Поэзия «чистого искусства»: традиции и новаторство

Вид материала

Диссертация

Содержание Я в прошедшем моем, как в тюрьме, заключен Жанр психологической новеллы в творчестве Апухтина и Полонского. Связи с русской реалистической прозой Апухтин и поэтическая традиция Вот некоторые выводы, вытекающие из анализа художественной системы А.Н. Апухтина Список работ, опубликованных в изданиях Остальные печатные работы соискателя

Подобный материал:

• Поэзия «чистого искусства»: традиции и новаторство, 2474.77kb.
• Урок №25 тема: Способы создания комических характеров. Традиции и новаторство в комедии, 47kb.
• Отображение основных принципов теории «чистого» искусства в творчестве Ф. И. Тютчева, 27.05kb.
• Л. Н. Толстой и теория «чистого искусства» Вданной работе я рассматриваю проблему влияния, 241.47kb.
• Онипенко Михаил Сергеевич Изобразительные традиции и новаторство в работах отечественных, 252.58kb.
• Ссылка, 141.83kb.
• Урок литературы в 11 классе по теме «Традиции русской сатиры», 84.27kb.
• Боевые искусства Воинские искусства античности, 799.03kb.
• Тематическое планирование по литературе 11 класс, 114.9kb.
• Межмуниципальная конференция по теме «Музыкально-эстетическое воспитание дошкольников:, 17.68kb.

Краткие выводы, вытекающие из содержания главы о Полонском.

Один из основных жанров лирики Я.П. Полонского – бытовой романс. В стихах этого рода Б.М. Эйхенбаум находил сочетание лирики с повествованием («О поэзии». – Л., 1909. – С. 241) и тот «напевный, надрывный анапест, который послужит ритмико-ин­то­на­ционной основой для новой интимной лирики» (вступ. ст. к изданию 1935 г. – С. XVII) – лирики не только Полонского, но и Некрасова. Наличие подробностей, частностей – бытовых, портретных и т.п., передающих тончайшие движения души лирического героя, – характерная черта многих стихотворений Полонского.

Гуманность и широта взгляда на мир, готовность откликнуться на любое явление чужой культуры отличает Полонского как продолжателя пушкинской поэтической традиции. А.В. Дружинин отмечал личный, лирический элемент в стихах поэта – «скромного, но честного деятеля пушкинского направления».

Пристрастие Полонского к области неопределенного, неосознанного, иррационального, интуитивного, порождающей спонтанность поэтического вдохновения и позволяющей передать непосредственное чувство жизни, является определяющим в художественном познании им мира человеческой души. Впоследствии это получит развитие в образном поэтическом строе и художественной системе поэтов-модернистов.

Полонский тяготел, с одной стороны, к Фету, с другой – к Некрасову. Как и А.К. Толстой и Ф. Тютчев, поэт считал, что он «ничей», и вовсе не противостоял «гражданственности». Просто он чувствовал, что «политическая поэзия» – не его дело и потому считал, что поэт должен отражать прежде всего собственные чувства и переживания. Но сами эти чувства не сводились к любованию природой и описанию возлюбленных. Душевные переживания лирического героя не отрешены от мира социальных отношений. Герой этот – гражданин, страдающий от несовершенства общественной жизни.

Некрасов в своей рецензии на сборник избранных произве­дений Полонского, вышедший в 1855 году, писал о «живом по­­нимании бла­городных стремлений своего времени». Поэт не мог замкнуться в своем лирико-фантастическом и лирико-интимном мире. Однако, например, сближающий Полонского с Тургеневым мотив трагической и просветляющей любви, актуализирует тот пласт его творчества, что связан с категорией «вечной красоты».

Глава пятая («“Фетовское” и “некрасовское” в творчестве А.Н. Апухтина») содержит три раздела. В первом – раскрываются «особенности содержания поэзии Апухтина и принципы осознания и изображения жизни» (название раздела).

