Околотин В. С. О 51 Вольта

Вид материала

Книга

Подобный материал:

• Урок русского языка в 7 классе. Тема урока : Письмо другу (по рассказу Вольта Суслова, 70.92kb.
• Курс I хімія Викладач доцент Шевченко Л. В. Лекція на тему, 627.62kb.

Переключение на болонскую тематику. Тут-то и про­изошло событие, которое в корне изменило судьбу Воль­ты: Гальвани издал книгу о животном электричестве.

172

Для Вольты скачком изменились и род занятий, и пред­мет исследований, даже круг людей, которым были ин­тересны его опыты. Никто не мог знать, что от электро­статики физики переходили в электродинамику, но под­сознательное ощущение необычности происходящего чув­ствовалось каждым.

В конечном итоге именно работа в гальваническом на­правлении принесла Вольте деньги, в которых он так нуждался; славу, которой он жаждал; независимость, к которой стремился, и высокое место в истории науки, ко­торого без работ Гальвани ему было не видать, ибо все остальное, чего он достиг, было бы несправедливо назы­вать очень уж крупной научной добычей.

История про научное противостояние Гальвани — Воль­та широко известна. Суть ее такова. В июльском номере ме­муаров болонского института за 1791 год появилась об­ширная статья «Комментарии о силах электричества при мышечных движениях». Автор, Алоиз Гальвани, скром­но излагал великую теорию, основанную на добытых им фактах: животными организмами движет электричество! Трактат Гальвани, говоря современным языком, стал бест­селлером последних лет XVIII века. Его издали в Боло-нье, Модене. Народ стонал от восторга: магнитный Мес­мер не состоялся, лопнул авантюрист Калиостро с обеща­ниями Вечной Молодости, неужели электрический Галь­вани подарит бессмертие, станет мессией, все оживляю­щим своею дланью? Ползли слухи, что болонец сподо­бился благодати: ведь он учился божественному, потом послан высшим перстом принимать новорожденных, а теперь настал час, когда он приоткроет тайну жизни!

Даже ученые были потрясены. Открыт секрет жизнен­ной силы — это электричество! «Электрический флюид приготовляется силою мозга, — вещал Гальвани, — и из­влекается из крови, он вступает в нервы и протекает внутри них, полых, как трубочки». Куда ж смотрели фи­зики? — роптали виталисты. Мозг оказался обычной электрической машиной, а физики все еще трут стеклян­ные тарелки. Гальвани говорил много загадочных слов, сообщал про излечение параличей, вот он, магистральный путь, на который должны выходить заблудшие овцы на­уки. За ним, пусть ведет к вечному спасению!

Вольта был убежденным сторонником холодного ака­демического скепсиса: или Вера, или Наука! Дай волю эмоциям, и они блокируют мышление. Люди думающие не верили глупым слухам. Но руки держали документ, а в

173

этой книжке, понятной лишь достойным (на латыни!), вполне научно, с рисунками, ясно и убедительно излага­лись факты. Факты удивительные, обещавшие много, чуть vi не все: суть жизни и смерти! Попятное дело, что Воль­та не мог пройти мимо дела всей своей жизни: он так дав­но устремлен к Главному Секрету Бытия, что должен знать о нем первым! Кроме того, он электрик высокого уровня, а труд Гальвани как раз посвящен «силам элект­ричества». Конечно, еще «при мышечных движениях», но боги ль обжигают горшки? Познал же Вольта нз/кывые материи, неужто отступать перед живыми тканями? На напрасно же он лично знаком с прославленными физиоло­гами Галлером, Бонне, Бюффоном и Спалланцани?

В первую очередь следовало разобраться в том, что сделал Гальвани. Вряд ли там все безукоризненно, но ис­правлять надо потом, по ходу дела, когда удастся ухва­тить главное, на что так удачно вышел Гальвани. Впро­чем, спокойному чтению мешало многое. Нездоровилось. Не ладились дела с Парис, этой феей, посланной Вольте самим небом. Кроме того, очень уж удачно сливались в подозрительное трио малознающих, но громко претендую­щих Месмер, Калиостро и Гальвани.

