Институт социологии социология в россии
| Вид материала | Литература |
- Задачи социологии 11 Ковалевский М. М. Природа социологии. Отношение ее к философии, 24.6kb.
- Темы рефератов по социологии Социология, 33.1kb.
- Социология как наука. Объект и предмет социологии. Место социологии в системе, 67.7kb.
- Программа экзамена-собеседования для поступления в магистратуру по специальности: «Социология», 126.21kb.
- Программа дисциплины «становление и развитие экономической социологии в россии: этапы, 108.53kb.
- Экзамен сдан на 5, зимняя сессия 2003, ргпу факультет философии человека, асс. Кошкиной, 1017.75kb.
- Л. Г. Егорова восточно-европейская социология казань 2008 Казанский государственный, 239.33kb.
- Аннотация примерной программы наименование дисциплины основы социологии рекомендуется, 388.21kb.
- Краткая аннотация курса «история социологии», 482.9kb.
- План. Предмет социологической науки. Структура социологии. Место социологии в системе, 197.24kb.
Глава 24. Социология быта, здоровья и образа жизни населения (Л.Гордон, А.Возьмитель, И.Журавлева, Э.Клопов, Н.Римашевская, В.Ядов)
§ 1. Вводные замечания
Традиция изучения быта российского населения восходит к земским статистикам прошлого века. В советской социологии эта проблематика лишь частично имела исторические связи с прошлым. Она формировалась в рамках, с одной стороны, официальной доктрины (формирования однородного социалистического общества), но с другой — усилиями социологов, разрабатывающих свою «отраслевую» социологию. Поэтому изучение бюджетов времени населения63 не концептуализировалось в понятие «быт семьи». Изучение реального быта, уровня жизни разных слоев населения было связано с «шестидесятничеекими» настроениями в кругах ЦК партии (Л.Оников), а исследования образа жизни как целостной жизнедеятельности человека прямо стимулировались партийными решениями о необходимости долгосрочного социального планирования развития советского общества в направлении «зрелого социализма».
Что касается исследований в области здоровья, то эта проблематика вовсе оказывалась как бы «дополнительной» и инициировалась энтузиастами, так или иначе доказывающими ее необходимость для государственного долгосрочного планирования.
В советской действительности вся эта обширная область, касающаяся повседневной жизни рядового гражданина, приобретала своего рода двойное бытие: итоги поддерживаемых властью исследований часто публиковались в изданиях «Для служебного пользования», но авторы соответствующих проектов были озабочены выяснением вопроса о том, в каком же обществе мы живем, и находили возможность представить широкому читателю эмпирические результаты своих изысканий.
Эта глава — продукт совмещения в некое целое аналитического обзора проблематики, которой были заняты советские социологи, работающие в разных предметных «зонах».
§ 2. От исследований свободного времени к анализу повседневного быта людей
Возобновление исследований бюджетов времени во второй половине 50-х -начале 60-х гг. весьма способствовало становлению новых социологических дисциплин — социологии свободного времени и, несколько позднее, социологии быта. Накопление банков данных о расходовании времени на работе и вне работы - в течение суток, недели и т.д. — позволило переходить от размышлений о феномене свободного времени и значении времяпрепровождения людей вне производства к анализу практики их формирования и использования.
Все же главным импульсом такого расширения исследовательского поля социологии послужили прежде всего те перемены в развитии и функционировании советского общества, которые начались и набрали инерцию тогда же, на рубеже 50—60-х гг. К этому времени в СССР в основном завершился процесс форсированной индустриализации, были более или менее залечены жестокие раны, нанесенные войной 1941—1945 гг. Это позволило, даже понудило начать переход к новому этапу социально-экономического развития, для
существенно большее, чем прежде, внимание к условиям и образу жизни людей. В частности, усиливалось понимание или, по крайней мере, ощущение того, что повседневная жизнь людей, их быт — это не просто придаток производства. Что от того, какими благами цивилизации люди могут пользоваться в быту и как они ими пользуются, зависят, в конечном счете, и характер, и направление, и темпы экономического развития, общественного прогресса в целом.
Соответственно у советских социологов стал пробуждаться интерес к тому, какую роль в жизни людей, в функционировании общества играет свободное время - одно из важнейших достижений и вместе с тем один из значимых (и знаковых) атрибутов современной цивилизации.
В какой-то мере его стимулировали и те дискуссии, которые разгорелись в первой половине 60-х гг. в социологическом сообществе западных стран в связи с изданием книги Ж.Дюмазедье «К цивилизации досуга?» [1]. Впрочем, непосредственно этот импульс вряд ли ощутило большинство отечественных социологов: «железный занавес» надежно отсекал их от всего, что происходило в «буржуазной социологии». Скорее всего, роль своего рода передаточного механизма, благодаря которому основные идеи дискуссии вокруг книги Дюмазедье достигали советских ученых, сыграло обсуждение в 1964—1965 гг. проблем свободного времени на страницах международного журнала «Проблемы мира и социализма» [2].
Именно тогда были предприняты специальные опросы, которые, наряду с материалами исследований бюджетов времени, обеспечили эмпирическую базу анализа свободного времени. И тогда же стали выходить в свет работы, в которых публиковались результаты этого анализа и обсуждались различные аспекты всей проблематики.
Проект Б. Грушина. Наиболее значительным, в том числе для всего последующего развития социологии свободного времени, было исследование, осуществленное в 1963-1966 гг. под руководством Б.А.Грушина и положенное в основу его известной книги [3].
Не вдаваясь в дискуссию о сущности свободного времени, он, как и все включившиеся в разработку этой темы, исходит из известной марксовой формулы, согласно которой данную категорию следует понимать как простор для свободной деятельности и развития способностей личности. Имея в виду две главные функции свободного времени (= досуга) — восстановление сил человека и его духовное и физическое развитие, — Б.А.Грушин, вслед за Г.А.Пруденским и В.Д.Патрушевым, сформулировал такое его инструментальное определение: часть внерабочего времени, остающегося после его расходования на разного рода непреложные занятия и обязанности. Это позволяло, по его мнению, содержательно интерпретировать соответствующую эмпирическую информацию.
Для Б.А.Грушина такой информацией послужили прежде всего материалы анкетного опроса 2730 горожан на основе стратифицированной выборки, репрезентирующей взрослое городское население СССР. Их анализ дал возможность выявить важнейшие проблемы и тенденции использования свободного времени в середине 60-х гг. и в перспективе ближайших десятилетий.
Первую группу такого рода проблем обусловливают недостаточные объемы времени, остающегося для досуга, что более или менее остро ощущало абсолютное большинство респондентов. Главным его «антагонистом» в сфере внерабочего времени были справедливо названы слишком продолжительные занятия, связанные с ведением домашнего хозяйства. Об этом свидетельствовали действительно высокие показатели затрат времени на ведение хозяйства и мнения самих респондентов относительно путей и резервов увеличения свободного времени. Вместе с тем было показано, что такие резервы в сфере рабочего времени были практически исчерпаны (хотя в принятой незадолго до того программе КПСС провозглашалось намерение осуществить в обозримом будущем переход к 6- и 5-часовому рабочему дню).
