216 I что нам делать?

Вид материала

Документы

Содержание Предметно служить главному, богу и россии.

Подобный материал:

• Доклад Оптимизация и реструктуризация реформирования сети сельских школ в Нурлатском, 108.53kb.
• Доклад на тему «Сознание и искусственный интеллект», 368.68kb.
• Современна ли тема хамелеонства, 52.99kb.
• Роман «Что делать?»(1863) читая роман «что делать?» Н. Г. Чернышевского, 115.42kb.
• «Причины патогенной минерализации в организме человека», 196.34kb.
• Книга лучший друг. Оформление: Книжная выставка «Русские народные сказки», 28.21kb.
• Второй план Ксути Дезадаптивная установка Как опознать установку Неоконченные предложения, 5006.25kb.
• Сказки авторы и художники, 95.68kb.
• О дхарамсале я немного рассказал. Настала пора ехать сдавать экзамены по йоге, 152.23kb.
• Настоящий мужчина – мифы и реальность, 27.26kb.

стремление использовать эти Божий дары НАИЛУЧШИМ ОБРАЗОМ и УМЕНИЕ ПРИМЕНИТЬ эти дары в предметном слу­жении НА-САМОМ-ДЕЛЕ-ГЛАВНОМУ, СВЯЩЕН­НОМУ И ОЧЕВИДНО-ДОСТОЙНОМУ.

Отсюда то чувство ответственности, эта собранность и из них вытекающая ВЫСОКАЯ ТРЕБОВАТЕЛЬ­НОСТЬ — требовательность не только к ДРУГИМ, но и к САМОМУ СЕБЕ, — что вы не могли не ощущать уже при первых порах знакомства с Иваном Александро­вичем.

Эта высокая требовательность проявляется у ИЛЬИНА как писателя и оратора, особенно в сфере КУЛЬТУРЫ ЯЗЫКА, области, в которой ИЛЬИН был исключитель­ным мастером. И не только в смысле изумительного вла­дения всеми явными и скрытыми богатствами языка, но и в смысле вложения нового проникновенного смысла в уже существующие слова, а также в смысле оживления понятий и слов, утративших свой изначальный, исконный и предметно-насыщенный смысл.

Слово «ПРЕДМЕТ», но не в его узком вещно-утилитарном значении, — с его производными; «предметный», «непредметнын», «беспредметный», «опредмеченный», «не-до-о-предмсченный»;

«ОЧЕВИДНОСТЬ», как акт и как результат прозре­ния целостным восприятием (а не частичным умствен­но-рассудочным);

«ГЛАВНОЕ» с большой буквы, и соответственно «по Главному», «из Главного», «на Главное»;

«АКТ», как стиль, как индивидуальная манера, если хотите, как индивидуально-своеобразный способ духов­ного делания, духовного восприятия, духовного реагиро­вания, в его разновидностях «религиозного акта», «твор­ческого акта», «художественного акта», «национального акта» и т.д.

«ПРЕДМЕТНО», «ОЧЕВИДНО», «ГЛАВНОЕ», «АКТ» — вот несколько и по-новому насыщенных, и в своей исконной содержательности оживленных слов, которые ИЛЬИН вводит в обязательный состав обнов­ленной терминологии; у последователей ИЛЬИНА уже и теперь эти слова, наряду с другими терминами, стали вполне обиходными. И можно смело сказать, что после ИЛЬИНА не только научно-философская, но и вообще подлинно-культурная терминология пройти мимо этих по­нятий и обойтись без них просто не сможет.

Для ИЛЬИНА характерны отчеканенная выработан-ность до конца текстов и, я сказал бы, творческое про­никновение в самую живую ткань языка, — отсюда слово­употребления, часто впервые, по-новому, вскрывающие подлинный смысл и происхождение смысла слов, отсюда образность, меткость, точность, выразительность его речи.

Такую же культуру языка мы встречаем и в его трудах на немецком языке.

