Околотин В. С. О 51 Вольта

Вид материала

Книга

Содержание Метаморфозы труженика. Декрет из Москвы. В ожидании краха. Опять смерть!

Подобный материал:

• Урок русского языка в 7 классе. Тема урока : Письмо другу (по рассказу Вольта Суслова, 70.92kb.
• Курс I хімія Викладач доцент Шевченко Л. В. Лекція на тему, 627.62kb.

то казначей Адрии тянул с пенсией, рассчитывая, веро­ятно, поживиться невыплатами в случае смерти старичка адресата, а тут переводы пришлось сделать регулярными, граф-сенатор оказался живуч, как бы не напороться на неприятность.

А Вольта жил тихо, 8 октября он так писал из Комо к Беллани: «В конце сентября был в Лаззате, потом по­ехал в Милан, к Сан-Мишелю, снова переменил дом ка Лаззате. Последние восемь дней сижу в Комо, потом пе­реберусь в Кампору, где останусь до святок. К 20-му снова надо двигаться в Милан, а 22-го вернулась в Кампору. В моем одиночестве такая регулярная маршрутность име­ет свои преимущества, вносится антимонотонность».

Но вот свершилось. 11 октября в Фонтенбло подписан декрет: «Я, Наполеон, милостью господа законный импе­ратор Франции, король Италии и протектор королевской конфедерации...». Вот шалун, какой же он законны!;? А далее — о вводе Вольты в титул графа Итальянского королевства! С передачей титула наследникам по перво-

2о5

родству! Дрожали руки, последние строчки прыгали в глазах: «...живущему в Комо, коммуна Комо, Камнаго, Ольяте, коммуна Лаззате, Милан».

Теперь у семьи будет три герба, от 1400, 1614 и 1810 годов. Какую бы эмблему выбрать? Леонардо да Винчи предпочел компас с аллегорической фразой «Уст­ремленное к цели упорство» или «Не оборачивается тот, кто устремлен к звезде». Вольта решил разделить граф­ский щит на четыре поля: слева змея у зеркала (при­рода смотрится в зеркало разума), вольтов столб с элек­трофором, а справа родовой символ (арка с лебедем) и революционное знамя Италия в благодарность Бонапар­ту. А над щитом графский берет!

Метаморфозы труженика. Став графом, Вольта не пе­ременился, но занялся несколько другими делами. Он ра­достно оформлял нужные документы, чувствуя себя в но­вом качестве. Кассир Креспи из геральдического совета взял 400 лир за удостоверяющий доподлинность титула пергамент, подарив ощущение реальности происходящего. Появились светские обязанности: старый знакомый граф Румфорд из Отейля под Парижем (как-то удался его брак с вдовой Лавуазье?) рекомендовал графа Кустине: тот ездил с сыном по Италии и пожелал познакомиться с графом Вольтой.

Вольта никогда не чурался радостей жизни, теперь появились не только возможности, но даже обязанности заняться лошадьми. Так принято в высшем свете! Засе­дал сенат, в шитом золотом мундире Вольта расклани­вался с нужными и известными людьми. С новой силой хлынули почести: Академия в Брешии (науки, литера­туры и аграрного искусства) ввела Вольту в члены; вот Молин из Ровиго почтительно шлет пенсию, уже не пе­реча; префект Соммарива из департамента Ларио при­глашает в комиссию по выявлению претендентов на му­ниципальные премии, а из департамента Олона просят прибыть в Милан на заседание выборной коллегии.

Научный фундамент держал прочно. Ламбертеньи хва­лил новый 5-томник по физике; будем рекомендовать лек­ционным пособием в дополнение к трактатам Гелера, Фишера и Грена. Миланец Озонан взялся перевести на французский Вольтовы физические статьи — давно пора! Академия Прогресса и Трасформации пригласила Вольту в свои состав «ради возрождения театра и ради обновле-

266

ния общества». Несколько радикально, но миланп,ы веч" но бунтуют по любому поводу.

Как обычно, наука обогащалась серьезными находка­ми, но сейчас не до них. Жаль Риттера, мюнхенец прожил только 33 года, впрочем, пик его научной активности уже миновал. Интересные книги по химическому гмизу и поляризации света издали Дальтон и Малю-з, надо бы почитать.

