Ских ловцов губок возвращалась из своих традиционных мест промысла в Северной Африке домой на остров Сими, находящийся неподалеку от Родоса, когда налетел шторм
| Вид материала | Документы |
- Аналитика событий в Северной Африке и на Ближнем Востоке Под редакцией Сергея Кургиняна, 4763.04kb.
- Реферат Культура Египта, Индии и Китая, 433.93kb.
- Итоги Второй мировой войны 14 Список литературы, 662.17kb.
- Положение России в современном мире Россия и страны СНГ, 303.09kb.
- Столица Куала-Лампур Крупные города, 265.11kb.
- Окладникова Е. А. Символы ценностных доминант «локальных цивилизаций» Северной Америки, 117.99kb.
- Африка глазами европейцев, 35.85kb.
- Урока в 7-м классе Тема урока: «Африка. Географическое положение. Исследования материка», 52kb.
- Н. В. Гоголь (размышления читателя), 178.03kb.
- Николай Иванов «Шторм», 4702.1kb.
Николая II и заголовок: «Одна из царских дочерей жива». Бывшая прачка Мария Колар Пойтерт, лежавшая в одной палате с неизвестной, рассматривая фотографию, вдруг с удивлением обнаружила поразительное сходство великой
княжны Анастасии со... своей соседкой по палате — неизвестной женщиной,
которую полицейский выудил из канала Ландвер.
Пораженная своим открытием, Пойтерт несколько дней молчала, мучаясь
над загадкой, пока наконец не выдержала и не сказала неизвестной:
— Я знаю, кто ты!
В ответ таинственная особа поднесла палец к губам:
— Молчи!
20 января 1922 г. Марию Пойтерт выписали из клиники и, будучи не в силах
хранить такую тайну, она начала действовать. «Не исключено, — считает французский писатель А. Деко, — что, не появись на сцене госпожа Пойтерт, не
было бы и никакого следа «Анастасии»! Но полусумасшедшая прачка, увы,
появилась, и энергично пошла по «следу Анастасии»...
8 марта 1922 г. Пойтерт встретилась с русским эмигрантом, бывшим ротмистром лейб-гвардии кирасирского Ее величества полка М.Н. Швабе и рассказала
ему о своей соседке по палате, добавив, что считает ее одной из дочерей покойного императора. По ее просьбе Швабе отправился вместе с ней навестить неизвестную, захватив с собой своего приятеля, инженера Айнике. В Дальдорфе они
попытались заговорить с «Анастасией» по-русски, но та ответила, что не знает
этого языка. Тогда Швабе протянул ей фотографию вдовствующей императрицы
Марии Федоровны и спросил, знает ли она, кто это. Тут свидетельские показания
разнятся: Швабе утверждает, что «Анастасия» ответила: «Эта дама мне незнакома». Сама же «Анастасия» много лет спустя говорила: «Кто-то из русских эмигрантов принес мне портрет бабушки. Это был первый раз, когда я позабыла всякую осторожность, увидев фотографию, вскричала: «Это моя бабушка!»
Швабе вышел из больницы в сильном волнении. Он отправился к председателю союза русских монархистов в Берлине и убедил его произвести экспертизу — послать к больной кого-нибудь, кто близко знал раньше детей императора.
Через два дня Швабе снова отправился в Дальдорф в сопровождении поручика
С. Андреевского, графини Зинаиды Толстой, ее дочери и хирурга Винеке. Больная
АНАСТАСИЯ И ДРУГИЕ «ДЕТИ» НИКОЛАЯ II
439
спуститься к ним не пожелала, и вся депутация поднялась к ней в палату «Анастасия» лежала, закрыв лицо покрывалом. «Ірафиня Толстая и ее дочь очень мягко
разговаривали с ней, — вспоминал впоследствии Швабе, — со слезами на глазах
показывая незнакомке маленькие иконки, фотографии и шепча ей на ухо какието имена. Больная ничего не отвечала; она была до крайности взволнована и часто
плакала. Андреевский называл ее «Ваша светлость» — это, кажется, подействовало на нее больше всего. Винеке не стал осматривать больную, но добился у больничного начальства дозволения оставить ее здесь. По мнению графини Толстой и ее
дочери, это была великая княжна Татьяна Николаевна».
Так Татьяна или Анастасия? Сходство у неизвестной с царскими дочерьми
все-таки было. Среди русских эмигрантов, осевших в Берлине, началось волнение. Баронесса Буксгевден, состоявшая при семействе Николая II почти
неотлучно с 1913 по 1918 г. и расставшаяся с ними только в Екатеринбурге, за
полтора месяца до кровавого финала, 12 марта 1922 г. отправилась в клинику
Дальдорф.