Гальвани был типичным болонцем. Чуть старше Воль­ты, он рано и счастливо женился, сделал диссертацию по строению костей и начал преподавать медицину в своей альма-матер, где в 38 лет получил от своего тестя Гале-аппи кафедру практической анатомии. Лекции он читал вразумительно, только будто о чем-то печалился, и студен­ты его не только любили, но еще за что-то жалели. В 1780 году Гальвани заинтересовался влиянием электри­чества на живых тварой, еще года через два подался на кафедру акушерства и гинекологии, а недавно потерял обожаемую жену по имени Лючия Галеацци.

Все это передал Вольте его друг Антонио Скарпи, ко­торый давно, но невольно нанес Гальвани чуть ли не пер­вую душевную рану, опередив того в изучении строения уха и почек птиц, так что расстроенный болонец даже не стал публиковать своих сведений. С тех пор Гальвани опа­сался павийцев и потому, вероятно, в своих теперешних «Р?омментариях» попробовал задобрить лестью возможного оппонента («Мы решили применить к животным провод-пикам точнейшие электрометры и приладили небольшой прибор, построенный согласно знаменитейшему Вольте»). Удивительно, что само открытие сделал вовсе не Алоиз, а его жена. Точно известно, что 26 сентября 1786 года для

174

нее, как всегда, готовили суп из лягушек по предписанию врача. Лапки со снятой кожей лежали на лабораторном столе рядом с приборами, и Лючия заметила, что они вздрогнули, когда лаборант вблизи извлек искру из элект­рической машины. А через полвека Дюбуа-Реймон воспел этот миг в сонете: «...ведь ей, а не тебе, в разрезанной ля­гушке заметить удалось остатки уходящей жизни».

Гальвани совершил три действия, из которых первое — обнаружение электричества внутри живого тела. Этот факт быстро получил заслуженное признание, причем Гальвани заметил многие детали: наличие порога нервного (электрического) возбуждения, самовосстановление спо­собности возбуждаться у уставшего нерва после отдыха. С тех пор начала формироваться электрофизиология — одна из важнейших отраслей медицины. Что касается Вольты, тезиса о животном электричестве он в конце кон­цов не принял, полагая, что живые ткани всего лишь хо­рошо проводят электричество.

Второе действие Гальвани можно назвать подвигом на­учно-техническим, который оказался незамеченным, и все из-за того же Вольты. Болонец зарегистрировал электро­магнитные волны, использовав лягушечьи лапки как ра­диоприемники. Волны излучались разрядами от машины трения, молниями в небесах. Антеннами служили скаль­пели, сам человек-препаратор или проволоки стометровой длины. Их можно было покрыть воском, сургучом или смолой, а вешать следовало на шелковых нитях, потому что подвеска без изоляторов сильно ослабляла прием воз­мущений. Нельзя было класть детектор, то есть препари­рованную лягушку, на проводящую поверхность, чтоб электричество не убегало в сторону, а шло через препа­рат. Гальвани делал заземления, цепляя провод к лапкам и опуская его на пол или в колодец.

Разве не удивительны эти находки медика? Он всле­пую, руководствуясь интуицией и подражая физикам, не только собрал нужную схему, но с ее помощью доказал электрическую природу мышечных сокращений, «даже подметил условия и как бы некоторые законы, которым они повинуются».

Третий подвиг Гальвани — обнаружение электриче­ства, вырабатываемого двумя разнородными металлами. Болонец еще в 1786 году думал именно так, ибо называл свой опыт «экспериментом с металлическим электриче­ством». Увы, сбитый с толку модными словами о живот­ном электричестве, Гальвани уже через месяц пристроился

175

в хвост «авторитетам» и уже стоял на своем до самой смерти, увы, столь близкой. Нет, чтоб послушаться увеще­ваний Вольты: тот самостоятельно понял, доказал и убе­дил весь мир, что два металла могут давать электричество, что Гальвани обронил ключ от замка. Вольте нелегко да­лась эта камлания по просвещению заблудших, но он до­бросовестно выполнил свой труд.