Внешне Вольта благодушествовал, на самом деле воз­ведение в графы стало концом. Любознательности, рабо­тоспособность, неугомонность в конечном итоге диктова­лись желанием выбиться из нужды. Именно это призем­ленное соображение руководило Вольтой, изобретавшим только полезные приборы, именно ради гарантированного содержания он тянул каторжную лямку преподавателя в соседнем городе.

Декрет из Москвы. 1812 год принес Европе новые тя­готы. В Англии даже виселицы не могли помешать без­работным уничтожать машины, отбиравшие работу у про­летариев.

Бунты разрушителей машин не помогли, на помощь пришли Армии Спасения. Сострадательные Оуэны укора­чивали рабочие дни, строили школы, устраивали больнич­ные кассы и потребительские кооперативы, но коммуны хирели и лопались из-за невежества и лени пассивных и воровства активных. Из Швейцарии доносился голос экономиста-романтика Сисмонди: на примере итальянских заводов он призывал тормозить механизацию, чтоб произ­водить продукта на сумму дохода, в противном случае перепроизводство породит кризисы.

Нет, действиями своими возражал на то Бонапарт — до словесных споров он не унижался, это из-за Англии хромает экономика империи и ее вассалов. Блокада не удалась; пытаясь заткнуть прорехи, император уволил Талейрана, за мягкотелость наказал брата Луи, трианон-ским тарифом ужесточил товарообмен с Россией, на что Александр I ответил увеличением пошлины на товартл французские. «А, вот кто мне враг» — нашел козла от­пущения отчаявшийся Бонапарт, указывая на восток.

Осторожный Вольта знал, что ему обойдется дорого поражение покровителя, поэтому он загодя получил у канцлера сената Гуччьярди пропуск в форме рекомен­дательного письма (10 января), оформил паспорт нужпо-

267

му человеку Линусьо из Толмеццо (10 февраля), с новой силой занялся опытами, чтоб подновить образ ученого, от политики далекого. «Статья с анализом сульфурной воды готова, — сообщал он в Институт, — ведь еще в 1810 году'Ремо и Монгейм открыли азото-фосфорный газ» (4 июня). Как раз в эти дни 400 тысяч солдат Бо­напарта хлынули через российскую границу от Немана через Ковно. 280 тысяч русских отступали, заманивая захватчика на верную гибель в российских просторах.

В июле 1812 года Аральди с Вольтой уже составляли списки ученых экспертов по военной продукции заводов Италии: Бруньятелли и Брейслаг — по сульфату маг­незии с фабрики Каттанео из Орио; Морози и Менгот-ти — по ружейной стали Консоле из Олоны; Аморетти и Бруньятелли — по тканям для мундиров от Ковенези с Адриатики.

6 сентября войска Бонапарта заняли Смоленск, а веро-нец Замбони обратился к Вольте с изобретенным «су­хим столбом». Избавиться от жидкостей в столбе было бы неплохо, компактный пакет из тысячи слоев металли­ческой фольги с бумажными прокладками работал без влаги. «Это именно то, о чем я говорил! — радовался Вольта. — Именно металлы дают напряжение, а ток по­рождается окислением электродов. Спасибо за оттиск статьи, — благодарил Вольта, — жаль, что ваш столб мало пригоден для анализа погоды, чтоб указывать сте­пень электризации земли и воздуха».

Замбони продолжал писать, сам Делюк одобрил его ин­струмент. Еще бы, попытки Делюка построить безжид­костный столб не удались, а Замбони решил заменить бумагу влажной угольной пастой, лучше бы перекисью марганца, советовал Вольта (август — сентябрь), потом Боненберг начал чередовать листы с напыленными се­ребром и золотом. Сухие столбы убеждали Вольту в сво­ей правоте, ибо напряжения все же порождались контак­том металлов, а химические процессы всего лишь стреми­лись выровнять потенциалы через внешнюю цепь. Фех-нер, горячий сторонник металлических сил, радовался, электрохимики примолкли, через два десятилетия им на помощь придет Фарадей, но Шенбейн помирит спорщи­ков, указав на роль тех и других процессов в общей кар­тине.

