Наша Родословная

Вид материала

Документы

Содержание Ремарка (А.А.) Ремарка (А.А.) Ремарка (А.А.) Ремарка (А.А.) Ремарка (А.А.) Из дневника А. И. Дубейко

Подобный материал:

• -, 85.94kb.
• О. И. учитель истории Овдиенко Е. А. заместитель директора по эр моя родословная (Родословная, 65.57kb.
• Ii происхождение или родословная князя и ее влияние на формирование его мировоззрения., 568.65kb.
• Ж. Г. Соколова Сдан 25. 06. 97г, 678.6kb.
• Петру Михайловичу Щетининым, моим родителям, посвящаю содержание мелодия детства, 2359.79kb.
• Программа по профилактике курения, употребления алкоголя, наркотиков, 213.25kb.
• А. С. Макаренко Обоснование актуальности статьи, 136.96kb.
• Тема : Моя родословная, 26.83kb.
• Единство требований воспитания семьи и школы к учащимся, 99.18kb.
• Анализ деятельности Александра Невского в период раннего средневековья Руси, 558.07kb.

Ремарка (А.А.): Как я понимаю, в воспоминаниях дедов не было упоминаний о крепостной зависимости жителей Лимана, отец всегда говорил о том, что наши предки были свободными крестьянами (слобожанами), хотя в середине XIX века практически все слободские земли (те, что не были в частной собственности) указом царя были распределены между государевыми конезаводами, то есть, по сути, они являлись государственными крепостными. В прочем, вполне возможно, вся эта зависимость сводилась к тому, что оброк или натуральный налог взимался в пользу конезавода, и никаких дополнительных отработок просто не было.


Бабушка Анисья Федоровна вспоминала, что ее старшая подруга вышла замуж за панского парубка - бедняка, и стала «крепачкой» (крепостной). С ней произошел следующий случай. Бабушке в ту пору было 8-9 лет, следовательно, эти события происходили около 1880 года. Двух молодых женщин, в том числе и подругу бабушки (вернее всего знакомую) управитель заставил побелить конюшню на панском дворе, они побелили, но пану не понравилось, и в наказание на другой день им должны были нанести по 25 ударов розгами. Бабушка, узнав об этом, побежала с другими девчатами посмотреть и пожалеть подружку. Когда она прибежала к панскому двору (5-6 км), провинившиеся все еще стояли на коленях перед закрытыми воротами панской усадьбы и горько плакали, рядом с ними тоже на коленях стояли родные и близкие, в надежде, что пан, проснувшись, их помилует.

Спустя какое-то время вышел управитель и объявил, что наказание отменяется в связи со смертью старого барина. Мужчины сняли головные уборы, женщины упали на колени, и прозвучал облегчающий вздох, а у виновниц вместо печальных слез полились слезы радости. «Нам было неудобно»,- рассказывала бабушка, но мы обнимали подруг и смеялись.

Один из Бутковых был профессором Петровско-Разумовской сельскохозяйственной академии (ныне Тимирязевка) и его биографическая справка помещена в Большой Советской Энциклопедии. В 30-е годы в усадьбе Бутковых был организован детдом, а потом школа для глухонемых.

Через год после смерти Василия Фотеевича женили старшего сына Герасима, но он ранней весной на посевной полежал на сырой земле, заболел и через месяц умер.

Жену его, тетю Мотю, бабушка отдала замуж за Бурьяна Ивана Ивановича. Дядька Иван и Тетя Мотя до самой смерти не теряли родственных отношений с нами и оба бабушку называли мамой. Детей у тети Моти не было ни от первого, ни от второго брака.

Второй сын Сергей Васильевич после Лиманской церковно-приходской школы (3 или 4 класса) получил похвальный лист за отличную учебу и прилежное поведение. Этот лист был размерами где-то 40х80 см, висел он у нас до самой Великой отечественной войны на стене в застекленной рамке. В центре листа каллиграфически было написано, что сей похвальный лист выдан Дубейко Сергею в 1904 году. По периметру листа располагались картинки из истории России, начиная от крещения Руси до Николая II. Мне запомнились такие картинки, как битва на Куликовском поле, Петр I на закладке первого кирпича на строительстве будущего города Петербург, ликование народа перед царем-освободителем в 1861 году и другие.

