Институт социологии социология в россии
| Вид материала | Литература |
- Задачи социологии 11 Ковалевский М. М. Природа социологии. Отношение ее к философии, 24.6kb.
- Темы рефератов по социологии Социология, 33.1kb.
- Социология как наука. Объект и предмет социологии. Место социологии в системе, 67.7kb.
- Программа экзамена-собеседования для поступления в магистратуру по специальности: «Социология», 126.21kb.
- Программа дисциплины «становление и развитие экономической социологии в россии: этапы, 108.53kb.
- Экзамен сдан на 5, зимняя сессия 2003, ргпу факультет философии человека, асс. Кошкиной, 1017.75kb.
- Л. Г. Егорова восточно-европейская социология казань 2008 Казанский государственный, 239.33kb.
- Аннотация примерной программы наименование дисциплины основы социологии рекомендуется, 388.21kb.
- Краткая аннотация курса «история социологии», 482.9kb.
- План. Предмет социологической науки. Структура социологии. Место социологии в системе, 197.24kb.
§ 4. Экологическая озабоченность
Это — наиболее эмпирически развитое направление в советской инвайронментальной социологии. Оно состоит из нескольких тематических «блоков». Первый -изучение зависимости анти- или проэкологического поведения от типа личности и ее сознания (М.Лауристин, Б.Фирсов); второй — исследование дифференциации данной озабоченности в зависимости от пола, возраста, социального положения и других конституирующих признаков (А.Баранов, Б.Докторов, В.Сафронов); третий — изучение ценностных ориентации участников гражданских инициатив и инвайронментальных движений (О.Яницкий).
Результаты этих исследований можно подытожить следующим образом. Общий уровень обеспокоенности населения СССР состоянием среды в течение последних десяти лет постоянно возрастал. Пик этой обеспокоенности пришелся на 1989 г., совпав с резкой общей политизацией массового сознания, и затем начал неуклонно снижаться. Чернобыльская катастрофа не оказала существенного влияния на характер этой динамики. Наиболее обеспокоенным слоем населения является гуманитарная интеллигенция и в целом лица с высшим образованием, а также большинство пенсионеров, молодых матерей и других категорий иммобильных групп населения. Наименее обеспокоенные — это люди, по разным причинам утерявшие свои социальные и культурные корни, а также занятые в сфере услуг. Относительно более озабочены состоянием среды жители больших городов и западной части бывшего СССР, относительно менее — жители малых городов и поселков и бывших республик Средней Азии [6]. Однако, как отмечается, лишь возраст и уровень образования являются сильными дифференцирующими признаками [13].
М.Лауристин и Б.Фирсов выделяют несколько устойчивых структур индивидуального сознания (их можно назвать типами, или парадигмами, сознания), сквозь «призму» которых люди воспринимают и оценивают состояние среды. Было выявлено шесть таких доминирующих типов: глобально-экологический, нравственно-этический, правовой, организационно-производственный, технологический и эстетический [18]. Если представить различные интерпретации ухудшения состояния среды в виде континуума мнений, то он будет ограничен двумя полюсами. На одном будут располагаться интерпретации этой ситуации, выраженные в виде критики экономической и технологической политики, на другом — мнения, связывающие эту ситуацию с низкой повседневной культурой и отсутствием твердых моральных устоев [13, 18].
Изучение А.Барановым степени обеспокоенности состоянием среды выявило четыре типа носителей экологического сознания. Первый, «экологист», очень сильно встревожен экологической ситуацией любых масштабов, беспокоится о дальнейшей деградации среды, поддерживает любые действия в ее защиту, готов платить за высокое качество среды. Второй, «пассивный пессимист», разделяя озабоченность первого, тем не менее платить из собственного кармана за экологические мероприятия не согласен. Третий, «пассивный оптимист», хотя также встревожен состоянием среды, полагает, что в перспективе ситуация может измениться к лучшему. Поэтому он согласен жертвовать качеством среды ради решения экономических проблем и отказывается платить личные средства на экологические нужды. Четвертый, «необеспокоенный», проявляет умеренную или низкую степень озабоченности состоянием среды и поэтому не имеет твердого мнения по поводу соотношения экономического и экологического приоритетов в политике государства [6]. Б.Докторов и В.Сафронов, испытав на российском материале концепцию циклов общественного внимания американского социолога Э.Даунса [58], пришли к выводу, что состояние общественного мнения по экологическим вопросам в России, скорее всего, соответствует второй стадии этого цикла — стадии открытия, вызывающего тревогу, и энтузиазма, выражающегося в поддержке общественным мнением экологических инициатив и требований [12].
Естественно, что члены экологических групп и движений выражают наивысшую степень озабоченности состоянием среды и готовы вносить личный вклад в изменение экологической ситуации. Однако, с нашей точки зрения, главная проблема - выявление ценностных основ этой высокой озабоченности и соответственно социальной активности — остается недостаточно исследованной.
Вопрос должен быть поставлен иначе: почему возникли это состояние сознания и готовность к действиям в условиях посттоталитарной и недоиндустриализированной России? Причин здесь несколько, и далеко не все они связаны с ухудшением состояния среды. Одна из них — это ценность позитивного экологического знания, которое может служить опорой в мире фальсифицированных ценностей официального социализма и ценностного вакуума постперестройки. Другая — это превращение проэкологической общественной деятельности в «экологическую нишу» маргинальной интеллигенции и студенческой молодежи, в нишу творческой, неполитической деятельности. Третья причина — поиск этой интеллигенцией «точки опоры» в западной культуре: российский алармизм есть несомненный последователь западного алармизма. Наконец, теперь уже ясно, что в годы перестройки экологическая озабоченность населения была использована демократическим движением в целях политической мобилизации масс. Иными словами, изменения макросоциального, равно как и локального, ситуационного контекста в ходе перестроечных процессов стимулировали трансформацию лозунгов охраны природы в средство политической борьбы против коммунистического режима.
Изучение автором российского экологического движения показывает, что в массовом сознании населения страны существует некоторый аналог «постматериальным ценностям» Запада [80]. Однако его истоки совершенно иные. Ценностная база советского экологического авангарда — это сочетание ценностей бедных, но относительно свободных (по сравнению со сталинской эпохой) детских и юношеских лет и ценности общения с нетронутой природой, в которой прошел этот период жизни нынешних лидеров экодвижения. Поэтому этот аналог правильней именовать «российским экологическим аскетизмом», тем более что коммунистическая пропаганда использовала многие образы и идеи российского христианского аскетизма. Нельзя также сбрасывать со счетов устойчивый романтический синдром, присущий русской интеллигенции XIX и начала XX вв., который через систему образования и воспитания передавался вплоть до нынешнего поколения инвайронментального авангарда. Важно также, что ценности советского, а затем российского инвайронментализма воспроизводились многочисленными группами защиты природы и памятников культуры. В них «экологический аскетизм», а с ним и экологическая озабоченность, превращались в образ жизни, в достаточно устойчивую субкультуру, альтернативную культуре официальной [86].