Другую группу проблем, не менее важных и сложных, выявил анализ использования тех примерно 3-х часов времени для досуга, которыми располагал (разумеется, в среднем) каждый из взрослых горожан. При этом утверждалось, что значительные перемены, происшедшие во всех сферах жизни советского общества, мало повлияли на величину свободного времени, зато самым существенным образом затронули его структуру. Однако из приведенных в книге данных видно, что на самом деле и для структуры использования свободного времени также были характерны противоречивость и диспропорциональность.
Конечно, в повседневной жизнедеятельности многих горожан появились или заметно более частыми стали вечерняя и заочная учеба и самообразование, чтение книг и газет, пользование радио и телевидением. Однако многие элементы досуга оставались еще слабо развитыми, а неравенство различных групп в приобщенности к занятиям свободного времени (как об этом говорится в книге) было слишком явным для того, чтобы давать завышенные оценки сложившейся к тому времени структуры досуга.
Их очевидная (особенно сегодня, с 30-летней дистанции) преувеличенность была обусловлена, скорее всего, принятой в этом исследовании методикой, которая использовала не данные о фактической продолжительности тех или иных досуговых занятий64, а сообщения респондентов о наличии у них таких занятий и их регулярности. Возможно, впрочем, что подобное преувеличение было проявлением общей атмосферы «шестидесятничества»: стремление принимать едва наметившиеся общественные перемены за «стратегические» тренды.
Что же касается содержания свободного времени, то оно, как об этом пишет сам Б.А.Грушин, по сути, осталось за пределами данного исследования. Для этого нужно было располагать другой эмпирической базой, перевести исследование в иную плоскость. Имевшиеся же в распоряжении автора материалы позволили лишь наметить возможные направления анализа этих проблем,
Значение этой, не слишком объемной книги (7,5 авторских листа) определяется не только тем, что с ней практически связано становление в нашей стране социологии свободного времени. Как ни досадно это констатировать, все последующее развитие данной социологической дисциплины фактически сводилось к более или менее плодотворному приращению знаний о процессах, исследовавшихся Б.А.Грушиным еще в середине 60-х годов. Причем не имеет значения, шла ли речь о теоретике -методологических аспектах проблемы свободного времени или же о переменах в его величине и использовании под влиянием тех или иных объективных обстоятельств [4], Показательно, например, что проблема содержания досуговой деятельности в рамках социологии свободного времени так и не нашла своего исследователя.
Вместе с тем уже к концу 60-х гг. в социологическом сообществе стало вызревать понимание того, что изучение круга только тех видов деятельности, которые соотносятся со свободным временем, не дает достаточно полного, а главное -цельного представления о том, каков человек (работник) вне общественного производства, в быту. Его мог и должен был дать системный анализ условий и форм повседневной жизнедеятельности людей в этой сфере, их установок и потребностей, вырабатываемых и/или реализуемых в быту.
Одним из первых фундаментальных исследований такого рода стала изданная в 1972 г. книга ЛЛ.Гордона и Э.В.Клопова «Человек после работы» [5J. Строго говоря, в ней изучались условия, структура и формы повседневной бытовой деятельности (причем в той мере, в какой о ней свидетельствовали данные о соответствующих затратах времени) относительно небольшой группы людей — рабочих нескольких промышленных предприятий в пяти городах европейской части СССР,
опрошенных Л. А. Гордоном в 1965—1968 гг. Однако тщательность анализа позволила охарактеризовать некоторые общие тенденции и главные проблемы развития городского быта. В результате эта книга не только стала одной из наиболее заметных социологических публикаций первой половины 70-х гг., но и фактически положила начало новому исследовательскому направлению — социологии быта.
Эмпирической базой этой работы послужили прежде всего данные о времяпрепровождении респондентов в быту, позволявшие получить представление о совокупности (множестве) различных видов повседневного поведения, а главное — об их целостной системе. Была использована иная техника сбора информации: не сообщения респондентов о продолжительности разного рода занятий, но последовательная запись ими своих действий за сутки (буднего дня, субботы и воскресения) с указанием времени их начала и окончания. Это давало возможность не только получить сведения о реальной продолжительности действий респондента на протяжении соответствующего дня, но избежать как ошибок памяти, так и тех невольных искажений, которые могут быть следствиями распространенных в данной среде мнений о престижности (непрестижности) тех или других занятий.
Выявленное таким образом множество видов повседневной деятельности вне сферы производства изучалось во взаимодействии самих этих бытовых занятий и в контексте важнейших жизненных обстоятельств респондентов (пол, возраст, семейное состояние, образованность, имущественное положение и др.). Анализ осуществлялся в двух планах: во-первых, рассматривались сами бытовые занятия и их группы («слагаемые быта»), а во-вторых — целостная система непроизводственной жизнедеятельности отдельных групп и категорий работающих горожан. Это позволило содержательно охарактеризовать основные проблемы, факторы и современные тенденции развития городского быта, выявить резервы и пределы его оптимизации.
Изучение отдельных видов бытовой деятельности позволило определить их продолжительность у разных групп респондентов и меру влияния на весь строй быта, степень их эластичности и настоятельности, уровень институционализированности. В частности, было показано, что громадные перегрузки домашним трудом женщин-работниц, имеющих несовершеннолетних детей, настолько ограничивают возможности других бытовых, и особенно досуговых, занятий, что вообще деформируют их быт. Фактически речь может идти о двух классах бытовой жизнедеятельности - мужском и женском.
Была обнаружена тенденция к минимизации затрат времени на ведение домашнего хозяйства под влиянием его лучшего оснащения разного рода механизмами (и вообще индустриализации сферы быта) и в связи с повышением уровня культуры респондентов (был даже сформулирован тезис: «Выше образование — ниже "ценность" домашнего труда»). Вместе с тем доказывалась ошибочность представлений об абсолютном характере этой тенденции (вернее, надежд на такую динамику развития быта). Дополнительные материалы (в том числе полученные в ходе опроса, проведенного авторами в конце 60-х гг. в Таганроге) показали, что многим горожанам все еще не хватает времени на ведение домашнего хозяйства: почти 2/3 опрошенных там женщин и 1/4 мужчин потратили бы на эти занятия по крайней мере часть дополнительного свободного времени, если бы оно у них появилось.
Изучение совокупности досуговых занятий горожан, прежде всего их участия в культурной жизни, выявило и позитивные изменения (например, общее увеличение затрат времени на традиционные формы приобщения к культуре, в особенности на чтение), и новые проблемы, связанные уже не только с нехваткой времени на досуг, но и с возраставшей конкуренцией между старыми и новыми его видами. Во второй половине 60-х гг. началась настоящая «экспансия» телевидения, что породило всяческие ( в том числе и вполне обоснованные) страхи за судьбы духовной культуры, олицетворяемой книгой.