«Больная лежала в постели возле стены, неотрывно глядя в залитое светом
окно, — вспоминает баронесса Буксгевден. — Услышав, что мы вошли, она
укрылась одеялом, не желая, чтобы мы ее разглядывали, и больше уже невозможно было уговорить ее открыть лицо. Графиня Толстая объяснила мне, что
незнакомка делает так всегда, когда кто-нибудь приходит к ней, но медсестра
добавила, что она разговаривает иногда с госпожой Пойтерт, которая раньше
тоже лежала в клинике, и что это единственный человек, кому она доверяет.
Госпожа Пойтерт была здесь же. Они говорили по-немецки. Большую часть
времени больная лежала, и, хотя врачи разрешали ей вставать, она все равно
предпочитала оставаться в постели.
Она была в ночной рубашке и белом жакете. Высокий лоб, волосы забраны
назад и уложены совсем просто. Я решила заговорить с ней и попросила моих
спутников отойти от кровати. Гладя ее по голове, я обратилась к ней по-английски с тою же осторожностью, с какой стала бы беседовать с великой княжной,
называя ее, впрочем, вполне нейтральным «darling» («дорогая»). Она не отвечала ни слова, видимо, не поняв ничего из того, что я говорила ей. Когда она на
мгновение откинула одеяло, так, что я смогла рассмотреть ее лицо, глаза ее не
выражали ничего, что показало бы мне, что меня узнали. Лоб и глаза ее напомнили мне великую княжну Татьяну Николаевну, но стоило мне увидеть все
лицо, как сходство перестало казаться столь разительным.
Я постаралась оживить ее воспоминания всеми возможными способами.
Показала ей одну из иконок с датами правления Романовых, подаренных императором некоторым людям из свиты; потом перстень, принадлежавший некогда
императрице — она часто носила его и подарила его мне в присутствии великой
княжны Татьяны. Но эти вещи не вызвали в ее памяти ни малейшего отклика.
Она без интереса рассматривала эти предметы и только прошептала на ухо
госпоже Пойтерт несколько слов.
Когда госпожа Пойтерт увидела, что незнакомка не отвечает и никак не
обнаруживает, что узнает меня, она, видимо, желая «помочь» ей, зашептала чтото по-немецки и принялась показывать фотографии императорской семьи, тыча
при этом пальцем в императрицу и спрашивая у больной: «Это мама, правда?»
Но все эти попытки потерпели крах: больная продолжала молчать и лишь старалась спрятать лицо, закрываясь одеялом и руками.
440 100 ВЕЛИКИХ ЗАГАДОК ИСТОРИИ
Хотя верхней частью лица незнакомка отчасти похожа на великую княжну
Татьяну, я все-таки уверена, что это не она. Позже я узнала, что она выдает себя
за Анастасию, но в ней нет абсолютно никакого внешнего сходства с великой
княжной, никаких особенных черт, которые позволили бы всякому, близко знавшему Анастасию, убедиться в истинности ее слов. Кстати замечу, что великая
княжна Анастасия едва ли знала с десяток немецких слов и выговаривала их с
неимоверным русским акцентом».
Забегая вперед, отметим, что свое состояние в момент визита баронессы
Буксгевден сама незнакомка описывала много лет спустя так: «Если бы вы
знали, как невыносимо тяжело мне стало, когда вдруг появилось несколько
русских, и среди них женщина, бывавшая раньше у нас при дворе! Они хотели
меня видеть. Я стыдилась перед ними своего жалкого состояния. Я накрылась
одеялом с головой и решила не говорить с ними...»
Баронесса Буксгевден вышла из палаты в полной уверенности, что разговаривала с самозванкой. Но не такого мнения были некоторые другие русские эмигранты — чуда хотелось многим. Барон фон Клейст и его супруга, у которых «сердце
обливалось кровью при виде молодой женщины, которая была, быть может, дочерью государя!», добились разрешения забрать больную из клиники к себе домой.
30 мая 1922 г. незнакомка перебралась в дом Клейстов по Нетельбекштрассе, 9.
