Околотин В. С. О 51 Вольта

Вид материала

Книга

Содержание Глава пятая

Подобный материал:

• Урок русского языка в 7 классе. Тема урока : Письмо другу (по рассказу Вольта Суслова, 70.92kb.
• Курс I хімія Викладач доцент Шевченко Л. В. Лекція на тему, 627.62kb.

сам почти член того же круга избранных, только еще без титулов и денег. Они говорят о бунте, и он повторяет за авторитетами. Они требуют обуздать чернь, и он жале­ет бедные жертвы. Откуда Вольте знать, что это не бунт, а Великая французская революция! Но чуть погодя он начнет прозревать, набравшись недостающего ему опыта. Он по-другому взглянет на «страдающих» вельмож, на его ресницах начнут просыхать слезы сочувствия и обще­человеческой благодати.

Пока же вслед посланию о туринских делах — пись­мо Маруму. Сенсация про кисловатый вкус на языке от металлов. Если серебро и цинк поменять местами, то ощущение изменится. Язык стал индикатором направле-

182

ния течения электрического флюида. Эффектно! К тому же языком можно построить шкалу металлов по их элект­рической активности! Чуть подробнее, немножко точнее фразы, и можно заклеивать.

Теперь пора вспомнить про Кавалло. Уж два меся­ца, как почтовая карета умчала через Швейцарию пер­вое письмо за Ла-Манш, где его соотечественник, как послушный и умелый садовник, должен укоренить Воль­тов росток па британской земле. Дело пора заканчивать, и 25 октября в Лондон отбыло второе письмо к Кавал­ло — в продолжение первого.

Его текст чисто деловой. «Два металла гонят элект­ричество везде, где бы их ни приложить: тело или про­вод вода или влажный ковер».

Президент Королевского общества суммировал итог. Голоса лондонских ученых слились вокруг Бэнкса в дружный хор: какие эффектные опыты! Браво, этот труд надо выдвинуть на соискание медали! Так труд Вольты о металлическом электричестве, выуженном из гальва­нического озера всякой всячины, удостоился почетного золотого диска имени Готфри Копли.

В конце октября Вольта отправил научное послание в Лондон, а через две недели сам поехал из дома в Павию, чтобы продолжить занятия со студентами. А тут его уже дожидалось письмо от Джованни Альдини, болонского профессора, племянника Гальвани, которое писалось как раз в то же время, когда рука Вольты выводила назна­ченные лондонским адресатам укоризны животному элект­ричеству.

Альдини извещал метра электрических наук, что в ближайшее время миланский книготорговец Марелли вы­шлет Вольте новое издание все тех же «Комментариев» Гальвани с примечаниями и диссертацией племянника, опять же посвященной электрическим конвульсиям лягу­шек, но уже в теоретическом плане. Своего экземпляра Вольта еще не получал, но его друг и коллега аббат Спалланцани (что-то он готовит новенького против Зольты, Скарпи и Скополи?) посчитал своим приятным долгом упомянутую книгу показать и даже одолжить из-за спешности и остроты дела, сулящих зрителям продол­жение трагикомедии. Вольта внимательно прочитал все добавления Альдини. Написаны они вполне грамотно, к тому же изящным слогом. Этот 30-летний человек непло­хо излагал мысли, а мысли были, и знал не только ми­нимум (итальянский и латинский), но еще и максимум

183

(английский и французский), что было видно по цитиро­ванным источникам. Похоже, что в лагере Гальвапи по­явился сильный боец за дядино дело, которое вместе с написанием диссертации превратилось уже в личное де­ло самого племянника.