В исследовании «Человек после работы» эта проблема была сформулирована следующим образом: «Телевидение и книга: симбиоз или соперничество?». Вердикт был вынесен в пользу первой альтернативы. Этот вывод подкреплялся теми соображениями, что для малообразованных и потому, как правило, мало читающих людей телевизор — не конкурент книге, а в среде более образованных телевидение обладает меньшей вытесняющей способностью.
В свою очередь, анализ времяпрепровождения отдельных групп городского населения (в данном случае — совокупности бытовых занятий семейно-возрастных, доходно-имущественных и культурно-образовательных групп) обнаружил возможность более глубокого осмысления тенденций развития городского быта как целостной системы. Большее или меньшее различие структуры и содержания бытовых занятий в названных группах позволило судить о значимости соответствующих факторов для реализации этих тенденций. Среди них те, что определяются циклическими переменами, т.е. повторяющимися из поколения в поколение с теми или другими модификациями. Это прежде всего обстоятельства, соответствующие этапу жизненного цикла человека. Не столько биологический, сколько социальный возраст людей, характеризующий этапы их социализации и участия в демографическом воспроизводстве, обусловливает особенности быта и образа жизни вообще. Так что у молодых горожан до образования собственной семьи структура и содержание повседневного быта существенно иные, чем у их сверстников — родителей несовершеннолетних детей. У первых гораздо меньше времени тратится на ведение домашнего хозяйства и гораздо больше — на разные формы досуга. И эти различия воспроизводятся в каждом следующем поколении.
Авторы исследования описывали факторы, обусловливающие общеисторическую эволюцию быта и образа жизни вообще. К ним относятся в первую очередь процессы урбанизации и повышения культурно-образовательного уровня населения. Так, приведенные в книге данные о бытовых занятиях рабочих с различными уровнями образования (рабочих — жителей крупных и небольших городов, рабочих и специалистов Таганрога) свидетельствовали: для групп, в большей мере приобщенных к достижениям современной культуры, характерны более развитые формы бытовой жизнедеятельности. И эти различия закрепляются в каждом следующем поколении, обусловливая общую эволюцию образа жизни.
Обращение социологов к исследованию повседневной жизни людей способствовало преодолению упрощенных и к тому же мифологизированных представлений об обществе, утверждению подходов, которые дают возможность изучать жизнь человека во всей многомерности ее строения65.
Исследование проблем и тенденций повседневного быта продолжалось и в 70-80-е гг. в работах разных авторов, рассматривавших эту проблематику либо в исторической перспективе [6], либо в контексте жизнедеятельности групп населения [7]. И все же это направление не получило должного развития. В сущности, разрабатывалась одна и та же «делянка» исследовательского поля — та, где можно было получить представление о структуре внерабочего времени и совокупности соответствующих бытовых занятий. Показательно, что даже намеченное в работах ЛАГордона и его коллег конца 60-х — начала 70-х гг. изучение «групп поведения» с помощью методов многомерной статистики фактически осталось незавершенным, хотя и обнадеживающим экспериментом. (Опубликованная более чем через десятилетие статья В.Д.Патрушева и его сотрудников о типологии времяпрепровождения также осталась лишь отдельным эпизодом [8]).
Отсутствие новых фундаментальных работ в области социологии быта, которые расширили бы (за счет анализа малоизученных видов повседневной непроизводственной деятельности) и углубили (в результате исследований содержания этой деятельности) представление о бытии человека в этой специфической сфере его жизни, было обусловлено, скорее всего, двумя главными причинами. Во-первых, прямым цензорским (в широком понимании) запретом на изучение тех проблем, одно только упоминание которых расценивалось как противоречащее официальному истолкованию функционирования и развития социализма. Поэтому, в частности, не могли должным образом изучаться проблемы, свидетельствующие об усиливавшейся маргинализации значительных слоев и городского, и сельского населения страны (так, из раздела о повседневной жизнедеятельности в книге 1985 г. о рабочем классе СССР уже в издательстве был безоговорочно изъят небольшой пассаж о пьянстве в рабочей среде).
Во-вторых - и это, быть может, еще важнее, — общественный интерес, особенно институционализированный, в соответствии с традициями вульгарной квазимарксистской социологии по-прежнему был направлен в сторону общественного производства, тогда как «презренный» быт оттеснялся на обочину. Одним из частных последствий такого пренебрежения темой была переориентация на изучение иных проблем едва ли не единственного в стране социологического подразделения (в составе Института международного рабочего движения АН СССР), занимавшегося исследованиями проблем быта.
§ 3. Проект «Таганрог» (1968-1994)
Во второй половине 50-х гг. в отделе уровня жизни Научно-исследовательского института труда Государственного Комитета по вопросам труда и заработной платы начались исследования в области социологии уровня, образа и качества жизни [1, 2, 3]. Выделялись три основных направления: а) изучение потребительских семейных бюджетов; б) изучение бюджета времени; в) изучение бытовых условий жизни отдельных групп населения.
Ряд исследований был посвящен сравнительному анализу бюджетов с дореволюционными обследованиями русских статистиков. В значительной мере это носило характер продолжения тех наблюдений, которые вела Е.О.Кабо в 20-х гг. текущего столетия [4].
В конце 50-х — начале 60-х гг. на базе первого в послевоенное время обследования семейных доходов (1958 г.), типа микроценза, начались исследования распределения доходов и особенностей их формирования по различным группам населения в региональном разрезе [8].
Времена «хрущевской оттепели» ознаменовались определенной активизацией такого рода исследований, несмотря на то, что официальная статистика оставалась закрытой. Для исследователей общественных процессов она фактически была малодоступной и во второй половине 60-х гг. Тогда и возникла идея осуществить комплексное обследование многообразных сторон жизни населения одного типичного среднего города. Идея принадлежала Л.А.Оникову, который, будучи одним из ответственных сотрудников ЦК КПСС, что называется, «пробил» разрешение на это необычное обследование, которому было суждено стать уникальным.
Проект «Таганрог» включал несколько субпроектов: описанное выше изучение досуга и быта населения (Л.Гордон и Э.Клопов); обширную программу исследований многообразных каналов функционирования общественного мнения, общественно-политической жизни (Б.Грушин)66, наконец, программу социально-экономических обследований, которую разработал коллектив социологов-экономистов под руководством Н.М.Римашевской (серьезный вклад в это исследование внесли также Л.Д.Павличенко и В.Г.Конина).
Работа над проектом «Таганрог» началась во второй половине 60-х гг. и продолжается по сию пору, охватывая период более чем в три десятилетия. К настоящему моменту реализованы следующие четыре этапа: «Таганрог-I» (1968—1969) — реакция после «хрущевской оттепели»; «Таганрог-II» (1978—1979) — расцвет брежневского «застоя»; «Таганрог-III» (1988—1989) — зенит горбачевской «перестройки»; «Таганрог-III 1/2» (1993—1994) — «шок» ельцинско-гайдаровских реформ [9, 10, 11].
Каждый этап исследования имел двуединую цель: провести динамическое сопоставление и изучить новые явления в семейном благосостоянии, характерные для данного этапа.