А в России 7 сентября грянула великая битва при Бородине. Через неделю Бонапарт вошел в Москву. Го­род встретил захватчика пожаром, но и в зареве полы-

268

хающей священной столицы России победитель еще прон­зительнее ощущал себя всемогущим. Хочу видеть ста­ринные иконы! Желаю ворошить груды золота! Пусть мне поет легендарная цыганка Стеша! 21 сентября в мос­ковской ставке он занялся итальянскими делами и тут же вспомнил про Вольту. Спокойный, знающий, уверен­ный физик-химик казался Бонапарту такой надежной опорой в этом зыбком мире! Надо его всемерно поощрить, и император с гонцов отправил в Италию декрет о на­значении симпатичного профессора президентом коллегии выборщиков, его наверняка обрадует высокая милость могучего покровителя!

«Такая честь!» — всполошился министр внутренних дел. Местные власти пришли в восторг. А Вольта за­грустил: он уже попадал впросак, как-то взявшись из чувства долга приветствовать новичка Бонапарта и едва не поплатившись жизнью за свое гражданское повинове­ние, и вот снова из безопасной тиши его выталкивала па сцену добрая рука владыки. Благодари ж, граф-сенатор-лауреат-кавалер! Свистели ядра, лилась кровь, Вольта не имел отношения к этим злодействам, что за медвежья услуга с этим копеечным президентством!

Впрочем, какая там услуга? Опять интуиция не под­вела Вольту: дела Бонапарта были совсем не блестящи. Новый «Цезарь» высидел в Москве всего 34 дня, а по­том, приказав герцогу Бассано вывозить срочно как мож­но больше русских драгоценностей, бросил город, ставший пепелищем. Император-мародер приказал Мортье взо­рвать кремлевские строения, но тот бежал, спасаясь от казаков. 27 сентября случилось неминуемое — гибельная переправа через Березину. Идущий кривыми дорогами непременно сломает ноги!

А в Комо кипели восторги, император помнил их за­худалый городишко! Кроме Вольты, никто не чувствовал беды, а ему, «имениннику на чужом пиру», пришлось держать речь (15—16 ноября). Не подвела интуиция ум­ного старика, он держался исторически достойно. «Колле­гии выборщиков доводится до сведения, что декретом его величества от 21 сентября, данным в Москве, президен­том коллегии назначен граф Вольта, граф Порро секрета­рем и провизором, Ровелли и Молина — счетная комис­сия». Ни одного лишнего слова.

Потом выступил Порро. В краткой речи прозвучали слова «о дорогой родине», «интересах нашей коммуны.», «августейшем монархе», «общих усилиях»—и т. п. Я'"-о

69

префект департамента заливался соловьем: «Из древней столицы России увенчанный лаврами победы его импе­раторское величество направил нам декрет. В восхищеньи мы приносим благодарность в эти дни триумфа нашего монарха, давшего процветание народу... И оды льются, о высокочтимый господин президент, освещая светом ра­дости и тем украшая столетье, в начале которого избран­ники народа призваны взяться за исполнение своих ве­ликих функций, чтоб всей душой пропеть гимн и просла­вить им победу покорителя Москвы. Позвольте от вашего имени заверить правительство...».

Ну и тарабарщина! Вольта вздыхал, передавая пре­фекту стенограмму заседания «для увековечения вели­кого момента в истории Комо». А 5.декабря Наполеон об­народовал XXIX Бюллетень ставки, из которого потря­сенная Европа узнала ужасную правду про близкие беды. В России трещали морозы, из 31 тысячи неаполитанцев, приведенных сюда Мюратом, погибло 30 тысяч. Окоченев­шие трупы красавцев, рожденных под жарким южным солнцем, складывали штабелями. Бонапарт отдал остатки некогда великой армии озлобленному королю Неаполя, а сам бросился в Париж. 18 декабря он уже в Тюильри, там он услышал про бунт Мале двухмесячной давности. Генерал поторопился объявить, что Наполеон мертв, и сам был расстрелян на месте.

Впрочем, мало кто предчувствовал конец Бонапарта;

досадная промашка, ничего более. В последний день года Вольта подал заявление на имя «его величества» с прось­бой определить сына в училище пажей. Нет, заявил ми­нистр Капрара, желающих слишком много, придется устраивать собеседование. Вольте указали на его место:

ты, мол, урвал и без того немало, дай другим попользо­ваться благами жизни — вот что просвечивало сквозь изысканные формулировки отказа. Верно сказал Ксено-фан: «Следует или как можно реже встречаться с ти­ранами, или как можно больше угождать им». А Вольта застрял на полдороге.