В небольшом по объему поэтическом наследии Апухтина отчетливо выделяются интимно-повествовательная лирика и романсный жанр. Линию интимного повествования представляют стихотворения-дневники («Год в монастыре»), стихотворения-монологи («Из бумаг прокурора», «Сумасшедший», «Перед операцией»), стихотворные послания («Братьям», «А.Г. Рубинштейну. По поводу исторических концертов», «К славянофилам»). Все они условно могут быть причислены к жанру своеобразной исповеди, отмеченному неподдельной задушевностью, искренностью, тончайшим психологизмом. Те же качества отличают и романсы («Я ее победил, роковую любовь…», «Мухи», «День ли царит, тишина ли ночная…», «Ни отзыва, ни слова, ни привета…», «Пара гнедых»).

В разных аспектах варьируется тема трагического бессилия, бесперспективности, хаотичности, раздробленности. И хотя проблематика многих произведений напрямую не связана с общественно-политической и нравственной атмосферой восьмидесятых годов, тем не менее в них с редкой психологической и эмоциональной выразительностью, с глубоким внутренним драматизмом отразились идеи и тревоги поколения, пережившего кризис народничества. Поэт изображает обычные житейские драмы, запечатлевает боль «изнывшей души».

В стихотворении «Музе» (1883) безысходность приобретает прямо-таки декларативный характер: «Мой голос прозвучит в пустыне одиноко, / Участья не найдет души изнывшей крик…». Люди отравили жизнь изменой и клеветой, сама смерть милостивее их, она «теплей, чем эти люди-братья».

Мятущееся сознание затравленного жизнью героя с большой художественной силой воспроизведено в поэме «Год в монастыре». Герой бежит «из мира лжи, измены и обмана» в монастырскую обитель, но и там не находит «покоя» и по первому же зову женщины возвращается в общество ненавистных ему «пошлых, злобных лиц», с горечью сознавая, что он «жалкий труп душой» и что ему «места в мире нет»…

Традиционные для поэзии того времени образы-символы нередко становятся сюжетообразующими элементами лирической пьесы. Так, лирический сюжет стихотворения «Истомил меня жизни безрадостный сон…» формирует метафорический образ тюрьмы:


Я в прошедшем моем, как в тюрьме, заключен

Под надзором тюремщика злого.


Захочу ли уйти, захочу ли шагнуть, –

Роковая стена не пускает,

Лишь оковы звучат, да сжимается грудь,

Да бессонная совесть терзает.


Тема узничества для Апухтина не случайный образ, но реальная проблема существования современного человека. Так же, как и другие образы: сны, «тоска», «жгучие слезы», «воспоминания роковые», «могучая страсть», душевная «тишина», любовные грезы, «душа мятежная», «безумный пыл», «безумная ревность» – все это неотъемлемые атрибуты апухтинской лирики, плоть от плоти ее.

Структуру стихотворения «К поэзии» («В те дни, когда широкими волнами…») определяют выразительные образы-краски «духа вражды неумолимой», «коры ледяной», сковавшей жизнь, «подземелья, таинственных сил», колеблющих землю. Эти и подобные им условные образы, локализуя лирическую ситуацию во времени и пространстве, создают впечатляющий облик «переходной» эпохи. Страстное обличение социального зла смыкается для поэта со злом вселенским, космическим, с «неправдами земли».

Поэтика Апухтина – это любопытное переплетение условных общепоэтических образов, традицией закрепленных поэтических формул, устойчивых моделей, языковых штампов с резкими чертами частного, с прорывами в просторечие, в «разговорную» стихию.

Подчеркнутое включение в возвышенный поэтический текст обыденной речи, сугубо прозаических сравнений (черные мысли как мухи) придает ему своеобразный выразительный оттенок, обогащающий повествование именно за счет ощутимости различия словесных рядов, соотнесенных в произведении. Всякого рода бытовизмы, «приземленные» слова, в соседстве с «высокими» лексемами, теряют свою обытовленность.

Вчитаемся в стихотворение «О, будьте счастливы! Без жалоб, без упрека…», имеющее, кстати, реальную подоснову, связанную с отношениями поэта и горячо любимой им певицы А.В. Панаевой. Судьба распорядилась так, что им не суждено было стать вместе – певица вышла замуж за друга поэта – Г.П. Карцова, которого он сам же и познакомил с ней, сам содействовал их брачному союзу и, по его собственному признанию, ни разу не раскаялся в случившемся.