§ 5. Социальная экология города
В ее изучении социологи и биологи шли навстречу друг другу. Социологи изучали воздействие физической среды на сознание и поведение человека, а биологи накапливали материал о воздействии городского населения и городской застройки на природные экосистемы [53, 56, 83]. Однако все же центром исследовательского интереса было поведение человека и групп в социальной среде городов.
Теоретически данная проблема заключалась в интерпретации поведения горожан в урбанизированной среде, созданной тоталитарным режимом (массовая индустриальная жилая среда, отсутствие возможности выбора места жительства, невозможность участия в принятии решений). Как выяснилось, несмотря на повсеместную реализацию «Парадигмы Системной исключительности» (государство как единственный субъект формирования городской среды, отсутствие частной собственности на жилище и землю, проектирование среды в расчете на «среднего жителя», отсутствие функциональной дифференциации этой среды в соответствии с потребностями и образом жизни различных социальных групп, ее низкое эстетическое качество, отсутствие публичного пространства, возможность идентифицировать себя только с приватным миром), жители советских городов всеми силами сопротивлялись этому нивелированию. Они постепенно обживали эту стандартизированную среду, формировали свое персонализированное пространство, создавали малые группы и территориальные сообщества (см. работы Л.Когана, Т.Нийта, Ю.Круусвалла, М.Хейдметса [14, 20, 36, 40, 41]).
Представляется, что персонализированное пространство есть пространственное выражение того, что можно назвать первичной экоструктурой. Она есть организационная форма жизненного процесса, посредством которой индивид приспосабливается к городской жизни, а затем постепенно изменяет ее в соответствии со своими потребностями. Социально-экологическая структура города в целом понимается здесь как эффективная форма организации непосредственной жизненной среды индивидов, в которой они, в рамках нормы жизненного процесса, получают возможность максимизировать свои жизненные ресурсы и, следовательно, отвечать требованиям, которые предъявляет к ним общество. Как показано автором этой главы, даже в суперстандартизированной и отчужденной среде горожанин постепенно формирует свою «социально-экологическую нишу» [74]. Однако этот процесс шел чрезвычайно медленно. Поэтому жители советских городов уже с начала 80-х гг. стали выдвигать требования своего участия в проектировании и оценке градостроительных решений, разрабатываемых государственными организациями [85].
Фактически это было начало волны так называемых гражданских инициатив (грасрутс), которые впоследствии явились ячейками формирования новых социальных движений и органов общественного самоуправления. Исследования автора выявили не менее десяти стадий развития таких общественных инициатив, начиная от «информативной», когда население завоевывает «право знать» о решениях, принимаемых по поводу среды его обитания, и вплоть до полного цикла самоорганизации, т.е. образования территориального сообщества, способного производить некоторые жизненно важные ресурсы. Для советских условий, как показал В.Глазычев, были характерны также «импульсные» инициативы, когда инициативная группа из некоторого центра пыталась стимулировать и организовывать социальную активность населения провинциального города, а социологи стремились зафиксировать результат этого импульса после того, как воздействие «центра» заканчивалось [62].
С момента своего возникновения в середине 60-х гг. советская урбансоциология постоянно сопротивлялась навязыванию ей государственными органами роли дисциплины, существующей лишь для обслуживания градостроительного процесса (формула «социологическое обоснование градостроительных решений» была общей позицией официальных властей и градостроителей). С конца 70-х гг. претензии градостроителя на роль главного организатора городской экосоциальной среды все более стали оспариваться расширяющимся «клубом профессионалов» (социологи, биологи, психологи), реально вовлеченных в процесс ее формирования. Единый субъект этого процесса постепенно уступил место междисциплинарному «коллективу» с весьма конфликтными внутренними отношениями. В конечном счете, идея интеграции наук в деле формирования городской среды была отвергнута, уступив место принципу кооперирования усилий представителей различных дисциплин. По справедливому замечанию В.Глазычева, городская среда является сложнейшим объектом, целостное представление о котором традиционные процедуры научного исследования и проектирования удержать не способны. Потому постановка проблемы адекватного понимания природы городской среды является мощным импульсом к развитию неклассических форм знания [9].
Программа «Экополис», начатая в 1979 г., была практической попыткой развивать городскую социальную экологию именно по данному пути. Программа ставила несколько задач: разработать концепцию сопряженного развития города и природы, соединить усилия представителей естественных и общественных наук, привлечь к разработке концепции активистов конкретного города, сделав его полигоном для реализации этой программы [53, 56].
Показательно, что за 10 лет работы по программе сколько-нибудь интегрированной междисциплинарной концепции экогорода не было создано. Д.Кавтарадзе и другие биологи, бывшие, лидерами программы, ограничились лишь повторением известных «императивов природы», без попытки их интерпретации в контексте быстро меняющейся экономической, политической и социальной ситуации предперестроечного и последующего периодов. Удалось лишь выполнить серию частных исследований по воздействию города на состояние городской флоры и фауны.
Что касается социологов, то их интересовало «движение» от интегративной концепции экогорода к ее практической реализации.
Выделив три основных уровня интеграции знаний (культурно-исторический, социально-функциональный и пространственный) и пять последовательных ступеней этого «движения» (фундаментальные и прикладные исследования, проектирование, строительство и формирование городской среды), О.Яницкий показал, что в условиях существовавшей в стране системы централизованного создания городов реализация концепции экогорода невозможна в принципе. К тому же, при главенствующей роли архитектурно-строительной системы, любая, даже хорошо разработанная междисциплинарная концепция обязательно редуцируется до уровня двухмерной репрезентации (архитектурный проект). Потери экосоциального содержания концепции при этом неизбежны. Другим ограничивающим реализацию концепции экогорода фактором было отсутствие обратной связи с формирующимся территориальным сообществом. Следовательно, нужны иные методы — моделирование, разработка сценариев [83].
Не будучи нигде реализованной даже наполовину, программа «Экополис» оказала тем не менее огромное воздействие как на научное сообщество, так и на группы экоактивистов городского населения. Во многих поселениях были созданы неформальные группы поддержки программы, а в некоторых из них возникли гражданские инициативы по реализации собственных программ экологизации городской среды. «Экополис» (как замысел и междисциплинарная программа) имел также серьезный международный резонанс.
Наконец, важным направлением социально-экологических исследований является изучение социальных конфликтов и социально-пространственной дифференциации в городской среде. Существуют два основных типа конфликтов: 1) между внегородскими экономическими и социальными структурами (государственные предприятия и учреждения), эксплуатирующими ресурсы города, и местным сообществом, воспроизводящим эти ресурсы [39]; 2) между различными социальными субъектами города, конкурирующими в борьбе за доступ к этим ресурсам [32, 65, 80].