Сергей Васильевич еще неженатым парубком был призван на Первую мировую войну в 1914 году, а в 1917 году с винтовкой вернулся домой. В 1918 году он и вместе с друзьями-фронтовиками ушел в Красную армию. Домой из них вернулся только Гончаров Василий Иванович (у нас была фотография дяди Сергея с Василием Ивановичем), он и рассказал, что Сергей Васильевич командовал их отрядом и погиб под Харьковом в бою с немцами.

После Гражданской войны бабушка женила Кузьму Васильевича на Екатерине Макаровне Гончаровой, а спустя два года сыграли свадьбу и Василия Васильевича с Евдокией Яковлевной Чугуновой, но сыновей не отделила, и жили все вместе одной большой семьей. Вместе и землю обрабатывали, так как бабушка на всех сыновей получила земельные наделы в одном массиве.

Иван, Пелагея и Яков были еще подростками, а у Кузьмы и Василия уже родилось по несколько детей. Все жили в одной хате под властным крылом бабушки.

Бабушка была очень трудолюбива и это прививала всем своим детям и невесткам. Рабочий день длился от зари до зари круглый год.

Внуки очень любили деда Фота, он для них был и воспитателем, и учителем, и наставником, и душевно близким человеком. Его умелые руки были примером и в плотницком деле, и в портняжном, и в шорничестве (пошив упряжи для лошадей), и в любых других вопросах крестьянской жизни.

Фот Трифонович умер на 86-ом году жизни в 1922 г. Тетя Евдокия Яковлевна вспоминала, что когда она вышла замуж, то дед Фот был уже очень старый, но любил ловить рыбу и при этом бредень всегда тянул с глубины, и нередко в плавь.

Сохранилась такая история. Бабушка как-то рано утром послала на отруба (наделы) Сергея и Кузьму собрать и привезти домой все, что осталось в курине (шалаш). Начиналось похолодание, был первый гололед. Хлопцы уже загрузили весь скарб в бричку, как вдруг в балке увидели 4 дрофы, крылья у них обледенели, и летать они не могли. Братья выгнали их на дорогу и своим ходом пригнали в село. Дома дед Фот загнал их в сарай обсохнуть и обогреться. Бабушка пообещала детям, что завтра их порежут на лапшу и жаркое. Но утром, когда дети пришли посмотреть на степное чудо, дед Фот дроф покормил и выпустил во двор. Те легко поднялись на крыло и улетели догонять свою стаю. Младшие плакали, что не попробовали жаркого, а старшие с дедом посмеялись и объяснили им - дрофа святая птица и убивать ее грех перед природой. Она - хозяйка степей, при этом даже уже в те годы дроф было мало. Раньше дрофы, по описанию орнитологов, весили до 20 кг каждая, а сейчас меньше 7-10 кг. Эта птица сегодня занесена в Красную книгу.

В старину в селах, кроме официальной фамилии, было распространено давать уличные клички не только отдельным людям, но и целым родам. За нашей семьей Дубейко в начале ХХ века закрепилась кличка Фоты или Фотивские по имени деда Фота. Тогда не говорили Оныся Дубейко, все ее называли Оныся Фотивська, хлопцев тоже звали Фотивськи. А от родителей и наше поколение перешла эта кличка. В селе Лиман и сегодня можно услышать эту кличку вместо фамилии. Такие клички давали по именам мужчин - Михайленковы, Ялысейковы (Елисей), или женщин - Ольговичи, Химковичи (Хима). Встречались и клички и по другим признакам, например: Тюкаливские (дед часто употреблял фразу - «тю!»), Карасык (дед был заядлый рыбак) или Пьяни Вуса - дед изготавливал горшки и имел всегда лишние деньги, был вечно «под шафе» с длинными висящими усами. Отсюда и Дид Пьяни Вуса.

Сколько было детей у Оляны Фотеевны, не знаю, но ее дочь Прасковья (Параска) часто ходила к нам в гости с мужем (Роман Червяк) и детьми. Она была замужем на Подгоровке - недалеко от Старобельска. У нас была старая фотография, сделанная где-то в 1915 или 1916 году, на которой были сняты тетя Мотя, тетя Параска, дядя Кузьма, дядя Василий, мой отец и тетя Поля еще молодыми. Инициатором фотографирования вероятнее всего была как раз тетя Параска. Тетя Мотя в то время была уже вдовой, а дядя Яша был еще маленький и его не взяли фотографироваться в Старобельск.