Первая строфа стихотворения – это набор традиционной, прекрасной в своей испытанной действенности фразеологии и лексики: жалобы, упрек, вопль ревности пустой, безумная тоска, горячие мольбы, потухший алтарь.

Но уже вторая строфа – метафорический прорыв в душевную глубину, прорыв в частное, конструктивное, конкретное. Счастливо найденный образ погребального поезда и на свадьбу едущих гостей, выполняя в стихе важную ассоциативно-психологическую роль, перестраивает весь текст, сообщая ему пронзительно-интимную интонацию. Образ этот ложится на душу и легко запоминается потому, что он возникает неожиданно на фоне обычных образов.

Внутренняя связь, какая всегда, просвечивает у Апухтина между внешней средой и потаенно-духовной жизнью, напоминает русскую реалистическую психологическую прозу. Апухтинский, на грани прозы, «стих печальный», взвешенный и выверенный на весах безупречного вкуса, полный внутренней напряженности и психологической достоверности, становится живой болью.

Апухтин создавал свои произведения с расчетом на чтение их декламаторами либо исполнение певцами, то есть на слуховое восприятие. Отсюда большое значение в стихах приобретает интонация: повышение и понижение тона, речевые паузы, вопросы и восклицания, синтаксические и фразовые ударения, подчеркнутость звукового строя речи. С помощью различной синтаксической структуры фраз, порядка слов, пунктуационных знаков Апухтин передает основные особенности интонации, добиваясь неповторимости своего «голоса».

Повышенную эмоциональную окраску поэтической речи Апухтина придают частые переклички первой и финальной строф стихотворений («Солдатская песня о Севастополе», «О, Боже, как хорош прохладный вечер лета…», «Дорожная дума», «Ночи безумные, ночи бессонные…»), а также другие виды повторения: удвоение, анафора, градация, стык, рефрен. В «Паре гнедых» поэт весьма удачно применил повторение слова в различных значениях: «Таял в объятьях любовник счастливый, / Таял порой капитал у иных…».

Столь же легко отыскать в стихотворениях Апухтина примеры иных приемов стилистических фигур, скажем, синтаксический параллелизм («Мухи», «Разбитая ваза»), пересечение различных синтаксических конструкций («Найду ли я тебя? Как знать! Пройдут года…» – «К пропавшим письмам»), многосоюзие («Я люблю тебя так оттого…») и т.д.

В поэтической речи Апухтина представлены бытовые, обиходные выражения, просторечные слова и словосочетания, «прозаизмы». Приведем примеры бытовой, разговорной выразительности: «Ей о любви никто б не заикнулся, / Но тут король, к несчастью, подвернулся» – «Венеция»; «больно уж не смел» – «Грусть девушки» (из цикла «Деревенские очерки»); «А серый пристяжной с своей подругой жирной / По знойному пути бредут себе шажком…» – «Сосед» (из цикла «Деревенские очерки»); «А и так победили, что с кислым лицом / И с разбитым отчалили носом» – «Солдатская песня о Севастополе»; «Авось, твой разговор убить часы поможет» – «Гаданье» и т.д.

Апухтин придал русскому стиху свободу, раскованность, непринужденность, необходимые для рассказа о вещах обыденных, будничных, для искреннего излияния души. Стихи его говорят языком тонких и сложных ассоциаций о глубине личных переживаний, часто исполненных драматических противоречий, в них, как правило, подтекст оказывается значительно важнее и глубже самих слов, в которых выражены душевные движения.

Романтик Апухтин отнюдь не лишен социального пафоса. За его поэтическими признаниями и откровениями в конечном счете стоят вполне земные заботы и конфликты современного ему человека и современного общества. Он испытывал сильное тяготение к реалистическому воссозданию жизни. Апухтин усвоил отдельные черты реалистического стиля в поэзии Некрасова, которые сказались особенно сильно в его повествовательных стихотворениях, в его стиховых повестях. Это обнаруживается и в трактовке темы, и в самом характере образности, и в лексике – везде о себе дает знать постоянная тенденция «снижения».

