Наша Родословная

Вид материала

Документы

Содержание Ремарка (А.А.) Ремарка (А. А.) Из дневника А. И. Дубейко Из дневника А. И. Дубейко 1нваря 1948 года. 30 марта 1948 года. Несколько отрывочных записей периода производственной практики в Лимане.

Подобный материал:

• -, 85.94kb.
• О. И. учитель истории Овдиенко Е. А. заместитель директора по эр моя родословная (Родословная, 65.57kb.
• Ii происхождение или родословная князя и ее влияние на формирование его мировоззрения., 568.65kb.
• Ж. Г. Соколова Сдан 25. 06. 97г, 678.6kb.
• Петру Михайловичу Щетининым, моим родителям, посвящаю содержание мелодия детства, 2359.79kb.
• Программа по профилактике курения, употребления алкоголя, наркотиков, 213.25kb.
• А. С. Макаренко Обоснование актуальности статьи, 136.96kb.
• Тема : Моя родословная, 26.83kb.
• Единство требований воспитания семьи и школы к учащимся, 99.18kb.
• Анализ деятельности Александра Невского в период раннего средневековья Руси, 558.07kb.

Ремарка (А.А.): О том, что Прокофий Павлович любил выпить, отец рассказывал не один раз. Так как у крестьян (а позже и у колхозников) деньги не очень-то и водились, с фельдшером расплачивались, как правило, натурой (в смысле натуроплатой) - яйца, масло, мясо, зерно и т.д., и, соответственно, наливали «на посошок». Да и с собой бутыль давали. Дедушка после хорошей выпивки укладывался в бричке спать, а «дрессированная» лошадь, не спеша, самостоятельно довозила его до дома. Среди Дубейко лысых не было, а вот Прокофий Павлович был лысым. И когда под старость у отца начала редеть макушка, он говорил, что это проявляются гены Ткаченко.


Отец в годы войны после возвращения из Актюбинска находился дома (май - июнь 1942 года), потом с августа 1942 по 25 января 1943 года (после неудачной эвакуации), на одну ночь заезжал домой в марте 1943 года (с ним было еще 10 автомашин), потом с сентября 1943 до конца года находился на излечении в Старобельском госпитале (после ранения в левый бок), жил при этом, конечно, дома. Весь 1944 год был на фронте. В начале января 1945 года он на автомашине подорвался мине и был тяжело ранен, лечился в городе Рассказов Тамбовской области. Домой приехал (точнее, его привезла медсестра) на костылях в июле 1945 года. У него была перебита левая нога (закрытый перелом обеих костей). Кости врачи сложили, наложили гипс, а когда гипс сняли (спустя полгода), оказалось, что кости срослись неправильно - стопа повернулась внутрь, а нога стала короче на 5 см. Врачи предлагали поломать сросшиеся кости и сложить их заново, но отец отказался, и попросил отвезти его домой.

Он приехал, когда я сдавал последний экзамен на аттестат зрелости. Медсестра доставила его на квартиру к тете Гале, а я приехал за ним на сельповской лошадке с бричкой. По дороге он интересовался, куда я пойду учиться. Я хотел поступать в Одесский инженерный институт морского флота, он уже советовал мне поступать в сельхозинститут на садовода. В нашем колхозе был госсортоучасток плодовых культур, и агроном этого участка погиб на фронте. Отцу хотелось, чтобы я пошел по стопам Задорожного.

Я подал заявления в оба института, но из Ворошиловграда вызов пришел раньше. В тот день, когда я уже ушел в город для отправки в Ворошиловград, почтальон принес вызов из Одессы. Если бы меня догнали, то я поехал бы учиться на моряка. Но этого не произошло. Поступил я, правда, не на садовода, а на агрономический факультет полевых культур в Ворошиловградский сельхозинститут.

После сдачи вступительных экзаменов, я с отцом ездил косить сено для коровы на конезавод. Я уже научился косить и шел впереди, а он с привязанным к правой ноге костылем косил вслед за мной и все время меня подгонял, хотя, делая каждый шаг, ему приходилось опираться на косу, да еще и костыль тянул за собой на привязи. Когда проходили «ручку», он подтягивал костыль и с его помощью шел назад, чтобы начать новую «ручку» (следующий заход на взмах косы). Ширина его «ручки» была значительно шире моей.

Осенью в колхоз пришло уведомление о получении новой автомашины ГАЗ-АА (полуторка), и, что ее срочно нужно получить в Старобельске. Председатель колхоза Лиманский Яков Иванович приехал к нам на бричке и уговорил отца принять машину, так как других водителей в Лимане еще не было. Отец пообещал пригнать ее, а потом и стал на ней работать. Вначале возил в кабине с собой костыль, а потом палку.

В 1956 году он получил новую автомашину ГАЗ-51, а в 1960 перешел из шоферов автослесарем-вулканизаторщиком, и работал вплоть до 1970 года, пока не вышел на пенсию. На пенсию не шел долго потому, что ее размер в те годы был очень маленький, а он, как инвалид войны, имел право и на пенсию и на зарплату.

После войны мама родила еще Володю (1948 год), Аню (1950), Петю (1952) и Сашу (1956).

