1. Происхождение и ранние формы искусства

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Семинар№1 Ранние формы религии, 13.66kb.
• Вопрос 1 Происхождение и ранние формы права, 1924.4kb.
• Человеческого духа, 1692.85kb.
• Происхождение и ранние годы, 192.34kb.
• Примерная программа дисциплины «История хореографического искусства», 929.03kb.
• Программа учебного курса «Основы Адвокатуры в российской федерации», 114.02kb.
• Практикум по культурологии тематика контрольных работ и рефератов для студентов всех, 462.92kb.
• Основы ораторского искусства Содержание ораторского искусства, 176.38kb.
• Программа вступительного экзамена в аспирантуру по специальности 09. 00. 13 «Философия, 284.76kb.
• Тема введение. Виды и жанры изобразительного искусства, 219.35kb.

2. Шекспир. Анализ Ричарда и Генриха. Образ Фастальдга.

Биография:

Уильям Шекспир родился в городке Стратфорд-на-Эйвоне (графство Уорикшир) в 1564, по преданию, 23 апреля[1]. Его отец, Джон Шекспир, был состоятельным ремесленником (перчаточником) и ростовщиком и часто избирался на различные общественные должности, а однажды был избран даже мэром. Он не посещал церковные богослужения,за что платил большие денежные штрафы. Его мать, урождённая Арден, принадлежала к одной из старейших английских фамилий.Считается,что Шекспир учился в стратфордской «грамматической школе»,где получил серьёзное образование:стратфордский учитель латинского и словесности писал стихи на латыни. В 1582 году он женился на Анне Хатауэй, дочери местного помещика, бывшей на 8 лет его старше; в 1583 родилась дочь Сюзанна, в 1585 близнецы — сын Хемнет, умерший в детстве (1596), и дочь Джудит. Около 1587 года Шекспир покинул Стратфорд и жил в Лондоне.

В 1592 году Шекспир стал членом лондонской актёрской труппы Бербеджа, а с 1599 года он сделался также одним из пайщиков предприятия. При Иакове I труппа Шекспира получила статус королевской.В течении многих лет Шекспир занимался ростовщичеством,а в 1605 году стал откупщиком церковной десятины.

В 1612 году Шекспир вышел по неизвестным причинам в отставку и вернулся в родной Стратфорд, где жили его жена и дочери. Завещание Шекспира от 15 марта 1616-го года было подписано неразборчивым почерком,на основании чего некоторые исследователи полагают,что он был в то время серьёзно болен. 23 апреля Шекспир скончался.

Ричард III

Когда родился Ричард, бушевал ураган, крушивший деревья. Предвещая безвременье, кричала сова и плакал филин, выли псы, зловеще каркал ворон и стрекотали сороки. В тяжелейших родах появился на свет бесформенный комок, от которого в ужасе отшатнулась собственная мать. Младенец был горбат, кривобок, с ногами разной длины. Зато с зубами — чтобы грызть и терзать людей, как злобно скажут ему впоследствии. Он рос с клеймом урода, терпя унижения и насмешки. В лицо ему бросали слова «богомерзкий» и «безобразный», а от его вида начинали лаять собаки. Сын Плантагенета, при старших братьях он фактически был лишен надежд на престол и обречен довольствоваться ролью знатного шута. Однако он оказался наделен могучей волей, честолюбием, талантом политика и змеиным коварством. Ему довелось жить в эпоху кровавых войн, междоусобных распрей, когда шла беспощадная борьба за трон между Йорками и Ланкастерами, и в этой стихии вероломства, предательства и изощренной жестокости он быстро овладел всеми тонкостями придворных интриг. С активным участием Ричарда его старший брат Эдуард стал королем Эдуардом IV, одержав победу над Ланкастерами, Для достижения этой цели Ричард, герцог Глостер, убил вместе с братьями сподвижника Ланкастеров вельможу Уорика, прикончил наследника престола принца Эдуарда и затем в Тауэре лично заколол пленного короля Генриха VI, хладнокровно заметив над его трупом: «Сперва тебе, потом другим черед. / Пусть низок я, но ввысь мой путь ведет». Король Эдуард, который восклицал в конце предыдущей хроники: «Греми, труба! Прощайте, все невзгоды! / Счастливые нас ожидают годы!» — и не подозревал, какие дьявольские замыслы зреют в душе его родного брата.

