Geum.ru

Историческая мысль и знания о прошлом в каролингской европе (вторая половина VIII начало X вв.)

Вид материалаАвтореферат диссертации

Содержание


Структура и содержание работы
Первая глава
Вторая глава
Подобный материал:
1   2   3   4   5

Структура и содержание работы

Цель и задачи исследования определили его структуру. Диссертация состоит из введения, четырех глав, разделенных на параграфы, и заключения. Справочный аппарат включает постраничные сноски, список использованных источников и литературы.

Во Введении обосновывается актуальность и новизна темы, анализируется степень ее разработанности в зарубежной и отечественной литературе, приводится обзор использованных источников, определяются предмет, объект, цель, задачи и хронологические рамки исследования.

Первая глава «Общие условия развития историописания и исторического знания в каролингский период (вторая половина VIII – начало Х вв.)» состоит из четырех параграфов.

В первом параграфе «Социально-политический и культурный контекст развития историописания и исторического знания» последовательно рассматриваются вопросы, связанные со становлением каролингской государственности, оформлением имперской идеологии и реформами в сфере образования. Эти процессы оказали самое непосредственное воздействие на состояние исторического знания и развитие исторической мысли. С одной стороны, они способствовали появлению социального заказа, поскольку политические элиты, объединившиеся вокруг трона, нуждались в определении собственного места и собственной роли в историческом процессе, в выработке идеологических, исторических и культурных оснований для внутренней консолидации и эффективного отправления власти в разных частях империи. С другой, привели к оживлению в различных областях культурной жизни, пробуждению интереса к знаниям, в том числе, к историческому наследию прошлого. Активное освоение этого наследия начинается с конца VIII в.

Одним из следствий становления империи и выработки имперской идеологии стал культурный подъем, получивший в науке название «каролингского возрождения». Этот процесс был инициирован королевским двором в последней четверти VIII в. и поначалу сводился к максимально широкому распространению довольно скромной суммы знаний, необходимой для освоения основ христианского вероисповедания и отправления бого­служения по римскому образцу. Повсеместно открывались школы, причем не только для детей аристократов, где изучали основы чтения и счета, а также заучивали символ веры и некоторые молитвы. Наряду с ними, при дворе и в некоторых ведущих имперских монастырях создавались учебные заведения значительно более высокого ранга и с существенно иной, более фундаментальной учебной программой. Последняя опиралась на позднеантичный курс свободных искусств. Освоение дисциплин тривиума и особенно риторики предполагало широкое знание латинской литературы, в том числе трудов по истории. Таким образом, римская историческая мысль постепенно становилась частью каролингской культуры. Однако следует учитывать характерную особенность данного процесса: в каролингской школе труды по древней истории являлись, прежде всего, источником для заимствования филологических и дидактических примеров.

В первой трети IX в. во Франкском королевстве формируется группа разносторонне образованных эрудитов, которые интересуются знанием как таковым, вне связи с непосредственным практическим использованием в области политики, государствен­ной или церковной службы, а также проявляют большую самостоятельность в персональном творчестве. Не случайно именно в это период были написаны исторические сочинения, несущие на себе печать ярко выраженного авторского начала. Для постижения характерных особенностей исторической культуры эпохи они представляют особый интерес.

Во втором параграфе «Книжные собрания, их организация и общие принципы функционирования» рассматривается проблема становления и развития библиотек как важнейшего института, обеспечивавшего накопление и трансляцию знаний, в том числе исторических. Одним из следствий мощного культурного подъема стало возникновение более или менее обширных книжных собраний, не только придворных, монастырских и кафедральных, но и частных. Они формируются за счет разыскания древних манускриптов и создания новых копий, дарений, пожалований и завещаний рукописей, а также за счет создания новых произведений. Иные собрания объединяли сотни книг – богослов­ские сочинения, литургические сборники, агиографию, бестиарии, произведения античных и раннехристианских грамматиков, риторов, поэтов, философов, труды по праву, архитектуре, сельскому хозяйству, медицине, военному делу, истории.