Апухтин избрал для себя как наиболее эмоционально-напря­женное средство выражения условной поэтической действительности жанр романса, который и сглаживает выразительность поэтической мысли и одновременно эту же выразительность придает «бытовой» эмоции.

Часто романсная, условная лексика переплетается с почти прозаическим анализом сложной психологической ситуации, как, например, в стихотворении «Мы сидели одни. Бледный день наступал…», в романсовой оболочке которого едва удерживаются такие «прозаизмы», как «сарказм», «ирония». Песенно-романсовая «стихия» растворяет душевную боль: «А твой голос звучал торжеством / И насмешкой терзал ядовитою / Над моим помертвелым лицом / Да над жизнью моею разбитою…».

Как своего рода психологические исследования строятся и другие стихи – «Памятная ночь», «Позднею ночью, равниною снежной…», «Ночи безумные, ночи бессонные…».

Апухтин поэт «переходный», открытый равно и прошлому и будущему поэзии. На его поэтике лежит отсвет отошедшей великой поэтической эпохи, которая одновременно и питает его творчество, и тяготит тяжелым грузом. Этот груз наследия остро ощущают не только Апухтин, но и другие поэты конца века – К. Случевский, К. Фофанов, С. Андреевский, А. Голенищев-Кутузов. В поэзии Апухтина, по сравнению с ними, наиболее полно выразились основные черты жизненной и литературной атмосферы восьмидесятых годов.

Во втором разделе « Жанр психологической новеллы в творчестве Апухтина и Полонского. Связи с русской реалистической прозой» дан анализ нового для лирики жанра – психологической новеллы в стихах, которая многими нитями связана с прозой, но вместе с тем – что характерно именно для поэзии – дает проблему в предельно сжатом, «спрессованном» виде. Произведения этого жанра, в отличие от чисто лирических стихотворений, имеют, как правило, развернутый сюжет, заключающий в себе какую-то жизненную драму.

Почвой для психологической новеллы, как можно думать, явилась русская психологическая проза с ее искусством проникновения в глубины человеческой души. Вместе с тем некоторые стихотворные новеллы сами рождали литературную традицию, предвосхищая открытия писателей-прозаиков. Воспроизводимые в них жизненные ситуации и коллизии настолько овладевали сознанием прозаика, что он невольно «думал» волновавшими его стихами, нередко вводя их в свой художественный текст и, отталкиваясь от них, обогащая и углубляя их сюжетные «ходы», творил собственную духовную вселенную.

К жанру психологической новеллы активно обращались не только Апухтин и Полонский, но и другие поэты – К. Случевский, Ин. Анненский. Лучшие его образцы, представленные ими, получили широкое признание и сохранили свое значение характерного явления литературы периода исканий и порывов, какими были в истории отечественной литературы середина и особенно вторая половина XIX столетия.

При чтении психологических новелл Апухтина возникают ассоциации с Достоевским. Одна из этих новелл – «Из бумаг прокурора» намечает ситуацию действительного выбора, вклю­чая предельный вариант ухода в небытие – выбор самоубийцы, – тема, волновавшая автора романа «Бесы».

С традицией Достоевского взаимодействует и известнейшее стихотворение Апухтина «Сумасшедший».

Органична для Апухтина новелла «С курьерским поездом», в которой отразилась толстовская «диалектика души»: внутренние монологи героев, в которые «перетекает» авторский рассказ, раскрывают их нравственно-психологические состояния через бытовые детали. Новелла эта в какой-то мере предвосхищает отдельные рассказы А.П. Чехова.

Маленькие трагедии в стихах Полонского, таких как «Колокольчик», «Миазм», «Слепой тапер», «У двери», «Лебедь», находили сочувственный отклик у наших замечательных мастеров прозы. Стихами Полонского «думали» И.А. Бунин и Ф.М. Достоевский, создавая свои произведения, соответственно, «В одной знакомой улице» и «Униженные и оскорбленные». Герои этих произведений воспринимали стихи Полонского как нечто свое, глубоко прочувствованное, «родное», до боли знакомое.