«Таганрог-1» был посвящен посемейному исследованию жизненного уровня и выявлению социально-экономических проблем благосостояния. Его основные темы: социально-демографическая характеристика семьи, включая ее типологию; доходы применительно ко всем источникам поступления; потребление семьи в детальной структуре, а также ее жилище и имущество; образование, квалификация и занятость. Изучение жизнедеятельности населения было нацелено на выявление устойчивых связей и взаимодействия факторов формирования семейного благосостояния, на рассмотрение социальных механизмов, характерных для сферы потребительского поведения.
На первом этапе таганрогских исследований авторам удалось выявить и проанализировать ряд принципиально важных и новых для понимания социальных реалий того времени проблем: а) нестабильность семейной структуры; б) реальные противоречия в положении женщин и мужчин (масштабы тендерной асимметрии) вопреки официальной доктрине об успехах в этой области; в) новый взгляд на проблему низкооплачиваемых работников и малообеспеченных семей; г) ущербность отдельных видов общественных фондов потребления, которые увеличивали различия в материальном обеспечении населения; д) порочность существовавшей практики распределения жилья. Впервые были выявлены источники, состав, а также объем неконтролируемых доходов населения, которые в дальнейшем стали называться «нетрудовыми».
Аналогичное обследование было проведено Н.Римашевской в Костроме и малых городах Костромской области (1969—1970 гг.); оно показало устойчивость социальных процессов и действующих механизмов, независимо от особенностей региона.
В рамках проекта «Таганрог-II» предполагалось: а) комплексное изучение условий, уровня, образа и качества жизни семей для выявления соотношения потребностей и реальных возможностей их удовлетворения; б) определение динамики и тенденций семейного благосостояния; в) изучение предпочтений, интересов, ориентации и мотивов поведения различных групп и слоев населения.
«Таганрог-II» включал пять подпроектов: «Уровень жизни», который практически повторял «Таганрог-I»; «Образ жизни», рассматривающий указанный феномен через призму поведения людей в сфере культуры; «Спрос и предложение» на потребительском рынке; «Здоровье», измеряемое на индивидуальном уровне; «Развитие семьи» в категориях анализа изменений жизненных циклов.
Результаты исследований на этом этапе выявили противоречия между официальной доктриной «зрелого социализма» и, по существу, тоталитарной системой правления, воздвигнутой на основе монополии государственной собственности. В основе этого противоречия лежал хронический дефицит потребительских благ. Он складывался как следствие милитаризации экономики, когда индустрия потребления оставалась в зачаточном состоянии.
Второй узел противоречий вытекал из противопоставления законов функционирования экономических механизмов распределения и волевых решений, принимаемых централизованно-бюрократической системой. Третий узел проявлялся непосредственно в семье, дестабилизируя ее структуру. Причина социальных напряжений крылась в противостоянии деятельности человека в сферах труда и потребления. Отчуждение работника не только от средств, но и от результатов труда приводило к удвоению его занятости: одну работу он выполнял, чтобы получить свою заработную плату, а другую — чтобы реализовать ее в потребительских благах, так как рынок товаров и услуг пребывал в постоянном дефиците. Это касалось рабочего и послерабочего времени, родителей и детей, мужчин и женщин [12].
Проект «Таганрог-III», реализуемый в годы «перестройки», был важен потому, что в поле изучения оказывались новые процессы в период трансформации всех сфер поведения людей. Для решения сравнительных задач были повторены проекты «Уровень жизни», «Образ жизни» и «Здоровье». В качестве новых осуществлялись исследования социально-экономических и политических ориентации населения в условиях перехода к рынку, а также характера жизнедеятельности отдельных групп населения. Усиленный акцент был сделан на тендерных аспектах — проблематике, возникшей именно в этот период67 [14].
Сегодня таганрогские исследования приобретают особое значение.
Во-первых, длительное панельное и комплексное исследование по типу «case study» открывает возможности обнаружить социальные механизмы, действующие независимо от различий в социально-политических и институциональных структурах общества. Неудачи проводимых в стране экономических реформ в значительной мере обусловлены отсутствием знаний об инерционных социокультурных особенностях бытового и экономического поведения людей; именно эти знания, между прочим, помогают определить «пороги» социальной адаптации в процессе радикального реформирования общества, его экономики в особенности.
Во-вторых, 1989 г. в определенном смысле является «точкой отсчета» для всесторонней оценки процессов социально-экономических перемен. Именно после 1989 г. началось сползание экономики в кризисную ситуацию, а уровень жизни населения стал катастрофически падать.
В-третьих, анализ полученной информации позволил сделать вывод, что экономические реформы вносят свой «вклад» в регулирование распределительных отношений. Рыночные механизмы становятся главным каналом воздействия на соотношение в заработках. Усиливается имущественная стратификация населения.
Если в 1989 г. («Таганрог-III») была зафиксирована ситуация робости экономических преобразований, но уже довольно существенных политических перемен, то период обследования «Таганрог-III-1/2» — это начало другой эпохи: распад Союза, резкий поворот в экономике «сбросили» население в принципиально иные условия жизни. Как люди приспосабливаются к условиям «шоковой терапии», каков запас адаптации, каковы резервы приспособления?
В частности, было установлено, что особые потери имели место в состоянии здоровья населения. Основная задача «Таганрога-III-1/2»68, по замыслу авторов, сводилась к тому, чтобы сравнить базисные показатели жизненного уровня, оценить состояние здоровья населения и воздействующие на него факторы, составить представление о жизни наиболее уязвимых слоев населения: стариков и детей.
Выводы по итогам этого последнего к данному времени этапа обследования оказались достаточно пессимистическими:
— происходит интенсивное снижение жизненного уровня, которое проявляется не только в падении доходов и потребления населения, но главное — в снижении качества жизни и его основной характеристики: здоровья;
— основные тенденции снижения потенциала здоровья не только сохранились, но усилились; отмечен новый феномен в этой области: центральные проблемы здоровья переместились из групп престарелого населения в группы детей и молодежи;
— различные слои населения по-разному адаптируются к условиям рынка; успехи реформ существенным образом связаны со способностями личностной адаптации, формированием новых психологических установок. Понятно, что люди старшего возраста труднее переживают перемены, но вместе с тем обнаружились и социально обусловленные особенности (например, менее квалифицированные слои более консервативны; более адаптивны образованные слои населения).
Таганрогский проект, даже если он не будет продолжен, вошел в историю отечественной социологии как одно из крупных событий социальной науки.
§ 4. Исследования в рамках концепции образа жизни (70—90-е годы)
Практика социального планирования выявила недостаточность учета одних лишь статистических показателей, относящихся к уровню жизни, материальным условиям труда и быта людей. Поэтому в партийных и научных кругах начиная с середины 70-х гг. растет понимание в общем-то простой истины, что планирование должно опираться на целостный анализ многообразных социальных связей и отношений человека с окружающим его миром, а планирование долгосрочное — на прогнозы образа жизни [47, с. 18].
