Geum.ru

Petrus Magnus и его администраторы: вступительные заметки

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   ...   46

IX


Восшествие на престол Екатерины I принесло новые благоприятные перемены в жизни Михаила Петровича. 6 января 1726 г. государыня удостоила его чина бригадира (статского советника по гражданскому чинопроизводству)48.

С уходом из жизни первого императора не пришла в упадок и типография. По-прежнему на полную мощность действовало 7 печатных и гравировальный стан. Типографских служителей насчитывалось в 1726 г. 80 человек49.

О статском советнике Аврамове не забыли и после воцарения Петра II. На исходе мая 1727 г. новый император пожаловал Михаилу Петровичу 16 дворов в Серпейском уезде50.

Эта давно ожидавшаяся бывшим цейхдиректором милость51 явилась, однако, последним успехом в его карьере. 4 октября 1727 г. Верховный Тайный Совет постановил:

"...Друкарням в Санкт-Петербурге быть в двух местах, а именно: для печатания указов в Сенате, для печатания ж исторических книг, которыя на российской язык переведены и в Синоде апробованы будут, при Академии. А прочие, которыя здесь были в Синоде и в Александрове монастыре Невскаго, те перевесть в Москву со всеми инструменты... А директору Михаилу Аврамову и прочим мастеровым людям, которые при вышепомянутой Синодальной типографии обретаются, с сего указа жалованья не давать..."52

История Санкт-Петербургской типографии закончилась.

Опрометчиво отказавшийся после возвращения в типографию от должности в Берг-коллегии53, Михаил Аврамов после 36 лет государственной службы остался не у дел. Но праздная жизнь мало соответствовала натуре статского советника.

Деятель так и не сложившегося в России просвещенного православного царства, сочетавший обширные познания в области "внешней мудрости" с глубоким религиозным чувством, Михаил Петрович, оказавшись в отставке, сблизился с кружком лиц, которые — в силу очень разных мотивов — стремились вернуть русскую церковную жизнь в прежнее русло — восстановить патриаршую форму правления, вновь утвердить в обществе высокий авторитет православных ценностей. "Собеседниками" М. П. Аврамова стали бывший обер-иеромонах Рижского корпуса, а впоследствии судья псковского архиерейского дома архимандрит Маркел Родышевский, архимандрит Троице-Сергиева монастыря Варлаам Высоцкий, иеродьякон Иона.

Судя по всему, не без влияния "любезных приятелей" Маркела и Варлаама отставной директор типографии в 1730 г. подготовил для представления только что воцарившейся Анне Иоанновне проект о поправлении государственных и церковных дел в империи. Наряду с предложением о воссоздании существовавшего при царе Алексее Михайловиче Тайного приказа и о введении особых записок "повседневных действ" государыни, статский советник категорично высказался о том, что "потребно быть в России паки святейшему патриарху".

Непременное условие восстановления патриаршества, по мысли автора проекта, заключалось в том, чтобы в патриархи был избран "духовный муж не от полских и малороссийских людей, но от великороссийских". Согласно 13 пункту проекта, императрице надлежало "во всем с ним, патриархом, о полезном правлении духовенства сносится и о лутчей ползе промышлять, чтоб оное духовенство в древнее ввесть благочиние и доброе благосостояние"54.

Главным противником восстановления "древнего благочиния" был первоприсутствующий член Синода архиепископ новгородский Феофан Прокопович. Личность глубоко незаурядная и очень зловещая, человек с неприкрытой симпатией к протестантизму, архитектор церковной реформы 1721 г., талантливый проповедник и публицист, Феофан бесспорно являлся наиболее ярким представителем выпестованного усилиями Петра I "нового духовенства"55.

На протяжении второй половины 1720-х гг. несколько раз пытавшиеся "свалить" архиепископа, сторонники возобновления патриаршества намеревались предпринять новое наступление против него в 1731 г.

К этому времени Маркел Родышевский составил разоблачительное "Житие новгородского архиепископа еретика Феофана Прокоповича", а также пространные "Возражения" на его богословские труды. Непревзойденный мастер интриги, Феофан, будучи своевременно ознакомлен с копией "Жития", подал на своих враждебников упреждающий донос в Кабинет министров. 5 марта 1731 г. начальник Тайных розыскных дел канцелярии А.И. Ушаков отдал приказ об аресте архимандрита Маркела. В тот же день в Москве был взят под стражу статский советник Михаил Аврамов56.

X


Следствие по делу о кружке Маркела Родышевского особенно не затянулось. Ситуация была ясной. Обвиняемые вполне откровенно повествовали о тематике своих бесед, о своем неодобрении устранившей патриарха церковной реформы 1721 г. (проведение которой они — с деланной наивностью — относили на счет исключительно Феофана Прокоповича). Несмотря на старания владыки Феофана наивозможно более раздуть дело, представить участников кружка чуть ли не заговорщиками, громкого политического процесса не получилось.