В присланных документах Альдинп часто поминал Вольту, комментируя его находки и заодно передавая приветствия и мнения дяди, весьма заинтересованного мнением павийского коллеги. Волей-неволей приходилось браться за перо; ничего нового Вольта получить здесь не ожидал, так что времени терять не хотелось, но на два-три сильных удара родственника Гальвапп ответить он был попросту обязан. Впрочем, до них могли дойти толь­ко те две статьи из журнала Бруньятелли, где была даже не критика, а только намеки па критику. Тревогу болоп-цев, по всей вероятности, успели разжечь те их «добро­желатели», которые везде и во все времена видят себя гусями, спасшими Рим '. Даже название дядиной диссер­тации («О силах электричества при мышечных движени­ях») абсурдно, хотя и выписано латинскими буквами, ибо мышцы и электричество не имеют ничего общего, они имеют посредника — нервы! Защищать заведомо ошибоч­ный тезис можно лишь по запальчивости и скороспешно-сти. «Нет, эти люди говорят быстрее, чем делают; их языки опережают и руки, и голову, что, впрочем, типич­но для болонской «школы» — таков вывод Вольты.

«Если дело обстоит так, как подтверждают мои пря­мые опыты, описанные в моей уже цитированной статье, то теория и объяснения Гальвани, которые Вы старае­тесь подтвердить, в большей своей части отпадают, а все здание угрожает обрушиться». Получилось несколько жестко, но юноше пора проснуться.

Теперь про вкус. В 1752 году в своей книжке «Об из­мерении удовольствий» Жан Иохан Зульцер упомянул о возбуждении вкуса металлом. «Я имел честь знать и под­держивать дружеские отношения с самим любезным швейцарским физиком и знаменитым берлинским акаде­миком. В последние годы жизни, а его нет с нами уже дюжину лет, он составил себе представление о вкусовом действии двух металлов. Но он совершенно превратно по­нимал суть дела: коль скоро металлы наверняка не мо-

' По преданию, Рим был спасен гусями, предназначенными в жертву богам. Гуси почуяли приближение галлов, осаждавших Капитолийский холм, и подняли гомон. Защитники крепости проснулись и сбросили врагов в пропасть.

184

гут растворяться влагой рта, чтобы частички проникали в язык, то, стало быть, вкус вызван колебаниями части­чек металла, которые при действии на нервы языка по­рождают вкусовое ощущение».

«Но ведь эти метафизические и физиологические спе­куляции не имеют ничего общего с моим объяснением, — размышлял Вольта. — Ведь я открыл и показал, что именно электрический флюид от пары металлов раздра­жает нерв. Зачем передергивать? О кислом вкусе знали задолго до Гомера, даже кошки морщатся, облизнув ли­мон. Кислый вкус открыл не я, я открыл, что он может порождаться электричеством, а этого не знали кошки, Го­мер и Зульцер!»

Чтоб не повторяться, Вольта отослал Альдини к уже напечатанным статьям, потом процитировал кое-что из письма в Лондон, добавил о своих мыслях и удивлении при зрелище изгибавшегося языка теленка или ягненка под действием электричества от лейденской банки или пары металлов. И, как обычно, сюрприз под занавес: за­мените серебро углем, и вкус усилится!

Теперь оставалось назвать текст «меморией терца» (памяткой третьей), а потом переслать ее Альдини и Бруньятелли для печати. Теперь можно убрать на полку книжку Зульцера, а заодно и книжку знаменитого Кест-нера «Размышления о происхождении удовольствий». Не понадобилась, чтоб не углублять тему в боковом на­правлении.

А в ноябре из Лондона написал Бэнкс: письмо на имя Кавалло переведем и напечатаем, все будет в порядке. Работа произвела прекрасное впечатление, браво, писал по-французски любезный президент общества. В декабре Вольта выкроил часок написать старому Кюну. Конечно, на латыни, ибо тому важны не только научные новости, но ритуал и ощущение избранности. Окончен ли перевод писем Лихтенбергу для немецкого читателя? Если да, то большое спасибо. Что касается воздуха, то при нагреве он расширяется почти равномерно на 1/220 объема на каждый градус шкалы Реомюра. Что касается Гальвани, то у него биметалл дает электрическую силу, а лягуш­ка — электрометр. До сих пор мы знали конструкции Ген-ли, Кавалло, Беннета и Вольты, теперь добавился прибор Гальвани, лягушка. А писать мне надо через торговца Пенса из Лейпцига: время бурное, но этот почтовый мо­стик еще служит.

В последний день уходящего 1792 года откликнулся

185

Альдини. Этот умен, трезвая голова. Коротко и ясно мо­лодой болонский профессор от себя и дяди благодарил Вольту за хорошие отзывы об их трудах. Наконец-то по­няли, что за Вольтой — Истина!