Библиотеки становятся заметным культурным явлением. Именно в это время вырабатываются основные принципы внутренней организации книжных собраний – эмпирическим путем решаются вопросы о том, где и как хранить стремительно растущие фонды, как фиксировать новые поступления и систематизировать уже имеющиеся ресурсы, как выдавать книги читателям и добиваться их возвращения, каков круг обязанностей библиотекаря и т.д. Эти процессы изучаются с привлечением широкого круга источников, в том числе, памятников эпистолярного наследия и богатого иллюстративного материала (каролингских и раннесредневековых миниатюр).

Более детально изучено формирование во второй половине IX в. одной из крупнейших каролингских библиотек – собрания монастыря Санкт-Галлен. Этот процесс реконструируется на основе подробного анализа рукописи, содержащей древнейший список книг из этого аббатства с многочисленными пометами, дополнениями и исправлениями библиотекарей (St. Gallen, Codex 728). Параллельно разрабатывается методика изучения данного типа рукописных источников.

Исторические труды составляли лишь малую часть библиотечных фондов. Даже в самых лучших собраниях, насчитывавших многие сотни томов, их едва набиралось больше двух десятков, чаще речь шла всего о нескольких манускриптах. В каролингских библиотеках исторические сочинения никогда не выделялись в отдельную группу текстов, но распределялись либо по авторам, либо по соответствующей тематике. Однако аналогичным образом систематизировались и все прочие манускрипты, включая книги Библии.

В третьем параграфе «Античная и раннесредневековая традиции историописания в каролингскую эпоху» подробно рассматривается вопрос о том, что именно каролингские историки и читатели их сочинений знали о предшествующей традиции – трудах римских, раннехристианских и раннесредневековых историков, почему они знали именно эти тексты и насколько основательно были с ними знакомы. Этот сюжет исследуется комплексно с привлечением данных рукописной традиции отдельных памятников, соответствующих упоминаний в библиотечных каталогах и переписке каролингских эрудитов, цитат в исторических сочинениях, королевских капитуляриях и других источников.

Во второй половине VIII–IX вв. у каролингской аристократии отмечается стабильный интерес к историческим судьбам троянцев, римлян, евреев и собственно германцев. Идет последовательная работа по составлению обширного фонда сочинений древних авторов. С этой целью проводились активные разыскания манускриптов в библиотеках франкских монастырей. Большое количество рукописей поступило из Италии, Испании и Британских островов. Множество манускриптов концентриро­валось при дворе. Там же вращалась и значительная часть франкской политической и культурной элиты, которая постепенно знакомилась с трудами античных и раннесредневековых классиков.

В скрипториях ведущих имперских монастырей, тесно связанных с королевским двором (Тур, Корби, Сен-Дени, Сен-Жермен, Флери, Ферьер, Сен-Реми, Санкт-Галлен и др.), широко тиражировались сочинения римских, раннехристианских и раннесредневековых историков. Рукописная традиция сочинений значительного числа докаролингских авторов сегодня восходит именно к каролингским манускриптам. При этом происходил достаточно жесткий отбор соответствующих произведений, осуществлявшийся кругом лиц, которые отвечали за разработку имперской идеологии (руководители королевской канцелярии и придворной школы, аббаты ведущих монастырей, епископы важнейших метрополий). В руки переписчиков попадали тексты, рассказывавшие об истории стран и народов, чьи судьбы оказались тесно связаны с судьбами франков. Другим проявлением того же процесса отбора и тиражирования можно считать создание многочисленных исторических сборников, объединявших целые произведения древних и современных авторов и/или их фрагменты. То и другое, по сути, было призвано установить континуитет прошлого и настоящего.

Рукописи некаролингских исторических сочинений распространялись в основном на территории Австразии, Нейстрии и Бургундии, частично в Алеманнии и Баварии. Там находилась их целевая аудитория – многочисленные представители светской и духовной элиты, ориентированные на каролингский двор и непосредственно участвующие в реализации политической воли центральной власти на местах. Некаролингские исторические сочинения имелись во многих книжных собраниях – монастырских, епископских или частных библиотеках. Сам факт наличия рукописи в данное время и в данном месте еще не означал обязательного знакомства с ней широкой аудитории. Известность конкретного сочинения была делом случая и зависела от системы личных связей, обусловленных родством, дружбой или ученичеством. Степень знания предшествующей исторической традиции в VIII–IX вв. была достаточно высокой, но крайне неравномерной в территориальном, социальном и культурном плане. Однако принципиально важным в данном случае представляется сам факт приобщения к ней.