Тогда же в ИСИ, ИМРД, ЦЭМИ АН СССР, в академических институтах философии и экономики, в ИЭиОПП СО АН СССР, АОН при ЦК КПСС, других научных учреждениях были созданы сектора и группы, занимающиеся изучением образа жизни. Возникла дискуссия о содержании и границах новой научной категории, в которой приняли участие философы и социологи: Е.Ануфриев [3], И. Бестужев-Лада [6, 7, 8], А.Бутенко, А.Ципко [46] и многие другие. В конце концов возобладала точка зрения, что под образом жизни следует понимать «совокупность форм деятельности, взятых в неразрывном единстве с условиями этой деятельности» [47, с. 10—11].
В ходе дискуссии обсуждался вопрос о соотношении понятий образ жизни, уровень, стиль, качество и уклад жизни, которые нередко употреблялись как синонимы [52]. В результате укоренилась точка зрения В.И.Толстых и других исследователей, рассматривающих образ жизни как всеобщую категорию, по отношению к которой такие понятия, как стиль, уровень или качество жизни представляют собой конкретизацию и различные «срезы» этого сложного по своей структуре явления [см. 54, с. 27-28; 30, с. 17-18 и др.].
В изучение стиля жизни в качестве субкатегории образа жизни существенный вклад внесла киевская группа социологов: Л.В.Сохань, В.А.Тихонович и др. Во многом благодаря их работе утвердилось общеизвестное определение стиля жизни как социально-психологической категории, выражающей определенный тип поведения людей, индивидуально усваиваемый или избираемый, устойчиво воспроизводящий отличительные черты общества, бытового уклада, манеры, привычки, склонности и т.п. [24], типичные для определенной категории лиц [45, с. 68], выявляющие своеобразие их духовного мира, правда, почему-то лишь через «внешние формы бытия» [24].
Что же касается уклада жизни, было признано, что это понятие носит преимущественно социально-экономический характер и должно применяться, как это делал В.И.Ленин, для характеристики элементов общественного хозяйства, типичных для той или иной группы или общества в целом [см. 27; т. 36, с. 296; т. 39. с. 272; т. 40, с. 35; т. 45, с. 279 и др.].
Качество жизни. Любопытно, что в ходе упомянутых дискуссий была решительно отвергнута как субъективистская категория «качества жизни», под «шапкой» которого в западной литературе того времени объединялись многоплановые исследования субъективных оценок удовлетворенности/неудовлетворенности различными обстоятельствами повседневной жизни людей, включая работу, досуг, семейные отношения, политические и другие проблемы. Несмотря на сложности использования данного понятия, многие советские авторы все же включали показатели удовлетворенности (оценки условий жизни) в качестве эмпирических индикаторов образа жизни.
Отталкиваясь от концепции «нового« и «ощущаемого» качества жизни, многие исследователи выдвигали на первый план социально-экономические и социально-политические характеристики макроусловий человеческого существования: характер собственности на средства производства, принцип распределения общественного продукта и т.п. Затем этот подход сменился попытками конкретизации и разработкой системы эмпирических показателей при фактическом отсутствии критериев отбора компонентов качества, что приводило к необоснованному раздуванию предлагаемых наборов признаков.
Одна из попыток преодолеть эту ситуацию была предпринята в рамках проекта «Состояние и основные тенденции развития советского образа жизни» (А.Возьмитель). Исходя из понимания качества жизни как неразрывного (хотя порой и противоречивого) единства социальных условий, норм и целей, было предложено выделять три группы показателей, раскрывающих: отношение к условиям жизнедеятельности, самой жизнедеятельности, а также характер терминальных и инструментальных ценностей [12]. В рамках этого проекта разрабатывались понятия социального благополучия, отражающего субъективное восприятие и оценку людьми своей жизненной ситуации. Фиксировалось общее ощущение удовлетворенности жизнью и такими ее сторонами, как материальное благополучие, отношения в семье, на работе, возможности для образования и воспитания детей, здоровье и т.п. [25; 31, с. 157-171; 32, с. 78-89].
Среди других подходов можно указать на попытку адаптации некоторых из шкал и коэффициентов, применяемых в западной социологии для измерения социального самочувствия [20].
Впоследствии, уже в 90-е гг., было проведено экзотическое для советской социологии исследование (В.Петренко и О.Митина), осуществленное при поддержке одного из зарубежных фондов методом семантического дифференциала на базе оценки качества жизни при различных руководителях государства — Ленине, Сталине, Маленкове, Хрущеве, Брежневе, Андропове, Черненко, Горбачеве и Ельцине [36].
Возникла проблема операционализации понятия «образ жизни», каковую в 1975— 1978 гг. попытался разрешить коллектив сектора прогнозирования образа жизни ИСИ АН СССР под руководством И.Бестужева-Лады.
Первоначально образ жизни структурировался по четырем сферам: труд, быт, общественно-политическая и культурно-образовательная деятельность. Затем эта система была доведена до 14 блоков, включая деятельность в быту; показатели брака и семьи; образование; национальные отношения и антиобщественные явления. Была расширена система показателей условий жизни (блоки материального благосостояния, социального обеспечения, транспорта и связи, окружающей среды) и введен дополнительно блок показателей стиля жизни (жизненная ориентация). Серия экспертных опросов позволила выявить основные социальные показатели, характеристики образа жизни и упорядочить их по степени значимости [см.: 7, с. 93-96; 48].
Разработанный главным социологическим институтом вариант стал широко применяться в отечественных исследованиях и был взят на вооружение социологами стран СЭВ, которые входили тогда в общую программную комиссию, созданную академиями наук этих стран.
Тем не менее следует констатировать, что опыт изучения образа жизни в 70-е гг. накапливался в основном в теоретической литературе и слабо отражался в эмпирических исследованиях. Последние проводились в рамках социологии досуга, семьи, быта, образования, изучения бюджетов времени и т.д. Правда, можно назвать по крайней мере две успешные попытки перехода от изучения отдельных сфер (видов) жизнедеятельности к созданию эмпирически верифицируемых типологий (моделей) образа жизни: работы новосибирских социологов (Т.Заславской, Р.Рывкиной) и уже упоминавшегося сектора И.Бестужева-Лады [6, 28J.
Общесоюзный проект И.Левыкина. Сильный прорыв в преодолении инерции «сферного» подхода был предпринят сотрудниками созданного в ИСИ АН СССР отдела комплексного изучения образа жизни (под руководством И.Левыкина). Авторы программы — И.Левыкин, Т.Дридзе, Э.Орлова, Я.Рейземаа [44, с. 6-103] - предусматривали, наряду с поэлементным изучением труда, политики, быта и досуга, осуществление «межсферного» анализа, дабы дать целостную картину образа жизни в некотором единстве его внешних и внутренних детерминант применительно к различным социальным группам (на уровне личности, социальных групп и слоев, общества в целом), «поскольку понятие "образ жизни" меняет свое содержание в зависимости от того, к какому уровню социальной организации общества оно относится» [44, с. 11]. В качестве единицы анализа выступала ситуация, формируемая воздействием комплекса условий на жизнедеятельность человека. Причем авторы исходили из положения, согласно которому ситуация вне зависимости от уровня ее анализа (конкретно-историческая, социальная, жизненная) «возникает в силу и по мере того, как те или иные объективные обстоятельства обретают значимость в глазах субъекта образа жизни, поскольку, втягиваясь в орбиту его жизнедеятельности, они влияют на структуру его поведения, деятельности, общения и взаимодействия с другими людьми» [50, с. 10].