Собранность, чувство ответственности и требователь­ности к самому себе дали возможность ОСУЩЕСТВИТЬ ИЛЬИНУ свой ЖИЗНЕННЫЙ ЗАМЫСЕЛ, ВЫПОЛ­НИТЬ ТУ КЛЯТВУ, которую он дал себе в советских тюрьмах — БЕЗОГЛЯДНО ИДТИ ПО ПУТИ ИССЛЕДО­ВАНИЙ, о которых он говорит в статье «ЧТО НАМ ДЕЛАТЬ?» (В XVI-ом сборнике «ДЕНЬ РУССКОГО РЕБЕНКА» 1949 года):

«После того, что произошло в России... нам придется пересматривать и обновлять ВСЕ ОСНОВЫ НАШЕЙ КУЛЬТУРЫ... Вся, вся духовная культура, во всех своих священных основах требует от нас ИССЛЕДОВАНИЯ И НОВЫХ НАЦИОНАЛЬНО-РУССКИХ ОТВЕТОВ».

Необычайная сила суждения его ума, высоко культи­вируемое им сознание ответственности вместе с этой стро­гой требовательностью к самому себе совершенно исклю­чили у ИЛЬИНА претензию на всезнайство. Принцип предметности, исповедуемый и проповедуемый ИЛЬИНЫМ, строго определял в его сознании область своей собственной компетентности, вне которой он воздержи­вался строжайшим образом от соблазна дилетантства и любительства. Отсюда — присущая только подлинно великим мыслителям и ученым СКРОМНОСТЬ — Истинно проникновенное знание знает о границах и пределах знания вообще и о пределах своей собственной компетентности. Ничто поэтому так не возмущало ИЛЬИ­НА, как прикрывающаяся научной формой или филосо­фической терминологией выдумка.

Никогда ИЛЬИН не позволял себе затрагивать об­ласть чистого богословия, ни в трудах своих, ни на лек­циях, ни в частных беседах. Много раз я слышал, в разной обстановке и в присутствии самых разных лиц, как ИЛЬИН говорил: «в богословии я ученик, а учителем для меня является знающий священнослужитель, и тем более, конечно, просвещенный владыко иерарх». «Тут я спрашиваю и вопрошаю, а мне разъясняют и меня по­учают».

Будучи непримиримым врагом всякой партийности, о вреде которой он многократно высказывался и печатно, и устно, и бичуя всякое непредметное и необоснованное разделение эмиграции по часто совершенно несущест­венным и во всяком случае неактуальным признакам, ИЛЬИН, конечно, сам ни к какой партии никогда не принадлежал.

Все издававшие его труды невольно как-то склонны были считать ИЛЬИНА «с во и м». Это и верно, и невер­но. ИЛЬИН был ничьим, поскольку дело касалось узких интересов той или иной русской организации, и никто, конечно, не имеет права приписывать себе монополию на ИЛЬИНА. Но он был своим для всех, кто искренне, честно и любовно стремился делать и делал настоящее Русское Дело. Но человеку ИЛЬИНУ все же ближе других и милее сердцу его был и остался до конца Русский 06toe-Воинский Союз, как кадр Белых Рыцарей, первых подняв­ших меч сопротивления против поработителей России. Свое личное закрепление эта душевная симпатия получи­ла в долголетней дружбе Ивана Александровича с гене­ралом Алексеем Александровичем ЛАМПЕ, за все время 15-летнего (1923—1938) совместного проживания в Берлине.

Пытаясь предложить вашему вниманию несколько вынесенных из общения с Иваном Александровичем впечатлений об его облике, мне представляется сущест­венным еще указать на удивительное и, в общем, довольно редко встречающееся, сочетание у ИЛЬИНА способности ОДНОВРЕМЕННО и к отвлеченнейшему мышлению, к тому, что принято называть философическими абстрак­циями, и к конкретно-практическому прозревайте на­сущнейших требований реальной действительности. Поэто­му так реальны и метки, так живо-конкретны и практи­чески-ценны его указания не только на то, ЧТО надо делать, но и на то, КАК следует действовать.

Но все сказанное мною об ИЛЬИНЕ характеризует его в работе и в трудах, в его кабинете ученого, на акаде­мической кафедре, на публичных выступлениях, на съез­дах, совещаниях, лекциях, беседах. Необходимо, однако, сказать несколько слов и о том, каков Иван Александро­вич ИЛЬИН вне всего этого.