Все послевоенные дети выросли, все закончили Лиманскую среднюю школу, хлопцы отслужили армию, женились, Аня вышла замуж.

На сегодняшний день, 22 февраля 1990 года, Володя служит на Дальнем Востоке в звании прапорщика (вольнонаемный). Живет со второй женой Ольгой (у нее от первого мужа, который погиб в автокатастрофе, растет дочь Ирина), Оля недавно родила ему сына, которого назвали в честь дедов Иваном. Первая жена Володи живет в Северобайкальске, с нею остались дети - дочь Татьяна и сын Сергей.

Аня вышла замуж за соседа Череватого Владимира Николаевича, родила ему сына Евгения и дочь Наталью. Живут они в Старобельске. Володя работает в милиции, а Аня в райпотребсоюзе.

Да, Шура - сестра моя 1937 года рождения - из Лимана уехала в 1959 году, вначале в Ворошиловград, а после в Киев. В Старобельске в техникуме она получила диплом зоотехника, в Ворошиловграде выучилась на крановщика большой грузоподъемности. С этой специальностью уехала в Киев, поступила работать на метрострой, затем ее перевели в бухгалтерию кассиром, потом бухгалтером. Получила однокомнатную квартиру. В 1989 году у нее был инсульт с параличом речи и правой стороны тела. К концу года ей стало легче, она начала ходить и кое-что делать руками, приехал в гости в Лиман, а в конце сентября я ее забрал к себе, чтобы она отдохнула, но 8 октября 1989 года у меня случился инфаркт миокарда. Месяц я пролежал в райбольнице неподвижным, 3 недели со мной была жена, а Шура одна осталась на хозяйстве. Вместо отдыха ей пришлось кормить кур, гусей и кабана. Мой брат Саша приехал меня проведать и забрал ее в Лиман, а Аня потом отвезла ее в Киев.

Петя после демобилизации из армии заехал к Шуре в Киев, да там и остался. Поступил на завод «Арсенал» электриком, получил квартиру, женился на Нине из Чернобыля, родили две дочери - Светлану и Юлю. Живут и работают в Киеве. Шура на время болезни живет у Пети.

Александр - самый младший из детей - остался жить на старом подворье отца и деда Василия. Женился он на Любови Ивановне Носаль из хутора Проказино (Слободка), она родила ему две дочери - Людмилу и Ольгу. Младшая сестра Любы Ольга стала женой Володи.

Отец наш - Иван Васильевич - умер 24 ноября 1975 года от астмы. За месяц до этого он собирал хмель, надышался, вечером у него начался сильный приступ удушья, и его увезли в больницу. За всю свою жизнь он трижды был в больнице - два раза в госпитале по ранению и последний раз перед смертью с аллергической астмой.

В усадьбе, которую Фот Трифонович купил своему сыну Василию в 1890 году, сменилось уже три хаты. Первая простояла 49 лет, в ней родились все дети Василия Фотеевича и Анисьи Федоровны, в ней же родились я и Шура. В 1939-40 году была построена новая хата, в ней родились остальные дети наших родителей, но эта хата простояла 23 года, и отец переде ней поставил новый дом, который строил 4 года. Этот дом был уже с крышей покрытой шифером и деревянными полами во всех 4 комнатах. Старая хата еще долго использовалась как кухня. В новом доме уже не было русской печки. В прошлом году Александр расширил дом, сменил крышу. Получился большой уютный дом на 6 комнат с газовым паровым отоплением, с ванной и туалетом.

После войны у колхозников отрезали часть огородов, оставили только по 0,5 га. У нас забрали старый огород в усадьбе наших предков, а в леваде отрезали вдоль всего огорода по несколько метров с каждой стороны. «Ничейные» полосы вдоль огородов заросли колючей травой и бурьяном, пустуют уже который год.

Вернусь еще к бабусе.

Всю свою жизнь она была домохозяйкой. После смерти мужа, до коллективизации, все хозяйство держалось на ней. Когда я уже стал агрономом, мы с ней не раз беседовали о ведении сельского хозяйства. Она рассказывала, что в степи на «отрубах» у них был плодосмен (сейчас говорят - полевой севооборот), она хорошо знала, где какую культуру нужно сеять, где оставлять под толоку (поздние пары), где пахать, а где можно сеять и по волокому (сейчас говорят - поверхностная обработка). Когда началась коллективизация, в колхоз вступили сразу три пары. Разделили лошадей, волов, сельхозинвентарь, и передали в колхозы для обобществления. Бабуся по старости в колхоз не вступала, но работы ей хватало и по дому. Отец и мать уходили на работу на восходе солнца, возвращались после заката.

Мама родила 14 душ детей. По тем законам после родов уже через месяц она выходила на работу, а бабушке приходилось нянчить детишек. Так она и вынянчила 7 детей и 29 внуков.

