Любовь Рафаиловна Кабо Жил на свете учитель Содержание Вступление «Ласточки чуют завтрашнюю погоду » «Для меня эта книга
Вид материала | Книга |
- «Учитель, научивший меня жить», 202.67kb.
- Атакже Лизе Джименез, просто потому что она Лиза. Вступление Во вступлении лучше всего, 1040.21kb.
- А жил на белом свете царь-Федот, 215.55kb.
- СоЗнание. Книга Освобождение сознания. Эфирное тело (рабочее название), 2429.05kb.
- Л. Н. Толстой Самым важным явлением в школе, самым поучительным предметом, самым живым, 2226.5kb.
- Практическое руководство к исполнению желаний тайная книга женщины марина Крымова как, 2504.3kb.
- Практическое руководство к исполнению желаний тайная книга женщины марина Крымова как, 2419.29kb.
- Шаманы Древней Мексики: их мысли о жизни, смерти и Вселенной «Скоро Бесконечность поглотит, 960.35kb.
- Уважаемый читатель! Я, как и Вы, была далека от политики, но жизнь втянула меня и нашу, 3734.11kb.
- Уважаемый читатель! Я, как и Вы, была далека от политики, но жизнь втянула меня и нашу, 4572.96kb.
3. Заявление В. Н. Сороки-Росинского.
Постановили:
Всех воспитанников детдомов для морально-дефективных, кои нуждаются в дальнейшем образовании, направлять в школу имени Достоевского».
Когда пошла разворачиваться вширь культурная революция, захватывая при этом все новые рубежи, когда потянула за собой неизбежную в таких случаях унификацию, неизбежное «выравнивание педагогического фронтам, — в те трудные для педагогики 1924—1925 годы Сороке-Росинскому было очень непросто.
Вместо ребят, чаще всего, действительно, талантливых и ярких, которых бережно отбирал заведующий Шкидой, вместо тех самых «морально-дефективных, которым нужно было продолжить образование», пошел так называемый самотек. Многим из этих ребят десять часов учебы в день были непосильны, да и цели были другие.
Виктор Николаевич думал в свое время, что метод его универсален, он не был универсальным. Для того чтобы убедиться, что универсальных методов нет вообще, тоже требуется нелегкий опыт. Кое-кто из позднейших воспитанников вспоминает Викниксора той, позднейшей поры: «Он сидел в учительской, не раздеваясь, не опустив даже поднятого воротника пальто. Перебирал старые характеристики, просматривал их и клал обратно. Шкидцы как-то удивились, словно в первый раз разглядели его: поразила усталая желтизна на щеках и висках, тронутые сединой волосы...».
Продолжался все тот же нормальный путь педагогики. Это для отдельного учителя трудно: убедиться в конкретной неудаче, искать методов новых и новых, а для науки в целом — нормально, в общем-то. Да и для отдельного учителя нормально, хоть и непросто: что-то находишь, потом откладываешь в сторону, потом, при надобности, опять вспоминаешь.
Ошибка Викниксора времен «позднейшей Шкиды» в том и состояла, что он попробовал применить отлично сработавшие однажды методы на совсем ином контингенте.
Живущим и здравствующим
Мы все о теории пока говорим — о ее движении, о непрерывном ее обогащении. О том, что ни одно слово думающего учителя не пропало бы при этом даром. Чтоб оно не было канонизировано, это слово, и чтоб оно не было забыто, мы об опыте учительском говорим. Но есть и еще одна сторона вопроса: непосредственное воздействие человеческой личности.
Все мы так или иначе учились в школе, и каждый из нас, бывших учеников, запомнил из школьных лет не столько учительское слово, сколько весь неповторимый облик учителя, его одержимость своим делом, его уважение или, увы, неуважение к нам, вспышки святого учительского гнева или, наоборот, ошеломляющие минуты простой человеческой близости. Каковы бы ни были наши учителя, одно осталось для нас несомненным: крупная личность — и в нас уважала и воспитывала личность, безликость сеяла вокруг себя унылость и серость.
