Александр Тюрин Вооруженное восстание животных

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 13

Пока ждал кабину, готовил кое-какие язвительные слова в адрес

Нины. Дескать, взяли вас сюда, гражданка лаборантка, чтобы вы

головой работали, а не совращали похотливых старцев длинными

ногами. У господина Файнберга получается же производственная

травма -- кто платить будет?

Черт, правление технопарка может и на меня "накатить", дескать,

не обеспечил безопасность.

Когда я, наконец, доехал, Нина торчала еще в коридоре, выжатая и

пожелтевшая, как курага. От ее жалкого вида я заготовленными

словами сразу поперхнулся. Она задвигала ртом, но слов не было

слышно. Тогда она задрыгала рукой, показывая на двери

компьютерного центра.

Ясно уже, там что-то серьезное.

Взвел я курок, и с пальцем на спусковом крючке, решительно

направился в компьютерный центр. По дороге, правда,

поскользнулся на каком-то дерьме, кажется крысином. И только я

в центре оказался, сразу взмок. Я вначале красную лужу увидел,

очень яркую на сером фоне. А потом уже, за креслом, тело,

лежащее на боку. Из тела лужа крови и натекла.

Не член тут потерян, а жизнь!

Лицо у трупа все кровью заляпано и еще чем-то, мозгами что ли.

Как же иначе, когда в голове застрял стрежень. Забит в правый

глаз.

Отмечтал свое доктор Файнберг, мысли потухли, осталось тщедушное

тело на забаву могильным червям, да еще костюм с характерной

потертостью на заднем месте.

Кровь забурлила от адреналина, забил колокол в ушах. А что если

чертов метатель стержня, смачивая губы слюной, выбирает

следующей целью мой кумпол? А вдруг Нина и есть убийца? Овечка

овечкой, а сейчас развяжет еще один узелок на ниточке жизни.

Я согнулся, как боксер получивший под дых,

отскочил "закорючкой" к двери, осторожно выглянул из-за

косяка в коридор. Стоит себе Нина, скулит в тряпочку. Юбчонка

в обтяжку, свитерок тоненький, где тут спрячется еще один

стержень для головы или какой-другой кинжал.

Ну, что теперь? Надо что-то найти -- что-то оставшееся от

убийцы. Я, опустившись по примеру предков-обезьян, чуть ли не

на пальцы, прочертил кубик помещения вдоль, поперек и вокруг. Но

никаких следов убийца не оставил. Стекло оконное тоже

целенькое. А доктор Файнберг все равно мертвый.

Скатился я по лестнице в будку, проверил записи всех видеокамер:

пленка замазана только обычными занудными кадрами. Кипящей до

булькания головой вспоминаю строки из приказа: "Эмиссаров,

изменников, космополитов немедленно задерживать и подвергать

допросу". Нет, это не из той оперы, это во время последнего

путча один генерал сказал.

Я возвращаюсь к тошнящей Нине, хватаю за зыбкие плечи и требую

четких-ясных ответов на все вопросы. А она вместо четких-ясных

ответов приникла ко мне, словно плюшевая игрушка, и лопочет:

"Пили кофе, задача в компьютере на исполнении была. Самуил

Моисеевич неожиданно поднялся, стал вроде вглядываться в угол,

даже глаза прищурил. Вдруг звук... будто бутылку шампанского

откупорили. И сразу брызги из головы..."

Если Нина разыгрывает меня, то ловко и умело. А если она

ни в чем невиноватая, то, чего доброго, съедет с катушек,

шизанется как Офелия. Снимет обувку, распустит волоса и давай

бегать с чушью на устах. На всякий пожарный случай утешаю ее,

психотерапирую:

-- Ничего, Нина, это бывает, нормальное убийство.

-- Нормальное, да?-- с надеждой отозвалась Нина и даже

потерлась об меня. Я ее телесность, ее "дыньки" почувствовал

даже через куртку. Из-за этого кое-какие мысли, вернее, эмоции

посторонние и ненужные зароились.

А может, она хочет прикрыться моим худым телом от бандитского

стержня?