Сколько я помню бабусю, она всегда была без зубов, то есть без зубов она прожила 30 лет. Все домашнее хозяйство она вела практически сама. В том числе и огород - посадка, прополка, поливка, уборка. Я ей помогал, На старом огороде деда Трифона, помню, всегда были хорошие арбузы и дыни. На тот огород я ходил с большим интересом. Во всех левадах росли вишни и яблони. Никто их, конечно, никто не охранял. Сороки и вороны наносили большой урон бахчам и подсолнечнику. Мы ставили разные чучела. До войны участки были по гектару, и мы, кроме огородов, сеяли на них пшеницу, рожь, просо, лен и коноплю. Зерновые косили косой с «грабками» или серпом, вязали снопы, снопы укладывали в крестцы для дозревания, а затем молотили цепами. Коноплю и лен мочили после обмолота в речке, а потом «тикали» на «тернице», мяли кудели ногами, а потом пряли на прялках в нить и ткали на станках полотно. И все это делала бабуся своими руками. Кроме этого каждый день на плите готовила и завтрак, и обед, и ужин. И это не на газовой плите, не в печке на угле, а на горнушке с отоплением хворостом, камышом или бурьяном, который нужно постоянно подкладывать, чтобы не потух огонь.

При Хрущеве женщинам сделали облегчение, и мама после родов Пети, а затем и Саши, на работу уже не ходила. Но ей тоже досталось от жизни. Во-первых, родила 14 душ детей, шестерых воспитала до взрослого, во-вторых, в колхозе работала от зари до зари, вначале в яслях, а потом на разных работах, вечерами до поздней ночи шила на машинке детям одежду и даже зимнюю обувь (бурки) под глубокие галоши, а бывало шила и для соседей за плату. В-третьих, у бабуси в 1959 году случился инсульт с параличем правой стороны тела, после которого та так и не оклемалась - 7 лет была лежачей больной. К маме перешла вся работа, да еще пришлось ухаживать за бабусей, которая в последние годы располнела, и маме было трудно ее поворачивать и поднимать, чтобы та могла посидеть.

Умерла бабуся в августе 1966 года, а месяцем раньше, умер ее сын Яков Васильевич.

Прожила бабуся 94 года, из них 87 лет в непрерывном труде. Когда ее хоронили, то гроб несли только внуки от дома до кладбища.

Если бабуся зубов лишилась в 60 лет, то мама - в 35, зубы у нее стали выпадать в годы войны. Главная причина в том, что часто, в том числе и зимой, она за пазухой носила домой то зерно, то подсолнечник. Пока домой дойдет, зуб на зуб не попадает. А в возрасте 40 лет, когда я был на практике в 1948 году в родном колхозе, у мамы выпали последние зубы. В начале 50-х годов она вставила две пластины с белыми костяными зубами. Зубные протезы оказались очень удачными, она могла даже семечки щелкать. Подруги ей завидовали, говорили, что ей удалось все зубы сохранить. И очень удивлялись, когда она им показывала «свои» зубы.

Отец тоже две пластины вставил 1957 году перед моей свадьбой с Мотей, но у него протезы были неудачные, и он часто ходил без них, с пустым старческим ртом. Ему в это время было 57 лет.

Мне сейчас 62 года, но у меня пока нет только 4-х зубов, да два нижних зуба шатаются, но не болят. Поэтому я их не рву, да и врач меня предупредил, что после инфаркта зубы не рекомендуется вырывать в течение полугода.


И так, я кратко описал всех наших предков, родителей, братьев и сестер. Если буду жив, то после выхода на пенсию, а на пенсию я думаю выйти в 1991 году, продолжу нашу родословную, а сейчас уделю внимание своей биографии.


В Лимане до войны была 7-летняя школа. В 1943 году разрешили 8-ой класс, в 1944-ом - 9-ый, а в 1945 году - 10-ый. Так что я 10 классов закончил в одной школе. Но после моего выпуска из-за недокомплекта школа опять стала 7-летней.

Я был первым выпускником Лиманской средней школы среди ребят. Школу со мной закончили 7 девчат. Все девочки поступили и окончили двухгодичный Старобельский педагогический институт, а я поступил в Ворошиловградский сельхозинститут на агрономический факультет. Это был первый послевоенный набор студентов.

Школу я закончил на украинском языке, а в институте преподавание велось на русском, поэтому в первый год учебы мне было трудновато. Но потом втянулся, и институт окончил хорошо. За все 4 года учебы я только один раз пересдавал экзамен по военному делу. Наш набор обучался еще по военному времени, а после нас перешли на 5-годичное обучение.

В первый год обучения в комнате общежития жило 12 ребят, а у девчат, куда ходили на свидания наши ребята, было 19 девчат. Со второго года и конца в комнатах жили по 6 человек.

Весной 1946 года в конце первого курса я влюбился в однокурсницу с плодоовощного факультета Серикову Марию Федоровну. Встречались мы с нею все годы учебы, а весной 1949 года зарегистрировались в ЗАГСе. Вместе получили направление на работу в Рязанскую область.

О студенческих годах в дневниках я писал много, поэтому буду краток.


