Geum.ru

Текст взят с психологического сайта

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   32   33   34   35   36   37   38   39   ...   49
365 —

ять, не держась за что-нибудь или за кого-либо. При попытке отнять опору больной овладевает сильное волнение, сопровождающееся присту­пом учащенного сердцебиения, выражением ужаса на лице, побледне-нием лица, похолоданием конечностей, появлением пота. Из-за такого состояния, чтобы скрыть от посторонних лиц свой дефект, выходит из дому только вечером с кем-либо из членов семьи. Днем же сидит дома, ограниченная в движениях. Больна 2'/г года, в последнее время переве­дена на инвалидность как хронически больная.

Настроение подавленное. Чувствует себя здоровой, желает рабо­тать, но из-за невозможности самостоятельно передвигаться обречена на бездеятельность. Последнее время ею овладевают упорные мысли о-самоубийстве «в связи с невыносимостью создавшегоя положения» и отсутствием надежды на выздоровление. Клиническое и курортное лече­ние безрезультатно. Больная производит впечатление здоровой и цвету­щей женщины. До настоящего заболевания всегда была здоровой, бод­рой, подвижной, жизнерадостной, энергичной и работоспособной. На­следственность здоровая.

При исследовании не обнаружено отклонений от нормы и каких-либо симптомов органического поражения нервной системы: мышечная сила и координация движений в лежачем положении сохранены пол­ностью, расстройства чувствительности нет, не обнаружено симптомов поражения мозжечковой системы. Весь синдром сводится к расстройст­ву равновесия при стоянии и ходьбе с резко выраженной эмоцией страха.. Анамнез (со слов больной, ее мужа и по данным наблюдавших вра­чей): 13/1 1933 г. больная была сбита автобусом, причем была отбро­шена в сторону, получив ушиб затылочной части шеи, и лишилась соз­нания. Через 2—3 дня почувствовала боль в области задней части шеи: и затылка. Развились парапарез верхних конечностей и параплегия нижних. 5/1II была помещена в клинику нервных болезней, где пробыла до августа 1933 г. Объективно: черепномозговые нервы в норме, сухо­жильные рефлексы незначительно повышены, чуть больше слева, рас­стройство поверхностной чувствительности в дистальных частях ног,, незначительное расстройство глубокой чувствительности пальцев ног. Со стороны нервно-мышечной системы никаких патологических явлений-не имеется. Моча в норме. Больная эмоционально возбуждена. Клиниче­ский диагноз: легкое кровоизлияние в области шейной части спинно­го мозга.

К моменту выписки из клиники нервных болезней в Киеве, в кото­рой больная находилась в течение 3 месяцев, она стала свободно дви­гать руками и ногами, но стоять и ходить без помощи не могла: ее охва­тывал страх упасть. Со стороны неврологического статуса симптомов; органического заболевания не было. Выписана с диагнозом психогении. Переходим к рассмотрению этиологии и патогенеза данного забо­левания, заимствуя данные из описания больной. «На пятом месяце мо­ей болезни, когда я, лежа р постели, уже могла делать свободные движе­ния руками и еще с трудом ногами, в палсту вошел врач соцстраха. Когда он стал спрашивать, как я себя чувствую, я стала показывать ему, как я двигаю руками, понемногу поднимаю ноги и даже показала, что я в состоянии сама поворачиваться. В ответ на это он безнадежно махнул рукой и сказал: „Вас переводят в инвалиды", и с этим ушел. Это меня привело в ужас. Меня охватил страх и покинула всякая надежда на выздоровление: слово „инвалид" и представление о безнадежности,, никчемности, „тяжелой обузе для семьи и окружающих" буквально по­трясли меня. Состояние мое резко ухудшилось. В июле была сделана попытка поставить меня на ноги: два санитара в присутствии врача под-

няли меня с постели и хотели поставить на пол, но колени у меня сразу же подкосились и я стала опускаться. Меня стали подтягивать вверх, но я беспомощно висела на руках санитаров. У меня закружилась голо­ва и в мозгу прозвучало слово: „Инвалид!". Все это жутко меня испу­гало. Если до появления врача соцстраха у меня происходила борьба между верой и неверием в мое выздоровление, и в то, что я сумею хо­дить, то в этот момент я поняла, что никаких надежд уже питать нельзя и что я действительно инвалид. Эта начальная попытка встать на ноги закончилась длительным истерическим плачем: погибло все, вся жизнь, работа... Ведь я мать и жена, и мой долг обязывает меня заботиться о близких людях...»