Я лично знал только две двоюродные сестры отца - тетю Полю по линии дедушки и тетю Феклу по линии бабушки. С бабушкиной стороны были, по-видимому, и другие двоюродные братья и сестры, но они к нам не «родичались», и я о них ничего не знаю.

В феврале 1927 года женили Ивана Васильевича (мой отец) на Варваре Прокофьевне Ткаченко из многодетной семьи местного фельдшера Прокофия Павловича Ткаченко. Он был женат на Марии Максимовне Сердюковой - дочери местного учителя. Наша бабушка (вернее бабуся, так как бабушкой мы называли Марию Максимовну), сватов называла «мещанами пузатыми». Они были младше бабуси. Дед - на 3-4 года, а бабушка - на 8-10 лет. В 30-е годы они были полные и холеные. Дедушка из-за лысины всегда брился наголо и имел большие седые усы. После моего рождения дедушку перевели фельдшером в село Караяшник (в 25 км на северо-восток от Лимана в глухой степи). В 2-3-х летнем возрасте меня к ним возила мама, и дед мне сделал операцию - вырезал возле левого уха опухоль с голубиное яйцо. Операция прошла успешно, а еле заметный шрам остался и по сей день.

Родители дедушки Ткаченко были бедные крестьяне. У них было много детей, и все хлопцы. Дедушка рассказывал, как в какой-то праздник ходил поп по дворам святить хаты, скот и прочее имущество. И потребовал за работу со старого Павла Ткаченко пуд муки (16 кг), а тот дал меньше. В отместку, когда крестили младшего сына, нарек его по имени Пуд. Так тот и прожил всю свою жизнь Пудом Павловичем.

Прокофий Павлович был участником Русско-японской войны 1903 года. Еще до войны в армии он заболел и долго лечился в госпитале. При выздоровлении он попросил у врача какую-нибудь книгу почитать. Но так как у того особого выбора не было, дал ему читать какую-то медицинскую книгу. Эту книгу дедушка не просто прочел, а досконально изучил, и врач его оставил после выздоровления в госпитале санитаром. Когда началась война, дедушка помогал врачам в проведении операций - отрезать конечности с гангреной, зашивать раны, а так как врачей катастрофически не хватало, то ему приходилось и самостоятельно обрабатывать раненых. Раненые всегда просились попасть к Ткаченко и говорили, что у него «легкая рука», и раны заживают быстро.

Когда дедушка после демобилизации вернулся домой, его приняли фельдшером в село Лиман. Он женился, родился первый сын Александр, и дедушку Старобельское уездное начальство перевело фельдшером в село Воеводское под Воронежскую губернию, где в 1908 году родилась моя мама Варвара Прокофьевна, потом Василий, Анастасия, Алексей и Анна (Галя).

В годы гражданской войны к дедушке привезли на квартиру раненного командира-махновца и сказали, что если больной умрет, врача расстреляют. Порвали на бинты простыни с постелей. Дедушка махновца вылечил, но после этого нанял извозчиков, погрузил семью и имущество на сани и в 1919 году вернулся домой в Лиман. Маме было уже 11 лет, и она помнила, как со старшим братом Александром бежала за санками большую часть дороги, которая была около 100 км.

Мой отец познакомился с мамой на вечерницах. Мама рассказывала, что отец в молодости хорошо играл на балалайке, и был очень стеснительным. Мама считалась невестой из мещанской семьи, и чтобы не ударить перед сватами лицом в грязь, старшие братья отца Кузьма и Василий, продали пару волов и справили богатую свадьбу, подобной не было в семье Дубейко ни до, ни после этого.


Ремарка (А.А.): Дед Иван очень любил и уважал бабушку. И хотя был заядлым курильщиком, при ней никогда не курил, выходил за двор и курил, сидя на скамейке, а если бабушка выходила к нему, выбрасывал папиросу. По рассказам старших помню историю сватовства дедушки к бабушке. Бабушка считалась знатной и красивой невестой. За ней ухаживал какой-то парубок, а дедушка его подстерег перед селом и «объяснил», что тот не прав. Так и устранил конкурента, отхватив лучшую невесту в округе.


Я родился 28 марта 1928 года, на Теплого Алексея, и где-то рядом был день какого-то Андрея, и меня бабуся нарекла Андреем, так как за два дня до этого старшая сноха Екатерина родила сына и назвала его Алексеем. Поэтому я стал Андреем.