Действие начинается через три месяца после коронования Эдуарда. Ричард презрительно говорит о том, что суровые дни борьбы сменились праздностью, развратом и скукой. Он называет свой «мирный» век тщедушным, пышным и болтливым и заявляет, что проклинает ленивые забавы. Всю мощь своей натуры он решает обратить на неуклонное продвижение к единоличной власти. «Решился стать я подлецом…» Первые шаги к этому уже сделаны, С помощью наветов Ричард добивается того, что король перестает доверять брату Георгу, герцогу Кларенсу, и отправляет его в тюрьму — как бы для его же безопасности. Встретив Кларенса, которого под стражей ведут в Тауэр, Ричард лицемерно сочувствует ему, а сам в душе ликует. От лорда-камергера Хестингса он узнает другую радостную для него весть: король болен и врачи серьезно опасаются за его жизнь. Сказалась тяга Эдуарда к пагубным развлечениям, истощавшим «царственное тело». Итак, устранение обоих братьев становится реальностью.

Ричард тем временем приступает к почти невероятной задаче: он мечтает жениться на Анне Уорик — дочери Уорика и вдове принца Эдуарда, которых он сам же убил. Он встречает Анну, когда та в глубоком трауре сопровождает гроб короля Генриха VI, и немедля начинает прямой разговор с ней. Эта беседа поразительна как пример стремительного завоевания женского сердца единственным оружием — словом. В начале разговора Анна ненавидит и проклинает Глостера, обзывает его колдуном, подлецом и палачом, плюет ему в лицо в ответ на вкрадчивые речи. Ричард терпит все её оскорбления, именует Анну ангелом и святой и выдвигает в свое оправдание единственный довод: он совершил все убийства только из любви к ней. То лестью, то остроумными увертками он парирует все её упреки. Она говорит, что даже звери испытывают жалость. Ричард соглашается, что ему жалость неведома, — стало быть, он не зверь. Она обвиняет его в убийстве мужа, который был «ласков, чист и милосерден», Ричард замечает, что в таком случае ему приличней быть на небесах. В результате он неопровержимо доказывает Анне, что причина гибели мужа — её собственная красота. Наконец, он обнажает грудь и требует, чтобы Анна убила его, если не желает простить. Анна роняет меч, постепенно смягчается, слушает Ричарда уже без прежнего содрогания и напоследок принимает от него кольцо, давая тем самым надежду на их брак…

Когда Анна удаляется, возбужденный Ричард не может прийти в себя от легкости одержанной над ней победы: «Как! Я, убивший мужа и отца, / Я ею овладел в час горшей злобы… / Против меня был бог, и суд, и совесть, / И не было друзей, чтоб мне помочь. / Один лишь дьявол да притворный вид… / И все ж она моя… Ха-ха!» И он в очередной раз убеждается в своей безграничной способности влиять на людей и подчинять их своей воле.

Далее Ричард, не дрогнув, осуществляет свой план убийства заточенного в Тауэр Кларенса: тайно нанимает двух головорезов и подсылает их в тюрьму. Простакам-вельможам Бекингему, Стенли, Хестингсу и другим он при этом внушает, что арест Кларенса — происки королевы Елизаветы и её родни, с которыми сам враждует. Лишь перед смертью Кларенс узнает от убийцы, что виновник его гибели — Глостер.

Больной король Эдуард в предчувствии скорой смерти собирает придворных и просит представителей двух враждующих лагерей — окружения короля и окружения королевы — заключить мир и поклясться в дальнейшей терпимости друг к другу. Пэры обмениваются обещаниями и рукопожатиями. Не хватает лишь Глостера. Но вот появляется и он сам. Узнав о перемирии, Ричард пылко заверяет, что ненавидит вражду, что в Англии у него врагов не больше, чем у новорожденного младенца, что он просит прощения у всех благородных лордов, если кого-то невзначай обидел, и тому подобное. Радостная Елизавета обращается к королю с просьбой в честь торжественного дня немедленно освободить Кларенса. Ричард сухо возражает ей: вернуть Кларенса нельзя, ибо «все знают — благородный герцог умер!». Наступает минута общего потрясения. Король допытывается, кто отдал приказ об умерщвлении брата, однако никто не может ему ответить. Эдуард горько сокрушается о случившемся и с трудом добирается до спальни. Ричард тихо обращает внимание Бекингема, как побледнели родные королевы, намекая, что в случившемся виновны именно они.