Исследованиями в области дифференциации городской среды, в том числе ее качества, традиционно занимались специалисты по социальной географии [54]. Однако в последние годы социологи стали активно исследовать вопросы социальной дифференциации и сегрегации в пространстве города. Так, О.Трущенко, используя историко-социологические методы и опираясь на теоретические разработки французских социологов П.Бурдье, М.Пэнсон, М.Пэнсон-Шарло, Э.Претесея и др., на примере Москвы показала, что городская сегрегация есть продукт социальной стратегии практического использования символически ценных пространств, который воплощается в характере расселения господствующих социальных групп и сословий. Сегодня дефицит экологически чистых городских сред является растущим по важности фактором аккумуляции символического капитала именно в немногих, еще относительно экологически чистых зонах города [28, 29]. С возникновением рынка земли, жилья и вообще городской недвижимости социально-экологическая дифференциация и сегрегация, а за ними и конфликты на этой почве неизбежно усилятся.
§ 6. Экологическое движение
В тоталитарном обществе не могло быть экологического движения в современном его понимании. Тем не менее первые группы защиты природы возникли в СССР в начале 60-х гг. Это были дружины охраны природы — группы студентов-биологов, появившиеся сначала в Тартуском, затем в Московском и других университетах страны [72]. Первым объектом эмпирического изучения экосоциологов стали в конце 70-х гг. жители больших городов, обеспокоенные состоянием городской среды. Изучались факторы, порождающие эту обеспокоенность, степень готовности горожан к участию в природоохранных действиях, их формы [6, 44]. Впервые была предпринята попытка типизации форм общественного участия: прямые природоохранные действия, мониторинг, экологическое просвещение и воспитание, научно-исследовательская и конструкторская деятельность, участие в работе местных органов власти (см. работы О.Яницкого, Д.Кавтарадзе [63, 84]).
Начальный этап перестройки в СССР был отмечен нарастающей волной гражданских инициатив. Это были неформальные группы горожан, выступавшие в защиту среды своего непосредственного обитания (на Западе их обычно называют «движениями одного пункта»). Такие неформальные объединения в крупных городах страны, как и студенческие дружины охраны природы, возникли задолго до перестройки. Однако с ее началом они послужили социальной базой для формирования не только инвайронментальных, но и многих иных новых социальных и политических движений. Лидеры этих проэкологических групп обычно рекрутировались из слоя городской гуманитарной и технической интеллигенции. Их объединяли такие ценности, как свободный творческий труд, возможность самоорганизации всего жизненного процесса, чувство принадлежности к группе, идентификация с непосредственной средой обитания.
Создание концепции инвайронментального движения в условиях посттоталитаризма представляло значительные трудности: требовалось как минимум теоретическое переосмысление теоретико-методологического багажа, накопленного социологией движений на Западе. Главная проблема заключалась в различии контекстов, в которых возникали и действовали эти движения. Если Запад, при всем его разнообразии, представлял собой развитое индустриальное общество с достаточно прочными демократическими традициями, системой институтов гражданского общества (так называемая поздняя, рефлексирующая модернизация с переходом в стадию постмодернизации), то Россия представляет собой посттоталитарное общество, с незавершенной индустриализацией и весьма слабыми демократическими институтами (так называемая запаздывающая, или догоняющая модернизация). Там концепции социальных движений разрабатывались для динамичного, но внутренне стабильного, устойчивого общества с достаточно четким вектором социальных изменений. Здесь же нужна была концепция движения, вышедшего из недр тоталитаризма и развивающего свою деятельность в условиях быстрых изменений, ценностного вакуума и общей нестабильности.
Теперь об особенностях инвайронментального движения в России. В качестве аналитического инструмента автор предложил различать три уровня контекста возникновения и развития экологического движения [49, 75]. «Контекст-1» — это исторический, цивилизационный контекст, т.е. устойчивая система отношений государства, гражданского общества и населения и регулирующих их базовых норм культуры. Коротко говоря, речь идет о культуре общества. «Контекст-2» — это социальный контекст, в котором есть как стабильные, так и изменяемые элементы. Он может быть также назван контекстом переходного периода, или макросоциальным контекстом. Для Запада сегодня это переход к постиндустриальному обществу, для нас — от тоталитарного к демократическому или авторитарному. «Контекст-3», или «ситуационный» — это непосредственная экономическая, политическая и природная среда, в которой возникают экологические группы и движения и от ресурсов которой они зависят в первую очередь.
Исходя из этих и некоторых других теоретических предпосылок, эмпирически удалось установить, что: отличительным признаком рассматриваемого движения является общее ценностное ядро, причем наряду с собственно экологическими ценностями, существенное значение имеют ценности самоидентификации, самореализации и самоорганизации; движение достаточно элитарно, профессионально и не имеет широкой социальной базы; движению присуща децентрализованная структура с развитыми горизонтальными связями; государство (точнее, совокупность центральных и местных властвующих элит) является главным социальным антагонистом движения; несмотря на свою в целом неполитическую ориентацию, движение по своим конечным целям носит весьма радикальный характер, так как направлено на коренное изменение социального порядка; «проблемное поле» движения достаточно четко разделено на две сферы — охрану природы и защиту человека, его социального здоровья и политических прав; это «проблемное поле» может быть также квалифицировано как сфера социальных (социокультурных) изменений или как экологическая политика в широком значении этого слова [80].
Относительно ступеней развития (этапов) движения существуют различные точки зрения. Так, А.Шубин полагает, что оно прошло институционализированный (1958—1982 гг.), популистский (1989—1991 гг.) и альтернативистский (начиная с 1992 г.) этапы эволюции. Последний понимается как преодоление комплекса своей «политической неполноценности» и выдвижение альтернативных общественных программ [43]. С.Фомичев, подчеркивая, что «экологический неформалитет» не является непосредственным продуктом перестройки, выделяет такие фазы эволюции движения: первая (60—70-е гг.) — пассивная фаза, с преобладанием неполитизированной природоохранной деятельности; вторая (80-е гг.) — активная фаза, отличающаяся массовостью, разнообразием и значительной политизацией форм социального действия; третья (90-е гг.) — умеренная фаза. В этот, последний, период в связи с резкими изменениями макросоциального контекста, с одной стороны, произошла легализация большинства экологических организаций (в России, на Украине, в Белоруссии, прибалтийских государствах), с другой — снижение активности и массовости инвайронментального движения. Это связано также с общим спадом в мировом зеленом движении [31].
Как нам представляется, эволюция движения — это сложное переплетение реакций на изменение названных выше трех контекстов и внутренних трансформаций, непосредственно не зависимых от внешних воздействий. С социологической точки зрения — дифференциация, профессионализация и бюрократизация отличают эту эволюцию за 30-летний период.
Эмпирически О.Яницким и И.Халий было выявлено семь типологических групп в движении, различающихся целями, идеологией, тактикой и формами социального действия [33, 35, 64, 76, 78].