В это время старший брат мамы дядя Шура работал секретарем Лиманского сельсовета, и ему это имя не понравилось. Когда отец пришел регистрировать мое рождение, дядя предложил меня назвать другим именем, отец даже растерялся, - «Меня, мол, и из дома выгонят, если зарегистрировать по-иному». Тогда дядя Шура решил - записать имя Андрей, но между собой называть меня Люсик. С этим именем я и вырос, так меня называли в семье дедушки, а потом и дома, и на улице, и в детском садике. Только когда я пошел в 1935 году в школу, выяснил, что зовут меня не Люсик, а Андрей.

В семье дедушки, а также дядя Яков, старшие двоюродные братья и сестры еще долго меня называли детским именем, а дядя Яша так продолжал меня звать до самой смерти (умер он в 1966 году за месяц перед смертью своей мамы - бабуси Анисьи Федоровны).

Крестным отцом моим был Петр Васильевич Шолух - муж тети Поли, которую выдали замуж перед моим рождением, а крестной мамой стала младшая сестра мамы - Анастасия Прокофьевна, которая только собиралась замуж, но из-за молодости ей этого не разрешали, ей в ту пору было толи 16, толи 17 лет. Родила она в 1929 году сына Николая Алексеевича Линник. Николай Линник был сыном местного попа. Они вместе с моей крестной на сцене Лиманского клуба играли в постановках жениха и невесту.


Ремарка (А.А.): «Доигрались!»


Крестная рано умерла, и Колю воспитывали дедушка и бабушка. В 1949 году проводили его в армию, где он остался служить сверхсрочную в музыкальном взводе. Последние годы он служил во Львовской области в городе Яворов. Там женился на польке Ядвиге Чеславовне, которая ему родила сына Анатолия и дочь Анюту. В 1972 году у него заболела печень (хотя я помню хорошо, что в то время говорили о почках - А.А.), и летом он умер. Я, дядя Алеша и двоюродная сестра Лида (дочь тети Гали) ездили на его похороны. Похороны организовала воинская часть на высоком уровне, сослуживцы Николая из духового оркестра играли траурные мелодии, которые очень нравились Николаю.

В начале 30-х годов бабуся отделила старших сыновей Кузьму и Василия. Кузьма Васильевич перешел в хату деда Фота. В ней до этого жила баба Маруся, которую бабуся забрала к себе, где она и умерла, пережив деда Фота на 11 лет. А Василий Васильевич перешел со своей семьей в дом, который ему подарил учитель Селиванов Илья Григорьевич. Его любимыми учениками были Сергей, и потом Василий Дубейко. В годы коллективизации Илья Григорьевич уехал в Харьков. Вначале работал бухгалтером на каком-то заводе, а затем постригся и стал священнослужителем. В 50-ые годы он стал архиепископом Харьковской епархии. С ним переписывался еще один его ученик - Силкин Михаил Иванович (наш сосед), который более 30 лет был лежачим больным с парализованными руками и ногами (переохладился во время Гражданской войны в затопленных окопах). Он был очень религиозным человеком и поддерживал связь Ильей Григорьевичем.

Яков Васильевич рано выучился на столяра (у нас долго стояла кровать его работы), а потом окончил курсы водителей и стал одним из первых шоферов в Лимане. Работал в Старобельске. Когда он женился на Татьяне Леонтьевне, то старшие три брата помогли ему построить дом в городе. Я помню, как пилили два больших тополя в леваде деда Трифона и у нас 6 или 7 больших ясеней, вязов и бересту.


Ремарка (А.А.): Что такое береста, не знаю, может береза, хотя ни разу в огороде не видел ни одной березы.


Эти деревья пошли на строительство дома и надворных построек.


Ремарка (А.А.): Удивительно то, как наши предки умели планировать свою жизнь и потребности. Ведь каждому дереву, которое вот-вот начало расти, уже было определено, какое пойдет на держак для граблей, какое - на кнутовище или на стройку. Хорошо помню, как дедушка Иван бережно относился к кленкам, что росли за старой хатой, и гонял нас с Сашей (мой дядя), если мы какой-нибудь из них ковырнули ножом или обломали ветку. Хотя в то время древесину уже выписывали в колхозе, и не было никакой необходимости выращивать стройматериалы самим - уважение к деревьям, видно, было в крови.


После отделения трех сыновей с бабусей осталась жить семья моего отца. С нами доживали также две старухи - баба Маруся, а вторую не помню, как звали, да и в каком родстве она была с нами. Они обе умерли в 1933-1934 годы.

