Geum.ru

Научно-популярное приложение «Большой взрыв» Выпуск 3 Содержание

Вид материалаРеферат
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   12
     Если ко всему сказанному добавить, что обычному праву (праву по обычаю) присуща известная неопределенность и зыбкость, то станет очевидно вся трудность в осуществлении гражданских правоотношений, особенно в сфере торговли.
     На первых порах этому не придавалось большого значения, так как хозяйственная жизнь Западной Европы находилась в бедственном состоянии. Но когда экономика западноевропейских стран стала понемногу оживать, в сфере правоотношений стали возникать серьезные проблемы. Поэтому в течение IX–XI веков усиливается спрос на римское право со стороны деловых, предприимчивых людей. Вместе с тем растет и потребность в более точном знании его источников.
     Как видим, преемственность в культурном развитии Западной Европы никогда не прерывалась. Поэтому расхожее представление о полной гибели культуры в ту «темную» эпоху совершенно ошибочно.
     Таким образом, вместе с грамматикой риторика, включавшая в свой состав юриспруденцию, являлась одним из основных предметов в церковных, монастырских и городских школах средневековой Западной Европы.
     Помимо риторики, в школах, которые посещал Боэций, преподавалась математика, естественные науки, медицина, география, астрономия и музыка. Благодаря столь широкому охвату образовательных предметов средневековая школа служила важным посредником между миром языческой античности и христианской культурой. Уже в зрелые годы Боэций своим философским обоснованием системы школьного образования укрепил эту посредническую функцию, написав ряд основополагающих для всего средневековья трактатов по школьным дисциплинам, среди которых числились «Наставления к арифметике» и «Наставления к музыке».
     Под опекой церкви создавались общеобразовательные школы (лат. artium liberalium), делившиеся на два курса – тривиум (лат. trivium) и квадривиум (лат. quadrivium). В первый курс входило преподавание грамматики, диалектики (логики) и риторики, а во второй – арифметики, геометрии, астрономии и музыки. Именно Боэций разработал систему школьного курса, названного им квадривиумом и включавшего в себя прежде всего математические науки, в то время как тривиум представлял собой объединение наук гуманитарных. В XII–XIII веках занятия квадривиумом считались непременными для просвещенных лиц, особенно из числа художников, архитекторов и механиков. Как констатируют историки, без развития математических наук квадривиума невозможен был бы тот высокий уровень профессионального мастерства, которого достигли архитектура и механика эпохи Возрождения.
     Что касается гуманитарного тривиума, то и он нес свою важную лепту в культуру Средневековья и Возрождения, включая правовую культуру. Например, в процессе преподавания риторики учеников знакомили с элементарными начатками права. От этого периода до нас дошли многочисленные свидетельства того, что известное знакомство с римской юриспруденцией являлось вполне обычным делом. Но кроме изучения общих основ римского права в школах осуществлялось более обстоятельное изучение его, поскольку это было необходимо для профессии нотариусов, для отправления судейских функций и т. д.
     К концу VI века почти повсеместно в Западной Европе были закрыты светские школы. Одновременно с этим возрастает удельный вес церкви в просвещении, воспитании и образовании в духе христианской веры.
     Рост влияния церкви на общественную жизнь проходил в ожесточенной борьбе с античной, языческой культурой. Особую нетерпимость церковь проявляла к лицедеям, превращавшим мир в игру, делавшим изменчивым и условным то, что утверждалось как абсолютное и незыблемое. Эта враждебность к лицедеям как зримым носителям нехристианской культуры подогревалась злой памятью о событиях прошлого, когда во времена Римской империи артисты в своих театральных представлениях издевались над христианской религией, едко парадируя ее обряды, моральные заповеди и прочее. Поэтому еще в первые века своего существования церковь обрушилась с яростными нападками на комедиантов. В свою очередь, комедианты платили церкви той же монетой, не жалея насмешек по адресу духовенства, переделывая на комический лад церковные мотивы, развлекая простой народ пародийными сценами на католическую литургию. Как результат, на протяжении всего Средневековья духовенство свирепо порицало театральное искусство. И все же это искусство продолжало существовать и пользоваться популярностью как у простолюдинов, так и у светской аристократии.