Ремарка (А. А.): В общем-то, периоду студенчества посвящены почти полностью две тетради на 96 листов. Но большинство записей сугубо личные - душевные переживания влюбленного, со всеми симптомами неудачной любви, то с надеждами, то с разочарованиями. Отец всегда мечтал стать литератором, изливал душу свою в стихах и коротких заметках, есть даже один большой рассказ на тему войны. Но, по моему убеждению, никакой художественной ценности они не представляют. Я даже попытался обработать несколько его стихов, чтобы оставить на память, но, в конце концов, бросил эти попытки, так как кроме фонтана чувств, смысловой нагрузки они не несут. В бумаготворчестве мы с ним схожи, я за студенческие годы написал около 400 стихов (в основном песен), но ежегодно уничтожал большинство своих «творений», и после окончания университета ничего не оставил - все это было бездарно или сиюминутно. Фактический материал из дневников практически весь включен в эту книгу.


1946-1947 годы были очень тяжелые. Люди повсеместно голодали, пухли. Но в нашем институте опухших с голоду не было. Выручала продукция учебно-опытного хозяйства. Конечно, не жировали, но и не голодали. Правда, студенты из самого Ворошиловграда пухли, так как они не питались в институтской столовой. В то время институт еще не вошел в состав города и находился в 3-х километрах от него.

Рабочих, служащих и студентов поддерживала карточная система, а колхозники были брошены на произвол судьбы, в селах пухлых было значительно больше, чем в городе, многие от голода умирали.

Я всегда, когда ехал домой, брал хлеб на 4 дня (целая буханка на 2 кг), домой приходил с вокзала среди ночи, все просыпались, первым делом делили хлеб на 6 человек - бабуся, отец, мать, сестра Шура, брат Вася и я. Каждую порцию еще делили пополам - одну съедали сразу, вторую оставляли на утро. Делила хлеб всегда бабуся.

Стипендия была маленькая. На первом курсе 180 рублей, а билет от Ворошиловграда до Старобельска в один конец - 22 рубля, туда и обратно - 44. По карточкам продукты отпускались по невысоким ценам, а на базаре одна буханка хлеба стоила 50 рублей.

Отмена карточной системы и денежная реформа были проведены 15 декабря 1947 года.


Из дневника А. И. Дубейко: Официально о реформе объявили 14 декабря 1947, но уже за несколько дней магазины закрылись на переучет, деньги потратить было негде. Толпы встревоженных обывателей ходили от одного магазина к другому. Некоторые переживали очень сильно, особенно спекулянты с большими накоплениями. 15 декабря магазины открылись, и мы увидели - какое счастье привалило. На прилавках было всего в достатке, и никаких ограничений. В первый же день каждый из нас съел по несколько буханок хлеба, успокоились только тогда, когда уже кусок хлеба просто не лез в горло.


Из профессоров хочу отметить: Скороход Всеволод Григорьевич - ботаник, Холодилин Николай Николаевич читал лекции по химии. Организацию сельскохозяйственного производства читал Макаров Николай Павлович - умнейший и добрейший человек, который в годы репрессий был выслан из Москвы, работал главным агрономом Миллеровской МТС, а в 1948 ему разрешили читать лекции в нашем институте. В Москву же ему разрешили вернуться только после смерти Сталина.


Из дневника А. И. Дубейко:

8 ноября 1947 года.

Я ехал домой из Ворошиловграда. Должен был выехать раньше, но задержался из-за праздника. Настроение было праздничное, так как согревали воспоминания о параде и демонстрации. Накануне устроили праздничный вечер в комнате девочек. Был богатый стол, много музыки. Сердце радовалось за все, не смотря на сильную боль в груди. Вечер длился до рассвета 7 ноября. После 2-х часов сна в 9 утра мы отправились на стадион, где было построение общей колоны для шествия в город на демонстрацию. Лил дождь. Вокруг грязь, у многих калоши на ходу спадают, но ничто нас не могло остановить. Институт на автомашине выставил показатели своих достижений - огромный венок, сплетенный из лука, обвивал всю машину, которая была наполнена огромными арбузами, белой, как снег, капустой, красными помидорами, синими баклажанами, тыквами и прочей сельхозпродукцией нашего учебно-опытного хозяйства. С великой радостью наша колона прошла мимо трибуны, откуда нам бросали лозунги: «Да здравствует Советское студенчество!», «Да здравствует наша агрономия!». После парада я проводил сестру домой, а затем трамваем поехал в центр, там просмотрел Доску Героев Труда - лучших забойщиков, организаторов хозяйств, лучших звеньевых. Зашел в музей Ворошиловграда. И отправился в институт. По дороге зашел на станцию проводить наших девушек домой. В общежитии проспал 12 часов, утром сходил город на вокзал, заказал билет до Старобельска, опять вернулся в общежитие, приготовил завтрак и обед вместе, поел. В поезде всю дорогу проспал. От станции домой идти 9 км, впереди услышал как шумную кампанию молодых ребят, которые в разговоре упоминали Лиман, догнал их. Оказалось, это девчата и несколько ребят из Бутковского детского дома. Ребята учатся в ремесленном училище, а девушки на шерстяной фабрике в ФЗУ. По дороге услышал рассказ об одной из них, которую подружки называли «Парижанка». Ее родители еще до революции иммигрировали во Францию. Она родилась в 1933 году (а брат ее в 1936), воспитывалась и училась до 7 лет на французском языке, но мама дома учила ее русскому языку. Жили они хорошо, так как отец работал инженером и неплохо зарабатывал. Когда французское правительство стало настаивать, чтобы иммигранты приняли гражданство, семья Люды (так ее звали), решила вернуться на Родину. Когда поезд проезжал уже по Украине, она случайно отстала, села на какой-то товарняк, и ехала до тех пор, пока ее в Старобельске не сняли с поезда. Так она и попала в детский дом. Так за разговорами они довели меня до самого дома, и пошли дальше (еще 3 км).