Я решительно отодвинул молодую женщину рукой, снова зашел в

компьютерный центр и, отворачиваясь от убитого биолога, позвонил

ревнителям общественного здоровья, в РУВД...

Общение с ментами сразу мне не понравилось. По телефону мне

грубым заспанным голосом велели не рыпаться, ничего не

трогать, не пытаться что-либо спрятать.

После моего звонка менты как будто закемарили снова.

"Примчались" они только через час.

Я в это время действительно не рыпался. Правда, перетащил Нину

в холл первого этажа, чтоб была под присмотром, а сам в свою

будку -- готовить к приезду следователей собственную

версию. Однако, несмотря на все потуги, версия не слепилась.

Была, конечно, слабая зацепка. Файнбергу что-то

померещилось в уголке. Ну, если бы там здоровенный киллер

стоял, то доктору было бы незачем вглядываться и

щуриться. Тут уж тикай или ори. Файнберг мог высматривать

только что-нибудь небольшое, гнусное, вроде крысы.

Я ведь видел в коридоре что-то похожее на крысиное дерьмо...

Ну и что с той крысы, что?

Зазвонили в дверь и я впустил ментов. Об чем сразу пожалел.

Своим задним, самым сильным умом я сообразил,

что вначале стоило сюда начальника моего охранного бюро

высвистать, экс-капитана Пузырева. Он с этой публикой лучше бы

договорился.

Вместо того, чтоб взять след убийцы, или хотя бы Нину

тормошить, менты за меня взялись.

Сперва револьвер попросили посмотреть, а когда надо было

отдавать, фигу сальную показали.

Потом стали про мою секьюрити всякие низкопробные параши

отвешивать, дескать, это подтирка для мафии. Я все

стерпел; так сказать, не ответил плевком на плевок.

По тяжелым мутным взглядам ментов я понял, что у них своя

методика "раскрытия преступлений". Им неинтересно обшаривать

углы и щели, им хочется раскрутить меня на своем "чертовом

колесе".

Они "плавали" вокруг меня кругами и задавали кретинские вопросы.

Ненавидел ли я убитого ученого? Баловались ли мы все

втроем сексом? Курили ли "травку"? Есть ли у меня царские

монеты? Не добывал ли ученый золото из электронных чипов? Я

оборонялся одной и той же фразой -- раз пятьдесят предложил

прокрутить видеозаписи со всех камер. Особенно с той, которая

на меня пялится, и свидетельствует о том, что я сиднем сидел,

пока наверху убивали человека.

Но менты видеозаписью заинтересовались в самом конце. Старший

группы капитан Белорыбов, подавив кнопочки своего компи <$F

портативный сетевой компьютер с сотовой связью>, познакомился с

покойником поближе через центральный компьютер МВД. К несчастью

для трупа выяснились его фамилия-имя-отчество, а также другие

обстоятельства личной жизни. Поступившие справки отнюдь не

украсили Файнберга в глазах Белорыбова. Напротив, милиционер

стал виртуозно импровизировать на тему безродного космополита,

меняющего одну родину на другую во имя материальных выгод.

Похоже следователь был уверен, что Файнберг каким-то образом

убил сам себя, надеясь извлечь из этого какой-то доход.

Я, к сожалению, но не удержался, вякнул. Мол, было бы неплохо

для всех, если бы Самуил Моисеевич гонялся за "зелеными", а не за

туманом.

Капитан Белорыбов быстро, как эхо, поинтересовался, в кого у

меня такие черные маслянистые глазки. Я спокойно его выпады

отфутболил: мои глазки -- последствие татаро-монгольского ига,

вот тогда бы вам, товарищ капитан, отличиться при наведении

правопорядка.

Белорыбов, съев "пилюлю", сразу успокоился, такие специалисты

как к любому игу с почтением относятся. Угомонившийся милиционер

примирительно сказал, что хотя голову доктора Файнберга спасти

не удалось, но в целом по району, уровень преступности

вырос только в два с половиной раза за последние десять лет.

После чего укатил вместе с товарищами и трупом пострадавшего со

стержнем в голове. А мне еще пришлось окостеневшую Нину на

такси домой отправлять -- естественно, что за свой собственный

счет.