Партийными органами и Академией наук было принято решение о проведении всесоюзного исследования «Состояние и основные тенденции развития советского образа жизни» (И.Левыкин, А.Возьмитель, Т.Дридзе, Ю.Иванов, а также другие авторы, например, эстонский социолог М.Титма).
Все полевые работы (1981—1982) велись в контакте с партийными органами на местах.
Этот проект, не имевший аналогов по приданию ему государственного значения, демонстрировал, ко всему прочему, особый стиль организации массовых обследований, напоминавший обследования читательских интересов или рабочего быта в первые годы советской власти. ЦК КПСС отдал распоряжение о содействии исследованию, каковое безукоризненно исполнялось всеми парторганами на огромной территории страны. Несмотря на очевидный непрофессионализм бригад анкетеров, это все же не были полуграмотные активисты 20-х гг., но, как правило, -слушатели высших партийных школ, активисты - инженеры и учителя, другие представители «образованных слоев», которые воспринимали свое новое для них партийное поручение если не с энтузиазмом, то, во всяком случае, с пониманием гражданской ответственности. Анкетерами руководили научные сотрудники и аспиранты ИСИ АН СССР [об организации всесоюзного исследования см.: 16, с. 10-13; 41, с. 4-10; 51, с. 136-154].
Полученные данные, раскрывающие многообразные и противоречивые тенденции в повседневной жизни людей, докладывались в партийных органах и на Президиуме АН СССР, но долгое время оставались скрытыми от широкой общественности грифом «Для служебного пользования» (ДСП). Эта участь постигла первую же обобщающую публикацию по итогам проекта [41].
Что же обнаружило исследование? Какие тенденции советского образа жизни оно фиксировало? Недвусмысленно выявились:
- приватизация образа жизни, активное формирование и развитие семейно-бытовых ориентации по сравнению с ориентациями общественно-производственными;
- незаинтересованность подавляющего большинства людей в своей работе вследствие того, что они не видели связи между интенсивностью и качеством труда и вознаграждением, т.е. заработком;
- низкий интерес к общественной жизни, в особенности к участию в деятельности огосударствленных общественных организаций, и прежде всего в среде рабочих и молодежи;
- формирование особого «советского» типа образа жизни и личности как определенных целостностей, которым свойственны разделение на публичную и частную ипостаси. Простой советский человек 80-х гг. оказался весьма адаптивным субъектом: он вполне благополучно жил в ладу с самим собой, реализуя как одобряемые, так и не одобряемые режимом ценности, успешно манипулируя ими в зависимости от ситуации [41, с. 56—58, 93—95, 146—153].
Второе исследование по этому проекту на базе всесоюзной выборки было осуществлено в 1986—1987 гг., т.е. в самом начале периода «перестройки». Оно выявило «укоренение» тенденций, проявивших себя ранее [14, 35, 43].
С помощью этих исследований была создана эмпирическая база анализа изменений в советском образе жизни, что позволило разработать обоснованный сценарий (прогноз) его развития (1989), включая вариант распада [15].
Третье исследование в варианте всесоюзного почтового опроса и опроса в Москве было осуществлено в 1990 г. и зафиксировало начало «активного распада» некогда унифицированного советского образа жизни и то маргинальное положение, в котором оказалось подавляющее большинство населения огромной страны [17, 32].
Последним из крупномасштабных, близких по логике исследованию образа жизни явился опрос ВЦИОМ по репрезентативной общесоюзной выборке в ноябре 1989 г., результаты которого легли в основу известной монографии «Советский простой человек» под редакцией Ю.А.Левады [42]69.
Что дальше? Системный кризис, сопровождающийся разрушением основ прежнего образа жизни, привел к появлению иной социальной реальности, применительно к которой должны отрабатываться новые научные подходы анализа важнейших общественных явлений и процессов. К последним, безусловно, относится и образ жизни — система устойчивых типичных форм социального бытия, как бы растворившаяся в тумане неопределенности основных социальных целей, ценностей и норм. Период трансформации российского общества демонстрирует конгломерат противостоящих друг другу, нередко полярных способов жизни.
В методологическом плане преобразование советского авторитарно-тоталитарного общества в нечто иное означает исчерпание познавательных возможностей анализа массово безликого существования, когда образ жизни человека и социальных групп рассматривается с точки зрения их соответствия некоторому эталону, «принципиальной ориентации». Возникает необходимость построения новой динамической парадигмы изучения образа жизни, предполагающей, что именно различия в жизнедеятельности и жизнепроявлениях людей, а не их принадлежность к той или иной формальной легитимированной социостатусной группе являются главными критериями дифференциации и типологизации образа жизни. Нетрудно заметить, что, судя по всему, меняется логика анализа. Если обычно сначала ставился вопрос «кто действует?», а затем — «как, каким образом действует?», то здесь внимание сосредоточивается на моделях жизнедеятельности, на анализе распространенности тех или иных способов самоорганизации жизни и т.п., которые только потом идентифицируются с их социальными носителями.
Эмпирическое изучение этих процессов позволяет определить реальные параметры складывающейся обыденной практики людей и ее интеграции в особые способы и стили жизни новых социальных групп и общностей [18].
§ 5. Здоровье населения как междисциплинарная проблема. Становление социологии здоровья
Здоровье населения — комплексный социально-гигиенический и экономический показатель, который интегрирует биологические, демографические и социальные процессы, свойственные человеческому обществу, отражает уровень его экономического и культурного развития, состояние медицинской помощи, находясь в то же время под воздействием традиций, исторических, этнографических и природно-климатических условий общества. Можно сказать, что это интегральный показатель качества жизни в объективных ее проявлениях.
Общественное здоровье как социальный феномен традиционно изучается через систему индикаторов, которые характеризуют не столько здоровье, сколько болезненные состояния, заболеваемость, смертность, уровень физического развития людей. Сегодня этот перечень дополняется и другими показателями, но исторически проблематика социологии здоровья связана именно с изучением заболеваемости и смертности.
Становление дисциплины. В то время как история изучения индивидуального здоровья насчитывает почти две тысячи лет, восходя к медицине Древней Греции, концепции общественного здоровья едва ли два столетия. Ее возникновение связано с идеями Великой французской революции [25, с. 14].
В России внимание к проблеме здоровья обычных людей — крепостных крестьян — впервые привлекли М.В.Ломоносов и А.Н.Радищев. Изучение здоровья по показателям заболеваемости и смертности началось почти сто лет назад в процессе сплошного обследования сначала в Московской губернии, а затем по всей стране силами земских санитарных статистиков [22, 32]. Тогда же впервые и в России, и в мире было предпринято изучение заболеваемости населения по данным обращаемости к врачу [4]. Сбор материала происходил ежегодно по единой программе и касался, помимо заболеваемости, санитарной культуры и условий быта городского и сельского населения.