1нваря 1948 года.

Новый Год встречали организованно в комнате девчат. Пели песни, танцевали, рассказывали анекдоты, играли в «бутылочку» - на кого горлышко попадет, выполняет «фанты» - толи спеть надо, толи кого поцеловать. Остальные игры были такого же плана.


30 марта 1948 года.

Во второй половине марта начали готовиться к производственной практике, так как весна ожидалась ранняя, деканат решил форсировать теоретическую подготовку - стали заниматься по 8-10 часов в день


Несколько отрывочных записей периода производственной практики в Лимане.

Я ежедневно записывал в дневник все, что меня интересовало, как будущего агронома, на основании этих записей потом составил отчет о прохождении практики. В этот же дневник записал рассказы стариков о «старине».


Рассказ Михаила Ивановича Олейник.

Когда мы были в таком же возрасте, как ты, то устраивали такие проделки, что и сейчас от смеха живот болит. Помню, однажды - ты, верно, не знаешь деда Арбуза - он так и умер с этим именем. А дело было так. Гуляли мы у девчат. Тогда не так гуляли как сейчас. Клуба не было, про кино и не ведали, а спектакли не для нашего брата. Но на выдумки сами были горазды. В зимние субботы устраивали вечеринки у какой-либо молодицы, играли на балалайках (других инструментов не было), в карты, да во всякие игры. Иногда под шумок удавалось поцеловать какую-никакую красотку, а то и по физиономии получить, случалось и в объятиях очутиться засидевшейся в девках молодки. Летом гулянья устраивали на улице. И вот однажды узнали, что дед Иван привез домой арбу арбузов. А так как приехал поздно, разгружать не стал, а арбу поставил у порога хаты. Дверь оставил открытой. Вот мы часа в два ночи после гулянки зашли к нему во двор и перевернули ту арбу прямо на хату, арбузы закатились в сени, а арба выход загородила. Слышим «Свят! Свят!». А на утро дед всем рассказывал, то нечистая сила арбу перевернула, а его с бабкой арбузами завалила. Жадный был дед, никого не угощал, зато по весне не одну арбу гнили выбрасывал. Да с той поры он так и стал дедом Арбузом.


Был еще случай.

Был один дед, жил он за Гончаровыми. Ночевал всегда посреди двора для охраны от воров. Но уж ели заснет, его и из пушки не разбудить. Как-то он спал на бричке во дворе, а мы ту бричку со двора выкатили и затянули в речку по пояс, нарвали у соседа в огороде огурцов, да давай в деда кидать. Тут он проснулся, затылок почесал, а потом как заорет, - «Потоп! Рятуйте, люди добрые!». А сам смотрит не на берег, а в сторону озера. Потом уже повернулся и все понял. Но наутро все село смеялось. Как-то он вел кобылу к озеру с пастбища. В одной руке повод через плечо, в другой кнут. Омелько (друг мой) подошел сзади, снял узду с кобылы осторожно и отогнал ее обратно на пастбище. Приходит дед к озеру, поводок - с плеч, а кобылы нет.

А однажды над кулаком поиздевались. Звали его Панько-Толстопузый (он только одной бахчи имел 5 десятин). Забрались к нему на бахчу и у всех арбузов хвостики пообламывали. Тот все потом жаловался на болезнь, что его бахчу побила.


1917 год.

Революцию я застал в Питере. Помню, снега было много, когда начались демонстрации рабочего класса. Однажды наш полк выстроили перед Зимним Дворцом. Стоим. Смотрим, по улицам к Зимнему толпы народа направляются - рабочие, женщины, старики, дети. В руках какие-то полотнища. По шеренгам шепот: «Демонстрация, не стрелять…». Тут офицер команду подает, - «Первый ряд на колено!», я как раз в первом ряду был, мы опустились, но не торопясь, без прежней шлифовки. Толпа ближе подошла. Офицер кричит, - «Огонь!». Тишина! Опять командует, но без толка, тут другие офицеры подбежали, револьверами размахивают, солдатам угрожают. Кое-кто из солдат стал стрелять, но вверх. Я не выстрелил ни разу. Но потом нас заменили другим полком, и тот уже крови наделал. Наш полк смешался с рабочими и пошел с демонстрантами. Но нас с крыши начали обстреливать из пулеметов. Потом налетела кавалерия. Нас оттеснили от рабочих и загнали в казармы. А через день отправили на фронт. С фронта я удрал домой с винтовкой, а в октябре пошел в партизаны и снова попал в Питер. Там уже наша братва делала, что хотела. Везде лозунги: «Вся власть Советам!». На второй день меня ранило. С месяц я пролежал на квартире у одной бабки, а потом вернулся домой.