В четвертом параграфе «Исторические сочинения, созданные в границах каролингского мира» приводится детальный обзор состояния собственно каролингского историописания с точки зрения количества исторических сочинений, их содержания и географии распространения по территории империи. Выявлены обстоятельства создания разных произведений, обозначены ведущие центры историописания, а также намечены основные тенденции развития исторической мысли в каролингский период.

Со второй половины VIII по начало Х в. появились десятки трудов по истории, написанные в разных жанрах и самыми разными людьми. Подавляющее большинство исторических сочинений этого времени представляют собой простую хронистику, ориентированную на локальные интересы очень небольшой аудитории – членов монастырской общины, городского капитула или отдельных групп мирян, так или иначе с ними связанных. Эти тексты написаны на плохой латыни и содержат только необходимый минимум информации, главным образом, меморативного характера. Тем не менее, они выполняли свою основную социальную функцию – консолидировали локальные сообщества на основе выработки специфического для каждого из них отношения к собственному прошлому. В каролингский период, по сравнению с предшествующим периодом, процесс консоли­дации идет очень интенсивно. Но подавляющее большинство исторических трудов, созданных в каролингскую эпоху, оставалось известно лишь крайне ограниченному кругу людей.

В тех регионах, где сильнее всего ощущалось присутствие королевской власти, историописание интенсивно развивается в количественном и качественном отношении, обретая весьма развитые формы. Речь идет, прежде всего, об Австразии, Нейстрии и Бургундии, в меньшей степени о Баварии. Здесь находились основные центры политической власти, такие как главная королевская резиденция Аахен, ведущие королевские пфальцы и важнейшие виллы, а также крупнейшие епископские метрополии Мец, Реймс, Париж, Кельн, Трир, Майнц, с одной стороны, ведущие имперские аббатства, такие, как Лорш, Тур, Корби, Флери, Сен-Дени, Сен-Бертен, Сен-Вандрий, Сен-Медард, Сен-Рикье, Санкт-Галлен, Фульда – с другой.

В этой части империи появляются новые жанры историописания (анналистика, генеалогии), а также возрождается античный жанр биографий светских правителей. Анналы, хроники, истории и жизнеописания имеют существенно более широкий кругозор (политический, географический, экономический, этничес­кий, культурный), становятся значительно информативнее, а главное обретают ярко выраженную политическую окраску. Они оказываются, таким образом, одним из механизмов формирования общественного мнения, интерпретируя реальность в интересах той или иной группы представителей социальной элиты, которая стоит на службе короля, либо организует сопротивление королевской власти. Характерно, что они ориентированы не столько вовне, сколько внутрь этих групп, способствуя сплочению ее членов. Важнейшие исторические сочинения каролингской эпохи появляются в период между 780-и и 870-и годами, особенно в эпоху «внутренних войн» 820-х – 840-х гг. Как только в той или иной части империи намечается ослабление власти Каролингов, там сходит на нет историографическая активность, а историописа­ние возвращается к своим довольно примитивным формам. На окраинах империи (в Бретани, Аквитании, Саксонии, Тюрингии) на всем протяжении каролингской эпохи мы обнаруживаем либо скромную хронистику, либо адаптацию (в виде несложных компиляций или краткого продолжения) исторических сочинений, созданных в сердце Каролингской державы и привезенных туда представителями центральной власти. Существенно иная ситуация сложилась только в Италии. Местное историописание, впрочем, довольно скудное, не только не испытывает каролингского влияния, но даже противостоит ему в идейном и культурном отношении.