За девять месяцев 1792 года Вольта написал 15 (!) различных документов на эту тему (докладов, статей и писем). Еще в январе никакого шума не было, Вольта буднично отчитывался перед начальством в получении по почте четырех карт Англии, измерителя степени усиления

биноклей, маленьких химических весов с деревянными чашечками разной формы.

И февраль традиционно ушел на подведение итогов те­перь уже 47 прожитых лет. В марте Вольта традиционно стонал в письмах, повторяя: «О, Парис! Как бы я был с пей счастлив! О боже, сколь горька судьба моя!», а в про­межутках не упускал возможности сообщить Маруму, что по Морво воздух расширяется не совсем равномерно по мере нагревания, но он, Вольта, мог бы гарантировать рост объема в '/220 на градус Реомюра или '/275 на градус стоградусной шкалы. Уже после Вольты Рено получил '/326, а Гей-Люссак — V267, но сегодня известна точная цифра, V273, так что в заочном соревновании ученых Воль­та оказался победителем.

В марте Вольта принялся повторять опыты Гальвани, так что уже в апреле смог написать письмо к одному из ученых — профессору Вассали, и поделиться впечат­лениями, а потом и другому, по фамилии Баронио, пере­дав текст верному другу Луиджи Гаспару Бруньятелли, профессору химии того же Павийского университета, чтобы тот срочно напечатал в своем «Физико-медицин­ском журнале». С этого письма к Джузеппе Баронио, прачу миланского госпиталя, и началась историческая се­рия публикаций Вольты о животном электричестве. Се­рия, ставшая практически последней в многотрудном и долгом пути ученого...

Вольта миролюбиво воспевал удачу болонца, он при­знал новизну чуть ли не всех утверждений. Какая де­ловая здоровая ситуация: медик открыл, электрик чуть уточнил и подтвердил. 5 апреля Евсебио Валли тоже на­печатал статью с подтверждением результатов Гальвани, по уже на лягушках, умерщвленных необыкновенными способами. И там же сообщил, что «один из первых ав-176

торитетов в области электричества, гений между физи­ками Вольта весьма усердно занят тем же». Одно отли­чие: у Вольты получался на нервах минус, а на мышцах плюс, хотя у Гальвани наоборот.

Ответ не заставил себя ждать. Через месяц, в мае, Гальвани ответил, похвалив новые измерения, но настаи­вая на своем. «Существование животного электричества неопровержимо доказано, долг каждого заключается в признании этого факта. У меня нет возможности далее углублять эту тему. С непременным уважением». Каков афронт! Можно сказать, оплеуха в награду за поклон.

Конечно, Вольта потратил на опыты месяц, а Галь­вани сто тридцать месяцев, но ведь судить надо по результатам, а не по затратам времени и труда. Помог­ло забыть огорчение дружелюбное письмо из Женевы. Добрый знакомый Гораций Соссюр просил помочь: «До­вольно долго от Вас, месье, не было новостей. Я отпра­вил моих детей в поездку по Италии, это месье и мадам Меккер, мои зять и дочь. Я беспокою Вас, рекомендуя их, и убедительно прошу представить путешественников профессору ботаники, которого я не имею чести знать, если это не месье Витман, страстно любящий свой пред­мет. Говорят, Вы закончили новый опыт по расширению нагреваемого воздуха, и я был бы счастлив прочитать о нем».

Да, опыт закончен, и Соссюру придется поучиться у Вольты. Но Соссюр совсем оторвался от дел, когда при­нялся бродить по горам с геологическим молотком в ру­ках, лет пять назад передав кафедру своему ученику Пикте. Монах-валломброзианец Витман уж двадцать лет как учит в миланской школе Брера. Впрочем, все мы не молодеем, вздохнул Вольта.