В середине июля 1949 года мы закончили институт. Был прекрасный выпускной бал. Праздновали всю ночь - с 6 вечера до 6 утра. Выпускников было 150 человек, а бал на 500. Мы 4 года работали на полях и фермах учебно-опытного хозяйства без оплаты, зато и выпускной бал тоже был бесплатным за счет хозяйства.

Мы с Марией получили направление в Рязанскую область, и я сразу уехал (после отпуска), а она еще на месяц осталась на переподготовку по линии лесомелиорации, чтобы на практике внедрять идеи Лысенко по посадке лесополос. В те годы был плакат с изображением генералиссимуса Сталина, склонившегося над картой лесополос в позе стратега, и надписью « … и засуху победим!».

В Рязанскую область приехало 18 наших выпускников. Я с женой получил назначение в Трубетчинский район (теперь это Липецкая область). Из Рязани в Трубетчино можно ехать через Москву или Мичуринск. Я поехал через Мичуринск, а потом через ст. Лев Толстой до ст. Лебедянь. От Лебедяни до Трубетчино 60 км по бездорожью. При пересадке в Мичуринске посетил усадьбу Ивана Владимировича Мичурина, находившуюся в 3-х км от города. И посмотрел в натуре на то, что мы изучали в институте. На ст. Лев Толстой посмотрел большой портрет великого писателя и то место на вокзале, где он умер.

Лебедянь находится в верховьях Дона, и он мне показался похожим на Старобельск.

В Трубетчино нас приняли в райземотдел: меня - агрономом-семеноводом по картофелю, а жену - агрономом-мелиоратором. Оклад назначили 590 рублей (на последнем курсе стипендия была - 230).

В райземотделе начальник имел 4-х летнее образование, главный агроном - среднее, а отраслевые агрономы с курсовой подготовкой.

Квартир не было. Сначала нам предоставил без квартплаты чулан в своем доме начальник планового отдела Михаил Васильевич Хлебников, куда мы втиснули односпальную кровать. Кушали на чемоданах. Когда начались морозы, мы нашли квартиру у одной бабки. В ней прожили 4 месяца, а в марте нашли новую квартиру, и ушли от бабки, так как та в хату занесла теленка и свиноматку с поросятами, а на дойку в хату заводила корову. Запах в комнате стоял такой же, что и на ферме.

В начале 1950 года нас перевели в Трубетчинскую МТС (в этом же селе - райцентре).

Мне зарплату подняли до 1100 рублей, а Марии - до 750.

Меня назначили агрономом-семеноводом по многолетним травам в райсемхозе при МТС, а жену агролесомелиоратором.

Мне было выделено 7 колхозов для организации семеноводства клевера и тимофеевки, и для опытов с посевом люцерны. Зимой меня закрепили за звеном по очистке семян зерновых (два механизатора, трактор У-2 и семяочистительная машина ВИМ, которая работала от трактора через шкив и ремень). Я пешком ходил в колхоз, организовывал квартиру для механизаторов, место установки ВИМа возле амбаров, и при приезде звена ночевал с ними, а потом шел в очередной колхоз, и так всю зиму. Лишь по воскресеньям ходил ночевать домой. Жена по колхозам тоже ходила, организовывала звенья для посадки лесополос. Иногда мы даже ночевали в одном селе, но в разных домах.

В те годы там было сильно распространено самогоноварение. Каждый день приходилось работать с пьяными механизаторами, с бригадирами и прочими начальниками. Мужчины и женщины постоянно матерились. И мы стали писать заявления в областное управление сельского хозяйства с просьбой освободить нас от отработки (ссылались на стариков-родителей). И в июне 1950 года мы рассчитались и уехали в Старобельск.

В Старобельске хотели устроиться в сельхозтехникум, но в нем мест не оказалось, и мы поехали в Тарасовку Ростовской области в гости к родителям жены. Там попытали счастья в Миллеровском сельхозтехникуме, но тоже безрезультатно. В Тарасовке была сельскохозяйственная школа с годичной переподготовкой мастеров агролесомелиораторов, бригадиров-полеводов и бригадиров-животноводов. В этой школе нам предоставили работу на другой же день. Я стал читать курс «Травопольная система земледелия», а жена - «Агролесомелиорацию».

Один год жили у ее родителей, а потом нам предоставили квартиру в школе.

26 октября 1950 года у нас родился сын Сергей.

Преподавательская работа нам нравилась. Я капитально готовился к каждой лекции, учащимися были командированные из совхозов, как взрослые, так и молодые люди. Ребята много задавали вопросов по организации производства, и приходилось на многие вопросы самому искать ответ (особенно в первый год работы). На второй и третий год работы стало значительно легче. Н в 1952 году на базе нашей школы создали школу животноводства, с прекращением набора полеводов и лесомелиораторов. Я поехал в Ростовское областное управление сельского хозяйства, чтобы нас направили в другой техникум или школу, но в отделе кадров мне объяснили, что сейчас области требуются агрономы МТС, и меня направили главным агрономом Николо-Покровской МТС в Криворожский район (северный сосед Тарасовского района).

В школе я получал по 900 рублей в месяц, а на новой должности - 1500. Нам дали квартиру, и мы переехали в Криворожье. Село-райцентр расположено в 35 км на восток от Миллерово по бездорожью.