После Нового года ажиотаж спал, появилась возмож­ность подумать о себе. Брат беспокоился насчет женить­бы, но с Парис все кончено, Антониетта Джовьо в жены нэ годится (очень уж беспокойна), может вернуться к Чичери.

Но вдруг пришла жуткая новость из Парижа: 21 ян­варя 1793 года королю Людовику XVI отрубили голову! Вольта потрясен, павийские и комовские обыватели остол­бенели, виданное ли дело? Впрочем, виданное: в 1649 го­ду та же участь выпала Карлу I, королю Англии. Но что это? Разрыв между кровавыми событиями составил 144 года! Так вот она, дюжина дюжин, о которой кричал безумный монах, приплясывая и зазывая перед матерью в год рождения Алессандро! А сейчас ему как раз четыре дюжины. Нет ли здесь какого-то зловещего резонанса? То Пифагор, то Лихтенберг, то Хладни — все они и еще многие другие загадочно прикасались к ритмике, пронза­ющей Вселенную.

Вольта напряженно думал о жуткой власти чисел, не зря он их не любил и опасался. Но вот пришло письмо с лондонским штемпелем от 11 февраля: секретарь об­щества Джузеппе Планта извещал, что письмо к Кавалло собираются печатать под названием «Об эффектах, про­изводимых в мускулах посредством электрических про­водников».

В тот же день и Кавалло выразил удовольствие за то, что столь ценная статья косвенно прославит его имя. До чего ж интересно читать, писал старый товарищ, но до чего трудно переводить. Вольту тронули похвалы. «Впе­ред, кавалерия!» — захохотал он.

Свой день рождения Вольта встретил в нелегких, ино­гда утомительных, а временами страшных раздумьях об уже сделанном, о предопределенности, небесных скрижа­лях, видимости свободы и силе дисциплины. Он прожил 48 лет, сколько в них скрыто труда, горя, счастья, волне­ний! Начинался новый виток его жизни, что-то он прине­сет ему, уже кое-что знающему, побитому, уставшему, но достигшему? Но грядущее не радовало, очень уж разыгра­лись политические бури. Хватало своих личных и профес­сиональных забот, своих неурядиц, а тут еще навалива­лись штормы со стороны. Как бы выплыть?

186

ГЛАВА ПЯТАЯ (1793-1805)

«ВОЛЬТАИЧЕСКИЙ ФУРОР»

До смены столетий Вольта успел жениться, об­завестись тремя сыновьями и «победить» Галь-вани, животное электричество которого порож­далось касанием двух металлов. Соединить не­сколько металлических пар в цепочку оказалось делом техники, а в итоге вольтов столб просла­вил профессора, ученые Лондона, Парижа, Же­невы, Брюсселя удостоили Вольту высокими по­честями. Столб оказался последним изобретени­ем Вольты, его жгучее желание продолжать научные поиски воплотить в жизнь не удалось по трем причинам: во-первых, Ломбардию за­хлестнули наполеоновские войны, народ стонал от грабежей и контрибуций; во-вторых, новые власти загрузили ученого почетными должно­стями, съедавшими уйму времени; в-третьих, с помощью столба ученые разных стран напе­ребой получали так много необычной информа­ции о свойствах движущегося электричества, что одному человеку, даже если его звали Вольтой, осмыслить ее было непросто.

С австрийцами дела обстояли неважно. После смерти Леопольда II занявший престол Франц I с головой погру­зился в дела антифранцузской коалиции. В Европе гре­мели войны, сражения еще миновали миланский край, во жителей уже лихорадило.

Беспокойство накатывалось из Франции. Пока ею пра­вил наш соотечественник Мазарини — шепелявили стар­цы про дела столетней давности, — там был порядок. По­том зазнайка Людовик XIV разогнал оппозицию Фронды, повесил краснорубашечников-камизаров, отнял у испан­цев Бельгию, но Австрия, Англия и Голландия не дали ему проглотить Испанию. Следующего, Людовика XV, са­мого поработили, ха-ха, женщины, он успел по инерции захватить Лотарингию и генуэзскую Корсику, но крах в Семилетней войне лишь подчеркнул его слабости. А Лю­довик XVI довел дело поистине до конца!