В ожидании краха. Еще год, и театр военных действий загрохочет рядом, сместившись из восточных далей на тысячу миль к западу. В январе 13-го года русские овла­дели Кенигсбергом и тремя потоками хлынули за францу­зами. В центре главную армию вел Кутузов, через 500 верст после Вильно он разгромил у Калиша отсту-

270

павшего врага и через Гайнау двинулся к Лейпцигу. Русские военачальники Милорадовпч и Витценроде ш;ш по краям как пристяжные с коренником.

Жизнь замерла, но выходили книги — «Энциклопе­дия» Крунитца в 121 том дошла до буквы Р, еще Воль­та получил 8-томную физику Фишера, с Трудом оснлп г два тома «Учения о свете» Гёте, изучил труд Хейндрш.Т! о фосфоресценции меди. Вот бы еще почитать Кювье хо­рошего издания, франков на 70, пригодятся подшивкя «Монитора» и журнал «Эмпайр», достать бы Конта. И се-.( Вольта страстно захотел написать книгу по исторк:! естествознания.

В феврале Пруссия с запозданием (но безошибочно) примкнула к русско-английско-австрийской коалиции, а Вольта надумал купить дом в Милане, квартал Мера-вильо, № 1477. Место чудесное, но продавец Варри брал дороговато («Тогда продам Майоцци за 37 тыс., сам ку­пил за 30, да еще сколько потом истратил!»).

10 апреля в Париже умер Лагранж, а 19-го в тот ;;;а «месяц смерти» в Бунцлау сам Кутузов. А ведь я с ii;!m ровесник — пугался Вольта, читая газеты. На месяц дей­ствия враждебных армий прекратились, а Вольта успел переоформить договор с Джовьо о недвижимости в О.ть-гьяте. Живший там каноник Кайми завещал дом Вольтам, ко там оставалась вдова, Катерина Чичери, после смерти которой душеприказчик Джовьо подвел итоги ее мир­ских дел.

Вольту опять выбрали, на этот раз в Академию Неа­поля.'

В августе погиб легендарный Моро: после 18 брюмера он бежал в Америку, услышав о затруднениях Бонапар­та, вернулся добивать его, самозванца, могильщика Фран­цузской республики, но — вот незадача — сразу погиб в бою под Дрезденом, хотя в целом французы проиграли сражение. Итальянские части вице-короля Евгения раз­громлены при Адидже. Мельци получил от него жалоб­ное письмо: «Я отдаю приказ генералу Пино отойти к моей резиденции в Монце, там прикрепить орден Же­лезной Короны к королевскому стягу и тайно в сопровож­дении двух священников укрыть знамя в соборе того жэ города».

Все эти детские поступки были бы смешны, когда бы не было так грустно: герцог Лоди, он же граф Мельци, и президент сената граф Венери извещали, что по рас­поряжению вице-короля из штаб-квартиры в Вероне всех

2П

сенаторов, домам которых угрожает захват врагом, над­лежит эвакуировать в Турин. Вот до чего дошло! Впро­чем, после октябрьского поражения под Лейпцигом до­рога на Париж открыта. Неужели Наполеону конец?

Сенатские битвы за родину. Как не верить приметам? Вечером 16 декабря 1804 года в Париже был запущен шарльер. Он нес огромную модель короны, оклеенной зеркальцами, стеклярусом, с надписью: «XXV фримера XIII г. республики император Наполеон I коронован его святейшеством папой Пием VII!» Утром другого дня во­дородный баллон долетел до Рима и рухнул на кладбище. Корона вдребезги. Так и будет, пророчили зеваки, подби­рая мишуру и осколки. Так и стало.

В январе 14-го года вице-секретарь Института Карли-ни собрал заседание на тему о реформе устава. Вольта помчался в Милан, чтоб не опоздать с реорганизацией не то что учреждения, а самой Италии.

31 марта на белом коне в Париж въехал Александр I, через два дня Талейран собрал сенат Франции, а 4 апреля генералы Бонапарта потребовали его отречения в пользу сына при регентстве Марии-Луизы. Нет, упорствовал На­полеон, пойдем в Альпы, начнем все сначала! Маршалы прятали глаза. 6-го император отрекся. Он бродил по Фонтенбло, не выпуская из рук пробирку с цианистым калием. Победители демонстрировали великодушие: 28 ап­реля Бонапарту оставили титул и дали остров Эльбу без права покидать новую крошечную империю.