     На первый взгляд покажется парадоксальным, но, преследуя светский театр и его поклонников, церковь не могла обойтись без театрального опыта. Христианская идеология и ее культ по сравнению с языческими религиями оперировали чрезвычайно абстрактными понятиями и символами, к тому же на непонятном для широких масс латинском языке. Чтобы сделать доступными эти абстракции и этот язык, церковь вынуждена была пользоваться соответствующими иллюстрациями. Так на свет появилась литургическая драма, выросшая из сложных обрядов церковных служб, в частности из мессы.
     Развиваясь, литургическая драма все больше ассимилировала бытовые мотивы, что незаметно вело к сближению со светским театром, к адаптации народного языка, поскольку на первых порах она по инерции пользовалась латинским языком в качестве дополнения к статичным картинкам и пантомиме.
     Происходящая перестройка литургической драмы была настолько очевидной и чреватой нежелательными для церкви последствиями, что в 1210 году папа Иннокентий III запретил представление литургической драмы внутри церкви, не запретив, однако, саму литургическую драму как таковую, которая, покинув здание храма, вышла за его стены на паперть.
     Литургическая драма – явление во многих отношениях показательное для понимания сложного процесса исторического развития риторики, а через нее и школьного образования.
     Характерно, что общий стилевой облик литургической драмы был достаточно противоречив, ибо она включала в себя не только торжественные риторические действа, но и буйные буффонные (актерско-шутовские) представления. К этому следует добавить, что торжественные риторические действа опирались на проповедь в ее приспособленном для драмы виде. Таким образом, без риторического опыта организации произносимого текста литургическая драма не могла обойтись.
     Начиная с XIII века литургическая драма все дальше уходит от здания церкви и в виде мираклей (лат. miraculum – чудо; пьеса с чудесами из жизни святых) разыгрывается в любительских кружках, правда, под церковным надзором.
     Выйдя на паперть, затем проникнув в самодеятельные, любительские кружки и, наконец, овладев пространством площади, литургическая драма превратилась в мистерию, в которой смешалось церковное и народное, высокое и низкое, мистическое и реалистическое, набожность и богохульство.
     В мистерии все проникнуто непрерывными метаморфозами; в мистерии нет одного, нет индивидуального, но есть многое; нет личности, но есть многоликий хоровод; нет характера, но есть характерное, типичное.
     Связь истории западноевропейского театра с риторикой прослеживается не только косвенно, через реставрацию этапов ее эволюции, организации театрального «текста» (роль проповеди в риторическом действе литургической драмы), но и прямо, в самом названии некоторых театральных ассоциаций, выполнявших весьма разнообразные функции. Скажем, в Нидерландах XV–XVI веков широко была распространена деятельность так называемых риторов и их «риторических камер» (самодеятельных кружков), где наряду с организацией театральных представлений осуществлялась и общеобразовательная программа.
     Нидерландским «риторическим камерам» близки по духу кружки мейстерзингеров Южной Германии, возникшие из союзов, образованных для занятий поэзией и пением, и постепенно превратившиеся в «мейстерзингеровские школы», где учеников обучали искусству сочинять стихи и затем исполнять их на общем собрании. Позднее члены этих кружков перешли к исполнению драматических пьес, и со временем кружки приобрели характер театрально-любительских ассоциаций.
     Читателю, имеющему весьма поверхностные представления о риторике как об ораторском искусстве, этот исторический экскурс полезен тем, что помогает хотя бы в первом приближении понять всю сложность и богатство духовной жизни средневековой Европы, в атмосфере которой жил и творил Боэций.
     Женой Боэция была Рустициана, дочь его приемного отца. Умная, сильного характера, мать двоих детей, Рустициана помогала мужу стойко переносить жизненные невзгоды.
     В возрасте тридцати лет Боэция назначили консулом. Свои консульские обязанности он выполнял добросовестно, хотя они и отвлекали его от занятий философией, которой Боэций был предан всей душой.
     Когда ему перевалило за сорок лет, он занял высший пост в правительстве Теодориха, став магистром официй. Вместе со своим тестем Симмахом вошел в ранг первых лиц сената.