Действительно, Монтескье и Вольтер преуспели, они

187

раскачали привычные идеалы абсолютизма, потом физи­ократы и энциклопедисты привили массам вкус к техни­ке и размышлениям, Руссо и Мабли так красочно запели о природе, что сентиментальные выбыли из политических игр, тут-то Мелье и Морелли воспитали истинных разру­шителей, атеистов, а сдержать их было некому. Сам ко­роль своими несообразными поступками словно нарочно поощрял расплодившихся возмутителей спокойствия. То призвал на помощь Тюрго, то позволил его убрать. Затем алогичный договор с Англией, из-за которого прогорели мануфактурщики Франции, да и ломбардским пришлось нелегко. Теперь сверхсрочный сбор и столь же поспешный роспуск нотаблей, коль они не захотели облегчить жизнь введением новых налогов.

А Неккер, убедивший короля собрать Генеральные штаты, поистине открыл дорогу революции, ибо на 300 дворян и 300 попов пришлось 600 представителей третьего сословия. Могли ли они, а потому и штаты, взва­лить себе ж на голову новые налоги, к тому же без га­рантии каких-то радикальных реформ? Тысячу раз «нет»!

Чего ж удивительного, что такие штаты взбунтова­лись и назвали себя Национальным, а потом Учредитель­ным собранием. Летом 1789-го пала Бастилия, с 1790 года монархия стала конституционной. Муниципалитеты сни­зу поддержали депутатов-буржуа, крестьяне бунтами вы­рвали у феодалов земли и свои провинности, но лишь один житель Франции из каждых пяти получил право стать «активным гражданином», а остальные, обделенные, просто за компанию поддержали церковь, на права и до­ходы которой покусились новые законодатели.

Потом покатилось под гору само собой. Неудавшееся бегство короля и расстрел на Марсовом поле, конститу­ция, восстание в Бельгии и ее разгром Габсбургами, ла­герь именитых беженцев в Кобленце и поход революцио­неров в бой на Австрию! Итог естественный: свержение короля, заключение в Бастилию, суд, казнь.

Франция будто проснулась, иные рыдали, большинство ликовало, ее армии казались непобедимыми. Бельгия, Са-войя, Ницца, земли до Рейна и Альп вошли в состав но­вой республики — так решили голосованием заграничные коммунары! Блок из войск Англии, Австрии, Пруссии, Испании, королевств Сардинии и Неаполя, мелких кня­жеств Германии пытался противостоять французской за­разе, но куда там. В марте 1793 года коалиции удалось

188

сгоряча выбить республиканцев из Бельгии, а республи­канский генерал Дюмурье перебежал к австрийцам. В Лионе, Бордо, Марселе восстали роялисты. Но в ответ в Париже образовалась якобинская диктатура, появилась новая конституция, заработал Комитет общественного спасения.

Грянул террор, максимум цен обуздал перекупщиков, дехристианизация пыталась покончить с церковью. По­явились культы Разума и Верховного Существа, 70 тысяч аристократов разбежались по соседним странам.

На юго-восточных границах Франции крепло Сардин­ское королевство со столицей Турин, Венеция и Генуя освободились от власти австрийцев, Тоскану с Флоренцией удерживали Габсбурги, Рим оставался папским, и уже год как Франция, воевавшая с Пьемонтом, теперь бросила вы­зов Неаполю. В самом Париже летели головы то рояли­стов, то жирондистов, 16 октября в зловещей тишине про­везли к гильотине Марию-Антуанетту, за ней настал черед королевской сестры Елизаветы.

Вольта смотрел, слушал, думал, но -кто мог видеть исто­рическую правду? Одно было ясно: вздыбились прежде до того тихие волны, возопило чудище с именем «народ», но сколь противоречивыми были действия этого многоголово­го монстра! Головы то росли, то хирели, ссорились, а то сшибали друг друга. Мы пролетаем под созвездием Скор­пиона, кричали астрологи, торгуя секретами неба; и точно, как скорпион, народ жалил сам себя.

