­честве реальных участников коммуникативной цепочки такие элементы как СЛОВО, КОНТЕКСТ и ЛИЧНОСТЬ. Можно увидеть в этом определенную противоположность идеям формальной школы, которые предпочитали рабо­тать только с одним членом вышеназванной цепочки, ви­дя именно в этом критерий строгой научности. При этом Г. Шпет практически дословно задает в своем предисло­вии к "Введению в этническую психологию" будущую ме­тодологию московско-тартуской школы Юрия Лотмана и др., когда он пишет: "Именно на анализе языковой струк­туры выражения можно с наибольшей ясностью раскрыть все ее члены как объективного так и субъективного по­рядка. (...) Язык — не просто пример или иллюстрация, а методический образец. В дальнейшем, при анализе дру­гого примера, искусства в его разных видах, автор наде­ется показать, что в других продуктах культурного твор­чества мы встречаемся с другим взаимоотношением частей в целом, с другой значимостью и ролью их, но принципиально с тем же составом их" [384, с. 482]. Эту книгу высоко оценил Роман Якобсон, который упоминал в письме к Густаву Шпету в 1929 году: "Мне все яснее, что анализ языковой системы можно радикально эманси­пировать от психологии, исходя из тех продуктивных предпосылок, которые даны в Вашем "Введении в этни­ческую психологию" [247, с. 257].

Эстетический аспект слова исследуется Густавом Шпетом в его "Эстетических фрагментах" [384]. Он пи­шет: "Слово как сущая данность не есть само по себе предмет эстетический. Нужно анализировать формы его данности, чтобы найти в его данной структуре моменты, подлежащие эстетизации. Эти моменты составят эстети­ческую предметность слова" [384, с. 383]. Это важно за­мечание, особенно если вслед за тем мы смогли бы раз­вернуть наше исследование в объяснение того, почему именно эти элементы структуры "эстетизируются" и по­чему этого нельзя сделать с другими составными элемен­тами. Соотнесенность понятий формы и содержания при­нимает у него следующий вид: "Соотносительность терминов форма и содержание означает не только то, что один из терминов немыслим без другого, и не только рав­ным образом то, что форма из низшей ступени есть со­держание для ступени высшей, а еще и то, что чем больше мы забираем в форму, тем меньше содержания, и об­ратно. В идее можно даже сказать: форма и содержание — одно" [384, с. 424]. И далее идут самые важные слова:

"То, что дано и что кажется неиспытанному исследо­вателю содержанием, то разрешается в тем более слож­ную систему форм и напластований форм, чем глубже он вникает в это содержание. Таков прогресс науки, разре­шающий каждое содержание в систему форм и каждый "предмет" — в систему отношений, таков же прогресс по­эзии. Мера содержания, наполняющая данную форму, есть определение уровня до которого проник наше ана­лиз" [384, с. 425].

Доведя этот взгляд до логического конца, Густав Шпет даже заявляет следующее:

"Поэтика — не эстетика и не часть и не глава эстети­ки. В этом не все отдают себе отчет. Поэтика так же ма­ло решает эстетические проблемы, как и синтаксис, как и логика. Поэтика есть дисциплина техническая. (...) По­этика должна быть учением о чувственных и внутренних формах (поэтического) слова (языка), независимо от то­го, эстетичны они или нет" [384, с. 410].