2.

Несколько дней жил под впечатлением.

Менты не доставали, лишь разок к себе вызвали. Даже револьвер

отдали в бумажном кульке, а я им взамен конфет подарил.

Я все это время газеты изучал, торопился к открытию

киоска, так же, как мой сосед, алкоголик Евсеич, к открытию

пивного ларька. Хотел узнать, чиркнули ли где-нибудь про

про стержень, загнанный в голову ученого.

Но вместо этого газетки давили всякое фуфло. В одних газетах

писали про землетрясения и прочие катастрофы, в других про

продажу родины, в третьих про колдунов, в четвертых про святых,

в пятых про греховодниц.

Потратился я на бумажную продукцию, хотя привык денег зря не

расходовать -- только на коньяк и водку -- а что узнал в итоге?

Что все землетрясения от греховодниц в кружевных трусиках.

Следующее дежурство ничем особенным от предыдущего не

отличалось, за исключением того, что обошлось без людских

потерь. Я револьвер перед собой положил, все дрессировался,

цапая его и наводя на лампочки. Боеготовность росла, мишеней

хватало.

Этим вечером целая научная кодла, то есть коллектив ученых

трудился -- как я выведал, они колдовали над жидкостным

плазмогенератором.

Я, конечно, донимал этот коллектив своими звоночками: все ли еще

живы-здоровы, ни у кого башка не пробита?

Они мне отвечали, скрипя челюстями, как мелкому надоеде, вроде

комара: а ваше здоровье? Животик не болит, в попке не свербит?

Кстати, такое поведение было вполне оправдано. Эти ученые не

знали, что случилось с Файнбергом. Они считали, что Самуил

Моисеевич своевременно умер от инфаркта. Сочным красочным

рассказом я мог бы сделать этих ученых намного грустнее, но

Белорыбов решил иначе, и мой начальник Пузырев с ним согласился.

Застрессованную же Нину начальство технопарка послало колотить

по клавишам какой-то древней пишущей машинки и в час дня

неумолимо спроваживало домой. При неизбежной встрече со мной на

вахте она словно слышала "хенде хох" и, взметнув пропуск,

усвистывала куда-то вдаль. Наверное, боялась, что капитанишка

Белорыбов обвинит нас в сообщничестве. А я бы, между прочим,

пообщался бы с Ниной in vivo -- конечно, по истечении траура.

Правда, в отличие от доктора Файнберга, я вряд ли способен

пробудить у девушки какие-либо радужные надежды или мечты о

светлом будущем. Сторонней наблюдательнице с первого взгляда на

меня бросается в глаза, что я не стану богатым, умным и красивым

даже при хорошей рекламе и поддержке прессы. Именно поэтому

красавицы бегут от меня, как от дикого зверя.

А ведь посади рядом со мной любого эрудита-лауреата и пусти нас

соревноваться в интеллектуальной сфере. Например, кто больше

слов назовет из трех букв. Я себя аутсайдером в этом деле не

считаю. Могу еще в "балду" и в "города" посражаться.

Я в конце армейской службы, когда вся напряженка уже отошла в

былое и думы, много изучал толковый словарь и географический

атлас. Хотя другая литература в ротной канцелярии и не

водилась, стал я энциклопедически образованным человеком.

Как Леонардо да Винчи. Не, Леонардо был пидором, а я девушек

люблю, хоть и безответно.

Между прочим, на месте военной службы я и сочинять научился, в

смысле -- врать в письменном виде.

Я там как-то раз свалился с дерева (у меня специальность была --

снайпер, а дерево -- это окоп для снайпера), ну и кость сломал.

Поэтому последние полгода писарем прослужил. Пришлось

специализироваться на сочинении любовных писем для своего

командира. Девушки-то у него не застаивались и каждый раз он

требовал от меня новых фразочек. У возлюбленной, например,

ряха, что твоя задница, а я пишу: "Твой лик, о Зейнаб, подобен

новой Луне."

Ну я и обнаглел. Пока командир мне коньяка не нальет, я пера в

руки не беру.