Консервационисты (ядро движения) — приверженцы биосциентизма как идеологии («природа знает лучше, мы — профессиональные носители экологического знания»). Они — продолжатели профессиональных и гражданских традиций российской естественнонаучной интеллигенции. Создание всемирного братства зеленых и построение общества скромных материальных потребностей — таковы их стратегические ориентиры [86]. Альтернативисты — идеологи экоанархизма и коммунитаризма, принципиальные противники государства, апологеты децентрализованного общества, созданного на принципах самообеспечения и самоорганизации. Альтер-нативисты — сторонники радикальных действий [31]. Традиционалисты (просветители) не имеют четкой идеологической доктрины. Это — гуманитарная российская интеллигенция, с ее вечными идеалами ненасилия, добра и взаимопомощи. По отношению к нынешнему обществу настроены критически, но стараются действовать путем убеждения, просвещения и личного примера. Сторонники идеологии «малых дел». Противники как русификации, так и вестернизации уклада жизни этнических меньшинств, населяющих Россию. Гражданские инициативы на определенном этапе самая массовая и политически активная часть движения. Их идеология и практическая цель — общественное самоуправление, формы прямой демократии. Сегодня гражданские инициативы, исчерпав свой потенциал антитоталитарного протеста, в значительной мере исчезли с общественной арены.
Экополитики — самая идеологически и социально гетерогенная группа в движении Лозунг большинства из них — «сначала политическая и экономическая стабилизация, а потом экологизация». С их точки зрения, «сегодня политика решает все». Очень многие из них были экологами по случаю, т.е. эксплуатировали экологическую озабоченность населения в целях своей политической карьеры Современные экопатриоты отличаются политизированностью взглядов, правым радикализмом, апологетикой «державности» и «сильной руки», ставкой на силовые методы преодоления экологического кризиса и неприятием демократии. Крайне правые экопатриоты утверждают, что со стороны мирового сообщества осуществляется организованный геноцид по отношению к русскому народу, следовательно, любое его национальное движение должно формироваться на кровном родстве и общности национального характера. И.Халий отмечает усиливающуюся на местах тенденцию отождествления экологических и национальных притязаний, что представляет собой угрозу поглощения экологического движения национальным или вытеснение экологистов с политической арены. Наконец, быстро прогрессирует группа, которая исповедует технократическую идеологию. Сации бросовых ресурсов и предлагающие инженерные решения, минимизирующие расходы вещества и энергии, так и технократическая элита, видящая преодоление экологического кризиса в новых технологиях [64, 76, 78]
Важным вопросом является выживание или, используя научный термин, поддержание движений. Как показали С.Фомичев, И.Халий, А.Шубин, О.Яницкий, в этой проблеме есть две стороны внутренние ресурсы движения и изменяющийся контекст Человеческие ресурсы инвайронментального движения близки к исчерпанию по многим причинам: многолетняя самоэксплуатация лидеров движения и местных групп не может продолжаться бесконечно; часть их членов перешла в другие социальные движения и партии, прежде всего в местные национальные движения; систематически наблюдается переход многих лидеров движения в новые исполнительные органы власти, начиная от аппарата президента России и до местной администрации. Как уже отмечалось, массовая база движения — гражданские инициативы — резко сократилась [31, 33, 35, 42, 43, 47, 80].
Контекст движения тоже изменяется, но каждый из названных трех его элементов — по-разному. «Цивилизационный контекст» остается в основном прежним. Более того, под влиянием экономического кризиса, нарастающего имущественного расслоения, отчуждения государства и общества, общей нестабильности жизни социалистические ценности (уравнительность, социальные гарантии, коллективизм) актуализировались. Новые элементы этого контекста, такие, как «выживание любой ценой», установка на реабилитацию индустриальной системы, естественно, являются чуждыми ценностям инвайронментального движения. Вектор развития «макросоциального контекста» до сих пор остается неясным: принятие западной модели индустриального развития, возрождение «истинно русских» ценностей (национал-патриотизм) или же некий «третий путь», за который выступают лидеры экоанархизма. В каждом из этих случаев роль инвайронментального движения в обществе будет иной. Что касается «ситуационного контекста», то за 1990—1992 гг. он изменился драматически: практически все привычные источники ресурсов движения были исчерпаны. Поэтому для поддержания своего существования движение вынуждено было создавать рыночные структуры или же неприбыльные организации (экокооперативы, экоцентры, экобиржи и т.д.). Это был очень трудный поворот для многих местных ячеек движения. Но одновременно он означал, что оно в целом начинает выступать как важнейший механизм формирования гражданского общества [48, 50, 76, 78].
Помимо работ, изучающих генерализующие тенденции в экологическом движении, в начале 90-х гг. в Москве, Нижнем Новгороде, Киришах были осуществлены исследования монографического характера, позволившие изучить динамику городских и региональных движений во взаимодействии с изменяющимися макросоциальным и ситуационным контекстами. В частности, И.Халий, О.Цепиловой и О.Яницким были установлены усиливающаяся кооптация и перехват инициативы местных экогрупп со стороны местных властей, обособленность экологического движения от близких ему по целям демократического, жилищного и других, растущая отчужденность активистов от нужд и запросов местного населения [33, 35, 38, 52, 64, 76, 78].
§ 7. Социальные изменения и экологическая политика
Потенциально экологически ориентированное общественное мнение и проэкологическая социальная активность суть факторы глубоких социальных перемен в российском обществе. Однако ввиду отсутствия общей теории социальных изменений применительно к «переходному периоду» и ряда других причин проэкологические социальные изменения остаются наименее разработанной сферой экосоциологии.
Для оценки вероятности и глубины «экологического поворота» в России важно знать расстановку четырех главных, по мнению автора, сил: экологического авангарда, членов Системы, «работников» и «жителей»в системе координат «экологические ценности — ориентация на экономический рост» и «ориентация на социальные изменения — сохранение статус-кво».
Экологический авангард составляют приверженцы инвайронментальных ценностей и сторонники социальных изменений.
«Профессионалы + граждане + активисты» — такова формула авангарда. По нашим подсчетам, в период самой высокой экологической «волны» (в 1988—1989 гг.) в СССР около 8 % городского населения старше 14 лет относились к этой категории. «Члены Системы» — приверженцы противоположных ценностей, они выступают за политическую и экономическую стабильность любой ценой и не стремятся к социальным переменам. «Члены Системы» — совокупность групп (элит), занимающих ключевые позиции в отношении распоряжения всеми видами ресурсов в обществе. «Ядро Системы» — держатель и распорядитель ключевых дефицитных ресурсов и главный антагонист экологического авангарда. У «Системы» есть обширная «периферия», состоящая из двух категорий людей: тех, кто составляет ее распределительный механизм и тем самым обеспечивает устойчивость Системы, и тех, кто от нее зависим (военнослужащие, работники большинства отраслей добывающей промышленности, в особенности кочевых профессий, а также люмпенизированные слои города и деревни).
«Работники» и «жители» занимают маргинальное положение между двумя названными выше группами. Хотя между ними много общего (и те и другие — вне ядра Системы, между ними много связей — семейных, соседских, общая субкультура), типологически они все же различны. «Работники», включенные в индустриальное производство, более ориентированы на экономический рост и поддержание политического статус-кво. Они также более рационалисты и технократы. «Жители», связанные со средой обитания, более проэкологически и гуманистически ориентированы. «Работники» видят в результатах своей деятельности средство доступа к природе, к лучшей жизненной среде, для «жителей» эта среда имеет самостоятельную ценность, они вкладывают личные ресурсы в ее поддержание и воспроизводство. «Работники» — это главным образом занятые в сфере индустриального производства, на крупных государственных предприятиях, а также сельские мигранты в городах, особенно в первом поколении. «Жители» — это городская интеллигенция, часть молодежи, молодые матери, пенсионеры, больные и одинокие, мелкие служащие государственных учреждений, а также работники тех сфер обслуживания, которые тяготеют к жилой среде.