Во время коллективизации в нашем селе было создано два колхоза. Мой отец и дядя Кузьма вступили в колхоз «Червонный плугатарь», а дядя Василий в колхоз «Колхозная правда».

В семье Кузьмы Васильевича родились Анюта, Иван, Алексей, Мария, Евдокия и Николай.

В колхозе дядя Кузьма работал бригадиром огородной (овощной) бригады. Он был самым рослым среди братьев, носил маленькие усы под носом. В 1941 году еще перед армией он участвовал в эвакуации колхозного скота на восток. Вместе с дядей Кузьмой ездил и его старший шестнадцатилетний сын Иван. Они загнали скот до хутора Прогной Тарасовского района Ростовской области, а потом в связи с остановкой немецкого наступления вернулись домой. У нас был кабан, и под Новый Год по старому стилю дядя Кузьма зарезал его, сало засолил в бодне (деревянная бочка для засолки с крышкой и деревянной же задвижкой), и поставил ее на горище (чердак). У нас была новая хата, трубу сложил печник по морозам. Так вот под Новый Год труба завалилась, и один из кирпичей упал прямо в сенцы с ужасным грохотом, отчего открылась входная дверь. Бабуся и мама проснулись, кочережкой закрыли дверь в хату и просидели всю ночь в ожидании воров, которые, по их мнению, украли сало и должны ворваться в хату. Я, конечно, спал и ничего не слышал. Рано утром соседский мальчик пришел посыпать (поздравление с Новым Годом с посыпанием пшена на иконы) и закричал, мол, что у вас за погром? Когда открыли дверь в сени, поняли, что воры при чем - сало было целое. Дядя Кузьма нашел в колхозе асбестовую трубу, принес ее к нам и установил вместо прежней. И эта временная труба простояла всю войну. После Нового Года 1942 года его забрали на фронт. Воевал он в Крыму, там попал в плен, при перевозке поездом вместе с другими смельчаками выпрыгнул на ходу, но неудачно, разбился и погиб.

В семье Василия Васильевича родились Дмитрий, Иван, Мария и Николай.

В колхозе дядя Василий работал главным бухгалтером. На фронт его взяли в первые же дни войны, и он пропал без вести, как и многие миллионы других солдат в 1941 году. Его сын Дмитрий Васильевич перед войной закончил 10 классов. В 1939 году его призвали в армию. Служил на Балтийском флоте, был защитником Ленинграда весь период блокады. Войну закончил младшим лейтенантом, по конкурсу от Балтфлота поступил в Военно-политическую академию имени Ленина в Москве на морской факультет. Окончил ее в 1952 году. Служил в политорганах Североморского и Черноморского флотов. В 1978 подал в отставку в звании контр-адмирала, чтобы «на батьковском подворье поставить новый дом», как он объяснил причину увольнения министру обороны. Сейчас он живет в новом доме с семьей.

У тети Поли детей не было и они воспитывали дочь сестры Петра Васильевича Марию, которую оставили им в 3-х летнем возрасте родители во время высылки при раскулачивании. После окончания сельхозинститута Мария Петровна работала в Забайкалье, там же вышла замуж и вернулась на похороны приемного отца уже в пенсионном возрасте, а через два года, похоронив и Пелагею Васильевну, уехала к дочерям в Йошкар-Олу.

В семье Якова Васильевича родились Лидия, Николай, Зоя, Тамара и Иван.

Яков Васильевич вместе со своим сослуживцем построил в Старобельске двухквартирный дом городского типа, он работал шофером, затем завгаром, а в последние годы начальником автоколонны по обслуживанию городского и районного узла связи. На фронт его долго не брали по так называемой «брони». Иван родился в 1942 году. После мобилизации дяди Яши, тетя Татьяна осталась с детьми мал мала меньше. Она начала болеть и ее отправили в Сватово в психбольницу. Моя мама забрала маленького Ивана (несла его на руках пешком 10 км) и Николая (7 лет), тетя Поля забрала Тамару (2 года), а Лида (11 лет) и Зоя (5 лет) остались сами в доме под присмотром соседей. Еще до Дня Победы дядя Яша в 1945 году приезжал на побывку домой на два дня, один день гостил у нас с сыновьями и уехал на Дальний Восток. Домой вернулся уже после победы над Японией. Семью собрал вместе, но тетя Таня часто болела. Он как-то весной в рейсе полежал под машиной - ремонтировался - и простудился. Врачи его спасти не смогли. Проболел он 6 или 7 лен и умер в 1966 году.