     Его увлеченность философией, умение говорить и слушать других, широта культурного и политического кругозора способствовали образованию кружка друзей философии. В этот кружок входили Симмах и папа Иоанн I. Всех их связывало не только увлечение философией, но и ориентация на Византию как на хранительницу культурных ценностей античности и возвышенных идеалов римского образа жизни.
     Достигнув зенита славы при дворе Теодориха, Боэций мог почивать на лаврах. Но судьба рассудила иначе.
     От королевского референдария Киприана Теодориху поступил донос о тайных письмах, якобы отправленных императору Византии сенатором Альбином. Донос огласили на заседании сената в присутствии короля.
     Срочно прибывший в Верону, где заседал сенат, Боэций выступил с заявлением, опровергающим донос. При этом было сказано: если тень вины падает на сенатора Альбина, друга Боэция, то эта тень ложится и на главу сената, каковым является он, Боэций.
     После столь смелого выступления Боэция его недруги настрочили новый донос, в котором Боэций обвинялся в лжесвидетельстве и в занятиях... философией.
     Молчаливая поддержка сенатом выступления его главы насторожила подозрительного Теодориха. Эту подозрительность подогревали интриганы и злопыхатели их числа придворных, постоянно чернивших Боэция и его друзей по философскому кружку.
     Если учесть, что к концу своей жизни Теодорих все острее чувствовал эфемерность проводимой им политики по стабилизации внутренней жизни страны и все болезненнее осознавал угрозу Остготскому королевству со стороны Византии, то последствия его гнева не трудно было предугадать. Доведенный клеветниками и доносчиками до состояния истерики, он сбросил маску покровителя просвещения и предстал тем, кем был, – варваром, жаждущим крови. По его приказу против Альбина и Боэция было выдвинуто обвинение в измене. Испуганные сенаторы поддержали это обвинение. Боэция и Альбина взяли под стражу. Альбина вскоре убили, а Боэция казнили после нескольких месяцев заточения в тюрьме. Через два года умер и сам остготский владыка, незадолго до смерти раскаявшийся в содеянном.
     Трагическая развязка, но было бы большим упрощением все списывать только на варварскую природу Теодориха, не учитывая политики Византии. К тому же в самом Риме среди сенаторов имелись влиятельные оппозиционеры, сторонники византийского императора, которые не могли примириться с господством варварского короля, о чем догадывался Теодорих.
     Византия, одолеваемая варварами, была все еще крепка, горда и чванлива. Она могла позволить себе грозно побряцать оружием.
     Вспомним о Юстиниане, которого титуловали Африканским, Вандальским, Аллеманским, Германским, Готским и Франкским императором в знак военной славы его победоносных войск. Действительно, солдаты Юстиниана отняли Африку у вандалов, Италию – у остготов, юго-западную Испанию – у вестготов. При нем Средиземное море, как свидетельствуют историки, стало почти византийским озером.
     Твердым политическим принципом Византии был принцип: никогда не смиряться с понесенными территориальными потерями. Константинопольские базилевсы, считая себя законными наследниками римских цезарей, мало смущались тем, что некоторые их провинции превратились в независимые королевства. Они никогда не считали подобные отпадения законными и окончательными, а посему неуклонно держались за исторические права империи на утраченные земли. В их глазах варварские короли, водворившиеся в Африке, Италии и Галлии, должны были оставаться связанными с византийским двором тесными узами вассальной зависимости, то есть эти короли не могли иначе рассматриваться, как своеобразные уполномоченные базилевса. Чтобы подчеркнуть подобную зависимость, императорская канцелярия жаловала вождям варваров титулы и достоинства в соответствии с нормами придворной иерархии. Например, таким образом византийский император Анастасий (ок. 430–518) даровал королю салических франков Хлодвигу консульские знаки отличия и достоинство патриция и тем самым завоеватель Галлии, положивший начало Франкскому государству, выполнял свои властные полномочия в качестве как бы вице-императора. На аналогичном основании и остгот Теодорих управлял завоеванной им Италией.