В первые послереволюционные и далее, в 20—30-е гг., изучение заболеваемости стало проводиться более дифференцированно: по отдельным профессиональным группам, регионам и наиболее распространенным заболеваниям с использованием выборочных методов. Было начато также систематическое изучение структуры причин смертности и факторов отдельных заболеваний. Позже все это позволило развернуть исследования в различных направлениях: коммунальной гигиены, географической медицины, социологии медицины, медицинской демографии и др.
Наряду с этим велись исследования, ставившие своей целью получить комплексную характеристику здоровья населения путем интеграции данных обо всех факторах здоровья в единый оценочный показатель, куда включались даже такие косвенные характеристики, как, например, среднее количество лет обучения на одного взрослого; доля семей, не имеющих автомобиля и т.п.[10, с. 13—14]. Подобные попытки с разной степенью успеха делались многими исследователями в России (Л.Е.Поляков [34], А.М.Петровский [33], Г.А.Попов [35]) и за рубежом (Т.Аллисон [44], Дж.Торренс [52]).
Значительный этап в изучении общественного здоровья связан с охватившей в 70-80-е гг. Западную Европу и США волной исследований факторов риска в рамках программ профилактики здоровья. Изучались такие важные параметры образа жизни, как потребление алкоголя и курение, физическая активность, оптимизация питания, борьба с избыточной массой тела, контроль за артериальным давлением, и их влияние на показатели смертности и заболеваемости. Размах этих исследований во всем мире, когда контингент обследованных колебался от нескольких тысяч до 2 миллионов человек, а продолжительность наблюдений составляла от нескольких до 20 лет, вызывает искреннее восхищение.
В России также осуществлялись профилактические программы в ряде городов. Крупнейшие из них: под эгидой Всесоюзного кардиологического научного центра АМН СССР, где изучались результаты вторичной профилактики гипертонии [6]; в рамках крупного международного исследования «MONIKA» Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) — изучался вклад традиционных факторов риска в изменение заболеваемости и смертности. В последнем (десятилетнем скриннинге) социологический блок обеспечивали сотрудники Института социологии [48].
Самый неутешительный и многократно подтвержденный вывод из всех профилактических программ состоял в том, что никакие профилактические мероприятия не способны были повлиять на уменьшение смертности населения и, по мнению врачей-участников этих мероприятий, подобные программы, включая методы обследования и технологию практического воздействия, не могли быть рекомендованы для широкого внедрения [51].
Тем временем привлечение внимания к исследованиям здоровья во многих странах привело к их интенсификации. Помимо традиционных показателей (демографических, заболеваемости и физического развития), не рассматривавших здоровье как социальный феномен, на Западе в начале 70-х гг. началось изучение социальных характеристик здоровья, включая субъективное отношение к своему здоровью, социальные установки и самосохранительное поведение людей. Переход к широкому взгляду на здоровье определил и смену приоритетов в подходе к анализу условий и факторов сохранения и формирования здоровья. Именно этот период можно считать моментом рождения социологии здоровья.
В России, к сожалению, во взгляде на сущность здоровья до сих пор преобладает узкомедицинская парадигма мышления, что предопределяет все еще эмбриональное состояние собственно социологии здоровья.
Уточнение предмета в ряду других дисциплин о здоровье населения. Выделение социологии здоровья в самостоятельную субпредметную область предполагает определение ее предмета. Дело в том, что «здоровье населения», будучи достаточно разработанным в качестве научной категории [3, с. 90; 17, с. 29; 21, с. 124], остается малоисследованным как социальный феномен, хотя ясно, что «понять и определить здоровье невозможно в отрыве от конкретной среды, в которой живет человек, в отрыве от различных сфер проявлений его жизнедеятельности, вне связи с целями и назначениями человека» [24, с. 48]. Неудивительно, что такой сложный феномен является объектом исследования ряда наук и научных направлений, каждое из которых занимает свою «нишу».
Медицинская демография изучает здоровье с точки зрения состояния, динамики и структуры народонаселения. Она формировалась на стыке теоретической медицины, социальной гигиены и демографии. М.С.Бедный предлагал называть медицинскую демографию «демографией здоровья» [2, с. 13].
Социология медицины, по мнению A.M.Изуткина, В.П.Петленко и Г.И.Царегородцева, «раскрывает взаимодействие медицины как социального явления с обществом, с различными социальными институтами. Система общественных отношений между медициной и обществом и составляет объект этой науки» [16, с. 5].
Спецификой социально-экономических исследований здоровья является перенос центра тяжести исследований в область изучения взаимосвязей здоровья и факторов уровня жизни, причем не только прямого воздействия на здоровье, но и обратного — воздействия здоровья на условия и образ жизни в качестве «регулятора» тех или иных компонентов благосостояния [20, с. 174]. Обязательный элемент такого рода исследований — построение различных сводных индексов, учитывающих количественные и качественные стороны здоровья. Конечная цель — регулятивное управление состоянием здоровья через воздействие на социально-экономические параметры образа жизни, устранение или ослабление «вредных» и укрепление «полезных» для здоровья факторов.
Философы исследуют феномен здоровья и болезни с целью прояснить в них сферу человеческой свободы, сферу ответственного (личного) выбора определенного типа бытия человека. Под «здоровьем» здесь понимается такая форма актуализации телесных потенций, которая обеспечивает максимум возможностей для самоосуществления человека. Личностная установка на здоровье есть позиция «неотчужденной ответственности за собственное бытие» [37, с. 13—14].
Социологи же изучают общественное здоровье с целью постижения механизмов его социальной обусловленности и его места в системе социокультурных ценностей, регулирующих отношение человека к здоровью. Исследуются уровень выражения потребности в здоровье, установки и мотивы заботы о здоровье, природа социально-культурных факторов, влияющих на здоровье, и механизмы этого влияния [11, 30, 43]. Особый интерес представляют факторы риска и антириска, определения «нормы» здоровья и механизмы поддержания уровня здоровья, его ресурсы и пути формирования оптимальной социальной нормы. В качестве ключевой стоит задача разработки показателей здоровья.
В последние десятилетия получила развитие новая предметная область, имеющая междисциплинарный характер — экология человека, которая изучает взаимоотношения групп населения с окружающей средой и ее географическими компонентами. Предлагается и новое научное направление — превентология, которое могло бы заниматься изучением законов и принципов негативных последствий человеческой деятельности. В сфере здоровья развитие превентологии осуществлялось бы через профилактику болезней и укрепление здоровья [15].
Неоднократно разными авторами высказывалось предложение о создании, по аналогии с проблематикой медицинской патологии, изучающей болезни и больного человека, науки о здоровье здоровых людей — саналогии [1, 24] или валеологии [5]. И хотя аргументы в пользу создания новой дисциплины вызывают несомненную поддержку ученых-обществоведов, саналогия пока не получила прав гражданства в научном мире.