В дальнейшем было несколько попыток водить больную. Но дело ограничивалось лишь тем, что «когда два санитара водили, то третьему приходилось водить ноги, переставляя руками одну ногу за другой». В таком состоянии больная была перевезена домой, где пробыла 2 меся­ца без всякого лечения. Больная сама приподняться на постели не могла, каждый раз кто-либо должен был помочь ей сесть в постели, по­том спускали ноги и лишь при поддержке двух человек ее подводили к столу или выводили на балкон.

В сентябре 1933 г. больная была привезена в Сочи, принимала ван­ны в Мацесте (18 ванн) и к концу второго месяца лечения.могла ходить с помощью одного человека, опираясь другой рукой на палку. Но все это сопровождалось большим напряжением и боязнью: «Как бы не упасть!» По приезде домой стала понемногу передвигаться по комнате самостоятельно, держась за мебель. Больную стали выводить на улицу. Встречи с сотрудниками по работе и прогулки мимо служебного уч­реждения были ей крайне неприятны и вызывали слезы.

В таком состоянии, без признаков улучшения, больная оставалась в течение года. В октябре 1934 г. вторая поездка в Сочи ничего не дала: после месячного пребывания на курорте вернулась домой в том же со­стоянии беспомощности и без надежды на выздоровление. По комнатам продолжала ходить так же, держась то за мебель, то за стены. Когда же врачи пробовали оставлять ее одну среди комнаты, у нее «начинала кружиться голова» и она «приходила в волнение, начинала вся дро­жать, хваталась за людей, за вещи и т. д., стараясь не потерять устой­чивости». Однажды попыталась самостоятельно встать со стула и пойти по комнате, не держась за предметы. Но, встав, она «грохнулась на пол», что убедило ее в полной безнадежности ее состояния. Это бы­ла последняя попытка самостоятельного хождения. После этого она уже боялась это делать, и психическое состояние ее ухудшилось.

Безрезультатность лечения приводила больную в отчаяние, что под­держивалось переводом ее на инвалидность. При этом, когда больная и муж ее обращались к врачам с просьбой дать направление на психоте­рапию, они говорили: «Поскольку имеется изменение в мозжечке, этот способ лечения ничего не даст». «Единственно, что может дать психоте­рапия,— это устранить боязнь автомобилей, которых вы так боитесь»,— говорил ей один из врачей.

В последний год больная перестала обращаться за медицинской по­мощью, так как мысль о «повреждении мозжечка» отнимала у нее вся­кую надежду на «возможное излечение посредством психотерапии». Од­нако по настоянию близких она решилась обратиться за психотерапев­тической помощью: это была «последняя надежда» больной.

Диагноз: навязчивый невроз, стазо-базофобия. Была применена психотерапия как в бодрственном состоянии, так и в дремоте, включав­шая два периода.

— 367 —

В первом периоде была поставлена задача поднять веру в выздоров­ление. Однако успокоение, разъяснение и убеждение не оказывали ника­кого влияния на больную в бодрственном состоянии. Столь же без­успешными были и попытки самостоятельного стояния или ходьбы, яв­лявшиеся мучительными из-за резко выраженного страха. Вместе с тем •больная оказалась трудно гипнотизируемой, вследствие чего ее удалось усыпить лишь после нескольких сеансов настойчиво проводимого усыпления. Выполняя во внушенном сне делаемые нами внушения, она совершенно свободно и самостоятельно ходила-по комнате. Мы пробуждали ее, когда она стояла посередине комна­ты, и доказывали, что она может самостоятельно ходить по комнате, не боясь ничего.