Жизнь текла двумя потоками. В одном, привычном, Луиджи Бертолетти прислал из Милана ящичек с коло­кольчиком и стеклянной трубочкой, уверяя, что единицей длины должна стать канна (примерно два метра). Но Вольте было не до вселенских забот: взбешенный, он как раз писал канонику Петиросси, что брак с Парис лопнул и что Луиджи все же прав, когда говорит, что «и тысячи римских скуди не хватит, чтобы жить в сто­лице и ни в чем себе не отказывать». Как лицемерила мать Парис: «...даже фруктами полакомиться нет средств»!

А в письме к брату добавлял: «Монсеньер каноник теперь снова, потребует начать с визитов и комплимен-

тов, а вы с ним будете решать, одобрить мой выбор или нет, а потом ждать, разрешит ли дон Джироламо дель Перо? Марианна готова была пожертвовать собой за ты­сячу в месяц, а вдруг новой кандидатке потребуется та же сумма?»

Но рядом со старым ширился другой поток, бурный и крепнущий, бегущий по новому, «гальваническому» руслу. Здесь тоже забот хватало, но как много свежего и нового. 5 мая в своем университете Вольта произнес речь о животном электричестве и сразу передал текст Бруньятелли для печати. Желающих послушать набрал­ся весь актовый зал: еще бы, слухи о сенсационных опы­тах Гальвани разлетелись, да и сам Вольта, большой мас­тер публичных демонстраций, покажет что-то новое — говорят, ему уже лягушек наловили бочонок.

Вольта радостно вышел перед аудиторией, говорил горячо и взволнованно, получая удовольствие от того, о чем и как говорит. Ведь не каждый день и далеко не каждому ученому выпадает честь попасть в самый эпи­центр поистине эпохальных событий.

Вольта рассказывал об электризации поглаживаемых им кошек, разбрызгиваемой жидкости, поднимающихся к тучам паров воды. И еще услышал притихший зал, что холоднокровные лягушки не так легко поддаются смер­ти, как теплокровные мыши, телята и мы, люди. А в каждом индивиде разная сила жизни, и ради науки испробованы разные виды умерщвления: голод, уста­лость, нагрев, раны и мучения, много слабых разрядов или один сильный, удушение газами и отравление ядами.

Под занавес уточнил Вольта маленькую новинку:

Гальвани непременно разрезал лягушек, а он смог обой­тись без скальпеля. Если поясницу лягушки покрыть фольгой из олова или меди, к ножке приложить ключ, монету или ложку из другого металла, например сереб­ра, и замкнуть фольгу на серебро, то лапки начинают особенным образом дрожать, брыкаться и подскакивать.

Расходясь, осведомленные слушатели лектора хвали­ли, но ничего нового сверх того, что сообщил сам Галь­вани, не видели. Разве что тот анатомировал своих жертв, а Вольта тряс их даже живыми. Но хороший по­пуляризатор тем и хорош, что наглядно излагает чужие достижения!

Подобные мнения Вольту возмутили: он бушевал, гневался и срывался по малейшему поводу. Гальвани —

ученый, а я — его демонстратор? Душила обида, но, остывая, Вольта признавался себе, что так и есть. В электрических вопросах он маэстро, а здесь его роль вторична. Неужели мать быда права («Ты, Сандро, альт. а хочешь вести партию скрипки!»)? Так и есть, первым голосом пел болонец, а он, комовец-павиец, лешь вторил.

Потому Гальвани и вел себя надменно: это его ария. А Вольта пытался на электрическом поле взять реванш, ко лишь подчистил небольшие огрехи. Вольта писал брату о лягушках, а заодно и о новых шансах на епис­копат, требуя не сдаваться и имея в виду прежде всего самого себя. Вокруг шла какая-то заурядная суета со студентами, конкурсами, премиями, Луиджи торопил с женитьбой. Ну что ты, молил Алессандро, сейчас не вре­мя, не хочу, дел по горло, к тому же невыносимая жа­ра, начальство вызывает в Милан отчитываться, со сту­дентами хлопоты. Не могу.