Я еще в сельхоз школе готовился вступить в партию, собрал рекомендации (2 от старых коммунистов и одну от РК ВЛКСМ), но принимали меня в партию в МТС в 1953 году, а членом партии я стал в июне 1954 года.

У меня было уже три года стажа после института, и я быстро вошел в курс дела.

Еще несколько слов о прежней работе. Мы с Марией летом 1952 года хотели поступить на одногодичное отделение по подготовке преподавателей сельхозтехникумов. Я сдал первый экзамен по организации с/х предприятий, принимал экзамен лично ректор академии проф. Лоза. Я ответил на все вопросы, и думал, что получу, если и не «5», то твердую «четверку». Но на второй день вывесили списки допущенных ко второму экзамену, и меня в них не оказалось. Секретарь приемной комиссии объяснила, что всем, кто был на оккупированной территории, поставлены «двойки», и больше никуда ходить не советовала. Лучше забрать документы и спокойно ехать домой. У Марии должен был быть экзамен после обеда, но она на него не пошла, и мы уехали домой.

Слобода Криворожье заселена давно, и большинство ее жителей - выходцы из Украины. До революции она славилась своими ярмарками.

В период коллективизации это село стало райцентром, и в нем построили машинно-тракторную станцию, которую прежде планировали разместить в селе Покровское. Отсюда и ее название Николо-Покровская (как она проходила по документам). С этим названием МТС просуществовала до последнего дня (1958 год).

В зоне деятельности МТС было 18 колхозов, и в каждом колхозе была создана тракторная бригада для обслуживания полевых работ. В пятидесятые годы было проведено укрупнение колхозов. В 1952 году в нашей МТС стало 5 крупных колхозов, но тракторные бригады остались в том же количестве.

В Криворожском районе была и вторая МТС - Миллеровская опорно-показательная МТС им. В. Р. Вильямса, которая находилась в самом Миллерово и обслуживала 5 крупных колхозов в западной части района. Так вот на этой станции работал в годы изгнания из Москвы проф. Макаров Н. П. главным агрономом. Я позже встречался с людьми, которые помнили Николая Павловича и очень его ценили.

Должность главного агронома в те годы была важной и ответственной. Внедрение достижений науки и передового опыта стояли во главе угла всей работы. Агрослужба МТС за годы своего существования превратилась в крепкое звено. В каждом колхозе от МТС работал участковый агроном, и главный агроном все работы в колхозе осуществлял через участковых агрономов и бригадиров тракторных бригад. Один раз в декаду они отчитывались о проделанной работе перед главным агрономом с предоставлением специальных форм отчетности. Главный агроном давал на следующую декаду наряд: что делать тракторам, и какие агротехнические работы следует выполнять. Учету подлежали даже холостые перегоны тракторов с поля на поле с утверждением расхода горючего на эти цели главным агрономом МТС.

Все работы в колхозах выполнялись МТС в соответствии с договорами. Договоры были на один год. И ежегодно на отчетно-выборных собраниях в колхозах заслушивались отчеты МТС, и утверждались договоры на предстоящий год. В договоре указывались виды работ, агротребования и сроки выполнения. Колхоз рассчитывался с МТС натуроплатой, которая насчитывалась по выполненным работам в указанные сроки по одним расценкам, а выполненные с опозданием со скидкой на 50%, Поэтому МТС стремилось все работы выполнять в срок. Натуроплату колхозы сдавали зерном на элеваторы бесплатно, а за госпоставки получали мизерную плату, в результате все колхозы были в долгу перед государством.

На отчетно-выборные собрания от МТС ездил директор и главный агроном, а иногда и главный агроном один, так как и отчет и договор зачитывал всегда главный агроном, а директор только сидел в президиуме и отвечал на возникающие вопросы, да и то, если на него просто не смог ответить главный агроном.

После собрания нас всегда приглашал на ужин председатель колхоза, которые в те годы проводили с большим размахом, с выпивкой, песнями и танцами.

На одном из таких ужинов в селе Позднеевка в колхозе им. Молотова я познакомился с Ванжой Акимом Федоровичем - дядей моей будущей второй жены. Мы с ним на вечере отличились в исполнении украинских народных песен.

В 1954 году была образована Каменская область (это северная часть Ростовской области, 2-3 южных района Воронежской и столько же западных районов Волгоградской области). Областной центр временно разместился в городе Шахты, а не в самом Каменске, где его планировали. Область просуществовала 4 года, и потом ее вновь расформировали, и мы вернулись в Ростовскую область.

Осенью 1954 года меня пригласили в обком партии и предложили ехать на освоение целины в качестве главного агронома в один из вновь созданных совхозов в Казахстане. Мне, как молодому коммунисту, дали комсомольскую путевку, и я отправился в Москву, где формировалось руководство всех новых совхозов.

В Министерстве совхозов СССР я встретил несколько выпускников Ворошиловградского с/х института, и с одним из них, Квитковским Василием Ивановичем, записался в совхоз «Восточный» Павлодарской области, он - директором, а я - главным агрономом. В Москве мы жили целый месяц, пока укомплектовывали штат совхоза из 5 специалистов (кроме нас двоих, еще главный инженер, главный прораб и главный бухгалтер). До этого ни один из нас в совхозах не работал.