Различие между рассматриваемыми группами особенно видно в их отношении к науке. «Работники» относятся к ней индифферентно, а то и негативно, поскольку от науки исходит опасность нововведений, ведущих к интенсификации производства и структурной безработице. «Жители» стремятся к контактам с учеными, поскольку независимая экспертиза и консультации профессионалов — это те немногие средства, которые позволяют местным группам протеста противостоять действиям Системы, разрушающей среду обитания. Среди «жителей» есть и профессионалы, периодически становящиеся лидерами гражданских инициатив. Различно и их политическое поведение: первые тяготеют к участию в профсоюзном движении или в политических партиях национал-патриотической ориентации, вторые — к участию в акциях демократического протеста, других формах внепарламентской борьбы, а также в работе местных органов власти [77]. Исследование, повторенное автором через пять лет, показало, что «Система» постепенно поглощает все проэкологические силы [76, 78].
Более детально деятельность властных структур социологическими методами (контент-анализ) изучалась лишь в 1989—1990 гг. Хотя «охрана природы» была включена КПСС в систему политических приоритетов еще в середине 70-х гг., ни тогда, ни в годы перестройки государство не имело экологической политики. Декларированный в 1986 г. М.Горбачевым поворот к ресурсосберегающей экономической политике остался на бумаге. Устойчивость экономической системы и уровень жизни населения продолжали находиться в прямой зависимости от экспорта нефти и других невозобновляемых ресурсов. Ни Чернобыль, ни землетрясение в Армении, ни серия последующих экологических аварий не привели к экологической модернизации экономики и общества в целом. В союзных и республиканских органах масти (а сегодня — на федеральном уровне) продолжало действовать мощное антиэкологическое лобби, состоящее из представителей ресурсодобывающих отраслей, государственного сектора индустрии, военно-промышленного комплекса и местных властей. «Мощные партии корпоративных интересов, — пишет В.Ярошенко, — экономическая основа тоталитаризма, не исчезли ни в России, ни у ее соседей. Более того, монополистические структуры, сложившиеся в системе плановой экономики, продолжают определять жизнь реформированных обществ, направляют реформы в удобные для сохранения этих монопольно-корпоративистских структур направления» [52]. Как отмечается, «мы являемся единственной в мире страной, где строительство сверхдальних линий электропередач... является самоцелью» [21].
В 1989 г. в парламент СССР было избрано не менее 300 экологически ориентированных депутатов, что составляло 15 % от всего депутатского корпуса. Сорок признанных лидеров экологического движения стали народными депутатами СССР [81]. Это было многообещающее начало. Однако, как вскоре выяснилось, большинство кандидатов в депутаты центральных и местных органов власти использовало экологические лозунги лишь в целях победы над политическими противниками [3, 34]. За три года своего существования парламенты СССР и Российской Федерации не приняли ни одного закона, который бы определил экологическую стратегию государства и общества. А.Яблоков, видный экополитик, депутат союзного парламента, вынужден был признать: «Мы не выдержали испытания властью».
Как показали исследования [32, 33, 35, 43, 65, 76, 78, 86], реальной силой для проведения проэкологической политики снизу стали комитеты общественного самоуправления. Однако ослабление представительной и резкое усиление исполнительной власти, предоставление чрезвычайно широких полномочий мэрам Москвы и некоторых других городов — все эти формы власти «сильной руки», а фактически авторитарной привели к возврату антиэкологической политики доперестроечного периода. Экологические департаменты городов и областей практически бессильны, а комитеты общественного самоуправления были распущены или превратились в функциональные придатки местных органов власти.
Важная тема экосоциальных исследований — структура и характер процесса принятия экологических решений. Как показала И.Халий, на местах конфликты между представителями президента, областными и городскими комитетами охраны природы и Советами народных депутатов усиливались. Лидеры экологических групп и движений, ставшие в 1990—1993 гг. депутатами местных советов или работниками государственных и муниципальных природоохранных служб, были единодушны в том, что советы как социальный институт абсолютно экологически некомпетентны. Однако, поскольку некомпетентных было большинство, при принятии решений преобладал принцип: сначала политика, потом экономика, потом экология. Поэтому вхождение инвайронменталистов в органы законодательной и исполнительной власти отнюдь не означало институционализации их экологических требований [66].
Институционализация этих требований в принципе может идти по трем каналам: участие инвайронменталистов в реформах, экологическое образование и просвещение и прямые (внепарламентские) действия; здесь позиции российских и западных социологов в целом совпадают [71].
Однако различия в характере упомянутых контактов и внутренняя дифференциация семи названных выше типологических групп движения предопределили специфику тактики и репертуара действий последних. Как показал автор, для кон-сервационистов тактической задачей является усиление влияния на органы исполнительной власти, стратегической — создание глобального сообщества зеленых. В их взаимоотношениях с властями сочетаются кооперация и конфликт; репертуар действий — инфильтрация в органы исполнительной власти, исследования и разработки, экспертизы, консультирование. Альтернативисты стремятся радикализировать само экологическое движение и вовлечь в него новых членов путем массовых кампаний и других форм прямой демократии; не чужды им и краткосрочные соглашения с местными властями. Однако стратегически альтернативисты все более сближаются с первой группой, приступив к практической реализации своей идеи альтернативных поселений. Альтернативисты чаще других вступают в открытые столкновения с местными властями. Традиционалисты, напротив, — приверженцы конвенциональных форм социального действия. Их главная цель — изменение системы ценностей человека путем экологического воспитания и просвещения, пропаганды экологической этики. С властями у них нет прямых контактов. Напротив, группы гражданских инициатив были сторонниками прямых действий и открытой конфронтации с властями. Но власть взяла верх, и они распались. Экополитики ставят своей ближайшей целью блокирование разграбления природного достояния России, а также экологически опасных проектов и решений (например, организации новых международных хранилищ радиоактивных отходов на территории страны). Стратегически — это властно ориентированная группа, имеющая своей целью восстановление института местного самоуправления. Репертуар действий экополитиков весьма широк: законодательные предложения, разработка местных экологических стандартов, судебные тяжбы, расследования экологических преступлений, обучение экоактивистов. Экопатриоты прямо ориентированы на максимальный перевес своих сторонников в центральных и местных органах власти. Их репертуар действий разнообразен - от инфильтрации и лоббирования до митингов и демонстраций.
Наконец, экотехнократы, которые сегодня все более дистанцируются от движения (и даже являются организаторами контрдвижения), входят в различные экспертные группы, формирующие государственную политику в отношении среды обитания. Технократы составляют ядро технобюрократической структуры — функциональной основы всей управляющей нашим обществом Системы [35, 76, 79].