Как история литературы не существует вне конкретных имен, так и педагогика — это прежде всего люди, в ней растворенные. Педагогика не сводится к одним только теоретическим постулатам.
Был, например, Антон Семенович Макаренко. Бывшие его воспитанники вспоминают о нем: прежде всего — очень человечный. Талантливый — безгранично. Нетерпимый в одном, сомневающийся — в другом. Взыскательный—прежде всего по отношению к себе. По-чеховски скромный. С великолепнейшим, победительным юмором, непрерывно омывающим каждое его слово, — так волна окатывает прибрежные скалы. Что в прославленной его теории, в общепризнанных успехах его зависело от интеллектуальных выкладок, что — от личности, от непосредственного его обаяния, от способности внушать безоговорочное уважение и любовь.
Были на свете еще учителя. Был, например, Сорока-Росинский. С несколько наивной многоречивостью своей, над которой посмеивались ученики. Очень серьезный, даже слишком серьезный,— когда дело касалось высокой науки. Легко и убежденно включавшийся в игру, увлеченно двигающий ее дальше. По глубинному складу своему — не притертый к жизни, легко ранимый.
Была, к примеру, жена его, Элла Андреевна Люминарская,— она тоже выведена в «Республике Шкид» под именем Эланлюм. Это прежде всего о ней писал Сорока-Росинский:
«Есть учителя с необыкновенной степенью душевного, материнского проникновения в мир учащихся...». Женственная — и мужественная. Мягкая — и упорная. Органически веселая и неизменно ровная, с отчетливо источаемым ароматом свежести и силы; рядом с такими людьми жизнь кажется устроенной и легче. Думающая — в любых условиях — прежде всего о своих учениках.
Были и другие...
«Педагог воздействует на воспитанников,— вновь цитирую я Сороку-Росинского,— не только тем, что он ему преподает, чему учит и что говорит — педагог воспитывает прежде всего непосредственно всей своей личностью, всем своим духовным обликом...».
Студенту, воспитателю, учителю нужно дышать самым воздухом живой педагогики, слышать живые голоса. Делить сомнения. Соглашаться с одними авторами, не соглашаться с другими. Самому в своей работе пробовать все, что покажется несомненным или спорным. Только согласие и несогласие, только личное отношение ко всему взрастит его собственную личность. Только педагогическая культура. Что делать! Если он личность, индивидуальность, талант, у него в конечном счете получится все, если безликий, бескультурный человек — не помогут ему и наилучшие теоретические подпорки. Жизнь сложна и практика педагогическая сложна, и располагает в ней учитель только тем, что имеет. Только тем, что органически вошло в него, развило, обогатило его личность.
В педагогике накоплено многое — теми, кто талантливее и ярче. Учитель должен всем этим располагать. Все это нужно ему не «безусловно» и «навсегда», а каждому конкретно, в зависимости от конкретной его задачи. «Может, пригодится товарищам»,— писали те, кто талантливее и ярче. Склонимся ниже мы, живущие и здравствующие, прислушаемся к едва шелестящим, едва различимым голосам — может нам, и в самом деле, кое-что пригодится. Может воздействуют на нас, как и на учеников наших не только сказанные слова, но едва ли не прежде всего неповторимые, яркие личности наших предшественников.
Не канонизировать. Не забывать. Вот и все, именно к этому сводится размышление наше о Сороке-Росинском. Пусть учитель — каждый — думает, спорит, ищет во всем том богатстве, которое мы накопили. Жизнь учителя не должна уходить бесследно. От писателя остаются книги, от художника — картины. От каждого яркого, думающего учителя должен непременно остаться его неповторимый опыт.
Бесконечно далека босоногая Шкида от современных, сверкающих новехоньким оборудованием школ. И близка — духом поиска. Громадной потребностью своей в учителях определенного типа,— в учителях-пионерах, в учителях-первооткрывателях, думающих, ищущих, ничего не берущих на веру.