С одной стороны, Анна Иоанновна, правительница волевая и жесткая, непримиримо относилась к любым проявлениям недовольства существующими порядками — пусть даже недовольство это касалось чисто церковных вопросов. С другой — сама не чуждая симпатий к допетровскому быту, императрица, похоже, отнеслась к новоявленным "ревнителям древлего благочестия" с долей понимания.

Вынесенный в январе 1732 г. приговор был по тем временам далеко не самым суровым. Привлекавшийся к делу только в качестве свидетеля архимандрит Варлаам не понес вовсе никакого наказания. Маркел Родышевский был присужден к заключению в Кирилло-Белозерский монастырь, М. П. Аврамов — в Иверский.

Особым пунктом приговора монастырским властям предписывалось не давать ссыльным письменных принадлежностей, а также следить, "чтоб отнюдь ничего они не писали и ни с кем не разговаривали"57. Пользуясь своим положением главы новгородской епархии, в подчинении которой находилась Иверская обитель, Феофан Прокопович в дополнение к приговору не преминул направить архимандриту указ о непременно "крепком смотрении" за колодником Михаилом Аврамовым58.

Иверское заточение Михаила Петровича в действительности оказалось не столь строгим. Довольно скоро общительный и набожный ссыльный завязал дружественные отношения с солдатами охраны, "многажды" посещал с ними расположенную за оградой монастыря баню. Через одного из караульных — некоего Щапа — бывший цейхдиректор добыл чернил и бумаги, через него же передал в Москву и Петербург несколько писем к влиятельным знакомым с просьбой о заступничестве перед императрицей.

Полувольготная эта жизнь, быть может, продолжилась и далее, если бы летом 1732 г. в столице не явилось подметное письмо с весьма резким поношением Петровской церковной реформы и лично архиепископа Феофана. Разъяренный владыка по каким-то неведомым резонам заподозрил в составлении письма М. П. Аврамова. Ко всему прочему архиерей получил оперативную информацию о значительных послаблениях, допущенных в режиме содержания ссыльного. Дело настоятельно требовало нового "розыска". 25 сентября 1732 г. для "изследования о Михайле Аврамове" в Иверский монастырь выехал 52-летний капитан Преображенского полка Степан Алексеевич Юрьев59.

XI

Результаты иверского дознания оказались, однако, маловпечатляющими. Факты поблажек арестанту подтвердились, но никаких зацепок, позволяющих "навесить" на Михаила Петровича сочинение "воровского" письма, капитану Степану Юрьеву обнаружить не удалось. Преосвященный Феофан нервничал, громкий политический процесс вновь срывался. Никак не получалось и довести статского советника до пыток.

Не зная, чего бы еще вымыслить, чтобы "утопить" ненавистного поборника "древнего благочиния", архиерей попытался обыграть эпизод с незаконным посещением Михаилом Петровичем монастырской бани. В направленном в Кабинет министров осенью 1732 г. "мнении" Феофан Прокопович писал:

"...Наипаче же о плевосеянии арестанта подозреваю из частых его в баню приходов; ибо если он по прибытии уже новаго настоятеля ходил в баню людскую за монастырь, то не было и четырех недель, как он осморижды (а, может быть, и множае того) в оной бане был. Разсудить же надо, как бы он, ведомый исхнилат и лицемер, похотел так часто париться, если бы под видом паренья не имел инаго какого вельми себе нужнаго промысла..."60

Под влиянием преосвященного Феофана члены Кабинета пожелали самолично допросить иверского узника. Увы, проведенный кабинет-министрами совместно с генерал-аншефом А. И. Ушаковым 6 ноября допрос Михаила Петровича не принес сенсационных результатов. Статский советник вполне убедил "господ вышних командиров" в своей непричастности к составлению пасквильного письма.

Посвятив еще два заседания разбору бумаг М. П. Аврамова, кабинетные министры окончательно убедились в бесперспективности этой линии расследования61. О бывшем цейхдиректоре надолго забыли62.

Шло время. 8 сентября 1736 г. в своем петербургском доме на Аптекарском острове на берегу реки Карповки скончался Феофан Прокопович. Ушел из жизни вдохновитель серии кровавых процессов, сгубивших и изломавших судьбы множества "разных чинов" русских людей. Смерть владыки Феофана не принесла, однако, освобождения Михаилу Аврамову.

Развязка наступила на исходе 1738 г. 13 декабря Анна Иоанновна вынесла, наконец, вердикт по делу Михаила Петровича. За иверские проступки, а также за то, что "многия предерзости от него происходили", М.П. Аврамов был приговорен к пожизненной ссылке в Охотск. Имущество бывшего цейхдиректора — за исключением родового — было конфисковано63.

В конце весны 1739 г. статский советник прибыл к месту ссылки. Здесь Михаилу Петровичу предстояло столкнуться с человеком, некогда очень хорошо знакомым ему по санкт-петербургскому житью. На берегах Тихого океана Михаила Аврамова ожидала встреча с Григорием Григорьевичем Скорняковым-Писаревым.