Лидеры движения и его исследователи сходятся во мнении, что движение переживает кризис [31, 42, 80, 86]. Среди его причин — утрата массовой социальной базы (гражданские инициативы), исчерпание привычных источников ресурсов, утрата поддержки со стороны средств массовой информации, отсутствие контактов с другими социальными движениями, которые могли бы быть союзниками инвайронменталистов. Возросло сопротивление и со стороны государства, которое, обвинив лидеров нынешнего движения в романтизме и некомпетентности, в ходе предвыборной кампании 1993 г. сформировало из числа государственных чиновников, профсоюзных деятелей и представителей малого бизнеса контрдвижение. Попытка лидеров экодвижения быстро сколотить вместе с движением в защиту местного самоуправления и некоторыми зелеными партиями единый предвыборный блок провалилась.
Перейдем к проблеме взаимосвязи экодвижения с другими социальными движениями 90-х гг. Сегодня на арене экологической политики сложилась, как показывают исследования, сложная система сдержек и противовесов. Действительно, экодвижение как таковое в качестве самостоятельной силы на политической арене никогда не выступало. Однако именно при его помощи пришли к власти нынешние «демократы». В отличие от ситуации на Западе, в России экодвижение практически не имеет контактов с жилищным, женским и некоторыми другими движениями и неполитическими союзами, скажем, Конфедерацией защиты прав потребителей, с которыми у экологистов, по сути, много общих позиций. Вместе с тем устав Социально-экологического союза и других крупнейших организаций движения не запрещает своим членам быть членами других движений и партий, если последние не выступают с откровенно расистскими, националистическими или сепаратистскими лозунгами. Такое перекрестное членство размывает политическое лицо экологического движения, тем более, что фиксированного членства в нем нет.
С рабочим движением у инвайронменталистов сложные отношения. Рабочее движение до сих пор достаточно автономно и свои весьма скромные экологические требования адресует непосредственно государственным органам. Его лидеры долгое время не допускали интеллигенцию к работе над своими программными документами. Вместе с тем экологисты никогда не включали в свои программы задачу поддержки рабочего движения, предпочитая привлекать отдельные группы рабочих или их коллективы к конкретным акциям протеста. Что касается профсоюзов, как прошлых, официальных, так и нынешних, независимых, то у экологического движения с ними не было и нет никаких связей [50, 65, 76, 78].
Наиболее напряженные отношения сложились у инвайронменталистов с политическими силами национально-патриотического толка. Хотя защита природы в программах последних занимает одно из важных мест, инвайронменталисты, как показали С.Фомичев, И.Халий и О.Яницкий, всегда старались не допустить «великодержавников» и «патриотов» в свои организации, избегали любых форм политического сотрудничества с ними и т.д. Между тем именно национальный вопрос, а точнее, рост националистических настроений, может серьезно подорвать инвайронментальное движение как снаружи (поскольку его интернационально ориентированных лидеров нетрудно обвинить в антипатриотизме, забвении национальных интересов), так и изнутри (поскольку его группы и организации, действуя в локальной, следовательно, определенной этнокультурной среде, не учитывают ее специфики) [31, 64, 76, 78].
«Партийное крыло» российского зеленого движения остается практически неизученным. Зеленые партии, возникнув в конце 1980-х гг., продолжают оставаться малочисленными, подвержены постоянному процессу объединения-размежевания, спектр их политических приоритетов весьма широк. Попытки создания единой российской зеленой партии пока не имели успеха. Такая партия была зарегистрирована в октябре 1993 г. [31, 60]. Члены этой и других зеленых партий часто одновременно являются членами экологического движения, выступая по отношению к нему в качестве радикализирующей силы.
Все же, по мнению социологов и ряда лидеров самого движения, его нынешний кризис, точнее, глубокая функциональная и идеологическая перестройка, порожден кардинальными изменениями в способе мобилизации ресурсов. Раньше главным ресурсом были люди, их моральное одобрение и массовое участие в акциях протеста. Теперь главным ресурсом являются деньги, получаемые в форме грантов от зарубежных и российских фондов. Как отмечал С.Фомичев, на смену объективным интересам экологически обеспокоенных граждан пришли субъективные интересы распорядителей финансовых ресурсов [61]. Это повлекло за собой организационную иерархизацию движения, формирование грантораспределяющей бюрократии, приоритет исследований, разработок, воспитательной, пропагандистской и иной "непротестной" деятельности, общее усиление реформистской направленности движения. Вместе с тем грантосоискательство как форма мобилизации ресурсов ослабило единство движения, усилило конкуренцию за ресурсы между его ячейками [76, 78].
Наконец, при отсутствии массовых кампаний и акций протеста важно было понять, как функционирует «каркас» рассматриваемого движения — система входящих в него организаций. Изучение 250 российских неправительственных экологических организаций привело автора к следующим выводам: инвайронментальные ценности могут воспроизводиться в посттоталитарном обществе с незавершенной индустриализацией; эти организации суть прежде всего внелокальный социокультурный и гражданский феномен, имеющий глубокие корни в укладе мышления и жизни российской интеллигенции; эти организации — специфическая для нынешних условий форма духовного производства и существования гражданского общества; вместе с тем совокупность этих организаций есть способ существования альтернативного, т.е. экологически ориентированного, сообщества внутри российского общества [46].
§ 8. Возможная перспектива
Взлеты и падения экосоциологии в США и Западной Европе тесно связаны с уровнем общественного интереса к инвайронментальным проблемам. Поэтому автор разделяет точку зрения своих американских коллег, полагающих, что статус рассматриваемой дисциплины будет существенно зависеть от уровня этой озабоченности, а также от того, насколько быстро другие социологические дисциплины смогут отказаться от допущения, что благосостояние и перспективы развития современных обществ не зависят от состояния биофизической среды. Чем чаще мир будет практически сталкиваться с изменением глобальной экологической ситуации, тем больше будет оснований для отказа всех социологических дисциплин от «Парадигмы человеческой исключительности». В конечном счете, взаимодействие человеческого общества и биотехносферы, т.е. социально-средовые отношения, является фундаментальной проблемой экосоциологии. Другое ее направление, которое представляется перспективным, — это концепции «общества риска», развитые У.Беком и Н.Луманом [55, 70].
К сожалению, Россия еще очень долго не достигнет уровня экологической озабоченности, необходимого для обретения экосоциологией статуса фундаментальной социологической дисциплины. Утрата российской социологией интереса к теории социальных изменений, фрагментация и коммерциализация дисциплины, ее растущий сервилизм — все это серьезные препятствия для концептуального осмысления взаимодействия природы и общества в терминах социологии.
Объединяемая лишь некоторой проэкологической идеологией, российская инвайронментальная социология не имеет развитой теоретико-методологической базы, отражающей специфику переходного периода, не институционализирована и не образует достаточно сильного научного сообщества. Мало озабоченная разработкой своего теоретического фундамента, она продолжает оставаться комбинацией нескольких, достаточно автономных исследовательских полей: проблем городской среды, экологического сознания, инвайронментальных движений и экологической политики. Накопление эмпирического материала и освоение западной литературы не сопровождается их адекватной теоретико-методологической рефлексией. И виноваты в этом не только российские экосоциологи. Без решения ключевых проблем социологии развития, т.е. создания концепции или ряда концепций модернизации переходного общества, инвайронментальная социология не сможет обрести искомого ею статуса.