Настоящая КУЛЬТУРА ОТДЫХА — вот что доми­нирует у Ивана Александровича в часы и дни досуга. Он часто и много говорил нам о целительной необходи­мости отпускать напряжение и перенапряжение, полушутливо употребляя немецкое слово «Entspannung» (Энтшпаннунг: дословно — отпущенность или отпущение напряжения, разряжение), — и, уже совсем шутливо, лю­бил выговаривать это на русский лад: «Энтшпаннунгование».

В отдыхе, в этой Энтшпаннунг, он любил и призна­вал — и детски-игривую шаловливость, и созерцательно-медитирующее отдохновение, и художественно-вкушаю­щее восприятие творений всех видов искусства, — но НИКОГДА не допускал заполнения часов досуга пошлы­ми содержаниями и пошлыми развлечениями.

Он любил шутки и каламбуры и был большим мастером и артистом в этой области, напоминая этим жизнера­достный облик Пушкина. Помню целую юмористическую поэму, написанную им об одном молодом русском деяте­ле под названием «Как Обалдуй спасал Россию». Эта шуточная поэма была своего рода шедевром политическо­го юмора, психологического анализа и литературно-стихотворного умения, и вызвала в нашем кругу искренное восхищение своей грациозной игривостью и бесподобным юмором.

Я упомянул и о созерцательно-медитирующем отдохновении. Мне теперь еще радостно вспоминать о совместно с Иваном Александровичем проведенных часах отдыха – то во время поездки в Потсдам на пароходике по живописным окрестным озерам и речкам Берлина, – то во время прогулок среди лесов, окружающих Гаутинг под Мюнхеном, — то в созерцании Лаго Маджиоре с высот Мадонна-дель-Сассо над Локарно. Как умел чарующе Иван Александрович беседовать о созерцаемом, о наблю­даемом. Как высоко он ценил и у ДРУГИХ радость и умение созерцания красоты, как проникновенно понимал он САМОДОВЛЕЮЩУЮ МЕДИТАЦИЮ, не требующую обязательно творческого переображения, медитацию о прекрасном, открывающемся созерцающему взору.

Иван Александрович очень любил музыку, был боль­шим знатоком этого искусства. Особенно любил он разби­рать партитуры русских опер, любовно показывая на рояле своему собеседнику прелесть той или иной модуляции, той или иной гармонии.

В минуты отдыха, даже в минуты детски-игривого «Энтшпаннунгования», как мы в Риге, вслед за Иваном Александровичем, привыкли выражаться, общающийся с Ильиным, отдаваясь сам отдохновительной легкости и вместе с ним пребывая в отпущенно-разряженном состоя­нии, НИКОГДА не переставал чувствовать высокий УРОВЕНЬ такого отдохновения, РАНГ такого отдыха или развлечения. И притом это никогда не вызывало томительного или все-таки-до-какой-то-степени-вынуж-денного, а потому не-искреннего, не-свободного чувства «принудительной» веселости. Нет! сознание этого уровня и ранга всегда бывало радостным, предметно-легким, праздничным и вместе с тем ПОКАЗУЮЩИМ, что «Энтшпаннунг», что отдых совсем не должны состоять в том, чтобы «СНИЗОЙТИ» до простых элементарных, достойно НЕОПРЕДМЕЧЕННЫХ, удовольствий и нас­лаждений, и уж совсем не до пошлых развлечений, а в ПЕ­РЕМЕНЕ И ВРЕМЕННОМ ПЕРЕСТРОЕНИИ сво­его ДУХОВНО-ДУШЕВНОГО АКТА. Иными словами, оставаясь на высоком уровне н блюдя ранг своей духовно­сти временно переменить направление—своей интенции, своего внимания, — и возрадоваться — ну, хотя бы тому, о чем пишет Иван Александрович в чудеснейшем и восхи­тительном своем эскизе-созерцании «Die Seifenblase», возрадоваться невинной красоте радужной игры красок большого мыльного пузыря.

Господа, хотелось бы поделиться еще и еще целым рядом личных впечатлений и воспоминаний, но, к моему большому сожалению, рамки, поставленные моему сообще­нию, ставят этому желанию законный, предел.