     «Император Зенон, – писал готский историк Иордан (VI век), – узнав, что Теодорих избран своими соплеменниками королем, одобрил этот выбор и повелел новому главе предстать пред ним. Он оказал ему самый почетный прием и дал ему место в ряду придворных сановников. Потом он его назначил magister militum; он сделал его даже консулом, что считается высшим благом и первой почестью мира сего. Король Теодорих связал себя с императором личным обязательством; он стал его сыном по оружию и его клиентом. Однажды Теодорих сказал: «Я ни в чем не имею недостатка с тех пор, как стал вашим служителем; однако я прошу Вашу Милость выслушать благосклонно голос моего сердца». После того, как ему было дано разрешение свободно высказываться, он сказал: «Италия и город Рим, эта столица и госпожа мира, находятся во власти варварского короля, который угнетает ваш сенат и эту часть империи. Пошлите меня с моими готами туда. Лучше, чтобы я, раб ваш, обладал этим королевством по дару от вас». Зенон на это согласился и послал Теодориха в Италию, подчинив ему сенат и римский народ».
     Да, Одоакру изрядно не повезло. А ведь в свое время именно император Зенон благословил его в качестве западного правителя.
     Коварна Византия. Да и сам Рим – не подарочек для варваров. В отличие от других частей бывшей Западной Римской империи, где всю полноту власти захватили германские вожди, в Риме дела обстояли далеко не просто. Латинское гражданское население, в большинстве своем католическое, и варварское военное сословие, исповедовавшее арианство, жили разобщенными группами, практически не смешиваясь. Эта двойственность явилась роковой для Одоакра, не сумевшего сплотить подвластное ему общество и противостоять проискам Византии.
     Когда император Зенон заподозрил Одоакра причастным к одному из заговоров, он не стал выяснять истинные обстоятельств этого темного дела, а натравил на Одоакра кочевавшего в то время по Балканскому полуострову остготского вождя Теодориха, чьи отряды воинов промышляли преимущественно разбоем. В союзе с другими германскими племенами осготы в 488 году вторглись в Италию и после жестоких боев летом 489 года на реке Изонцо и осенью близ Вероны захватили Милан и Павию. Осажденный в Равенне, Одоакр был вынужден сложить оружие и сдаться на милость победителя, но это не спасло ему жизнь – он был предательски убит.
     Победитель Одоакра и повелитель Италии Теодорих получил от византийского императора разрешение снять с себя одежду своего народа и облачиться в одеяния римских сановников. Это означало, что он царствовал одинаково как над римлянами, так и над готами.
     Совершенно так же думал Юстиниан и его современники. В их глазах великий король остготов Теодорих был не более как уполномоченным базилевса и орудием императорской политики. Это ясно выразил остготам полководец Велизарий, сказавший им: «Когда император Зенон послал Теодориха воевать с Италией, он никогда не думал отдавать ему страну в полное владение. Да и к чему было бы, в самом деле, замещать одного узурпатора другим? Он просто возложил на него поручение возвратить этой провинции свободу и снова подчинить ее императорской власти. Правда, Теодорих, выполнив первоначально в точности поручение базилевса, проявил затем неблагодарность и отказался возвратить Италию ее законному государю, но императорское право от этого ни мало не утратило своей силы, и в день, когда монарх признает нужным его восстановить, начнется не завоевательная война, которую он предпримет, а лишь осуществится простое требование возвращения своего права».
     Как видим, Теодорих был в серьезных неладах с византийским императором. Ему было чего опасаться. На его месте всякий бы смотрел с большим подозрением на тех из своих сановников, кто симпатизирует Византии и поддерживает не просто дружеские, а политические контакты с византийским двором. В этом отношении Боэций вел себя слишком вызывающе, за что и поплатился головой.
     Ожидая приведение приговора в исполнение, Боэций написал трактат «Утешение философией», где им ведется диалог с богиней Философией. Эта беседа напоминает движение по сложному лабиринту лестниц, ведущих к высотам Истины. Двигаясь к Истине, Боэций как бы очищается от скверны жизни узника.
     Мучительная для христианского мира проблема разума и веры решается «последним римлянином» в пользу разума, хотя он и называет себя учеником Августина Блаженного, который выступал сторонником жестких мер в делах веры.
     Боэций не стремился открыть новое и довольствовался тем, что упорным трудом сохранял и передавал грядущему культурное наследие античных авторов. Он мечтал перевести на латинский язык всего Платона и Аристотеля. Ученые считают, что если бы ему удалось осуществить свой план, перед средневековой культурой Запада открылись бы новые горизонты. Но и того, что сделал этот философ, было достаточно, чтобы оказать сильное и глубокое влияние на развитие европейской образованности.