Можно лишь надеяться, что поскольку Россия внесла весомый вклад в глобальные изменения в биосфере, российское государство, а за ним и социологическая наука вынуждены будут включиться в анализ этих изменений, т.е. кооперировать свои усилия с мировым сообществом социологов, подобно тому, как это уже происходит в Европейском сообществе [59]. Другой импульс может прийти со стороны намечающихся процессов политической и экономической реинтеграции республик бывшего СССР, что также потребует масштабных сравнительных исследований и, следовательно, выработки общего теоретико-методологического аппарата. Однако все это — не более чем предположения.
Единственное направление, которому наверняка суждено быстро развиваться, — «экосоциология катастроф», прежде всего техногенного, но также и военно-политического порядка. Связь: рост социогенных и техногенных рисков — социальные институты, призванные ликвидировать чрезвычайные ситуации — отрасль социологии, изучающая эти ситуации и их социальную динамику — просматривается достаточно четко. Поэтому в последнее время автором предпринимались усилия осмыслить российскую социально-экологическую ситуацию в терминах теории «общества риска» [45, 51a]; Г.Денисовский, А.Мозговая изучали поведенческие стереотипы, характерные для посткатастрофических ситуаций [11, 23]. Однако в целом российская экосоциология еще долгое время будет оставаться социологией «социальных последствий», вызванных изменениями среды обитания человека.
Литература
1. Араб-Оглы Э.А. Демографические и экологические прогнозы: Критика современных буржуазных концепций. М.: Статистика, 1978.
2. Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. М., 1991. Т. 1.
3. Ахиезер А.С. Экологические проблемы на Съезде народных депутатов СССР (май-июнь 1989). М., 1990.
4. Ахиезер А.С., Коган Л.Б., Яницкий О.Н. Урбанизация, общество и научно-техническая революция // Вопросы философии. 1969, № 2.
5. Баньковская С. Инвайронментальная социология. Рига: Зинатне, 1991.
6. Баранов А.В. Восприятие загрязнения городской среды населением города // Бюллетень Комиссии СССР по делам ЮНЕСКО. 1984, № 3-4.
7. Вернадский В.И. Размышления натуралиста: Научная мысль как планетное явление. М.: Наука, 1977. Кн. 2.
8. Гирусов Э.В. Система «общество-природа»: проблемы социальной экологии. М.: МГУ, 1976.
9. Глазычев В. Социально-экологическая интерпретация городской среды. М.: Наука, 1984.
10. Демография и экология крупного города / Ред. Н.Толоконцев, Г.Л.Романенкова. Л.: Наука, 1980.
11. Денисовский Г.М., Мозговая А.В. Человек и окружающая среда. М.: Госкомчернобыль России, ИС РАН, Центр общечеловеческих ценностей, 1992.
12. Докторов Б., Сафронов В, Экологическое общественное мнение: состояние, дифференцирующие факторы и концепции // Разработка научных основ изучения и формирования экологического сознания населения страны: Информационные материалы / Отв. ред. Б. Фирсов. М., 1990. Ч. П.
13. Докторов Б., Сафронов В. Экологическое сознание, социальная коммуникация и ситуация в обществе: закономерности связи и развития // Разработка научных основ изучения и формирования экологического сознания населения страны / Отв. ред. Б. Фирсов. М.. 1990. Ч. I.
14. Коган Л.Б. Урбанизация и городская культура // Урбанизация, НТР и рабочий класс/ Ред. О.Н.Яницкий. М.: Наука, 1972.
15. Коган Л.Б. Урбанизация — общение — микрорайон // Архитектура СССР, 1967, №4.
16. Коган Л.Б., Листенгурт Ф.М. Урбанизация и природа // Природа. 1975, № 3.
17. Марков Ю. Социальная экология. Новосибирск, 1986.
18. Массовая коммуникация и охрана среды / Под ред. М.Лауристин. Б.Фирсова. Таллинн, 1987.
19. Моисеев Н.Н. Человек, среда, общество: Проблемы формализованного описания. М.: Наука, 1982.
20. Нийт Т., Хейдметс М., Круусвалл Ю. Социально-психологические основы средообразования. Таллинн, 1985.
21. Никулин И. Супермонополия в условиях приватизации // Евразия-мониторинг. 1993, № 1.
22. Общество и природа: Исторические этапы и формы взаимодействия / Ред. М.Ким. М.: Наука, 1981.
23. Особенности социального поведения населения региона, пострадавшего от чернобыльской катастрофы / Ред. А.Мозговая. М.: ИС РАН, Центр общечеловеческих ценностей. 1993.
24. Проблемы оптимизации в экологии / Отв. ред. И.Б.Новик. М.: Наука, 1978.
25. Современная западная социология: (Словарь). М.: Политиздат, 1990.
26. Соколов В., Яницкий О. Об актуальных направлениях социально-экологических исследований // Социологические исследования. 1982, № 2.
27. Социологические проблемы польского города: (Вступительная статья Н.В.Новикова и О.Н.Яницкого). М.: Прогресс, 1966.
28. Трущенко О. Аккумуляция символического капитала в пространстве столичного центра // Российский монитор: архив современной политики. 1993. Вып. 3.
29. Трущенко О. Городская сегрегация в пространстве столичного расселения // Российский монитор: архив современной политики. 1993. Вып. 2.
30. Федоров Е.К. Экологический кризис и социальный прогресс. Л.: Гидрометеоиздат, 1977.
31. Фомичев С. Зеленые: взгляд изнутри // Полис. 1992, № 1—2.
32. Халий И.А. Изучение локальных экологических конфликтов: 1989—1991 // Новые движения трудящихся и их организация в СССР в 80—90-х годах / Ред. А.М.Кацва. М., 1991.
33. Халий И.А, Экологические инициативы в крупном индустриальном центре // Социологические исследования. 1992, № 12.
34. Халий И.А. Экологические проблемы в предвыборных программах кандидатов в народные депутаты СССР (выборы 1989 г.). М., 1990.
35. Халий И.А. Экологическое движение в условиях крупного индустриального центра России: Автореф. дис... канд. социол. наук. М., 1994.
36. Хейдметс М. Феномен персонализации среды: теоретический анализ // Средовые условия групповой деятельности. Таллинн, 1988.
37. Хильми Г.Ф. Уроки биосферы // Методологические аспекты исследования биосферы / Ред. И.Новак, Г.Хильми, А.Шаталов. М.: Наука, 1975.
38. Цепилова О. Оценка различными группами населения экологической ситуации в г. Кириши // Разработка научных основ изучения и формирования экологического сознания населения страны / Отв. ред. Б.М.Фирсов. М., 1990. Ч. II.
39. Человек, предприятие, город / Ред. Р.Нооркыйв, Х.Аасмяэ, Д.Тамм. Таллинн, 1986.
40. Человек, среда, общество. Таллинн, 1989.
41. Человек, среда, пространство. Тарту, 1979.