Отбивался от всего, а сам исступленно совал в при­боры лягушек, мышей, саламандр, ящериц и других мел­ких животных, благо резать их уже не требовалось. Мозг работал напряженно. Писал в «Избранные труды» i;

Ахюретти, в издания друга Бруньятелли, к Карминату, к Кавалло в Лондон. Впереди что-то брезжило, какая-то идея выступала из подсознания. Впервые металлы ка­зались не менее активными, чем лягушка. Отчего при­думан непреодолимый барьер между живым и неживым? Разве живые ткани сложены не из тех же веществ, что и все «неживое»? И сама «жизненная сила» разоблачена:

под загадочной мантией пряталось электричество!

Тогда же в июне родилась «мемория секонда», то есть вторая памятка о животном электричестве. И прош­лая статья была огромной, а эта в полтора раза боль­ше: только на беглое прочтение требовалось два часа. Но надо же было выплеснуться, стравить избыток сил, погасить раздражение.

Одолевает досада: самый расцвет сил — кончается четвертая дюжина лет, но все нет долгожданного пере­лома! Неужто придется завершить свое поприще, так и не достигнув вершины?

У второй статьи не было конкретного адресата, она писалась обо всем сразу. В предыдущей речи Вольта ограничился общим обзором ситуации, проведенными за два месяца опытами, теперь же надо было углубиться в детали. Садясь писать, Вольта еще не видел в уме «гото­вой» статьи, она строилась по ходу дела, и потому пи-

12* 179

сать научные трактаты было для него непревзойденным удовольствием. В конце взглянешь, что же такое полу­чалось, и застынешь в изумлении: вот это да!

Из новой статьи физиологи еще раз узнали, что для вздрагивания лягушки электричеству надо пройти через ее нерв. Притом лягушка реагировала на заряд вдвое меньший, чем самый чувствительный из электро­метров Вольты. Вот это чувствительность!

Статья содержала много нового. Подробнейшим обра­зом, с цифрами, Вольта рассказал о емкости банок и про­водов, об электрометрах, о применении стеклянных стол­биков как изоляторов. Оказалось, что два разнородных металла совсем не обязательно накладывать на нерв или язык одновременно, достаточно приложить лишь один, а вторым коснуться первого, а вовсе не живой ткани. Так почти незаметно Вольта решил загадку двух металлов: о пей знал еще Гальвани, но два металла были нужны во­все не нерву, а электрической цепи, куда входил нерв!

Анализу подвергся еще один важный вопрос. Гальва­ни извлекал разряд из банки, а лягушка в стороне вздрагивала. Почему? Потому что в электрической атмо­сфере флюид смещался в другую сторону, обратную на-' правлению разряда. Про «электричество давления» спе­циалисты могли прочитать в книге лорда Мак-Магона:

обратный удар мог даже убивать! Через тридцать лег появится новая терминология («электромагнитная ин­дукция»), но разве в словах дело?

А вот еще одно удивительное предвидение Вольты! «Свет не обладает механическим импульсом, достаточ­ным для ничтожного ощутимого действия, чтоб двинуть, например, пушок или другое легчайшее освещенное им тело, однако он сильно возбуждает зрительный нерв, даже повреждая его при слишком сильном ощущении». Вольта не утверждал, что электрический флюид есть то же самое, что свет, но оба они явно относились к флюи­дам, несравненно более тонким, упругим и лишенным заметного веса, чем флюидам воздухообразным и газам. И в XX веке Вольта был бы на месте!

Какая необычайная в истории науки статья, как мно­го в ней откровений! Вольта уже видит, что не «живот­ное», а обычное электричество производит разные дей­ствия, протекая через нервы, дающие вкус или дей­ствие. А потом Фарадей доведет до конца дело Вольты о тождестве разных электричеств! " *

Что же произошло? Доброжелательный Вольта с чис-

180

тым сердцем и без каких-либо тайных соображений бро­сился к Гальвании с объятиями, но, наткнувшись на весьма холодный прием, сосредоточился исключительно на научных, никак не личных вопросах. Разобравшись в материалах Гальвани, их доработав и по новому растол­ковав, Вольта имел моральное право высказать свою точ­ку зрения, отличие которой от мнения Гальвани было расценено посторонними как ответная враждебная мера. Конечно, жаль, что загремели залпы. Впрочем, разве удалось бы достичь чудесных результатов в итоге этого драматического поединка, если бы эмоции не оплодотво­рили холодных рациональных доводов?