Первое свидание с незнакомкой шокировало добросердечную баронессу
Клейст: придя за больной, она увидела, как та вырывает сама себе передние
зубы и что у нее уже не хватает многих зубов. Впрочем, позднее незнакомка
объяснила, что вынуждена была это сделать, поскольку ее передние зубы шатались из-за удара прикладом, якобы полученного в Екатеринбурге. Вдобавок,
оказалось, что она страдает чахоткой и туберкулезом костей. Несчастная являла
собой самое жалкое зрелище, и русские эмигранты, приходившие к Клейстам
повидать «царскую дочь», уходили от них совершенно растерянными. Вдобавок
«Анни», как стали называть в доме Клейстов незнакомку, объявила с таинственным видом, что у нее где-то есть сын, которого можно узнать «по белью с
императорскими коронами и золотому медальону»...
Одни из эмигрантов, приходивших к Клейстам посмотреть на «чудесно спасшуюся великую княжну», убеждались, что перед ними просто несчастная больная женщина. Другие, зачарованные фантастической историей и жаждавшие
чуда, окружили «Анни» благоговейным почтением. Вокруг бывшей пациентки
сумасшедшего дома формировалась атмосфера исключительности. Эмигранты
приносили ей фотографии и книги об императорской фамилии, а Клейсты демонстрировали ее гостям, как ярмарочную диковинку В такой атмосфере «великая княжна», наконец, дозрела до решительных шагов...
«20 июня 1922 г., — вспоминал барон фон Клейст, — женщина, которую я
забрал из сумасшедшего дома, пригласила меня к себе в комнату и в присутствии моей супруги, баронессы Марии Карловны фон Клейст, попросила у
меня защиты и помощи в отстаивании своих прав. Я заверил ее в том, что готов
находиться в полном ее распоряжении, но только при условии, что она откровенно ответит на все мои вопросы. Она поспешила уверить меня в этом, и я
начал с того, что спросил, кто она на самом деле. Ответ был категорический:
великая княжна Анастасия, младшая дочь императора Николая II.
Затем я спросил ее, каким образом ей удалось спастись во время расстрела
царской семьи и была ли она вместе со всеми.
АНАСТАСИЯ И ДРУГИЕ «ДЕТИ» НИКОЛАЯ II 441
«Да, я была вместе со всеми в ночь убийства, и, когда началась резня, я
спряталась за спиной моей сестры Татьяны, которая была убита выстрелом. Я
же потеряла сознание от нескольких ударов. Когда пришла в себя, то обнаружила, что нахожусь в доме какого-то солдата, спасшего меня. Кстати, в Румынию я отправилась с его женой, и, когда она умерла, решила пробираться в
Германию в одиночку. Я опасалась преследования и потому решила не открываться никому и самой зарабатывать на жизнь. У меня совершенно не было
денег, но были кое-какие драгоценности. Мне удалось их продать, и с этими
деньгами я смогла приехать сюда. Все эти испытания настолько глубоко потрясли меня, что иногда я теряю всякую надежду на то, что придут когданибудь иные времена. Я знаю русский язык, но не могу говорить на нем: он
пробуждает во мне крайне мучительные воспоминания. Русские причинили
нам слишком много зла».
Дополнительные сведения позднее дала Клейсту графиня Зинаида Сергеевна Толстая:
«2 августа нынешнего (1922. — Прим. авт.) года женщина, называющая себя
великой княжной Анастасией, рассказала мне, что ее спас от смерти русский
солдат Александр Чайковский. С его семьей (его матерью Марией, восемнадцатилетней сестрой Верунечкой и младшим братом Сергеем) Анастасия Николаевна приехала в Бухарест и оставалась там до 1920 г. От Чайковского она
родила ребенка, мальчика, которому сейчас должно быть около трех лет. У него,
как и у отца, черные волосы, а глаза того же цвета, что у матери. В 1920 г., когда
Чайковский был убит в уличной перестрелке, она, не сказав никому ни слова,
бежала из Бухареста и добралась до Берлина. Здесь она сняла комнату в небольшом пансионе на Фридрихштрассе, названия его она не знает. Ребенок, по ее
словам, остался у Чайковских, и она умоляла помочь ей найти его».
Что произошло дальше? Очевидно, что Клейсты окончательно убедились,
что перед ними самозванка. Во всяком случае, спустя два дня после заявления
«Анастасии» о намерении «отстаивать свои права», она оказалась на улице.
Биографы самозванки утверждают, что она покинула дом Клейстов сама, но в
то же время известно, что Клейсты не горели желанием снова приютить ее.
Через три дня после бегства «Анастасии» из дома Клейстов ее встретил инженер Айнике, тот самый, который приезжал к ней в клинику в Дальдорф
вместе с ротмистром Швабе. «Анастасия» как раз выходила из дома, где жила ее
наперсница и бывшая соседка по палате — Мария Пойтерт. На все расспросы
Айнике «Анастасия» не отвечала, замкнувшись в себе.