Тем временем вице-король Италии тоже переживал бурные дни. Войска французов и итальянцев/все еще стояли под Изонцо в Иллирии, потом сместились к Адид­же, а 4 февраля уже под Минко. Через три дня в Гойто они даже выиграли стычку, а 28 марта вице-королева пе­ребралась из Милана в штаб-квартиру генерала Богарнэ в Мантую, где 13 апреля благополучно разрешилась де­вочкой. Благородные победители заключили временное перемирие в замке Ширино-Риччино близ Мантуи, через три дня бои было разгорелись, но вновь затухли, ибо французы рвались домой, а итальянцам надоело воевать из-под палки.

Зато военные действия переместились в сенат, там 28 апреля Вольта сделал первый залп: вместе с другими восемью сенаторами он вручил генерал-лейтенанту Сом-мариве протест по поводу нарушения конституционных

272

правил на заседаниях 17 и 20 апреля. Ясное дело: Вольта пытался отмыться от компрометирующих (и таких нуж­ных!) благодеяний рухнувшего исполина, но и ставка бы­ла колоссальной. Италии выпал шанс получить само­стоятельность, народ задержал дыхание, этим моментом никак нельзя было пренебречь.

Еще с января в сенате шла скрытая, но яростная борь­ба, сражались три партии: проавстрийская, чисто италь­янская, желавшая сохранить королевство, но без Богар­нэ, и профранцузская (с Богарнэ и графом Мельци в ка­честве премьер-министра и канцлера — хранителя печа­ти). Вольта колебался, но первого исхода не хотел.

Тем временем первые две партии выбросили лозунги:

разделаться с вице-королем, министрами и сенатом; под­нять народ на восстание; с помощью австрийцев и вы­борных советов поставить над страной Беллегарда. Одна­ко такая крамола не прошла: 17 апреля благодаря боль­шинству голосов третьей партий сенат запросил срочного появления послов от Франца I, чтоб те официально под­твердили независимость обновленного королевства с Бо­гарнэ во главе. «Кровавое заседание» вел. экс-президент сената Венери, а страждущий власти Мельци дома бился с разыгравшейся подагрой.

Чтоб остудить страсти, вторая партия надумала по­слать в Мантую канцлера Гучьярди и сенатора Кастильо-не — пусть требуют ухода Евгения Богарнэ, а тот пусть поддержит тезис о нужности независимости своей быв­шей державы, но тут 19 апреля в «Итальянском журна­ле» за подписью вице-короля появилось сообщение о пе­ремирии в связи с радостью в Шарино-Риччино. Взбешен­ные депутаты отменили свое решение от 17 апреля, а подеста Милана Дурини призвал первые две партии сплотиться в борьбе с вице-королем.

20 апреля восстал Милан, спровоцированный появле­нием в Лугано анонимного сообщения, якобы получен­ного из Парижа, но фактически сочиненного сенатором Форми, что народ обманут, убийцы еще на воле, насе­лению пора проснуться для битв за свободу. Сенат тут же разбежался, сложив с себя обязанности и ответствен­ность, но успел провозгласить срочный сбор выборщиков, послав делегации во все концы государства.

И вот 28-го числа теперь уже экс-президент Венери и экс-канцлер Ручьярди представили Соммариве новый устав сената и новый состав президентской коллегии, ку­да вошли три ломбардца: Сербеллони из Милана, Кавриа-

ни из Бергамо и комовец Вольта! Почему Вольта предпо­читал французов австрийцам? Потому, наверное, что мет­рополия ему казалась прогрессивнее провинции — иначе он не представлял себе соотношение культур двух сосед­них держав.

Соммарива бросился в Милан, скорбя о глупости сена­

торов. Того же 28 апреля в город вошел авангард авст­рийских войск, что особенно возмутило мнящих себя вер\' шителями судеб законодателей. Восемь сенаторов во главе\

с Вольтой заявили протест по поводу игнорирования мне- \ ния высшего выборного органа! Идеалист Вольта верил в принципы, не замечая откровенной возни своих коллег в грызне за более жирный кусок. Какая там выборность, какие там интересы итальянского народа? Сострадание ютится в нищете, а во дворце кончились битвы за демо­кратию, и пирог, как всегда, съел самый сильный.