Контуры целого романа либо, по меньшей мере, рассказа или повести в стиле Чехова намечают стихотворения «Слепой тапер», «У двери». За сюжетными линиями новеллы «Миазм» угадывается коллизия, также могущая развернуться в объемное романное повествование.

Обращение к стиховой новелле дало Апухтину и Полонскому возможность внести в свою поэзию интонацию живой разговорной речи, новые настроения. Важнейшими особенностями жанра стихотворной новеллы явились следующие: высокое напряжение образного строя, питающееся коллизиями и характерами, почерпнутыми из жизни преимущественно демократических слоев населения, сюжетный драматизм, психологическая мотивированность любовных и иных жизненных перипетий человеческих судеб, «открытость» композиции. Следует отметить также значительную роль разговорно-бытовой лексики в общем колорите повествовательных стихотворений Полонского и Апухтина.

Третий раздел « Апухтин и поэтическая традиция» посвящен рассмотрению творчества поэта в контексте литературной, в частности поэтической, преемственности. С самого начала творческого пути Апухтин формировался под непосредственным влиянием Пушкина, Лермонтова, Некрасова, связь с этими и другими своими предшественниками и современниками он сохранил до конца жизни. В разделе рассматриваются отзвуки, реминисценции, парафразы из Пушкина, исследуются лермонтовские отражения: мотивы неразделенной «роковой любви», измены женщины, бездушия и лицедейства людей «светского» круга. Значительным воздействием автора «Думы» и «Героя нашего времени» отмечены поэмы Апухтина «Год в монастыре» и «Из бумаг прокурора»: в них изображен тот же «внутренний человек», который стал объектом пристального художественного внимания Лермонтова.

Определенное воздействие на Апухтина оказала философская лирика Ф.И. Тютчева (мотивы эфемерности человеческой жизни, бессилия, немощности человека перед всесилием Творца и сотворенной им природы, мучительных раздумий над загадкой бытия, бездушия и бездуховности века). В поэтике обоих поэтов огромное место принадлежит ночи, снам, всему тому, что лежит на грани между бытием и небытием.

В творчестве Апухтина явственно ощутимы некрасовские традиции. Правда, словесных совпадений с Некрасовым, за редким исключением, в нем мы не обнаруживаем, но тем не менее некрасовский «элемент» выражен довольно сильно. В близком к стилю Некрасова поэтическом ключе выдержаны «Деревенские очерки», отрывки из поэмы «Село Колотовка», стихотворения «В убогом рубище, недвижна и мертва…», «Гаданье», «Старая цыганка», «О цыганах», «Год в монастыре», «Перед операцией»… В них использованы некрасовская драматургически-повествовательная тональность, сюжетные принципы развития темы.

Творческое освоение традиций Некрасова не исключало, однако, полемики с ним. Апухтин декларировал свою неприязнь к Некрасову. И тем не менее он усвоил отдельные черты реалистического стиля в его поэзии.

Глубокая человечность, искренность чувства, тонкий, изящный психологизм роднит лирику Апухтина также с прозой его великих современников. По нашему мнению, в частности, стихотворение «Гремела музыка, горели ярко свечи…» конспективно воспроизводит историю интимно-личных отношений героев повести И.С. Тургенева «Ася», опубликованной, кстати, в один год со стихотворением Апухтина (1858). В короткий пространственный промежуток стихотворения втиснута целая история драматических отношений героев, начиная от зарождения первых чувств и кончая их разрывом, – ситуация, довольно близкая той, о которой мы узнаем из тургеневской повести. В стихотворении пунктирно намечены основные фазы душевных состояний лирического героя (не верил, томился, плакал), те стадии, через которые прошло чувство тургеневского героя. Психологизм поэта сродни психологизму Тургенева: Апухтин сосредоточен лишь на внешних проявлениях чувств и душевных движений героев (дрожала грудь, пы­­лали плечи, ласков голос, нежны речи, печальна и бледна и т.д.), давая читателю возможность самому догадываться о том, что происходит в их душах.