Не перенеся удара, король вскоре умирает. Королева Елизавета, мать короля герцогиня Йоркская, дети Кларенса — все они горько оплакивают двух умерших. Ричард присоединяется к ним со скорбными словами сочувствия. Теперь по закону трон должен наследовать одиннадцатилетний Эдуард, сын Елизаветы и покойного короля. Вельможи посылают за ним в Ледло свиту.

В этой ситуации родные королевы — дядя и сводные братья наследника — представляют для Ричарда угрозу. И он отдает приказ перехватить их по дороге за принцем и заключить под стражу в Памфретском замке. Гонец сообщает эту весть королеве, которая начинает метаться в смертном страхе за детей. Герцогиня Йоркская проклинает дни смут, когда победители, одолев врагов, немедленно вступают в бой друг с другом, «на брата брат и кровь на кровь родную…».

Придворные встречаются с маленьким принцем Уэльским. Тот ведет себя с трогательным достоинством истинного монарха. Его огорчает, что он пока не видит Елизавету, дядю по материнской линии и своего восьмилетнего брата Йорка. Ричард поясняет мальчику, что родные его матери лживы и таят в сердце яд. Глостеру, своему опекуну, принц полностью доверяет и со вздохом принимает его слова. Он спрашивает дядю, где будет жить до коронации. Ричард отвечает, что «советовал бы» временно пожить в Тауэре, пока принц не изберет себе иное приятное жилище. Мальчик вздрагивает, но затем покорно соглашается с волей дяди. Приходит маленький Йорк — насмешливый и проницательный, который досаждает Ричарду язвительными шутками. Наконец обоих мальчиков сопровождают в Тауэр.

Ричард, Бекингем и их третий союзник Кетсби уже тайно договорились возвести на престол Глостера. Надо заручиться ещё поддержкой лорда Хестингса. К нему подсылают Кетсби. Разбудив Хестингса среди ночи, тот сообщает, что их общие враги — родственники королевы — нынче будут казнены. Это приводит лорда в восторг. Однако идея коронования Ричарда в обход маленького Эдуарда вызывает у Хестингса возмущение: «…чтоб за Ричарда я голос подал, / наследника прямого обездолил, / — нет, богом я клянусь, скорей умру!» Недальновидный вельможа уверен в собственной безопасности, а между тем Ричард уготовил смерть любому, кто посмеет воспрепятствовать ему на пути к короне.

В Памфрете совершается казнь родственников королевы. А в Тауэре в это время заседает государственный совет, обязанный назначить день коронации. Сам Ричард появляется на совете с опозданием. Он уже знает, что Хестингс отказался участвовать в сговоре, и быстро распоряжается взять его под стражу и отрубить ему голову. Он заявляет даже, что не сядет обедать, пока ему не принесут голову предателя. В позднем прозрении Хестингс проклинает «кровавого Ричарда» и покорно идет на плаху.

После его ухода Ричард начинает плакать, сокрушаясь из-за людской неверности, сообщает членам совета, что Хестингс был самым скрытным и лукавым изменником, что он был вынужден решиться на столь крутую меру в интересах Англии. Лживый Бекингем с готовностью вторит этим словам.

Теперь предстоит окончательно подготовить общественное мнение, чем снова занимается Бекингем. По указанию Глостера он распространяет слухи, что принцы — незаконные дети Эдуарда, что сам его брак с Елизаветой тоже незаконен, подводит различные иные основания для воцарения на английском престоле Ричарда. Толпа горожан остается глухой к этим речам, однако мэр Лондона и другие вельможи соглашаются на то, что следует просить Ричарда стать королем.

Наступает высший момент торжества: делегация знатных горожан приходит к тирану, чтобы молить его о милости принять корону. Этот эпизод отрежиссирован Ричардом с дьявольским искусством. Он обставляет дело так, что просители находят его не где-нибудь, а в монастыре, где он в окружении святых отцов углублен в молитвы. Узнав о делегации, он не сразу выходит к ней, а, появившись в обществе двух епископов, разыгрывает роль простодушного и далекого от земной суеты человека, который боится «ига власти» больше всего на свете и мечтает только о покое. Его ханжеские речи восхитительны в своем утонченном лицемерии. Он долго упорствует, заставляя пришедших говорить о том, как он добр, нежен сердцем и необходим для счастья Англии. Когда же, наконец, отчаявшиеся сломить его нежелание стать королем горожане удаляются, он как бы нехотя просит их вернуться. «Да будет мне щитом насилье ваше / от грязной клеветы и от бесчестья», — предусмотрительно предупреждает он.