Какое-то время «Анастасия» жила у Айнике, затем ее взял на попечение
важный немецкий чиновник: доктор Грунберг, инспектор полиции. Это было
уже серьезно: судьбой самозванки заинтересовались власти.
«Я решил отвезти Анни в наше поместье Нойхов-Тельтоф — вспоминал Грунберг, — отдых в деревне благотворно сказался бы на ее здоровье. Два года, проведенные в Дальдорфе, совершенно расстроили ее нервы. Рассудок временами
ей не подчиняется: результат ранения головы, вернее, ужасного удара прикладом. Но об этом чуть позже. Кроме того, у нее не лучшая по части здоровья
наследственность. Когда она жила у меня, я решил, согласовав это с правительственным советником, которому я рассказал всю историю, предпринять, наконец, какие-то шаги для того, чтобы официально удостоверить ее личность».
442 100 ВЕЛИКИХ ЗАГАДОК ИСТОРИИ
Грунберг кое-что не договаривает, но фигура «правительственного советника»,
выплывшая из его воспоминаний, ясно указывает на то, что судьбой самозванки
заинтересовались на самом высоком уровне: если это действительно царская дочь,
то эту карту можно было грамотно разыграть в интересах побежденной и униженной Версальским миром Германии. Если же это самозванка, то тоже не беда: «натаскать» эту пациентку психбольницы и сделать из нее «настоящую Анастасию»
несложно, тем более что эмиграция уже взбудоражена ее появлением.
«Мы смогли уговорить прусскую принцессу приехать к нам под вымышленным именем», — пишет герр Грунберг. Кто это «мы»? Лично герр Ірунберг со
своим приятелем, «правительственным советником»? Можно ли верить в то, что
прусская принцесса согласилась ехать в Германию под вымышленным именем, откликнувшись на приглашение и уговоры двух частных лиц?
«В конце августа 1922 г., по просьбе советника Гэбеля и инспектора полиции
доктора Ірунберга, я согласилась приехать в Берлин, чтобы повидать загадочную
женщину, называющую себя моей племянницей Анастасией, — вспоминает принцесса Ирен. — Доктор Грунберг доставил меня в свой деревенский дом под Берлином, где незнакомка жила под именем «мадемуазель Анни». Мой приезд был неожиданным, она не могла знать заранее, кто я, и потому не была смущена моим
появлением. Я убедилась тотчас же, что это не могла быть одна их моих племянниц.
Хотя я не видела их в течение девяти лет, но что-то характерное в чертах лица
(расположение глаз, форма ушей и т.д.) не могло измениться настолько. На первый
взгляд, незнакомка была немного похожа на великую княжну Татьяну..
Я покинула дом в твердом убеждении, что это не моя племянница. Я не
питала ни малейших иллюзий на сей счет».
Грунберг утверждает, что на следующий день «Анни» якобы сказала, что
вчерашняя посетительница была «ее тетя Ирен». Но в эти слова Грунберга както не очень верится — ведь он в этой истории явно «лицо заинтересованное».
Первая газетная публикация о таинственной «Анастасии» под названием
«Легенды дома Романовых» появилась в газете «Локаль анцайгер» в декабре
1924 г. К тому времени у Грунберга уже вполне сложилось мнение о своей подопечной: «Анастасия ни в коем случае не авантюристка. Мне представляется,
что бедняжка просто сошла с ума и вообразила себя дочерью русского императора». Судьба «Анастасии» его уже больше не интересовала, и он думал теперь
только о том, как бы сбыть ее с рук. С помощью католического священника —
профессора Берга Грунберг подыскал для «Анастасии» некую госпожу фон Ратлеф, прибалтийскую немку, надеясь, что та станет достойной опекуншей для
бедной больной женщины. Но... госпожа Ратлеф, особа истероидная и «себе на
уме», стала в судьбе «Анастасии» «госпожой Пойтерт номер два» — ее стараниями миф о «царской дочери» обрел второе дыхание...
«Движения ее, осанка, манеры выдавали в ней даму высшего света, — пишет госпожа Ратлеф. — Таковы были мои первые впечатления. Но что поразило
меня более всего, так это сходство молодой женщины с вдовствующей императрицей. Говорила она по-немецки, но с явственным русским акцентом. От всей
ее натуры веяло благородством и достоинством». Странно все это. И отчего ни
принцесса Прусская Ирен — особа королевской крови, ни фрейлина русского
императорского двора баронесса Буксгевден, ни графиня Толстая, ни многочисленные русские эмигранты, ни германские правительственные чиновники
ничего подобного не заметили?