Впрочем, Вольте уже было некогда, он отдался свое­му горю. Пока он витийствовал среди сенаторов, надеясь на беспринципных захребетников, кутавшихся в краси­вые словесные одеяла, у него умер... О горе! Умер Фла­минго...

Опять смерть! 14 марта Вольту подстерегла беда. «Не знаю, что мешает тебе приехать в Милан в этом го­ду, — взывал он к свояку Алессандро Рейне, — после масленицы ты еще не был. Пришел пост, а за ним горе, можешь представить, как я сражен, потерял сына Фла­минго, сердце щемит, так мало выпало ему радостных дней. Умоляю, приезжай, пьбудь немного с нами, детей надо утешить, они в меланхолии, все их забросили, по­говори с ними о чем-нибудь приятном, расскажи что-ни­будь, пошути на прогулке. Кончаю, не могу больше пи­сать, не могу ничего делать, надо полежать часок. Привет твоим домашним и всем знакомым. Твой дядя».

Линусьо еще не знал, что старик оплакивает сына, и бодрым тоном звал учителя приехать во Фриули взгля­нуть на свой опытный сельскохозяйственный участок, а заодно на копию письма к Пикте в Женеву. «У меня го­ре, — отвечал Вольта, — почти два месяца как потерял второго сына. Так прилежен, так образован, внушал на­дежды. Он готовился к карьере теолога и уже не носил мирских одежд. Какой-то нарыв на голове, очень мучил­ся, ослаб, потом нагноение, ревматическая лихорадка, очень скоро мозговой удар. Потом впал в летаргию, в три

274

дня три сильных, но очень коротких лихорадки, затем агония и смерть. Такая потеря, как я еще жив! Я неуте­шен, мать измучена, а на агрономический участок Фриу­ли я как-нибудь позже приеду. Копию письма к Пикте получил».

Даже в несчастье аналитический мозг ученого фикси­ровал события четко.

3 мая в Париж вернулся из Кобленца граф Прован­ский, теперь Людовик XVIII Бурбон, подагрик, а с ним дочь, герцогиня Апгулемская, по прозвищу «ангел доб­роты», и еще брат, граф д'Артуа, крикливый груби­ян. Забегали старички роялисты, призывая учредить ор­ден белых лилий. У Хлодвига, великого объединителя франков, на стягах вышивались три золотые лягушки, с 496 года лягушек сменили лилии, а с 1147 года золотой цвет уступил белому. Бонапарт все испортил своими зо-лоты:-.п1 пчелами на зеленом лугу, но теперь-то лилии навечно! Знали б отсутствовавшие 22 года Бурбоны, что только на 15 лет...

В расстроенном мозгу Вольты события налезали друг на друга: Ломбардию слили с Венецией, умер злой памя­ти Гильотен, скомпрометировавший науку созданием ма­шины смерти — гильотины, в августе не стало Румфор-да, у Бонапарта отняли сына, короля Римского, и под именем герцога Рейхштадтского крошку увезли к деду Францу I в Австрию, 29 мая в Мальмезоне пятидесяти одного года умерла Жозефина Богарнэ, а Вольта горевал теперь не только о сыне — скончался старый друг Джовьо.

Плохие новости не заставили себя ждать. В мае «об­радовал» Молин из Ровиго: «Говорил о Вас с папой Пи­ем VII. Возникли трудности с пенсией, фонд в долгах, у нас сейчас в Ломбарде-Венеции правит король Энри-ко XV, а не Наполеон, оттого Ваша пенсия ликвидирова­на. Будете в Риме, вручим Вам платежную сводку. Жаль Вашего сына, передайте наши утешения синьоре». Не гра­фу, не сенатору, просто Вольте.

Через месяц Линусьо предупредил: болтают, что граф­ские титулы «самозванца» вот-вот ухнут в небытие, но у Вольты были другие сведения: «Конфильяччи и сын Бруньятелли ловко разузнали, что в Берлине и Геттинге-не думают иначе». Подеста Милана граф Дурини делал вид, что все в порядке, и приглашал принять участие в празднике наступления мира в честь Парижского дого­вора от 30 мая. Соберемся в базилике во славу господа