Угодливый Бекингем спешит поздравить нового короля Англии — Ричарда III.

И после достижения заветной цели кровавая цепь не может быть разорвана. Напротив, по страшной логике вещей Ричарду требуются новые жертвы для упрочения положения — ибо он сам осознает, сколь оно непрочно и незаконно: «Мой трон — на хрупком хрустале». Он освобождается от Анны Уорик, которая недолгое время была с ним в браке — несчастливом и тягостном. Недаром сам Ричард заметил как-то, что ему неведомо присущее всем смертным чувство любви. Теперь он отдает распоряжение запереть жену и распустить слух о её болезни. Сам он намерен, изведя Анну, жениться на дочери покойного короля Эдуарда, своего брата. Однако прежде ему надо совершить ещё одно злодейство — самое чудовищное.

Ричард испытывает Бекингема, напоминая ему, что жив ещё в Тауэре маленький Эдуард. Но даже этот вельможный лакей холодеет от страшного намека. Тогда король разыскивает алчного придворного Тиррела, которому поручает убить обоих принцев. Тот нанимает двух кровожадных стервецов, которые проникают по пропуску Ричарда в Тауэр и душат сонных детей, а позже сами плачут от содеянного.

Ричард с мрачным удовлетворением принимает весть о смерти принцев. Но она не приносит ему желанного покоя. Под властью кровавого тирана начинаются волнения в стране. Со стороны Франции выступает с флотом могущественный Ричмонд, соперник Ричарда в борьбе за право владеть престолом. Ричард взбешен, полон ярости и готовности дать бой всем врагам. Между тем самые надежные его сторонники уже или казнены — как Хестингс, или попали в опалу — как Бекингем, или тайно изменили ему — как ужаснувшийся от его страшной сути Стенли…

Последний, пятый акт начинается с очередной казни — на этот раз Бекингема. Несчастный признает, что верил Ричарду больше всех и за это теперь жестоко наказан.

Дальнейшие сцены разворачиваются непосредственно на поле сражений. Здесь расположились противостоящие полки — Ричмонда и Ричарда, Предводители проводят ночь в своих шатрах. Они одновременно засыпают — и во сне им поочередно являются духи казненных тираном людей. Эдуард, Кларенс, Генрих VI, Анна Уорик, маленькие принцы, родные королевы, Хестингс и Бекингем — каждый из них перед решающим боем обращает к Ричарду свое проклятие, заканчивая его одинаковым грозным рефреном: «Меч вырони, отчайся и умри!» И те же самые духи безвинно казненных желают Ричмонду уверенности и победы.

Ричмонд просыпается, полный сил и бодрости. Его соперник пробуждается в холодном поту, терзаемый — кажется, впервые в жизни — муками совести, в адрес которой разражается злобными проклятьями. «У совести моей сто языков, / все разные рассказывают сказки, / но каждый подлецом меня зовет…» Клятвопреступник, тиран, потерявший счет убийствам, он не готов к раскаянью. Он и любит и ненавидит сам себя, но гордыня, убежденность в собственном превосходстве над всеми пересиливают прочие эмоции. В последних эпизодах Ричард являет себя как воин, а не трус. На заре он выходит к войскам и обращается к ним с блестящей, полной злого сарказма речью. Он напоминает, что бороться предстоит «со стадом плутов, беглецов, бродяг, / с бретонской сволочью и жалкой гнилью…». Призывает к решительности: «Да не смутят пустые сны наш дух: / ведь совесть — слово, созданное трусом, / чтоб сильных напугать и остеречь. / Кулак нам — совесть, / и закон нам — меч./ Сомкнитесь, смело на врага вперед, / не в рай, так в ад наш тесный строй войдет». Впервые он откровенно говорит о том, что считаться стоит только с силой, а не с нравственными понятиями или с законом. И в этом высшем цинизме он, может быть, наиболее страшен и вместе с тем притягателен.

Исход боя решает поведение Стенли, который в последний момент переходит со своими полками на сторону Ричмонда. В этом тяжелом, кровопролитном сражении сам король показывает чудеса храбрости. Когда под ним убивают коня и Кетсби предлагает спастись бегством, Ричард без колебаний отказывается. «Раб, свою жизнь поставил я и буду стоять, покуда кончится игра». Его последняя реплика полна, боевого азарта: «Коня, коня! Венец мой за коня!»