АНАСТАСИЯ И ДРУГИЕ «ДЕТИ» НИКОЛАЯ II 443
Стараниями госпожи фон Ратлеф частыми посетителями «Анастасии» стали
посол Дании в Берлине господин Зале и его супруга. Напомним — в Дании в ту
пору доживала вдовствующая русская императрица Мария Федоровна, родная
бабушка царских дочерей. Когда слухи о воскресшей «Анастасии» дошли до
нее, Мария Федоровна была сильно взволнована: пусть даже один шанс из
тысячи, что эта история окажется правдой — но разве можно им пренебречь?
Императрица, ознакомившись с донесениями Зале, немедленно отправила в
Берлин старого камердинера императора Николая II Волкова, много лет служившего царской семье. Он был единственным, кому в 1918г. удалось бежать
из Екатеринбурга накануне кровавой драмы. Более авторитетного эксперта отыскать было трудно...
«До госпожи Чайковской (так именовали «Анастасию» по фамилии ее
«мужа» — солдата Чайковского. — Прим. авт.) я добрался не без труда, — рассказывал Волков. — В мое первое посещение мне не позволили говорить с ней,
и я принужден был удовольствоваться тем, что рассматривал ее из окна; впрочем, даже этого мне было достаточно, чтобы убедиться, что женщина эта не
имеет ничего общего с покойной великой княжной Анастасией Николаевной.
Я решил все же довести дело до конца и попросил о еще одной встрече с ней.
Мы увиделись на следующий день. Выяснилось, что госпожа Чайковская
не говорит по-русски; она знает только немецкий... Я спросил ее, узнает ли она
меня; она ответила, что нет. Я задал ей еще множество вопросов; ответы были
столь же неутвердительны. Поведение людей, окружающих госпожу Чайковскую (в течение всей нашей беседы госпожа фон Ратлеф не отходила от больной), показалось мне довольно подозрительным. Они беспрестанно вмешивались в разговор, отвечали иногда за нее и объясняли всякую ошибку плохим
самочувствием моей собеседницы.
Еще раз должен подтвердить, и самым категоричным образом, что госпожа
Чайковская не имеет никакого отношения к великой княжне Анастасии Николаевне. Если ей и известны какие-то факты из жизни императорской фамилии,
то она почерпнула их исключительно из книг. К тому же ее знакомство с предметом выглядит весьма поверхностным. Это мое замечание подтверждается
тем, что она ни разу не упомянула какой-нибудь детали, кроме тех, о которых
писала пресса».
Оспорить Волкова было невозможно. Но госпожа Ратлеф постаралась создать
собственную версию встреч «Анастасии» с царским камердинером, как, впрочем, и с другими лицами, приезжавшими для опознания «царской дочери». В этих
«воспоминаниях» имеется много душераздирающих подробностей, известных
только госпоже Ратлеф, но о которых почему-то умалчивают все остальные свидетели, в них много умилительного сюсюканья, но нет главного — правды...
Между тем уцелевшие члены семьи Романовых, рассеянные по разным
странам Европы, не оставляли надежды, что «Анастасия» все же действительно
является чудесно спасшейся царской дочерью. По просьбе великой княгини
Ольги Александровны, сестры Николая II, летом 1925 г. в Берлин отправился
француз Пьер Жийяр — бывший воспитатель царевича Алексея. «Мы просим
вас, — писала Жийяру великая княгиня, — не теряя времени, поехать в Берлин
вместе с господином Жийяром, чтобы увидеть эту несчастную. А если вдруг это
окажется наша малышка! И представьте себе: если она там одна, в нищете,
если все это правда... Какой кошмар! Умоляю, умоляю вас, отправляйтесь как
444 100 ВЕЛИКИХ ЗАГАДОК ИСТОРИИ
можно быстрее! Вы лучше, чем кто бы то ни было, сумеете сообщить нам истину Да поможет вам Бог!»
27 июля 1925 г. Пьер Жийяр и его жена вошли в палату Мариинской больницы
в Берлине, где лежала страдающая многими болезнями «Анастасия». «Я задал ей
по-немецки несколько вопросов, на которые она отвечала невнятными восклицаниями. В полном молчании мы с необычайным вниманием вглядывались в это
лицо в тщетной надежде отыскать хоть какое-то сходство со столь дорогим нам
прежде существом. Большой, излишне вздернутый нос, широкий рот, припухшие
полные губы — ничего общего с великой княжной: у моей ученицы был прямой
короткий нос, небольшой рот и тонкие губы. Ни форма ушей, ни характерный