Сколько уже пролилось крови, сколько выкрикнуто то пламенных, то опрометчивых слов! Впрочем, Вольту не очень поражали чудовищные силы новообразования, раз­буженного заклинаниями людей, казавшихся книжниками, он профессионально свыкся с поражающими буйствами природы.

Что можно сделать? Пока везло, он зритель, а не ста­тист в кровавой драме. К тому же дел с него никто не снимал! В марте политическая канцелярия магистрата предложила передать из физического кабинета универси­тета пневматическую машину школе Комо. Вольта в мае ответил, что насос ветхий, лучше купить новый, типа Сми-тона, в Англии или Голландии всего за 50—60 цехинов. Канцелярия испугалась расходов, а потому известила в сентябре, что вопрос передается на рассмотрение Вольты и падре Карпани, в октябре, согласовав проблему с Бар-летти, добавила, что надо срочно выступить с лекцией о машинах для математиков, инженеров и землемеров, а де-

189

монстрирует эти машины пусть помощник Вольты меха­ник Ре.

Будни перемежались маленькими праздниками. В мар­те с гастролями в университете появилась поэтесса Тереза Бандеттини, больше известная под псевдонимом буколиче­ского звучания Амарилья Этруски. Студент Арривабеие с сарказмом писал своему приятелю, что «внимать ей со­бралась почти вся профессура, которая разделилась на гвельфов и гибеллинов. Ради простой импровизаторши за­сидевшиеся академики вели себя как на именинах. Они льстили поэтессе, а та холодно их слушала. Были и такие метры, как Спалланцани, он, как обычно, отпускал шуточ­ки из истории науки, а Вольта, тот словно электричество источал!». Впрочем, передышки выпадали редко. Уже с год Вольта интенсивно переписывался с Кавалло, рас­суждая о биметаллах, о течении флюида по нервам че­рез мышцы и глаза, требовал обещанный прибор Вульфа и умолял прислать китовые усики для гигрометра. В от­вет Кавалло клялся, что аппарат Вульфа вышлет первой же почтой, что кальцинированную ртуть не отдают де­шевле 12 шиллингов за унцию, что в Кембридже уча­ствовал кое в каких опытах, что публикацию полученной в августе рукописи о животном электричестве затянул до декабря не по своей вине: то начальства нет, то дел невпроворот, то адрес меняли. А 20 декабря сам Бэнкс, чтобы Вольта не слишком огорчался, поручился за объ­ективность оправданий Кавалло: «Ваш материал по Галь-вани встретили с большим удовлетворением и сейчас же напечатаем, общество оценивает его очень высоко. Уве­рен, что именно Вам присудят медаль за этот год, хотя поступление работ на конкурс еще не закончено. Задерж­ки в рассмотрении случились из-за моих вакаций и пе­ревода рукописи, но сейчас дело ускорилось. Ждем про­должения, запишите новый адрес. С высокой оценкой Ва­ших талантов и с почтением, Ваш слуга...»

А рукопись от 26 июля действительно была этапной, с ней кончался первый из трех этапов гальванизма, этап ученический, этап восторгов и доверия к находке и истол­кованию Гальвани. Вольта исправно повторил опыты бо-лонца, принял на веру его сокровенные мысли про нер­вы и мышцы как минусы и плюсы животной лейденской-пет, теперь болонской банки, но за два года, постепенно умнея и невольно фиксируя свой прогресс в дюжине пи­сем к Вассали, Баронио, Томазелли, Маруму и Кавалло;

совершенно убедился в том, что никакого животного элек-

190

тричества нет — обычное металлическое электричество бежало по животному пути. Именно проводники давали разбаланс электрического флюида, причем не только ме­таллические.

Тогда-то Вольта и выстроил в ряд цинк, олово, свинец, железо, латунь, бронзу, медь, платину, золото, серебро, ртуть, графит и древесный уголь по силе их электроак­тивности. Умелый экспериментатор накладывал пластин­ки веществ друг на друга, потом размыкал, держась за изоляционные ручки, а сверхчувствительный гальвано­метр конденсаторного типа улавливал ничтожные на­пряжения.