В поединке с Ричмондом он гибнет. Ричмонд становится новым королем Англии. С его воцарением начинается правление династии Тюдоров. Война Белой и Алой Розы, терзавшая страну тридцать лет, закончена.

Фальстаф начал жить раньше, чем приобрел свое театральное имя и вышел с

ним на подмостки. У него было несколько предков: один исторический и целый

ряд литературных.

Исторический предок его, сэр Джон Олдкасл, лорд Кобем, состоял при

дворе Генриха IV и был другом принца Уэльского (ставшего в 1613 году королем

Генрихом V). Несмотря на свое знатное происхождение, он примкнул к секте

лоллардов, этих предшественников пуритан. По преданию, он сам переписывал и

распространял экземпляры библии на английском языке, запрещенные

католической церковью. Олдкасл отрицал главенство папы и обличал

злоупотребления католического духовенства, за что собор епископов в 1415

году осудил его на смерть. Несмотря на уговоры молодого короля отречься от

"ереси", Олдкасл не сделал этого и был заключен в Тауэр, откуда вскоре ему

удалось с чьей-то помощью (быть может, самого короля) бежать. Два года он

скрывался в Уэльсе, но в 1417 году, когда король воевал во Франции, был

схвачен, вторично судим и сожжен на костре.

Однако, воспользовавшись именем Олдкасла, Шекспир в корне изменил его

характер, превратив благороднейшего человека и мученика в старого шута и

бездельника. Чем он при этом руководствовался, мы сейчас бессильны

установить. Нам известно только, что после первых же постановок пьесы под

влиянием протестов со стороны потомков Кобема, занимавших видное положение

при дворе. Шекспир изменил имя своего героя, переименовав его в Фальстафа.

При этом Шекспир совершил другую несправедливость, использовав с небольшим

изменением фамилию другого вполне приличного человека, лишь один раз в жизни

проявившего недостаток мужества. Баронет Джон Фастолф (1377-1428),

современник Генриха V, сражался вместе с ним при Азинкуре, но впоследствии

был лишен воинских чинов за бегство с поля битвы при Патэ - эпизод,

изображенный Шекспиром в сценах III, 2 и IV, 1 первой части "Генриха VI".

Следы старого имени, однако, сохранились в дошедшей до нас редакции

"Генриха IV". В одном месте пьесы Фальстаф назван "the old lad of the

castle" - старым молодцом из Касла (замка): если в этом выражении соединить

первое слово с последним, получится - Олдкасл. Еще яснее говорит об этом

одно место эпилога второй части пьесы, где, говоря о Фальстафе, поясняется:

"Кстати сказать, он и Олдкасл - совсем разные лица, и Олдкасл умер

мучеником".

Но, как бы ни назывался старый плут и весельчак. Шекспир раскрасил его

образ чертами, почерпнутыми из богатой комедийной традиции как средневековой

Англии, так и античности. Главными литературными предшественниками Фальстафа

в этом смысле являются: с одной стороны, жирный и разгульный Порок (Vice),

аллегорический персонаж средневекового моралите, одновременно смешащий и

возмущающий зрителя своим забавным и уродливым бесстыдством, своими

уморительными и гнусными выходками; а с другой стороны, тип "хвастливого

воина" древнеримской комедии, забияки и труса, глупца и пахала, который при

первом же серьезном испытании с позором проваливается, - тип, который

привился и в английской дошекспировской комедии.

Однако из обоих этих источников Фальстаф перенял лишь некоторые внешние

черты: свою непомерную толщину, паразитический образ жизни, склонность к

пьянству и озорству, трусость, плутоватость и лживость; но черты эти в его

облике органически слиты вместе, восполнены и реалистически углублены тем,

что под них подведена крепкая социальная база, что весь образ приобрел жизнь

и оказался осмыслен в плане совершавшегося в эту эпоху

социально-исторического и культурного процесса.

Фальстаф в "Генрихе IV" - не просто условный и абстрактный театральный

тип веселого забавника, вроде Ланса в "Двух веронцах" или некоторых других

шутовских персонажей в ранних комедиях Шекспира; это образ, выражающий

важнейший момент в истории общества и в развитии сознания той эпохи.