Обладая несомненно высоким художническим даром, Апухтин не боялся вводить в свои стихи образы и мотивы современников и предшественников – ему не угрожала опасность быть в поэзии простым подражателем. Поэзия его не вторична, она свежа и оригинальна: ее питали не чужие образы, а сама жизнь. Он не побоялся обратиться к темам, давно воспетым «другими», смог найти и передать неповторимое в привычном и банальном. Не случайно А. Блок обмолвился об «апухтинской нотке» в русской поэзии¹.

Вот некоторые выводы, вытекающие из анализа художественной системы А.Н. Апухтина.

«Дискретность» поэтического пути Апухтина – необыкновенно яркий дебют, затем исчезновение из литературы и возвращение в нее в восьмидесятые годы зрелым поэтом – обнаруживает своеобразную цельность его поэтического ми­ра.

Провозглашая себя в шестидесятые годы противником демократической поэзии и сторонником «чистого искусства» («Современным витиям»), Апухтин, по существу, выражал обиду на то, что не встретил сочувствия своим стихам. В восьмидесятые годы поэт нашел свое призвание, его лирический рассказ, монолог, романс, пронизанные страстными, хотя и безответными порывами, оказались созвучными мироощущению его современников. В них он воссоздал психологический мир своего героя, который некогда мечтал о героическом, но, «утомяся борьбою, возненавидя себя и людей, усомнился скорбящей душою в мудрости мира».

Немалая заслуга Апухтина-поэта в том, что он сблизил русский стих с разговорной речью, с просторечными словосочетаниями, ввел в поэзию злободневную проблематику, подобно Некрасову. Такое явление, как проникновение в поэтический дискурс фольклорных, эпических и драматических элементов, сюжетных принципов развития темы, несомненно сближает Апухтина с Некрасовым.

С другой стороны, общеромантические начала творчества Апухтина – приподнятость над обыденным, противосто­яние высоких душевных порывов и состояний ничтожной суете повседневной жизни, поклонение всему прекрасному и высокому, служение добру и красоте – характеризуют его поэтику родственной Фету.

В «Заключении» приводятся выводы, вытекающие из содержания диссертации, говорится, в частности, о том, какую роль в становлении русского символизма и других модернистских течений сыграла поэзия «чистого искусства».

Материалы и результаты исследования отражены в следующих научных публикациях.


МОНОГРАФИИ

1. Звездные нити поэзии. Очерки о русской поэзии. – Орел, 1995. – 208 c. (11,0 п.л.).
   
2. Звонкий родник вдохновенья. (Над страницами русской поэзии). – Орел, 2001. – 244 c. (14,0 п.л.).
   

СПИСОК РАБОТ, ОПУБЛИКОВАННЫХ В ИЗДАНИЯХ,

РЕКОМЕНДОВАННЫХ ВАК РФ

3. Письмо А.А. Фета к А.Н. Майкову // Русская литература. –1988. – № 4. – С. 180-181 (0,15 п.л.).
   
4. О языке поэмы А.Н. Майкова «Странник» // Русская речь. –2000. – № 6. – С. 11-17 (0,36 п.л.).
   
5. О поэтике А.А. Фета // Литература в школе. – 2000. – № 8. – С. 2-5 (0,42 п.л.).
   
6. Неопубликованная статья А.Н. Майкова. Загадка святой Катерины // Русская литература. – 2001. – № 2. – С. 102-105 (0,21 п.л.).
   
7. Благоуханная свежесть (А. Фет, «Шепот, робкое дыханье…») // Русский язык в школе. – 2002. – № 6. – С. 67-68 (0,12 п.л.).
   
8. Во имя жертвенного самоотречения. Ф.И. Тютчев. «Сияет солнце, воды блещут...» // Литература в школе. – 2003. – № 1.– С. 14-15 (0,28 п.л.).
   
9. Поэтическое слово у Ф.И. Тютчева и А.Н. Майкова // Русская речь. – 2003. – № 5. – С. 10-14 (0,26 п.л.).
   
10. «Способность черкать безжалостно». Черновые варианты стихотворений А.К. Толстого // Русская речь. – 2004. – № 4. – С. 30-34 (0,23 п.л.).
    