________


Если рассматривать факт эмиграции не только как национальную трагедию и культурно-бытовую катастро­фу, а как ОБЯЗАННОСТЬ, как национальную обязан­ность ИСПОЛЬЗОВАТЬ возможность СЛУЖЕНИЯ РОССИИ НА СВОБОДЕ путем приложения всех наших сил, разумения и воли, то надо сказать, что невелико число тех, кем было сделано во исполнение национального долга СТОЛЬКО и ТАКОЕ, едва ли кем-либо было остав­лено такое богатое национальное наследие, как ушедшим в иной мир Иваном Александровичем ИЛЬИНЫМ:

И притом — предметное служение Главному было у ИЛЬИНА — и субъективно, и объективно, и качественно, и количественно — пронизано стремлением отдать себя до конца совершенной и священной цели созиданием совер­шенного, на-самом-деле-верного и на-самом-деле-необхо-димо-Главного.

КАЧЕСТВЕННО — его труды и его деятельность всегда пребывали на редко досягаемой высоте предмет­ного знания, умудренной очевидности и духовного ранга.

КОЛИЧЕСТВЕННО — если говорить только о напи­санных трудах — это целая библиотека-кладезь нацио­нальной мысли и мудрости, университет или академия духовно-религиозно-национально-патриотических знаний, прозрений и очевидностей.

СУБЪЕКТИВНО — все годы пребывания в эмиграции, вплоть до последних лет жизни, когда мучительные недуги уже подтачивали и подточили здоровье, вся жизнь в эмиг­рации (32 года) есть непрерывное служение, работа бес­перебойная над трудами, вынашивание таковых, лекции, курсы, доклады, семинары, разъезды, участие в съездах и бесчисленные беседы-наставления-поучения.

ОБЪЕКТИВНО — наследие Ивана Александровича ИЛЬИНА столь велико и значительно, столь оплодотво-ряюще-идейно-богато и по-Главному-все-затрагивающе, что исчерпывающая и предметно-до-конца-справедливая оценка его жизненного служения потребовала бы настоя­щего НАЦИОНАЛЬНО-НАУЧНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ. Верю и с очевидностью предвижу, что такое исследовательское изучение наследия Ивана Александровича ИЛЬИНА окажется просто неизбежной необходимостью, в особенности в освобожденной и возрождающейся России.

А у национальной эмиграции в настоящее время есть пока другая обязанность.

Не зная сроков, когда наступит возрождение и осво­бождение нашей Родины, мы — русские эмигранты-пат­риоты — обязаны сделать все, дабы оставленное ИЛЬИ­НЫМ наследие не только сохранилось бы для России в виде печатного слова в форме уже существующих или еще имеющих быть изданными, книг, брошюр, журналов, по ЖИВЫМ ОГНЕМ горело бы в НАС САМИХ и ширилось бы и вглубь и вширь, ДАБЫ ДОНЕСТИ его в пас пли в наших детях в освобожденную Россию; и чем дольше затянется наше пребывание в зарубежьи, тем ответствен­нее эта обязанность. ИЛЬИН в своей автобиографической статье «ЧТО НАМ ДЕЛАТЬ?» с горечью пишет, что «русских издателей у меня нет. И мое единственное уте­шение вот в чем: если мои книги нужны России, то Гос­подь убережет их от гибели"; а если они не нужны ни Богу, ни России, то они не нужны и мне самому. Ибо я живу ТОЛЬКО ДЛЯ РОССИИ».

Я глубоко уверен в том, что Господь убережет насле­дие ИЛЬИНА от гибели. Но «На Бога надейся, а сам не плошай!» Нашими руками, нашей настойчивостью, наши­ми средствами, нашим умением, нашим горением и лю­бовью мы должны сохранить наследие ИЛЬИНА, и Господь благословит тогда выполнение этого нашего долга.

Наследие ИЛЬИНА, во всем своем обилии, во всем своем разно-и-много-образии, представляет для нас как бы один-единый ВЕЛИКИЙ ПАТРИОТИЧЕСКИЙ ЗА­ВЕТ:

ПРЕДМЕТНО СЛУЖИТЬ ГЛАВНОМУ, БОГУ И РОССИИ.