Фальстаф - разорившийся и деклассированный рыцарь эпохи первоначального

капиталистического накопления, когда знатность рода и звучное имя утрачивали

свое значение, не будучи подкреплены неотчуждаемыми земельными владениями

или звонким металлом, когда смелый купец и ловкий промышленник оттесняли на

задний план обедневшего рыцаря, не желавшего идти в ногу с веком и

упорствовавшего в желании по-прежнему вести паразитарное существование.

Такова первая великая метаморфоза (а их будет еще несколько), которой

подвергся в "Генрихе IV" Фальстаф в творческом воображении Шекспира.

Младший сын младшего сына видного феодала и тем самым лишенный

земельных владений и прочих благ, он не сумел занять выгодного положения в

обществе или пойти в ногу с веком, занявшись какой-нибудь прибыльной

деятельностью, но был вынужден смолоду служить и прислуживаться у знатных

лиц (см. часть вторая. III, 2). Военная служба его не обогатила по причине

его лености и трусости. Сейчас, когда ему перевалило за шестьдесят, он

состоит на положении не то компаньона, не то шута при наследном принце,

кормясь на его счет и не брезгуя при этом подработать путем ограбления

проезжих путешественников (часть первая, II, 1-2) или займов у влюбленной в

него и мечтающей стать путем брака с ним "знатной барыней" хозяйки

постоялого двора.

При всем том, лишенный подлинной "рыцарственности", он не отказался от

аристократических замашек. Он сыплет направо и налево рыцарскими клятвами,

умеет разговаривать с первыми лицами государства (Джон, принц Ланкастерский,

лорд верховный судья), умеет занимать деньги и негодует на портного,

отказывающегося сшить ему костюм в кредит (часть вторая, 1, 2). Критиками

было отмечено, что Фальстаф, особенно в первой части хроники, не лишен

хороших манер, образованности, художественного вкуса. Но самая выразительная

примета аристократического происхождения Фальстафа - это окружающая его

шайка бездельников (Бардольф, Пистоль и т. д.), не состоящих у него на

жалованье, но служащих на вассальных началах - за корм и долю в случайной

добыче, подобно феодальным дружинам средневековых баронов. Хотя перечень

пороков Фальстафа мог бы быть продлен до бесконечности, в большинстве своем

это черты типично дворянские.

Можно было бы составить весьма внушительный список пороков Фальстафа, И

тем не менее, несмотря на явное намерение Шекспира сделать образ Фальстафа в

моральном отношении отталкивающим, в нем есть стороны, которые действуют на

современного зрителя (как действовали они и на тогдашнего зрителя)

чрезвычайно привлекательным образом. Фальстаф нас радует, веселит,

удовлетворяет наши очень глубокие душевные запросы. Причины этого в том, что

Фальстаф хроники воплощает в себе некоторые прекраснейшие черты Возрождения,

составляющие крупнейшее достижение той эпохи и придавшие совершенно повое

направление мировой истории.

Первым таким свойством Фальстафа является его ум, для которого

характерна не столько глубина, сколько свобода от всех средневековых догм,

от всех предрассудков. Сама деклассированность его, незаинтересованность в

поддержании каких-либо сословных идеалов и норм сообщают ему эту свободу. Он

не верит в те рыцарские понятия и нормы, которыми ловко оперирует, и

глумится над ними. В первой же сцене, в которой он появляется, он претендует

для себя и для своих сотоварищей на звание "лесничих Дианы, рыцарей мрака,

фаворитов Луны" (часть первая, 1, 2). Особенно замечательно его рассуждение

о рыцарской чести, целиком направленное против старых феодально-рыцарских

идеалов Генри Хотспера и ему подобных: "А что если честь меня обескрылит,

когда я пойду в бой? Что тогда? Может честь приставить мне ногу? Нет. Иль

руку? Нет. Или унять боль от раны? Нет... Что же такое честь? Слово, Что же

заключено в этом слове? Воздух. Хорош барыш! Кто обладает честью? Тот, кто

умер в среду. А он чувствует ее? Нет. Слышит ее? Нет. Значит, честь

неощутима? Для мертвого - неощутима. Но, может быть, она будет жить среди

живых? Нет. Почему? Злословие не допустит этого. Вот почему честь мне не

нужна. Она не более как щит с гербом, который несут за гробом. Вот и весь

сказ" (часть первая, V, 1).