...Теперь дышать стало легче. По методу Гальвани лягушку надо взрезать, чтобы пустить электрический флюид по нервам, зато по методу Вольты можно гонять флюид по любому пути, если в начале и конце размес­тить металлическую арматуру.

О Вольте снова заговорили. Вокруг его головы снова воссиял нимб непревзойденного мастерства. «Ах, как ин­тересны Ваши опыты, — писал ему из Неаполя некий граф, любитель наук Каринолав, — о них все только и говорят, я мечтаю иллюстрировать точно такими же свои лекции. А с Вами хотел бы переписываться и под­держивать научные контакты барон Бюлов, прусский ка­валер».

Но пора писать в Лондон, член общества обязан ин­формировать коллег об успехах, особенно неординарных. И Вольта снова пересказал, как сотрясались лягушечьи лапки при отдаленных разрядах. Как Гальвани приспо­собил «нервные проводники» для улавливания электри­ческих флюидов и проводники заземляющие для отвода флюида в землю после протекания через препарат. Это открытие удивило Гальвани «даже больше, чем следо­вало», ибо «всем физикам хорошо известна способность флюида возбуждать сотрясения в мышцах и нервах». Пусть вспомнит о Мушенбреке или монахах Нолле, ко­торых сотрясали разряды лейденских банок.

Потом Вольта упомянул про электрические атмосфе­ры и возвратные удары. «Мистер Гальвани, который, по-видимому, недостаточно продумал это присутствие элект­рических атмосфер и который еще не знал о чудовищной чувствительности его лягушки, был крайне поражен по­добным эффектом, однако он не покажется столь же чу­десным другим физикам». Теперь четко и кратко глав­ное: лягушка — всего лишь очень чуткий прибор; мыш-

181

цей движет нерв, а сам он возбуждается электричеством от лейденской банки или двух металлов, на нерв нало­женных. Вывод ясен: банка и металлы дают одинаковую продукцию!

На этом первое письмо обрывалось. Ведь надо дать время на то, чтоб Кавалло дошел до Бэнкса, разъяснил ему, что и как, тот еще должен снабдить новостями сво­их метров, и те не сразу проглотят новые сведения.

Тут подоспел Джовьо: твой долг спасать аристокра­тов, тебе надо ехать в Турин, французские бунтовщики, мол, там свирепствуют! Вольта разгорячен успехами в битве с болонцами, он человеколюбив, а обиженным надо помочь. И он мчится в Турин. Увиденное его потрясло, и в адрес «сиятельного лица» отправляется срочная де­пеша о необходимости защищать Ниццу во что бы то ни стало. «Сдача этого города была бы равноценна краху эмигрантов, но можно ли играть на руку революционе­рам? После поражения пруссаков 20 сентября под Валь-ми возникла еще одна республика! Генерал Густине пос­ле Рено оккупировал Вормс и Майнц, Дюмурье идет на Бельгию, Монтескью занял Савойю, Ансельм нацелен на Ниццу. Сверх того Витторио Амедео III придется отвое­вывать Сардинию и защищать альпийскую границу».

В бурях такого рода у Вольты еще нет компаса, он сбит с толку, он не видит ни истоков, ни той цели, к ко­торой устремляется политический ураган. Чем руковод­ствоваться, когда приходит массовое несчастье, когда ве­тер срывает с фундамента обжитый домик? Конечно, че­ловеколюбием. И впечатлительный Вольта, переоцени­вая свои силы, чувствует себя военным стратегом. Он искренне почитает высокородных английских лордов, гордится знакомством с парижскими академиками, он