После Октябрьских праздников мы выехали в Павлодар через Омск и Кулунду поездом. Ехали 5 или 6 дней. В Павлодаре руководство трестов совхозов ежедневно встречало вновь прибывающих специалистов и рядовых целинников. Трест и райком партии подобрали нам секретаря парткома, зам. Директора по хозяйственной части и экспедитора, которые уже принимали доставляемые в адрес совхоза материальные ценности. Казах экспедитор показал нам свой двор с хозпостройками и предоставил большую комнату в своем доме под гостиницу, в которой иной раз на полу спало до 30 человек. Свою лошадь с бричкой он приспособил для перевозки негромоздких грузов.

Земли нашего совхоза находились в 100 км на юго-восток от Павлодара - это была третья ферма бывшего племовцесовхоза № 499. Нам было выделено 25 тысяч гектаров. На территории совхоза находились два озера и один колодец среди маленького аула без названия, который стал называться Восточный, и рядом с ним развернулось строительство центральной усадьбы зерносовхоза «Восточный». Аул состоял из 9 или 10 землянок, в которых жили казахи, Татры (казанские), чеченцы, ингуши, немцы и одна семья русских. Казахи, татары и русские жили свободно, а остальные под надзором коменданта, который 1-2 раза в месяц приезжал проверять поселенцев. Было два старых деревянных дома - один использовался под школу, а второй под магазин. Еще была баня.

Я с 12 молодыми целинниками (демобилизованные солдаты, изъявившие желание поехать на целину) сразу переехал жить в совхоз, нам дали одну землянку, в которую мы втиснули 13 раскладушек, оборудовали печку и стали жить. Один казах Тусупаев Кокен Рахимбекович пригласил меня жить к себе. У него землянка была с полами, и хотя семья была большая, мне было него значительно лучше. К тому же я договорился питаться на их харчах, и чтобы хозяйка стирала мое белье. Ежемесячно платил хозяйке 100 рублей (старыми деньгами).

О жизни на целине я писал в дневниках, поэтому буду краток.

Государственное строительство новых совхозов было поставлено на широкую ногу, как говорится, и мы уже зимой начали собирать щитовые домики. К весне получили много тракторов, автомашин, сельхозмашин, вагончиков для тракторных отрядов. Организовали 4 тракторных отряда и с первого дня весны включились в подъем целины. Земли были песчаные, поросшие ковылем, а когда вспахали на 20-22 см, ветры понесли песок, и начали образовываться дюны. Я сразу обратился в трест совхозов, что пахать эти земли нельзя, но мне объяснили, тебя прислали пахать, а не дебатировать, если пахать не будешь, на твоем месте будет другой.

В 1955 году весной по весновспашке мы посеяли 8 тысяч гектар яровой пшеницы. Она взошла, но росла слабо, и урожай дала всего по 4 ц/га, притом половину урожая пришлось убирать по снегу с огромными потерями.

На уборку первого урожая к нам были командированы из Ворошиловградской области выпускники курсов комбайнеров, среди которых приехал и мой двоюродный брат Иван Кузьмич Дубейко. Его мои хозяева также приняли к себе на постой. Мы жили вместе до конца 1955 года, потом он рассчитался и уехал домой. А я уволился весной 1956 года.

Осенью 1955 года я заболел, у меня оказался пониженный гемоглобин (ниже нормы на 30%). Трест мне дал путевку в санаторий города Алушты в Крыму. Врачи сказали, что надо не мясо вкушать, которое я съедал за день очень много, а овощи и фрукты, на которых я вырос. Но так как в Казахстане ни того, ни другого не было, через три месяца после возвращения из Крыма снова заболел, и врачи мне дали справку о необходимости сменить место жительство. Я рассчитался и уехал домой.

Первый секретарь Криворожского РК КПСС встретил меня и сказал, чтобы я приступал к прежней работе главного агронома МТС. Я с Сережей съездил в Лиман в гости, побывал в Старобельском с/х техникуме, там по-прежнему свободных мест не было, и я вернулся в Криворожье и приступил к работе.

После возвращения с целины Мария мне заявила, что жить со мной не будет, так как виновата передо мной. Поехала в область и взяла направление на перевод в Смаглеевскую МТС Кантемировского района. 3-его января 1957 года она забрала Сережу и уехала.

Тот месяц для меня был очень тяжелым. Лишь благодаря тому, что я был коммунистом и занимал высокую должность, не спился и не опустился. Сохранил свое человеческое достоинство.

Несколько раз ездил в гости к Сереже, но в квартиру она меня не пускала, и мы с сыном встречались на квартире главного агронома МТС, а летом в лесопосадке возле поселка. Каждый раз я ей предлагал вернуться, но она наотрез отказывалась.

19 января 1958 года я женился во второй раз на Ванжа Матрене Петровне. Ей было 22 года, а мне почти 30. Когда о свадьбе узнала Мария, забросала меня письмами, одно даже отправила в райком партии, в котором потребовала повлиять на меня и восстановить семью. Но было уже поздно.

17 октября у нас с Мотей родился сын Александр.