Но главным образом свобода фальстафовского ума проявляется в его

способности возвыситься над собственным положением. Он говорит: "Я не только

сам остроумен, но и пробуждаю остроумие в других" (часть вторая, I, 2).

Несомненно, что выходки Фальстафа служат ему средством снискать благоволение

принца, при котором он состоит чем-то вроде платного шута. Но еще важнее

выгоды, доставляемой ему этим, сам процесс шутки или проделки, от которой он

испытывает как бы артистическую радость, чистую и в сущности своей

бескорыстную. Этим Фальстаф возвышается над самим собой и бесконечно

превосходит свои названные выше литературные прототипы - как хвастливого

воина, стремящегося наглостью чего-то достигнуть, так и старый Порок,

погрязший в своей низости и в своих вожделениях.

Будучи стар и с виду тяжеловесен, Фальстаф отличается необыкновенной

легкостью чувств, мыслей и всех движений. С конем он справляется, видимо,

довольно лихо, да и жалобы его на непомерную трудность пешего передвижения

(II, 4) выглядят не признаниями старого ожиревшего человека, а скорее

веселым комедиантством. Вообще же он перемещается, удирает, вновь появляется

с удивительной подвижностью; но еще подвижнее его мысль, мгновенно

приспособляющаяся ко всевозможным обстоятельствам, гибкая, живая,

изобретательная. Можно сказать, что Фальстаф обладает вечной молодостью, что

уже всегда бывает привлекательно, особенно на сцене, и его разговоры об

одолевающих его болезнях (напр., часть первая, I, 2) - это не горестные его

признания, а прием, чтобы прибедниться, сделаться интереснее, вызвать к себе

сочувствие, подобно тому как в других случаях он кокетничает, выражая

намерение покаяться и утверждая, что не он развращает принца, а наоборот,

именно принц оказывает на него, честною старого человека, дурное влияние

(часть первая, I, 2).

Другая черта Фальстафа, связанная с его свободомыслием и также имеющая

корни в духе всего Возрождения, - это его переливающая через край

жизнерадостность, его эпикуреизм, чувственное, плотское восприятие жизни.

Всем своим существом он выражает протест против аскетизма, вызов ему. Любовь

жирного рыцаря к хересу и каплунам, приверженность к чувственным

наслаждениям полны такой наивной непосредственности, такой душевной

ясности, что почти не вызывают у нас осуждения. Реабилитация плоти тесно

связана у Фальстафа с освобождением ума, как органически связаны у него и

оба его облика - физический и душевный. Есть нечто общее между

жизнерадостным и красочным мироощущением Фальстафа и философией великого

современника Шекспира, основателя материализма Бэкона, у которого, по

выражению Маркса и Энгельса, "материя улыбается своим поэтически-чувственным

блеском всему человеку" <К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 2,

1955, стр. 143.>. Это тот разгул красок и расцвет плоти, какой мы встречаем

у Рабле и какой мы наблюдаем на картинах развивающейся около этого времени

фламандской школы. Не случайно Фальстаф одним из персонажей (правда, уже в

"Виндзорских насмешницах") назван "фламандским пьянчугой".

С жизнелюбием и свободомыслием Фальстафа связана еще третья, менее

существенная, но тоже характерная его черта, также типичная для эпохи.

Фальстаф воспринимает жизнь не однотонно и статически, но в ее постоянном

движении, изменчивости, переливчатости красок. Эта непрерывная

трансформация, эта гибкая и мгновенная реакция на меняющуюся обстановку,

типичная для Фальстафа, находит свое наиболее ясное выражение в принципе

игры, маскировки, ряженья, которые он при всяком случае пускает в ход. Все,

что он делает и говорит, он не столько выполняет целеустремленно, сколько

разыгрывает на потеху себе и другим (нападение на путешественников,

пикировка с принцем, буффонады на войне). Им владеет страсть к игре,

перевоплощению как выражение жизненных сил и фантазии, типичное для эпохи

Возрождения. Он привирает большей частью бескорыстно, как виртуоз лжи,

любящий вранье как веселую забаву, и ломается, как площадной актер, в

ожидании хохота и аплодисментов.