Мой отец Дубейко Иван Васильевич и мама Варвара Прокофьевна вступили в колхоз «Червонный плугатарь», который занимал от центра южную половину села, в первый же год образования колхоза в 1929 году. Отец работал рядовым колхозником, а мама заведующей патронатом (интернат), а потом зав. детскими яслями, в которых содержались как дети колхозников, так и безродные. Дети без родителей в детсаду находились круглосуточно, а остальные - только днем. Я тоже ходил в эти ясли и помню, что мы всегда ели затирку или галушки.

В 1933 году отца послали от колхоза строить железную дорогу Ворошиловград-Москва, которая проходила через Старобельск, он в городе получил квартиру и забрал маму, меня и младшего брата Колю, а дома осталась бабуся с моей сестрой Марусей и двумя старухами, о которых я уже упоминал. Мы там прожили один или два года и потом вернулись домой, мама пошла на прежнюю работу в колхоз, а отец поступил в городе на курсы водителей. Это было в 1935 году.

В 1933-1935 г.г. у нас в доме часто были покойники. Умерли две старухи, а также сестра Маруся и брат Коля. Правда, и после в нашей семье умирали дети. Из детей, родившихся до 1944 года, в живых остались только я - первенец и Шура (1937 года рождения). Кроме Маруси и Коли умерли еще один Коля, потом Люба, Толя, Илья, Рая - все дети умирали в раннем возрасте (1-2 года) от кори, скарлатины, свинки. Последним из детей умер брат Вася (1939 года рождения) в 1957 году, он уже ходил в 10 класс. У него было искривление позвоночника из-за падения с печки на пол в детстве. В годы войны обращаться было не к кому (больницы не работали), а после войны сказали, что уже исправлять поздно. Он очень хорошо играл в шахматы и на гармошке.


Из дневника А. И. Дубейко:

30 марта 1949 г. Из дошкольного времени помню мало. Туманно сохранилось, что очень любил кроликов, которых отец развел немеренно. Помню, было много маленьких цыплят. В детстве любил кататься на ветвях срубленного большого вяза, который лежал во дворе. Зимой катался на санках и катал снежную бабу. В школу хотелось идти на два года раньше положенного, естественно, меня не приняли, и только в 1935 году, когда мне исполнилось 7 лет и 5 месяцев, был принят в Лиманскую неполную школу.


В первый класс я пошел в 1935 году. У нас в это время на квартире жил учитель старших классов Григорий Иванович, который по вечерам встречался с моей учительницей Галиной Ивановной. Электричества до 1953 или даже до 1958 года не было, хаты по темну освещали керосиновыми лампами, а в войну в отсутствие керосина жгли каганцы, изготовленных из снарядных гильз, в которые заливали бензин с солью (военные давали), вставляли фитиль и светили. А когда и бензина не было, освещали помещения лампадами с постным маслом, а то и лучинами. Так вот Григорий Иванович готовился идти на вечерку, за ним в этот момент зашел его друг тоже учитель Иван Леонтьевич, мы все были на кухне, где и лампа висела, а Григорий Иванович пошел в зал, переоделся и надушился. Но вместо одеколона по лицу размазал чернила. Когда он вышел на кухню, мы все ахнули, и стали смеяться, а Иван Леонтьевич сказал, - «Без ума, как зимой без топлива», - и ушел на гулянку сам. А Григорий Иванович остался отмываться, но безрезультатно, даже в школу на следующий день не пошел в школу, и мне наказал, чтобы я не проговорился Галине Ивановне.

Я же, конечно, не удержался, рассмеялся и признался ей, почему нет в школе Григория Ивановича.

Еще помню первый день в школе. Галина Ивановна (в дневнике отец ее, правда, называл Галиной Петровной, вероятнее всего она была Галина Ивановна, так как, когда писал Родословную, дневники были перед ним) потребовала, чтобы все нестриженные ребята на завтра пришли или подстриженными, или с родителями. Дома мама в сенцах меня подстригла «с батогами», я ревел, и в это время к нам зашел сосед дед Иван Михайленко, когда он спросил, как зовут учительницу, я ответил - Галина Марьивна. После этого он все последующие годы всегда меня спрашивал, как там поживает «Галина Марьивна». Посмеемся, а уже потом серьезно общаемся.