Матерится капитан Пузырев, будто он извозчик, а не красноармеец,

но член-то стоит, члену не хочется покоя...

Я, кстати, так рассочинялся, что захотел на полку районной

библиотеки попасть между Гоголем и Герценом -- моя фамилия,

кстати, Гвидонов, ГВИДОНОВ.

Уже после армии сляпал три романа, послал по экземпляру в три

разные редакции. Ну и меня в ответ послали. Кто уверял, что мое

творчество не для толпы, что лучше завести попугая и

декламировать перед ним; кто посоветовал чаще открывать книги

приличных писателей; кто меньше списывать; а кто больше

заниматься сексом.

Они моей жены не знали. Она у меня каратистка. Секс только

после получки. А в остальное время -- получи по печени.

В остальное время меня как супруга кто-то подменял. А кто -- не

знаю до сих пор. В пи..., пардон, в срамное место видеокамеру не

вставишь. По-крайней мере так, чтоб незаметно было.

Наконец, догадался я, что из меня писатель и муж, как из говна

штык и пуля, а фамилия моя годится лишь для заборных надписей.

С женой развелся, рукописи порвал, нашел работу. Мой бывший

армейский командир, капитан Пузырев, как раз демобилизовался и

стал директором охранного бюро -- взял к себе...

Несмотря на то, что на этом дежурстве никто не пострадал, я

Файнберга не забыл. И до следующей смены я мучительно думал,

постепенно превращаясь из человека прямоходящего, то есть хомо

эректус (извините за выражение), в человека сверхразумного.

Чтоб поменьше мучиться, делал себе местную анестезию в виде

рюмки "Абсолюта". В результате такое умозаключение получилось.

Раз никому не нужный полусбрендивший Файнберг стал кому-то нужен

в мертвом навеки умолкнувшем виде, значит был Самуил Моисеевич

намного круче, чем всем казалось.

Выходит, был он глубоким исследователем, что различал

лишь один Гаврилов, да и то третьим глазом.

Может, док Файнберг и на самом деле уловил, куда дует ветер

эволюции? И это кому-то не понравилось? Или же его эволюционная

машина создала в проекте некоего грозного монстра? Поэтому и

решено было проект украсть, а самого создателя грохнуть.

Однако связь между мотивами и основной уликой -- крысиным

дерьмом -- не прощупывалась. Это и довело меня в итоге до

тяжелого расстройства желудка. Ведь для стимуляции работы мозга

пришлось налегать на сахар, содержащийся в домашних наливках и

заводских портвейнах. Поэтому на следующем дежурстве, успокоив

душу и тело "Имодиумом", делал я безыдейные наброски к

своему четвертому роману.

К примеру. Одна маленькая русская девочка спускает на воду

игрушечный авианосец, который плывет из Финского залива в

Балтийское море, оттуда в Северное, ну и в Атлантический

океан. А в океане этот кораблик замечает командир американской

подводной лодки "Трайдент" адмирал Муди. Однако, из-за того,

что электронная система наблюдения барахлит, адмирал решает, что

авианосец не маленький, а большой, и поскольку он странный на

вид, то, наверное, иранский, и готов нанести по Штатам

удар. Подводная лодка пускает в девочкин кораблик ракету

"Мэверик", но ракетная боеголовка не может взять такую крохотную

цель и уносится в сторону американского линкора "Нью-Джерси".

Линкор тонет, а президенту в Вашингтоне докладывают, что

неизвестная ракета, скорее всего русская, уничтожила гордость

американского флота. И тогда запутавшийся в любовницах президент

решает нанести превентивный ядерный удар по российской

военно-морской базе в Заполярье. Однако по пути бортовой

процессор ракеты "Минитмэн" принимает Луну за российское

Заполярье. "Минитмэн" взрывается на Луне, отчего она сходит со

своей орбиты и врезается в Землю, поднимая тучи пыли. Наступает

вечная зима. И однажды американский президент куда-то едет на

своих собаках по бескрайней тундре, теряет дорогу, но натыкается

на уютный ледяной домик. Входит в него и видит ту самую

маленькую русскую девочку, которая когда-то пустила роковой

кораблик. Только она уже -- молодая красивая женщина. Едва

президент отогревается, как между ними всыпыхивает любовь. Вот

как общественное несчастье может устроить личное счастье...