Вглядимся: что происходит в школе сегодняшнего дня? Новая и новая притирка программ к бесконечно меняющимся и все возрастающим требованиям современной науки. Семилетние ребятишки садятся за алгебру, и ученые-педагоги ломают копья в спорах о том, что это — распахнутые врата в Храм Упоительнейших Возможностей или в какой-то степени насилие над младенческими мозгами. Поиск, поиск, поиск. Опять поиск! Черный хлеб педагогики есть повсюду, доотвала, срочно требуются изделия тщательной педагогической выпечки.
Школы программированного обучения и школы с естественным, школы с гуманитарным уклоном. Школы английского или, предположим, французского языка. За фасадами математических, то есть уже специализированных, школ спорят между собой академики, стремясь в каждой из подопечных школ выработать свой, индивидуальный почерк. Тяга к разнообразию? Безусловно. Тяга к индивидуализации, к специфичности того или иного пути, к ранней специализации, возможно более ранней! Педагогика перестала расширять плацдарм, она пошла вглубь, такова неоспоримая тенденция сегодняшнего дня. Школе нужны незаурядные таланты. Нужны люди безукоризненной педагогической культуры, энтузиасты, умеющие ходить по педагогической целине.
Вот поэтому и начали мы рассказ о Викторе Николаевиче Сороке-Росинском. Одном из многих. Чтобы кто-то другой написал, в свою очередь, о ком-то другом. Потому что нужно писать об ушедших, нужно. Вспомнить прошлое советской педагогики, совместными усилиями его восстановить: нам есть чем гордиться.
«Может, пригодится товарищам»,— скромно писал в 1959 году, затевая последнюю свою работу, Сорока-Росинский. «Может, пригодится товарищам»! У В. Н. Сороки-Росинского всегда был вкус к теоретизированию, к осмыслению, обобщению опыта. Еще совсем молодым, в 1910 году, он пишет первую свою работу «Нат Пинкертон и детская литература» — целое исследование о том, что и почему читают дети. Разве для сегодняшнего дня подобное исследование не интересно? Очень много пишет в послереволюционные годы, изучает типы трудных учеников, типы педагогических коллективов. О том, как важно воспитание не только ученического, но и педагогического коллектива, о том, какие профессиональные болезни разъедают его подчас. Мы слышим спокойную, умудренную речь много передумавшего человека. «Все говорят, что требуется индивидуальный подход к ученику,— пишет он в последней своей работе— в «Школе имени Достоевского», — индивидуальный подход к учителю требуется тоже». Перечисляет основные, на его взгляд, типы учителей: «теоретисты», «утилитаристы», «реалисты», «артисты» — в характеристиках этих много теплоты, юмора, бездна наблюдательности. «Каждый педагог должен определить, какой он «породы», чтоб узнать сильные и слабые свои стороны и все особенности этого педагогического орудия — своей личности...».
Сколько их, предшествовавших нам, находивших и ошибавшихся, на чем-то остановившихся и до самой смерти искавших! Не имевших ни одного выходного дня. Сидевших вот так, как Сорока-Росинский однажды, забыв опустить поднятый воротник пальто, в одиноком раздумье о том, что, собственно, делать дальше, — только мучительным раздумьем этим и развивалась школа.
Ищущему человеку впору все. Ищущему человеку важно знать, как до него искали. Ищущий человек смотрит и вперёд, и под ноги себе, и по сторонам, и даже назад озирается, именно потому, что ищет. Ему нужно все, он все пробует на зубок, взвешивает заново, заново сортирует. Ему важно все понять, переосмыслить, идти дальше. Ему необходимо в поиске своем дышать самым воздухом живой педагогики.
*Л. Р. К а б о Жил на свете учитель.-М.: Знание, 1970.- С.3-30.