Вторая глава «Способы описания прошлого в анналистике и генеалогиях» посвящена становлению и развитию двух историографических жанров – анналистики и королевских генеало­гий. Они играли важную роль в выработке политической идеологии и, шире, в формировании определенного образа прошлого. Консолидировать огромный конгломерат территорий, не похожих друг на друга в экономическом, политическом и культурном отношении, с населением, относившимся к разным этно-лингвистическим группам, было возможно лишь в том случае, если бы удалось консолидировать вокруг трона представителей региональных элит. Пропагандистские возможности историо­писания в данном процессе были очевидны для современников, а такие жанры как генеалогии и анналистика оказались наиболее приспособленными для этих целей.

Первый параграф «Ранняя анналистика» посвящен проблемам зарождения и развития жанра. Раннесредневековые анналы не имеют прямого отношения ни к спискам римских понтификов, ни к древнеримским анналам, ни к пасхальным таблицам, как это принято считать. Они возникают не раньше конца VII или начала VIII в. В сочетании с явной потребностью в текстуальном оформлении меморативных практик, они представляют собой особую форму освоения времени через адаптацию христианской системы летоисчисления. Эти тексты являлись своеобразным индикатором развития процессов христианизации в германском мире.

Анналистика зарождается в виде простого перечня дат, которые сопровождают крайне редкие и очень фрагментарные записи меморативного характера. Изначально акцент делался на фиксации определенного количества лет на хронологической оси между Первым и Вторым Пришествиями. Очевидно, в определенный момент времени у отдельных христианских общин возникает острая потребность в подсчете лет – не столько минувших, сколько тех, которые отделяли человечество от Страшного суда. Именно в таком контексте особое значение обретала дата ab Incarnatione Domini (от Воплощения Господня). Можно вполне обоснованно утверждать, что о «проблеме 1000-го года» задумались, по крайней мере, за двести лет до того, и ранняя анналистика представляет собой наглядное воплощение этой мучительной рефлексии.

Эпизодические записи, фигурировавшие в списках дат, вероятно, являлись своеобразной системой координат на сплошной хронологической оси. В них фиксировались имена и события, актуальные для локальных общин и позволявшие людям ориентироваться в потоке времени, особенно когда оно выходило за границы их собственного жизненного опыта. Малые анналы имели крайне ограниченную аудиторию – монастырскую общину, каноникат или небольшие группы региональных элит. Столь же ограниченной была и география их распространения, не выходившая за рамки Австразии, Нейстрии и Бургундии

Тем не менее, анналистская модель объективно обладала огромным потенциалом для структурирования исторического нарратива. Быстро выяснилось, что рассказ о минувших событиях очень удобно располагать по годам. Особенно актуальной эта схема становилась применительно к современной истории. Уже на исходе VIII в. во Франкском королевстве появляются так называемые большие анналы, представляющие собой развернутое историческое повествование.

Второй параграф «Анналы королевства франков» посвящен одному из важнейших исторических сочинений каролингской эпохи. Каролинги осуществили настоящий прорыв в историописании, трансформировав краткие записи мемориального и компутистического характера (хронологическая анналистика), которые велись от случая к случаю, в развернутую официозную хронистику (нарративную анналистику). «Анналы королевства франков» составлялись при дворе под непосредственным контролем королевских архикапелланов. Речь идет о продукте официальной политической пропаганды, призванном исторически оправдать политику Каролингской династии. Это произведение не только конструировало совершенно определенный образ недавнего прошлого, но и активно тиражировалось при непосредственной поддержке центральной власти.

Анналы оправдывали переворот 751 г., трактовали обширные завоевания Каролингов как последовательную борьбу с язычниками за распространение христианства и укрепление позиций Церкви, рассматривали власть королей как врученную от Бога, называли многочисленные племена, включенные в империю, «народом франков», игнорируя при этом их этнические, культурные и географические отличия, и ставили знак равенства между gens Francorum и populus christianus, который составлял подлинное тело Церкви и являлся богоизбранным народом. На несколько столетий «Анналы королевства франков» стали основополагающим текстом многочисленных кодексов по франкской, а затем и французской истории. Кроме того, в этом сочинении впервые во франкском историописании обширный исторический нарратив был последовательно организован в виде погодных записей «от воплощения Господня». Таким образом, история нового «божьего народа» вписывалась в более широкий контекст собственно христианской истории.