Два самых блестящих игровых перевоплощения Фальстафа, следующих

непосредственно одно за другим, - это гениальный по фантастичности рассказ о

битве на проезжей дороге, а затем, без перехода, придуманная Фальстафом,

чтобы замять его смущение, инсценировка, в которой он изображает короля,

журящего принца за дружбу... "с этим старым развратником Фальстафом"... Но,

вообще говоря, во всем, что делает или заявляет Фальстаф, чувствуется поза,

рисовка, особенная манера.

Те же самые свойства мы находим у другого блестящего представителя духа

Ренессанса, такого же деклассированного и бесшабашного искателя приключений

и такого же дерзкого вольнодумца (кстати сказать, такого же любимца

наследного принца, - но это уж просто "счастливое совпадение"), что и

Фальстаф, у Панурга из романа Рабле. У обоих - те же бесконечные проделки и

вольный ум. Но оба эти почти что современники, будучи продуктом одной эпохи

(Панург на полвека опередил Фальстафа, но ведь и Возрождение оформилось во

Франции раньше!), многим весьма существенно друг на друга непохожи. Панург

сух, костляв, колюч, и ум у него злой и мстительный, ибо он выразитель

французского плебейства, теперь жестоко, наотмашь мстящего за долгие века

угнетения разряженным и пустоголовым сеньорам. Тучный и хохочущий Фальстаф,

наоборот, порождение "старой веселой Англии", где иллюзия контакта между

разными прослойками прикрывала остроту классовой борьбы. Вот почему

Фальстаф, если он и совершает жестокости и бесчинства (грабеж на больших

дорогах, методы набора рекрутов), не до конца отдает себе отчет в творимом

им зле и субъективно незлобив и добродушен.

Однако это бескорыстие и безобидность Фальстафа объективно не имеют

никакой цены, ибо он обладает способностью искажать самые прекрасные

человеческие качества. Фальстаф - ограниченный и неполноценный вариант

человека Возрождения, критицизм которого принимает у него форму нигилизма,

индивидуализм - беззакония, апология плоти - гипертрофии ее, свобода -

разнузданности. Эпикуреизм Фальстафа насквозь антисоциален, и "гуманизм" его

оказывается антигуманистичным. Вот почему мы вполне солидарны с молодым

королем, отдаляющим от себя в финале второй части старого шута - притом

отдаляющим в достаточно мягкой и милостивой форме, что не всегда бывает

отмечено сердобольными критиками, упрекающими за это принца в сухом

морализме, бездушии и неблагодарности.

И вот, незаметно для зрителя и, может быть, даже для самого автора, по

мере развития пьесы внешний блеск Фальстафа тускнеет, и все более проступает

наружу истинная его сущность. Уже к концу первой части, где сосредоточены

все наиболее увлекательные сцены с Фальстафом, он начинает несколько

блекнуть, повторяться, как бы выцветать. Но отчетливо новая метаморфоза

обозначается во второй части, где остроты Фальстафа уже приедаются и где

собраны все его не только низкие (ограбление путешественников и комедию с

телом убитого Перси иначе не назовешь), но все же занимательные, а в

подлинном смысле слова - грязные, отталкивающие проделки: насмешки над

верховным судьей, сцены с Долли Тершит, взяточничество при наборе рекрутов,

грубое (и не очень остроумное) издевательство над другом юных лет Шеллоу...

И, наконец, еще одна, последняя метаморфоза Фальстафа - когда он

появляется в "Виндзорских насмешницах". Слишком решительны критики,

утверждающие, что между Фальстафом хроники и Фальстафом комедии нет ровно

ничего общего, кроме имени. Внимательное изучение всех "возобновляемых", то

есть пересаживаемых из одной пьесы в другую, фигур (Антоний в "Юлии Цезаре"

и в посвященной ему трагедии, Болингброк в "Ричарде II" и в "Генрихе IV",

Ричард Глостер в двух хрониках Шекспира и т. д.) показывает, что эти образы

сохраняют связь с их первым наброском, но в то же время сильно отклоняются

от него - отчасти оттого, что оказываются перемещены в другие

обстоятельства, отчасти в силу внутреннего своего развития. И то и другое

случилось с Фальстафом. Сообразуясь с духом времени, он решил изменить свою

натуру - отказаться от своего "бескорыстия" и "беспечности", от "чистого

искусства" веселой жизни и начать наживать деньги. Он надумал распустить

свою феодальную банду и пуститься в интриги и спекуляции, оперируя своим

знатным именем (своего рода пародия на Дон-Жуана) и искусством притворства: