Сказка ложь. Но, как всякая сказка, эта сказка тоже бывает местами правдивой

Вид материала

Сказка

Содержание Харбин. Декабрь 1929 Сталиноморск. Декабрь 1940

Подобный материал:

• Сценарий часа общения для учащихся 1-2 классов «Сказка ложь, да в ней намек, добрым, 211.98kb.
• Финист Ясный Сокол», «Снегурочка» Сборник русских народных сказок, пословиц и поговорок,, 9.97kb.
• Задания заочной дистанционной викторины (1 тур) для 9-х классов Русский язык, 41.91kb.
• Викторина рассчитана на знание детей сказок: «Сказка о попе и работнике его Балде», 50.98kb.
• Викторина рассчитана на знание учащимися сказок: «Сказка о попе и работнике его Балде», 216.37kb.
• Программа развития доу «Сказка», 706.12kb.
• «Это не сказка, а присказка, сказка будет впереди», 155.09kb.
• Рисунки Болотней Веры, 8 "Б" класс, сш №19 Сергей Михалков. Эта сказка, 759.97kb.
• Тема: «Правда и ложь», 54.57kb.
• Сказки, 769.86kb.

Тынша. Зима 1929


Время летело в трудах и заботах – в том числе и военных. Гурьев спокойно уступил командование окончательно выздоровевшему Шлыкову. Всё это время он по ночам писал что-то в большую клеёнчатую тетрадь.

Пришёл декабрь. Его второй декабрь в Трёхречье.

Гурьев и Шлыков трапезничали у Тешковых, когда на пороге возник вестовой:

– Телеграмма от генерала Сумихары, – объявил он, едва успев отряхнуть снег с башлыка и обуви. – Яков Кириллыч, лично Вам в руки.

Гурьев взял у него бланк, развернул, пробежал глазами, вздохнул.

– Что там? – встревоженно спросил полковник.

– Пора мне, – снова вздохнул Гурьев.

Они возвратились в штабную избу. Гурьев выставил на стол бутылку водки – настоящей, которую приберегал для какого-нибудь подходящего повода. Вот и нашёлся.

Шлыков сидел у стола, облокотившись и опустив голову.

– Ты не журись, атаман, – попросил Гурьев, присаживаясь на лавку рядом с ним. – Некогда горевать. Надо сохранить всё, чего мы с тобой с таким трудом добились.

– Ага, мы, – скривился Шлыков. – Больно ты скромный, как я погляжу.

– Полковник, – Гурьев положил руку ему на плечо. – Прошу тебя. Пожалуйста. Тетрадку я там тебе целую исписал. Ты почитай на досуге. Денег я тебе тоже оставлю вполне достаточно. Не подведи меня, хорошо?

– Яков Кириллыч, да ты что?!

– Ну, отлично, – Гурьев сделал вид, что улыбается. – Я всегда знал, что на тебя можно положиться.

– Какие деньги?! – только сейчас дошло до Шлыкова.

Гурьев кивнул, поднялся и вышел. Через пару минут он вернулся и грохнул на стол шесть подсумков:

– Настоящие деньги, Иван Ефремович. Золото.

– О… О… Откуда?!?

– Какая разница, – пожал плечами Гурьев. – Здесь почти четыре пуда. Если разумно тратить, должно хватить надолго. Пока прииск толком не обустроишь.

– Прииск?!

Гурьев объяснил. Шлыков схватился за голову:

– Ох… И всё это время?!

– А, пустяки, – махнул рукой Гурьев. – Так я на тебя рассчитываю, Иван Ефремыч.

– Ты когда назад вернёшься? – Шлыков поднялся. – Ты ведь вернёшься, Яков Кириллыч?

– Я сделаю всё, что могу, чтобы мы встретились, – тихо сказал Гурьев. – Всё, что могу. Но обещать я не имею права, потому что не знаю, что у меня получится.

– У тебя получится.

– Мне бы твою веру, Иван Ефремыч.

– Бери, – тряхнул роскошным чубом Шлыков. – Бери всю, мне не жалко.

– Спасибо, Иван Ефремыч. Спасибо.

– Ты возвращайся, Яков Кириллыч. Возвращайся непременно, слышишь?! Ты ж мне… Эх! Возвращайся. Мы тебе со Степаном Акимычем такую невесту справим – у всего Забайкалья завидки полопаются. Чтоб наипервейший казачий род от тебя завести, атаманский… Слышишь?!

Провожали Гурьева в самом деле по-царски – развёрнутым строем, под знаменем, до самого Хайлара. На станции они обнялись с Котельниковым, потом со Шлыковым.

– Береги себя, Яков Кириллыч. Мы, твоё войско, ждать тебя будем. Сколько понадобится, знаешь. Когда позовёшь, – хоть к чёрту в зубы!

– Спасибо, спасибо, Иван Ефремыч. Ты, главное, поосторожнее. Людей береги. Самое важное – люди. Понимаешь?

– Ты пиши. Слышишь?!

– Напишу.

Он вскочил на подножку вагона, когда состав уже тронулся с места. И долго махал рукой тающим в морозной дымке казакам. Вот и эта глава окончена, подумал Гурьев с тоской. Ещё одна глава. Сколько их у меня будет? И будет ли?


Харбин. Декабрь 1929


Сумихара проснулся от прикосновения Гурьева, сел на постели. Он спал по-европейски, на кровати. Посмотрел на гостя, нахмурился:

– Ты почему входишь, как синоби*¹²⁸? Я ждал тебя в миссии. В чём дело?

– Я не знаю, извините, Ясито-сама, – пожал плечами Гурьев. – Это ведь вы позвали меня. Что-нибудь случилось, вероятно. Я решил, что, кроме вас самого, никому не стоит знать, что я здесь.

– Правильно, – Сумихара накинул на плечи китель мундира. – Это правильно. Тебе нужно исчезнуть. Эти разговоры… На переговорах о мире красные будут требовать твою голову. Разумеется, никто ничего предпринимать не станет, но тебе лучше скрыться. Так будет лучше для всех, в том числе и для твоего войска.

– Моего войска?

– А что же это? – улыбнулся Сумихара. – Сабуро-сан мне всё доложил. Ты не такой, как другие воины Пути. Ты очень, очень странный. Что-то есть в тебе такое, чему я никак не могу подобрать верного слова.

– Я проиграл, – Гурьев опустил голову.

– Нет, – возразил Сумихара. – Просто ты ещё очень молод, и тебе ещё многому предстоит научиться. Конечно, ты не выиграл войну. Ты и не мог её выиграть. Ты выиграл нечто, куда более важное. Людей. Их веру.

– Веру? – Гурьев сжал кулаки. – Веру?! Веру во что?! Ясито-сама, они…

– Они по-своему истолковали твою силу, Гуро-сан. Всё придёт в равновесие, когда ты наберёшься опыта и знаний. Поезжай в Нихон*¹²⁹, и немедленно. Потому что я не хочу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое. Пока я ещё здесь.

– Пока?

– Меня отзывают домой, – настал черёд Сумихары опустить голову. – Это тоже одно из условий мирного договора. Я слишком явно встал на сторону русских, Гуро-сан. Это многим не понравилось.

– Простите меня, Ясито-сама.

– Ты здесь ни при чём, – Сумихара посмотрел в ночь за окном. – Я сам принял это решение. Я пойду до конца. Буду драться. Ты можешь рассчитывать на меня.

– Почему, Ясито-сама?

– России и Нихон не нужно воевать друг с другом. И никогда не было нужно. Мы просто пошли на поводу у жадных и недалёких, примитивных червей, не понимающих, что такое Долг и Дух. Конечно, нужно положить немало труда, чтобы русские окончательно, по-настоящему поняли это, осознали свою миссию. Но у них... У вас, – есть это стремление к Духу. Мы, японцы, уже почти подошли к этому. Почти. А остальные... Остальные, – они просто обречены. Все наши войны – это ведь лишь подготовка к главной битве. Самой главной.

– Вы христианин, Ясито-сама, – удивлённо проговорил Гурьев.

– Да, – согласился Сумихара. – Но, разумеется, тайный. Это немодно теперь дома. Но дело не в этом. Что-то произошло. Я не знаю, как выразить то, что я предчувствую. Что-то важное. Но что? – генерал посмотрел на Гурьева. – Поезд в Дайрен уходит сегодня рано утром. Твои документы, – он достал из внутреннего кармана плотный узкий конверт и вручил его гостю. – Возьми бумаги и уезжай. Там ещё деньги. Немного, но тебе хватит, чтобы добраться. Будь осторожен, Гуро-сан. Путь никогда не был лёгким. А теперь… Я желаю тебе удачи.

– Да. Это мне понадобится. Спасибо, Ясито-сама. Мы ещё встретимся. Прощайте.

Гурьев поднялся и вышел, – так же незаметно, как вошёл. Немного постоял на крыльце. Впереди снова ждало неведомое. Ну, да не привыкать. Гурьев вздохнул полной грудью и шагнул во тьму.


Сталиноморск. Декабрь 1940


Утром, проводив Городецких, Гурьев отвёз Дашу в школу. С ноября он уже ездил на ЗиСе – сам за рулём. На парадной лестнице наткнулись на Завадскую, которая, увидев лицо девушки, смерила Гурьева с ног до головы испепеляющим взглядом. Едва он распрощался с Дашей, заведующая вцепилась ему в рукав:

– Голубчик, Яков Кириллович, да что же это такое… Я же Вас просила! Я всё понимаю, но…

– О-о, – Гурьев умоляюще воздел руки к небу. – Ну почему все мысли – сразу о дефлорации?!

– Послушайте, Вы, – покраснев до корней волос, прошипела Завадская. – Вы соображаете, что произносите?!

– А что?! – удивился Гурьев. – Сначала – христианское ханжество, потом – советское?! Разорю. Не потерплю.

– Что происходит? – жалобно проговорила Завадская. – Я должна знать!

– Нет, – прищурился Гурьев, и Завадская поняла, что спорить бесполезно, – впрочем, как обычно. – Никто не должен знать, Анна Ивановна. Никто. То, что происходит, настолько важно, что никто не должен ничего знать до конца и понимать до конца. Пока это, наконец, не произойдёт.

– Тогда отправляйтесь в шестой «Б», – велела заведующая, и Гурьев, на этот раз и в самом деле удивившись, посмотрел на неё. – Серафима Матвеевна опять болеет, только что Гликерия Васильевна у меня была, в совершенной панике – они сейчас всю школу с ног на голову поставят. Это же шестой «Б»! Идите сейчас же!

– Слушаюсь и повинуюсь, – Гурьев, сложив ладони у груди, поклонился Завадской в пояс.

Он вошёл в класс, и дети стихли мгновенно. Кое-кто разочарованно вздохнул – кончилась вольница, Гур явился. Он сел за стол, раскрыл журнал, улыбнулся:

– Какую же тему мы исследуем, друзья мои? Щербаков, доложите, – Гурьев знал по именам и фамилиям всех детей, даже первоклашек, и ко всем обращался на «Вы», – заслужить у Гура приятельское «ты» было делом чести, доблести и геройства, предметом вожделенной зависти и мечтой каждого.

– Однокоренные слова, Яков Кириллович, – с места сообщил мальчик. На случай короткого ответа – одно, два предложения – Гурьев разрешал «не подскакивать», и это тоже было хорошо известно. – По русскому…

– Скучно, да? – посочувствовал Гурьев. – Ничего, мы сейчас это враз поправим. Кто знает, как раньше назывался город Сталиноморск? Вижу лес рук.

Дети заулыбались, поднялись сначала пять, потом шесть, потом ещё две или три руки.

– Пашутина, – милостиво кивнул Гурьев.

– Сурожск.

– Сурожск, – подтвердил Гурьев. – Верно, спасибо. Сурожск, Сурожеск. Это хорошо, что вы знаете историю. История – очень, очень важное дело. Особенно – история Родины, малой родины. Это вы молодцы. Пашутина, напишите, пожалуйста, слово «Сурожск» на доске – прописными буквами и так, чтобы между знаками оставалось место ещё для одной буквы. Отлично. Спасибо. А кто может сказать, какой корень в слове «Сурожск» можно увидеть? Или, может быть, даже несколько?

– Сур, – неуверенно произнёс кто-то из детей. И ободрённый кивком Гурьева, повторил увереннее – Сур.

– Рож? – спросил Щербаков. – Это от «рожи», что ли?

Кто-то хихикнул, но поддержки не получил: Гур серьёзен – значит, и дело серьёзное, нечего хиханьки разводить. Он поднялся, подошёл к доске, взял в руку мел:

– Смотрите, что получается, друзья мои, – он вписал ещё одно «р» между «р» и «о» и поставил над ними две корневые дуги, получилось – «сур» и «рож». – Сур, или сар – это на шумерском языке означает царь, правитель, судья. В те времена – много тысяч лет тому назад – обязанность судить и править, управлять, была сосредоточена в руках одного человека. Сара, сура, царя. Слово это через другой древний язык – санскрит – пришло к нам, в русскую речь. Будем считать, что это мы выяснили. – Гурьев написал на доске ещё два коротких слова в столбик: «рус», «рос», а рядом – в другой столбик – «раж», «руж», «руд», «руда», «род». – Идём дальше, смотрим на второй наш корень. Не забывайте, что чередование гласных, замена их одного на другой, особенно близко стоящего по способу произношения, – дело обыкновенное и пугаться его не следует. Как и согласных звуков – «ж», «д». Поэтому – вот так. На языке наших предков руда – это кровь. Рудый – красный. Ражий – здоровый, кровь с молоком. Руд – кровь, род, семья, народ. Что получается? Гриневич, попробуйте Вы, – подумайте. Вслух.

– Царь и кровь, – удивлённо проговорил мальчик. – Кровь царей? Кровавые… Нет. Кровь царей, да?

– Совершенно верно, – кивнул Гурьев. – Спасибо. Именно так – кровь царей, царская кровь. А дальше – ещё интереснее, – он показал на «рус» и «рос». – Во многих древних языках слова читались в обе стороны: и слева направо, как мы привыкли, и наоборот. В некоторых языках – в арабском, в древнееврейском – чтение «наоборот» стало «правильным». А в японском, китайском – слова записывают как слева направо, так и сверху вниз. Итак, смотрим на слово «сур», читаем его «наизнанку». Что получается?

– Рус…

– Хорошо. А второй корень? – Гурьев постучал мелом по слову «раж».

– Жар?

– Правильно. Жар, свет. Запомните – свет и жар. Это важно. Вернёмся к «русу». У кого есть какие мысли на этот счёт?

– Русы – это русские?

– Русы – это русы, – покачал головой Гурьев. – Сейчас учёные – историки, языковеды, археологи, географы – много спорят о происхождении слова «русский», «Россия». Вопрос этот – очень сложный, думаю, один из сложнейших вопросов подобного плана. Но мне лично кажется, что «рус», «сур» и «русский», «Россия» – слова близкородственные. В какой-то мере – вытекающие одно из другого, наследующие друг другу. Давайте пока, чтобы не углубляться в совершенные дебри, остановимся на этом. – Он снова написал, на этот раз – в строчку: «сур», «рож», «рус», «жар», а ниже – «кровь» и «народ». – До звонка – четыре минуты, поэтому я, так уж и быть, сделаю за вас вашу работу, – он улыбнулся. – Итак, что же мы получаем? Удивительные вещи мы получаем, друзья мои. Смотрите. Видите? Царь – и кровь. Кровь – царей. Царь – и свет. Свет – царя. Свет – руси. Рус – и свет. Рус – царь. Свет – род. Царь – народ. Интересно, правда?

Дети сидели, не шевелясь, глядя на доску и на стоящего у на возвышении Гурьева, как завороженные. Он и в самом деле заворожил их – древним ритмом изначального слова, раскачивающего кровь идущих на битву воинов, вечную кровь земли. Он кивнул:

– Да, друзья мои. Вот что такое – родной язык. Родной язык и родная история – вот что это такое.

История, подумал он, глядя, как притихшие дети с задумчивыми и просветлёнными лицами выходят из класса. Это – история. И моя история – тоже.


ПРИМЕЧАНИЯ