Параграфы третий «Фульдские анналы» и четвертый «Сен-Бертенские анналы» посвящены судьбам большой анналистики, вступившей в эпоху кризиса и упадка.

Скорый раздел империи и появление к началу 40-х гг. IX в. нескольких центров власти в разных частях каролингского мира повлекли за собой неизбежную регионализацию историописания. В Восточном и Западном королевствах франков возникают свои большие анналы: Фульдские и Сен-Бертенские. Они характери­зуются постепенным сужением исторического кругозора, сниже­нием качества приводимой информации и регионализацией повест­вования. Они уделяют все больше внимания событиям в «своих» королевствах, что указывает на процесс их необратимого политического обособления. Рассказ строится вокруг деяний королей, постепенно консолидирующих локальные политические элиты. «Свои» правители наделяются всеми возможными добродетелями, в то время как «чужие» получают негативную оценку. Характерно, что составители больших анналов IX в. отказались от использования сложных исторических конструкций, созданных клириками из канцелярии Карла Великого.

Сен-Бертенские анналы в заключительной части вовсе нельзя считать придворной анналистикой. Они становятся персональным трудом Гинкмара Реймсского, который ориентировался, прежде всего, на собственную церковную familia и стремился к самопрославлению. Последовательного воплощения определенной идеологической позиции у Гинкмара обнаружить нельзя. Его взгляд на политическую реальность всегда конъюнктурен и меняется вместе с изменением личных обстоятельств. Напротив, Фульдские анналы до конца сохраняют свой официальный характер, благодаря близости составителей к королевской канцелярии. Однако к началу X в. и эта – лучшая, – позднекаро­лингская хроника стремительно деградирует. Отметим, что данный процесс идет параллельно с деградацией политической власти в Восточно-Франкском королевстве.

Указанная тенденция эволюции жанра подтверждается анализом содержания так называемых поздних региональных анналов, которым посвящен пятый параграф «Поздняя региональная анналистика: Ксантенские и Ведастинские анналы». Кругозор их составителей довольно узок. Ксантенские анналы касаются преимущественно событий во Фрисландии (а в заключительной части почти исключительно того, что происходило в диоцезе Кельна) и повествуют не столько о деяниях королей, сколько о разного рода несчастьях, которые Господь обрушивает на populus christianus (набеги норманнов, стихийные бедствия и т.д.). Автор Ведастинских анналов симпатизирует Одо, графу Парижа и первому королю Западно-Франкского королевства не из рода Каролингов. Рассказ сконцентрирован на событиях в северо-западной части королевства, главным образом в районе Арраса. О том, что происходило в зарейнской Германии и южной Франции, составитель не имеет ни малейшего представления. «Анналы королевства франков» не оказали никакого влияния на оба текста.

Шестой параграф «Королевские генеалогии» посвящен изучению королевских генеалогий. Эти тексты неизменно апелли­ровали к исторической традиции, но использовали ее исключитель­но в интересах актуальной политической конъюнктуры. Разнообразные генеалогические конструкции существовали и раньше, но только при Каролингах они превращаются в самостоятельный, более того, самодостаточный способ конструи­рования прошлого. С начала IX в. в генеалогиях постепенно утверждается представление от тесном родстве Каролингов с Меровингами и галло-римской аристократией, с одной стороны, франков с троянцами и римлянами, с другой. Эти идеи особенно активно культивируются в сердце Каролингской державы и в целом не выходят за границы Австразии, Нейстрии и Бургундии. Они были ориентированы на социальную элиту этих районов, апеллировали к актуальному для нее кругу представлений и отражали ее взгляд на интерпретацию прошлого. Однако генеалогии имели весьма подвижные рамки и легко адаптировались к потребностям локальных элит. Например, монастырские общины использовали их для отстаивания собственных имущественных и правовых интересов.

В третьей главе «Способы описания прошлого в авторских исторических сочинениях» поднимается сложный комплекс вопросов, посвященных тому, как собственно конкретные люди писали историю. Эта проблема исследуется на основе анализа нескольких важнейших исторических сочинений, созданных в последней четверти VIII – начале Х вв., в которых авторская рефлексия по поводу описания прошлого выражена наиболее эксплицитно. С одной стороны, такой подход позволяет обнаружить то общее, что характеризует историческое сознание и историческую культуру эпохи в целом. С другой – максимально персонифицировать предмет исследования, наполнить его индивидуальным содержанием.