Теоретические парадигмы исследований здоровья. Исследование проблем общественного здоровья ведется в современных странах, включая Россию, по следующим направлениям: скриннинговые исследования, изучающие влияние образа жизни на здоровье; исследования факторов риска; исследования самосохранительного поведения.
Коротко рассмотрим их результаты.
Современная структура причин заболеваемости и смертности (сердечно-сосудистые, онкологические, нервно-психологические заболевания и травматизм — наиболее частые из них) в огромной степени определяется образом жизни населения, его объективными параметрами и субъективным отношением к жизнедеятельности. Существует обширная литература по данному вопросу [15, 18, с. 137—147; 23; 28, с. 173-201; 30, с. 100-151].
Необходимо отметить, что данные многочисленных исследований западных ученых в медицине и смежных науках свидетельствуют о многообразии свойств _ человека и общества, о широком распространении неоднозначных характеристик и
V-образных отношений. V-образные связи отражают такие зависимости, как, например, связь смертности с массой тела. Оказалось, что смертность минимальна в средней части распределения показателя, а лица с избыточной или недостаточной массой тела умирают чаще, но от разных болезней: полные — от сердечно-сосудистых, худые - от легочных и онкологических [7].
V-образные зависимости были обнаружены и при анализе смертности от уровня холестерина в крови, артериального давления, потребления алкоголя и даже от длительности сна [45] и т.п.
Обнаруженная универсальность V-образных связей приводит к выводу о необходимости новой парадигмы при формировании здорового образа жизни. Суть ее в том, что рекомендации для индивида, группы, популяции будут принципиально различаться в зависимости от того, в какой зоне человек находится на V-образной кривой.
Время однозначных, прямолинейных медицинских рекомендаций уходит в прошлое, зарождается более диалектичное мышление, воплощение которого в жизнь требует пересмотра отношения к понятию «норма» и определению ее верхних и нижних границ для каждого параметра здорового образа жизни и каждого человека.
Второе направление изучения общественного здоровья — исследование факторов риска. Число этих факторов огромно (только влияющих на болезни сердца насчитывается 246 [46]), результаты впечатляют.
Гораздо менее изученной областью является исследование факторов антириска, их природы и нормы. Мы интересуемся, почему люди курят, но не спрашиваем у некурящих, почему они не курят. Возможно, что эффективность факторов устойчивости (антириска) окажется для общественного здоровья более плодотворной, чем устранение привычных факторов риска.
Что касается традиционных факторов риска, то представляет интерес точка зрения, согласно которой их не следует рассматривать только в отрицательном смысле. Более того, факторы риска (например, избыточная масса тела) могут иметь компенсаторное значение. В любом случае — будь то факторы риска или антириска, — воздействовать необходимо не столько на сами факторы, сколько на причины и условия их формирования.
Третье направление — исследование самосохранительного поведения — получило свое развитие на Западе в начале 70-х гг. в русле политики «Health Promotion» (обеспечение здоровья). Потребность в такой политике возникла в связи с изменением структуры заболеваний в сторону увеличения доли хронических неинфекционных, что требовало выработки определенных стереотипов поведения у больных реальных и потенциальных. Тогда в ряде западных стран и был осуществлен радикальный концептуальный переход в политике охраны здоровья от рассмотрения граждан как пассивных потребителей медицинских услуг к осознанию ими собственной активной роли в создании условий, способствующих сохранению и приумножению здоровья [19, с. 132—133].
Здоровье как ценность у россиян. В основе изучения самосохранительного поведения лежит исследование ценностно-мотивационной структуры личности и ценности здоровья в этой структуре.
Первые упоминания о важности ценностно-мотивационного подхода в изучении проблем здоровья в нашей стране относятся к 1969 г. [39]. Дальнейшее развитие эти идеи получили в монографии «Философские и социально-гигиенические аспекты учения о здоровье и болезни» [40], в материалах Всесоюзной демографической конференции (1982) и в публикациях А.И.Антонова [1], М.С.Бедного [2], ВАЗотина [1], Ю.ПЛисицына [24], В.М.Медкова [1].
В 1984 г. исследования продолжились в ИСИ АН СССР (В.И.Антонов, И.В.Журавлева, Л.С.Шилова). Была разработана концепция самосохранительного поведения (СП), система его показателей, комплекс факторов, влияющих на СП [30, 31]. Проведена серия эмпирических исследований по единой программе и методике в ряде городов и республик бывшего СССР. Обнаружилась удивительно сходная структура СП у людей, живущих в противоположных (север-юг) климатогеографических поясах, имеющих разные культурно-исторические традиции и различные уровни физического здоровья.
В целом можно говорить о чрезвычайно низкой фактической (а не декларированной) ценности здоровья, к тому же еще имеющей инструментальный, а не самоценный характер (здоровье, необходимое для чего-то более важного); о низкой культуре самосохранения и ответственности за собственное здоровье и здоровье близких (в большинстве своем люди начинают заботиться о здоровье только после его фактического или ожидаемого ухудшения или по совету врача). Для сравнения: соответствующая модель самосохранительного поведения у финских респондентов (опрошенных по той же анкете) — забота о здоровье формируется благодаря воспитанию в семье, школе и воздействию средств массовой информации, а «ухудшение здоровья» — последняя по ранговому порядку причина для такой озабоченности [49].
Причины существующего отношения граждан к своему здоровью общеизвестны. Несомненно, что самосохранительное поведение (СП) россиян есть продукт нашей давней и новейшей истории, на протяжении которой индивидуальное существование человека было целиком подчинено либо интересам общины, либо интересам общества. В то же время специалисты Всемирной организации здравоохранения предостерегают от преувеличения возможностей отдельного человека в создании условий для здорового образа жизни и выработке оптимального СП [18]. На Западе в общественное сознание усиленно внедряется мысль о виновности самого индивида в своем нездоровье, тогда как есть и противоположное мнение, подтвержденное практическими расчетами и данными статистики, о связи заболеваемости и смертности с уровнем благосостояния нации, с величиной дохода и национального продукта на душу населения, с долей средств на здравоохранение в структуре государственного бюджета [50].
Здесь нет противоречия. Формирование здоровья индивида и общества — процессы не взаимоисключающие, а взаимообусловленные.
Возможная перспектива. Отношение людей к своему здоровью — подлинно социально-культурный феномен. Российская история с ее небрежением к жизни отдельного индивида не могла продуцировать ничего лучшего, как небрежение к индивидуальности и отсюда — небрежение к поддержанию своего здоровья. Западная модель доминирования индивидуальности, напротив, стимулировала развитие ценностей здоровья и соответствующих исследований.
Отечественная социология здоровья имеет будущее в той мере, в какой само общество будет продвигаться в сторону уважения к правам человека и достоинству его индивидуальной жизни.
Будущее покажет. Социологи, специализирующиеся в этой области, продолжают сотрудничать со своими «смежниками» — социогигиенистами, медиками и др. Проблематика здоровья населения не может не быть междисциплинарной и, возможно, является одним из пунктов разрушения дисциплинарных границ социологии в исследованиях общества и индивида.