11. Образы А. Толстого, А. Майкова, Я. Полонского, Ин. Анненского и поэзия К. Случевского // Русская речь. – 2005. – № 1. – С. 23-31 (0,40 п.л.).
    
12. «Мое сердце – родник, моя песня – волна». О поэтике Я.П. Полонского // Русская речь. – 2005. – № 2. – С. 12-22 (0,50 п.л.).
    
13. Все это уж было когда-то…» // (Об одном стихотворении А.К. Толстого) // Русский язык в школе и дома. – 2005. – № 5. – С. 14-17 (0,23 п.л.).
    
14. Жанр психологической новеллы в русской поэзии // Русская словесность. – 2006. – № 8. – С. 8-14 (0,46 п.л.).
    
15. А.К Толстой и поэтическая традиция // Литература в школе. – 2006. – №8. – С. 13-18 (0,86 п.л.).
    
16. «Ты жертва жизненных тревог…». (Страница любви А.К. Толстого) // Русская речь. – 2007. – № 2. – С. 17-20 (0,17 п.л.).
    
17. Размышляя над стихотворением // Русский язык в школе и дома. – 2007. – № 3. – С. 15-17 (0,23 п.л.).
    
18. «Кавказский» цикл стихотворений Я.П.Полонского: лирический герой и авторская позиция // Спасский вестник. Вып. 18. – Тула: Гриф и К°, 2010. – С. 196-207 (0,7 п.л.).
    

ОСТАЛЬНЫЕ ПЕЧАТНЫЕ РАБОТЫ СОИСКАТЕЛЯ

19. Пушкинская традиция в лирике А.К. Толстого. – Пушкинские чтения на Верхневолжье, сб. 2-й. – Калинин, 1974. – С. 99-118 (1,0 п.л.).
    
20. И.С. Тургенев о современных ему поэтах. – VII Межвузовский Тургеневский сб. научных трудов, т. 177. – Курск, 1977. – С. 82-99 (0,9 п.л.).
    
21. Некоторые особенности поэтики А. Майкова. – Вопросы поэзии, критики, драматургии XIX в. Научные труды, т. 124. – Куйбышев, 1978. – С. 31-39 (0,25 п.л.).
    
22. Лирика А.Н. Майкова и поэтическая традиция А.С. Пушкина. – Вопросы биографии и творчества А.С. Пушкина. – Межвузовский тематический сб. – Калинин, 1979. – С. 77-94 (0,90 п.л.).
    
23. Природа и человек в творчестве Тургенева и Фета. – VIII Межвузовский Тургеневский сб. «И.С. Тургенев и русская литература», т. 204. – Курск, 1980. – С. 3-21 (1,0 п.л.).
    
24. «Стройные слов сочетания в ясном сплетутся значенье...». Заметки о лирике А.К. Толстого // Русская речь. – 1992. – № 4. – С. 13-17 (0,25 п.л.).
    
25. В.Ф. Ходасевич о Державине // Литература в школе. – 1993. – № 3. – С. 75-77 (0,5 п.л.).
    
26. Поэтика «лирической драмы» А.Н. Майкова «Три смерти». – Межвузовский тематический сб. научных трудов «Художественное мышление в литературе ХIХ-ХХ веков». – Калининград, 1994. – С. 25-32 (0,25 п.л.).
    
27. Можно ли «шалить клятвою»? О поэтической речи А.Н. Майкова // Русская речь. – 1994. – № 6. – С. 3-7 (0,24 п.л.).
    
28. «Что с нею, что с моей душой?». Читаем с шестиклассниками стихи русских поэтов о природе // Литература в школе. – 1995. – № 1. – С. 65-68 (0,32 п.л.).
    
29. Муза Евгения Боратынского // Литература в школе. – 1996. – № 1. – С. 86-89 (0,30 п.л.).
    
30. «Бездна поэзии...». Произведения русских писателей о родной природе в V классе // Литература в школе. – 1996. – № 3.– С. 111-115 (0,38 п.л.).
    
31. «Душа моя полна тревоги и участья...». Заметки о поэзии А.Н. Апухтина // Русская речь. – 1996. – № 6. – С. 7-12 (0,29 п.л.).
    