Все параграфы третьей главы построены по общей схеме. Исследование начинается с установления основных фактов биографии авторов и выяснения причин, побудивших их взяться за перо. Следующий круг вопросов посвящен изучению отношений авторов со своей аудиторией. Далеко не всегда мы располагаем откликами современников на прочитанное. Поэтому приходится реконструировать эту связь, опираясь на текст самих произведений, а также изучая судьбы рукописной традиции и характер последующих заимствований.

Главное внимание уделяется собственно внешней и внутренней критике текста. Выясняются приемы и методы работы каждого автора, его литературные предпочтения, характер использования источников, принципы отбора материала, способы конструирования прошлого и т.д. За выявленными различиями кроется то особенное, что определяло характер исторической культуры разных социальных групп. Напротив, сходства позволяют выявить круг общеисторических представлений, свойственных эпохе в целом.

Первый параграф «У истоков каролингского возрождения: Павел Диакон и ”Деяния мецских епископов”» посвящен изучению одного из самых ранних исторических сочинений каролингского времени. В этом тексте излагается история создания особого сакрального пространства мецского епископства, которое Павел ставит в непосредственную связь с Христом, с одной стороны, с Каролингами – с другой. Павел показывает, что через епископа Арнульфа, основателя могущественного рода франкских правителей, последние оказались сопричастны божественной благодати. Во многом от этого зависел их последующий успех. Именно поэтому автор не видит противоречия в соединении разных историй – семьи, епископства и королевства. Одно есть продолжение другого. Каролинги, получив королевский титул, начали распространять унаследованное сакральное пространство дальше – на все подвластные им территории, включая Италию. Среди многочисленных и достойных удивления деяний Карла Великого Павел выделяет покорение королевства лангобардов, совершенное без изнурительного сражения. Но особенно важным ему представляется освобождение Рима от власти лангобардов.

Павел пишет не столько историю мецской церкви, сколько священную историю в локальных границах. «Деяния» были ориентированы на королевский двор, а также на ту часть франкского духовенства, которая была наиболее тесно с ним связана и функционировала в социальном пространстве «трон – кафедра св. Арнульфа». Это сочинение, заказанное епископом Меца и одновременно королевским архикапелланом в начале 780 х гг., должно было создать дополнительный механизм консолидации указанной микрогруппы через идентификацию с королевской династией, носительницей особого сакрального начала. С другой стороны, оно доказывало аутентичность христианского богослужения в Меце, восходящего к апостольским временам, и обосновывало тем самым ведущую роль мецской кафедры в каролингских церковных реформах.

Второй параграф «Эйнхард и Астроном: жизнеописания двух императоров» содержит сравнительный анализ двух сочинений, созданных в жанре исторической биографии. Они имеют лишь формальное сходство, кардинально различаясь по целям создания, структуре, выстраиванию сюжетной линии, системе аргументаций, подбору источников и т.д. «Жизнеописание Карла Великого» Эйнхарда было создано в память об основателе франкской империи и предназначалось для небольшой группы ученых эрудитов, бывших сподвижников Карла, вынужденных удалиться от двора при его преемнике. «Жизнеописание Людовика Благочестивого» Астронома представляло собой назидательный пример для всякого благочестивого христианина. Первое ориентировано на модель античной биографии, второе – на традиции житийной литературы. Первое сосредоточено на уникальности деяний главного героя, которые невозможно повторить, второе акцентирует внимание на подражании определенному образу жизни.

«Жизнеописание Карла» представляет собой очень сложную компиляцию. Однако в тексте почти невозможно обнаружить «швы» между разными источниками. Рассказ выглядит целостным и концептуальным. «Жизнеописание Людовика» тоже компиляция, но значительно более простая. В повествовании отчетливо различимы фрагменты заимствованных сочинений (разная хронология, круг сюжетов, манера повествования и пр.), которые автор не сумел переработать в единое целое.

В третьем параграфе