И без Франции год был тяжелым: занятия в универ­ситете, противостояние с Гальвани и его клевретами, од­нако удалось кое-что сделать и помимо электричества:

нагретые газы расширялись равномерно (только через девять лет Гей-Люссак узнает то же самое!).

Тогда точных сведений о расширении тел было немно­го, лишь недавно установили, что самая высокая плот­ность у воды талой (4°С). По воздуху данные противоре­чивее: в начале века Амонтон измерил, что при нагреве на градус объем растет на 1/240 часть, у Дэви недавно получилась 1/185, у Соссюра — 1/235, многие думали, что цифры меняются вместе с температурой.

Вольта взялся за дело, чтоб поставить точку. Какой высокий класс, маэстро среди младенцев! Воздух прогре­вался в масляной оболочке, погруженной в водяную ван­ну. Между температурами льда и кипятка воздух расши­рялся на 1/270 часть, здесь и лежало предвидение самой низкой температуры в —270° С, когда газ сожмется в точ­ку (в XX веке цифра Вольты уточнится на процент!). А кажущуюся неравномерность расширения давала влаж­ность воздуха — предшественники не додумались его осушать. Браво, Вольта!

К сожалению, редко кто читал выходивший в ничтож­ном числе экземпляров журнал Бруньятелли. В 1802 году Гей-Люссак получил тот же результат самейвоателт.но, если не считать успеха Шарля: за шесть лет до Во.п.ты и он знал о том же! Гей-Люссак нашел протоколы опы­тов, повторил, уточнил и опубликовал.

В пасмурную погоду неминуемо нападает сонлив с;;,. Вот и люди, напуганные войнами, жались по дома:.; я без нужды не покидали своих берлог. «Я с детства при-вык к молниям, — шутил Вольта, — они меня тонази-

руют». Так и было, в гнетущей атмосфере 93-го две клас­сные экспериментальные работы по электричеству и га­зам! Ерунда, смеялись друзья, просто у Вольты домом служит лаборатория! Так и было, чем меньше Вольта от­влекался, тем больше выдавал наружу.

Бандиты. Обычно мало кому удается в жизни избе­жать контакта с преступниками разного калибра. Воль­те, изо дня в день мотавшемуся по дорогам из города в город или разъезжавшему по всей Европе, где зачастую гремели войны и свирепствовали мародеры, таких встреч избежать было невозможно.

Обычно Вольта много ездил по служебным делам по дороге, вытянутой с севера на юг примерно на 100 кило­метров.

Весной 1794 года эти поездки стали особенно часты­ми, так как надо было улаживать многочисленные дела, связанные с намерением профессора срочно жениться. Времена стали беспокойными: еще 19 декабря прошлого года французы выбили англичан из Тулона, потом раз­били австрийцев у местечка Ватингнис и собирались на­пасть на Пьемонт и Ломбардию. Занятые внешними со­бытиями, австрийские власти ослабили контроль за внут­ренними делами, чем не замедлили воспользоваться те, кто был не в ладах с законом, кражи и разбои участи­лись, явственно свидетельствуя об ослаблении государ­ственного аппарата.

30 апреля аббат Аморелли сообщил аббату Фортису, что на дороге недавно ограбили их коллегу Вольту. Как же вел себя наш герой: сражался, как лев, или умолял о пощаде? Узнать об этом можно из бумаги, которая по­ступила в миланскую канцелярию полиции тремя днями раньше. «Донос. О нападении на коляску, где ехал под­надзорный Вольта. Я, нижеподписавшийся фискал Фран-ческо Саверио Лоренцо ди Орландо, урожденный Фьюме, докладываю, что 16 апреля 1794 года недалеко от Милана совершено нападение бандитов на кабриолет королевской почты, следовавший по маршруту Павия — Милан. В экипаже, кроме меня, ехали профессор дон Валентине Брускати, дон Алессандро Вольта и деверь первого дон Винченцо де Роддерфал. На козлах вместе с кучером си­дел слуга того же профессора по имени Антонио. Мы еха­ли после обеда, нападение было часа в два, а сбились с курса из-за Брускати.