     Боэций полагал, что для подготовки к высшим знаниям, входящим в систему квадривиума, необходимо овладеть философской системой Аристотеля. В связи с этим он обращается к аристотелевскому произведению «Инструмент познания» («Organon»), названному так последователями великого древнегреческого ученого и включающему в свой состав следующие сочинения: «Категории», «О толковании», «Топика», «Указатели мудрости», «Первая Аналитика» и «Вторая Аналитика».
     Надо заметить, что многие сведения об Аристотеле ученые раннего Средневековья черпали из сочинений Боэция, поскольку до XI века Европа знала только аристотелевские «Категории» (спорное произведение относительно авторства) и «О толковании», тогда как «Топика», «Указатели мудрости» и обе «Аналитики» были недоступны европейцам.
     Со временем «Категории» и «О толковании» получили название «Старой логики» («Logica Vetus»), а освоенные в XII веке «Топика», «Указатели Мудрости» и обе «Аналитики» стали называться «Новой логикой» («Logica Nova»).
     Источниками «Новой логики» служили арабские версии Аристотеля и работы клирика Якова из Венеции, который в начале XII века перевел неизвестные его современникам аристотелевские произведения. Не исключено также, считают ученые, что существовали списки, полные или частичные, малоизвестных переводов «Новой логики» самого Боэция, благодаря которому Аристотель не был утерян для Запада в Средние века.
     «Несмотря на первостепенное значение философских трудов Боэция, – писал известный русский историк и литературовед И. Н. Голенищев-Кутузов, – он остался в памяти человечества не как переводчик и комментатор Аристотеля. Слава его зиждется на «Утешении Философией». Эта книга имеет и в наши дни своих читателей, о чем свидетельствуют многочисленные переводы «Утешения» на западные языки в ХХ веке».
     Христианские авторы не в силах были отмежеваться от языческого мира. Воспитанные в школах риторов, они знали наизусть не только псалмы, но и стихи античных поэтов. Предпринимались даже попытки доказать, будто бы Платон заимствовал свою мудрость от Моисея, а все истинное у греческих философов внушено им пророками.
     Епископы против пророков. Пророки, апостолы, проповедники – вот ядро христианства первого века нашей эры. Это христианство еще не знало дисциплины церковной организации, но зато знало пророков.
     С течением времени руководство христианскими общинами сосредоточилось в руках ее старейших и авторитетнейших членов – пресвитеров, которые несли ответственность за организацию совместных трапез. Участники этих трапез обслуживались диаконами.
     Рост общин усложнил организацию трапез. Тогда и начали выдвигаться на первое место в руководстве общиной особые надзиратели – епископы, отвечающие за сохранность денег и припасов, необходимых для совместных трапез. Епископы первыми повели наступление на строптивых пророков, стремясь оттеснить их от руководства общиной. В этой борьбе и возникла церковная организация с епископом во главе.
     Верующим настойчиво внушалась мысль, что епископ обладает унаследованной от апостолов «благодатью Божьей». Это должно было обеспечить переход от пророчества, от призывов к борьбе с богатством к проповеди о непротивлении злу и любви к врагам, включая власть имущих. После победы над пророками епископы расширили свои функции, взяв на себя роль наставников в вероучении.
     Из всех епископств того времени самым богатым и авторитетным считалось римское епископство. Ходили легенды, будто сам апостол Павел основал римскую общину и был первым ее епископом. В таком случае римскую церковь надлежало рассматривать в качестве главнейшей в христианском мире.
     Отстаивая свою «избранность», римские епископы ввели особый титул, выделявший их среди других епископов. Титул этот обозначался греческим словом «паппас» (отец, батюшка). С начала VI века словом «папа» назывался только римский епископ.
     Первые попытки обосновать христианское мировоззрение философскими средствами принадлежит так называемым апологетам, чьи сочинения носили характер апологий в духе ораторского искусства. При этом излишняя философская оригинальность категорически пресекалась, ибо могла увести в сторону от религиозной догматики.
     Апологеты провозглашали независимость церкви от государства и тем самым фактическим первыми ставили вопрос о свободе совести.