32. «И нет на земле прорицаний...». Поэтика позднего Е. Боратынского // Русский язык в школе. – 1997. – № 3. – С. 74-78 (0,36 п.л.).
    
33. «Природа... стройной верна простоте». Межпредметные свя­­­­зи при изучении лирики И.С. Тургенева // Литература в школе. – 1997. – № 3. – С. 124-127 (0,33 п.л.).
    
34. А.Н. Майков об А.С. Пушкине. (По неопубликованным письмам) // Русская словесность. – 1998. – № 2. – С. 13-15 (0,57 п.л.).
    
35. Поэтика двух стихотворных посланий А. Фету // Русский язык в школе. – 1998. – № 2. – С. 64-68 (0,39 п.л.).
    
36. «Меня гармония учила по-человечески страдать». Заметки о поэзии Я.П. Полонского // Русский язык в школе. – 1998. – № 4. – С. 70-74 (0,36 п.л.).
    
37. Стихи Николая Страхова, критика и философа // Русская речь. – 1998. – № 5. – С. 35-47 (0,64 п.л.).
    
38. Стилевая энергия эпиграмм А.Н. Майкова // Русская речь. – 1999. – № 2. – С. З-9 (0,32 п.л.).
    
39. А.Н. Апухтин и поэтическая традиция // Литература в школе. – 1999. – № 5. – С. 25-33 (0,81 п.л.).
    
40. Размышляя над стихотворением... (Я. Полонский, «Чайка») // Русский язык в школе. – 1999. – № 6. – С. 57-59 (0,14 п.л.).
    
41. Поэтическая индивидуальность П.А. Вяземского: от «Первого снега» – к «Зимним карикатурам» // Литература в школе. – 2002. – № 1. – С. 21-25 (0,56 п.л.).
    
42. Поэзия – выражение всечеловеческой печали. К. Случевский. «Горит, горит без копоти и дыма...» // Литература в школе. – 2003. – № 4. – С. 13-14 (0,28 п.л.).
    
43. Заметки о поэтике А.К. Толстого // Mundo Eslavo / Revista de Cultura y Estudios Eslavos / – Universidad de Granada /– 2004. – № 3. – С. 91-96 (0,24 п.л.).
    
44. Сотворение И.А Бунина «Одиночество» // Русский язык в школе и дома. – 2005. – № 4. – С. 8-10 (0,20 п.л.).
    
45. О стихотворении К.М. Фофанова «Вечернее небо, лазурные воды…» // Русская речь. – 2006. – № 4. – С. 10-14 (0,25 п.л.).
    
46. О «Поэте и гражданине» Н.А. Некрасова // Литература в школе. – 2007. – № 6. – С. 47 (0,15 п.л.).
    
47. В глубине психологического подтекста (Ин. Анненский. «Старая шарманка») // Русский язык в школе и дома. – 2007. – № 8. – С. 9-11 (0, 12 п.л.).
    
48. Урок-спор по комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» // Литература в школе. – 2007. – № 9. – С. 27-30 (0,4 п.л.).
    
49. В поэтическом мире Дмитрия Блынского // Дмитрий Блынский. Расстояния. Избранные стихотворения и поэмы. – Орел: «Вешние воды», 2007. – С. 5-24 (1,2 п.л.).
    
50. В поэтическом мире А.Н. Апухтина // Историко-культурное наследие. – Орел, 2009. – № 1. – С. 77-91 (0,9 п.л.).
    
51. Движение художественной мысли П.А. Вяземского // Историко-культурное наследие. – Орел, 2009. – № 2. – С. 104-121 (1,2 п.л.).
    
52. «Биенье тревожное жизни». Лирика Иннокентия Анненского // Литература в школе. – 2009. – № 9. – С. 7-9 (0,32 п.л.).
    
53. Нравственно-эстетический идеал А.Н. Майкова в поэме «Сны» // Историко-культурное наследие. – Орел, 2010. – № 4. – С. 96-105 (0,6 п.л.).
    
54. Об одном лирическом отступлении Н.В. Гоголя // Литература в школе. – 2011. – № 6. – С. 46 (0,12 п.л.).