Так я заигрался, что едва вспомнил мужика с вихрастой бородой,

ученого Веселкина, специалиста по жидкостным плазмогенераторам.

Он сегодня единственный член той кодлы, что в прошлый раз

мастерила плазмогенератор.

И не вдруг я вспомнил о Веселкине, а после того, как некая

мелкая тень шмыгнула по холлу. Пусть это и оптический обман, но

я как-то весь встрепенулся и стал упорно добиваться разговора с

дежурным ученым.

Набираю номер лаборатории раз, другой. Не откликается. У меня,

конечно, уже дурные картинки в голове ожили, поползли. Я, в

свою очередь, браню себя за больное воображение. Ведь мог же

бородатый мыслитель Веселкин просто всхрапнуть часок, чтобы по

примеру Менделеева увидеть поучительный сон, а то и бросил якорь

в павильоне грез (как обозначали сортир китайцы).

Бесполезно звякнул я в последний раз и поехал на пятый этаж, в

место пребывания осточертевшего уже ученого.

Еще в холле, около лифтовой двери, я рассмотрел немного слизи,

но принял ее за плевок какого-то жлобоватого доцента. А на

пятом, близ лифта, опять эта дрянь, вдобавок к ней прилипло

что-то вроде чешуйки.

Тут я соображаю: и внизу-то был не плевок доцента. Поэтому

отскоблил слизь перочинным ножиком, да в пакетик сховал -- в тот

самый пакет, который я еще на позапрошлой смене в карман сунул.

От лифтовой площадки двинулся я в главный коридор. А там

полумрак и жужжание. Не понравились мне эти звуки; вытягиваю я

револьвер из кобуры, большим пальцем взвожу курок, указательный

опускаю на спусковой крючок, двигаюсь в полуприседе, рывками,

готовый бабахнуть в любой неожиданный объект.

И тут что-то мокрое мохнатое влетает и вылетает из

моего "растопыренного" глаза. От такой неожиданной обиды я чуть

не прострелил сам себя. Стоп, это же насекомое, насекомое!

Я заставил себя остыть и перейти к грамотным хладнокровным

действиям. Может, конечно, и неграмотным, но ничему другому я

обучен не был.

Дверь лаборатории плазмогенераторов распахнул ударом кованного

башмака, как в фильмах про бесчинства карателей. Прыгнул влево,

скакнул вправо, потом уже влетел в помещение и укрылся за

ближайшим укрытием, большим шкафом.

В комнате царило шумное оживление, похожее на

первомайскую демонстрацию.

Какие-то насекомые, мухи наверное, жирные и быстрые, летали

эскадрильями, хватали меня за кожу челюстями, ломились во все

мои отверстия, глаза просто выпить хотели. Ну как после этого

уважать автора "Мухи-Цокотухи"?

Первый раз в своей бедовой жизни я повстречался с

такими наглыми спортивными, накачанными крылатыми рэмбо. Отгоняю

их, бью кулаком и наотмашь, "по щекам", обзываю всячески. Это

помогает, но слабо.

Конечно, внушаю себе, что уж мухам удивляться не стоит; чего в

них особенного? Самые заурядные дрозофилы, не це-це

какие-нибудь. Может, на этих мухах проверяется излучение

плазмогенератора. Отчего несчастным подопытным не сорваться из

тюрьмы, если нашлась где-то щелка? Мухляндцы тоже ведь свободы

хотят.

Наконец я, отмахиваясь стволом, выдвинулся из-за шкафа на

несколько шагов, поскользнулся на разлитой генераторной жидкости

(той, что с магнитными свойствами) и растянулся.

И вот те на -- в луже уже лежало тело. Тело мертвого человека.

Падая человек увлек со стола какой-то осциллограф, который

сейчас лежал на его груди как могильный камень.

Я приподнялся на руках и с первого взгляда узнал Веселкина. Я,

Blog

Александр Тюрин Вооруженное восстание животных