42. Шубин А.В. Экологический кризис и социальные реформы // Экодвижение в России" проблемы и пути выхода из кризиса: Материалы конференции. М., 1994
43. Шубин А. Экологическое движение в СССР и вышедших из него странах: (Вступительная статья) // Экологические организации на территории бывшего СССР: Справочник. М.: РАУ-Пресс, 1992.
44. Яницкий О. Взаимодействие человека и биосферы как предмет социологического исследования // Социологические исследования. 1978, № 3.
45. Яницкий О.Н. Альтернативная социология // Социологический журнал. 1994, № 1
46. Яницкий О.Н. Двенадцать гипотез об альтернативной экополитике // Социологический журнал. 1994, № 4.
47. Яницкий О.Н. Индустриализм и инвайронментализм: Россия на рубеже культур // Социологические исследования. 1994, № 3.
48. Яницкий О.Н. Урбанизация и социальные противоречия капитализма: критика американской буржуазной социологии. М.: Наука, 1975.
49. Яницкий О.Н. Экологические движения: методологические вопросы международных сопоставлений//Социологические исследования. 1991, №
50. Яницкий О.Н. Экологическая политика: роль движений и гражданских инициатив//Социологические исследования. 1994, № 10.
51. Яницкий О.Н. Экология города: Зарубежные междисциплинарные концепции. М., 1984.
51а. Яницкий О.Н. Экологическое движение в России: Критический анализ. М., 1996.
52. Ярошенко В. Энергия и экология// Евразия-мониторинг, 1994, № 1.
53. Agavelov V., Brudny A., Bozhukova H., Kavtaradze D., Orlova E., Yanitsky O. Ecopolis programme. Moscow, 1985.
54. Barbash N. Technics of the socio-geographic study of population urban environment protection // In: W. Michelson and O.Yanitsky, eds. Cities and Ecology. Vol. I. P. 64-67.
55. Beck U. Risk society: Towards a new modernity. London: Sage Publications, 1992.
56. Bozhukova H., Kavtaradze D. Main works on the programme «Ecopolis» (Synopses of publications. 1979-1982). Pushcino, 1983.
57. Catton W. jr., Dunlap R. Environmental sociology: a new paradigm // American sociologist. 1978. Vol. 13, № 2, P. 41-48.
58. Downs A. Up and down with ecology: the issue attention cycle // Public Interest. 1972. № 28. P. 38-50.
59. European integration and environmental policy / J.D.Liefferink, P.D.Lowe and A.P.J Mol, eds. L.-N.-Y.: Belhaven Press, 1993.
60. Fomichov S. A short history of the Party (of Greens) // The Third Way. 1994. № 4. P. 7-9.
61. Fomichov S. Again to the crisis question // The Third Way. 1994. № 4. P. 3—6.
62. Glazychev V. The research project «Naberezhnye Chelny» in the Soviet Union // T.Deelstra, O.Yanitsky, eds. Cities of Europe. The Public's Role in Shaping the Urban Environment. M.: Mezhdunarodnye Otnoshenia, 1991. P. 195—211.
63. Kavtaradze D. «Ecopolis» an interdisciplinary program// Commission of the USSR for UNESCO (bulletin), 1984. № 1. P. 26-29.
64. Khalyi I. Environmental and national movements in Russia: Allies or adversaries? Paper presented at 13th World Congress of Sociology, 18-23 July, 1994, Bielefeld, Germany.
65. Khalyi I. Local ecological conflicts in the USSR // In: Nikula J., Melin H., eds. Fragmentary visions on social change: Working papers. Sarja В 34: 1992, Univ. of Tampere. P. 67—68.
66. Khalyi I. The environmental movement in Russia: contemporary trends // On the Other Hand. 1993. Vol. 1. № 3. P. 5-13.
67. Kogan L. Urbanisation et culture urbaine // Recherches Internationales. 1975. № 83-2. P. 29-42.
68. Lauristin M. Public participation as an educational process: An East European view // T.Deelstra and O.Yanitsky, eds. Cities of Europe: The Public's Role in Shaping the Urban Environment. Moscow, 1991. P. 117—131.
69. Listengurt F. Ecological aspects of urbanization // In: Manzoor Alam S., Pokshishevsky W., eds. Urbanization in development countries. Haydarabad: Osmania University A. P., 1976. P. 261-278.
70. Luhmann N. Risk: a sociological theory. N.—Y.: Aldin de Gruyter, 1993.
71. Mitchell R. C., MertigA. G., Dunlap R.E. Twenty years of environmental mobilization: Trends among national environmental organizations // In: Dunlap R., Mertig A., eds. American environmentalism: The U. S. environmental movement, 1970-1990. London: Taylor and Francis, 1992. P. 11—26.
72. The all our life / E. Golovina, ed. M.: Master, 1991.
73. Yanitskaya T. Students protect the environment // Commission of the USSR for UNESCO (bulletin). 1987. № 3. P. 17-21.
74. Yanitsky O. Cities and human ecology // In: Baroyan R. et al., eds. Social Problems of Man's Environment: Where We Live and Work. M.: Progress Publ., 1981. P. 147-164.
75. Yanitsky O. Environmental initiatives in Russia: East-West comparisons // In: Van A., Tamas P., eds. Environment and democratic transition: Policy and politics in Central and Eastern Europe. Dordrecht: Kluwer Acad. Press, 1993. P. 120-145.
76. Yanitsky 0. Ecological movement in posttotalitarian Russia: Some conceptual issues // Society and Natural Resources: An International Journal. 1996. Vol. 9. P. 65-76.
77. Yanitsky 0. Environmental movements: Some conceptual issues in East-West comparisons // International Journal for Urban and Regional Research. 1991. Vol. 15. P. 524-541.
78. Yanitsky O. Ideological differentiation of Russian ecological movement // The Third Way. 1994. №5. P. 13-15.
79. Yanitsky O. Industrialism and environmentalism: Russia at the Watershed between two Cultures // Sociological Research. 1995, January—February. Vol. 34, № 1.
80. Yanitsky O. Russian environmentalism: Leading figures, facts, opinions. M.: Mezhdunarodnye Otnoshenia, 1993. P. 256.
81. Yanitsky O. The Greens in new parliament? // New Times (Moscow). 1989. № 2. P. 24.
82 Yanitsky О. The socialist town: Protection of the environment by the population // Social Sciences. M., 1985. Vol. XVI. № 4. P. 72-85.
83. Yanitsky О. Towards an eco-city: problems of integrating knowledge with practice // International Social Science Journal, 1982. Vol. XXXIV, № 3.
84 Yamtsky О. Urban ecology: The scientific and social aspects // Commission of the USSR for UNESCO (bulletin), 1984, № 1. P. 21-25.
85. Yanitsky О., Glazychev V. Integration of social, economic and ecological approaches to urban policy and planning // In: Michelson W. and Yanitsky O., eds. Cities and Ecology: Collected Reports. M.: Centre for International Projects, 1988. P 58-63.
86 Zabelin S. People's Land. M.: Centre for documentation and information, 1994. P. 5-7.