В статье «ЧТО НАМ ДЕЛАТЬ?» ИЛЬИН пишет о том, что спасение и возрождение в нашем НАЦИОНАЛЬ­НОМ ДУХОВНОМ ОБНОВЛЕНИИ, ибо «сущность нашей национальной катастрофы ДУХОВНА,— в роковые годы первой мировой войны русские народные массы не нашли в себе необходимых духовных сил, эти силы нашлись только у героического меньшинства русских людей, а разло­жившееся большинство соблазнилось о всем, — о вере, о церкви, о родине, о верности, о чести и о совести, и пошло за соблазнителями. Политические и экономические ПРИ­ЧИНЫ, приведшие к этой катастрофе, бесспорны. Но СУЩНОСТЬ ее гораздо глубже политики и экономики: она ДУХОВНА... И МЫ НЕ ДОЛЖНЫ, МЫ НЕ СМЕЕМ УПРОЩАТЬ н СНИЖАТЬ проблему нашего на­ционального возрождения».

ИЛЬИН поэтому никогда не переставал призывать русских людей к осознанию до конца того, что СПАСЕНИЕ не в одной голой замене коммунизма тем или иным другим режимом, а в ДУХОВНОМ нашем ОБНОВЛЕНИИ. Сие, Боже упаси, не обозначает отказа от активизма, — наобо­рот. Но активная борьба должна вестись, исходя из этой установки.

И поэтому:

не дилетантство	— а предметность,
не фантазирование, не вы­думка	— а очевидность,
не вседозволенность	— а правосознание
не «что угодно»	— а Главное,
не пошлое	— а священное,
не фигурирование	— а служение,
не сентиментальность	— а любовь, порою, если нужно, грозная, волевая,
не только порыв	— а характер,
не то, «что мне правится»	— а то, что НА САМОМ ДЕЛЕ ХОРОШО,
не «с кем угодно, хотя бы с чертом»	— а только с БОГОМ и с тем, кто сам с БОГОМ.
И, в конечном итоге, не безыдейность	— но священная идея РО­ДИНЫ.

Говоря об оставленном нам ИЛЬИНЫМ патриотичес­ком завете, я позволю себе закончить свое сообщение словами Ивана Александровича ИЛЬИНА, взятыми из его первой статьи в первом номере «РУССКОГО КО­ЛОКОЛА»:

«Первое, в чем нуждается Россия, есть религиозная и патриотическая, национальная и государственная идея... Мы должны увидеть ИДЕАЛЬНУЮ Россию, нашу Родину, в ее возможном и грядущем СОВЕРШЕНСТВЕ. Увидеть священною мечтою нашего сердца и огнем нашей живой воли. И увидев ее так и увидев ее такою, создать те силы, которые осуществят ее...

«Эта священная идея Родины указывает нам цель всей нашей борьбы и всего нашего служения. И не только на ближайшие сроки, а на целые века вперед. Она охва­тывает все силы России и все ее достижения: от веры до быта... от песни до труда... от духа до природы... от языка до территории... от подвига до учреждений...

«Это есть идея великодержавной России, воздвигну­той на основах подлинно христианской, волевой и БЛА­ГОРОДНОЙ государственности.

«Это есть идея: Богу служащей и потому священной Родины.

«В этой идее, христианской и милосердной и в то же время государственной и ГРОЗНОЙ, высказаны вся наша цель, наше будущее, наше величие. Она отвергает раба и хама; и утверждает брата и рыцаря. Она учит чтить божественное в человеке; и потому требует для него ду­ховного воспитания. Она дает человеку свободу для духа, для любви и для творчества; но не дает ему свободу для лжи, для ненависти и для злодейства. Она учит принимать право, закон и дисциплину доброю волею; и требует, чтобы мы заслужили себе свободу духовным самообладанием. Она учит строить государство не на выгоде и произволе­нии, а на уважении и доверии; не на честолюбии и заго­воре, а на дисциплине и преданности Вождю за совесть. И потому она зовет нас воспитывать в себе «МОНАРХИЧЕСКИЕ устои правосознания»...