Однако все это не приводило к положительному результату. Поэто­му больной во внушенном сне было сделано внушение: «После пробуж­дения будете помнить, что, находясь во внушенном сне, свободно и без страха стояли и ходили». Внушение реализовалось не сразу, а лишь после 2 повторных сеансов. Тем не менее больная преисполнилась на­деждой на выздоровление. Этому помогло также сделанное нами однаж­ды постгипнотическое внушение: «В ночном сновидении увидите себя свободно ходящей по магазинам». В ту же ночь сновидение реализова­лось. В последующей беседе мы разъяснили, что виденное ею сновиде­ние также свидетельствует о возможности нормального хождения. Это окончательно укрепило ее уверенность в выздоровлении.

В последующие дни во внушенном сне ей внушалось:* «Системати­чески упражняться дома в бодрственном состоянии в самостоятельном стоянии и хождении при содействии близких», что она аккуратно и точно зыполняла. В результате всего этого через месяц после начала лечения она уже могла свободно ходить по комнатам и по двору, не боясь упасть, а через 1 г/2 месяца полностью возвратилась к трудовой дея­тельности.

Вполне здоровой была в течение 16 лет. Однако после этого, в 1953 г., у нее возник рецидив прежнего навязчивого невроза стазо-базо-фобии. Это произошло после оперативного вмешательства по поводу желчнокаменной болезни, сопровождавшейся в дальнейшем осложнения­ми. Больная пролежала в хирургической клинике 11 месяцев. После выздоровления наряду с неустойчивостью походки, обусловленной об­щей слабостью, обнаружились также явления стазо-базофобии с яр­ким репродуцированием следов пережитой ею катастрофы. Рецидив длился 2'/2 месяца, пока в 1954 г. она не поступила в отделение невро­зов Центральной психоневрологической больницы МПС, где была вновь проведена психотерапия, с тренировкой в самостоятельном хождении. Результат положительный. Демонстрировалась в 1935 и в 1954 гг. на врачебных конференциях в Украинском психоневрологическом институ­те и в Центральной психоневрологической больнице МПС (наблюдение автора).

Интерес данного наблюдения заключается в том, что больной была нанесена психическая травма врачом соцстраха, неосторожно сказав­шим, что ее переводят на инвалидность. Это создало в коре ее мозга изолированный больной пункт, зафиксировавшийся вследствие сильной отрицательной индукции из подкорки на длительное время. По-видимо­му, больная принадлежала к сильному уравновешенному типу нервной системы. Однако физической и психической тразмой ее нервная система была резко ослаблена, тем более что впоследствии больная долгое вре­мя лежала в клинике. Иатрогенный синдром был обусловлен именно длительно сниженным всеми этими факторами тонусом коры мозга. Но

особенно психотравмирующее значение имели, конечно, слова врача соцстраха.

Наконец, приводим пример, хорошо иллюстрирующий характер того сложного комбинированного психотерапевтического воздействия, которое оказывается необходимым в отдельных случаях лечебной рабо­ты врача-психотерапевта.

7. Больная Н., 33 лет, обратилась в диспансер с жалобами на очень тяжелое состояние, возникшее у нее 4 месяца назад после ссоры с му­жем. Как было выяснено в анамнестической беседе с больной, длитель­ное время (около года) она страдает рядом навязчивостей: многократно моет руки и посуду, несколько раз проверяет перед сном все окна, двери, выключатели и темные места в комнате, приготавливает на ночь короб­ку спичек, которая должна быть положена под подушку. На ночь она многократно прощается со всеми членами семьи, причем она семь раз подряд произносит слова «спокойной ночи», на что все члены семьи должны ответить ей этими же словами также семь раз. Если же это условие кем-либо из них в точности не выполнено, больная и ее семья должны повторить снова всю эту процедуру. С этими навязчивостями больная безуспешно борется, пытается скрыть их от членов семьи. Но после последней ссоры с мужем все эти навязчивости резко усилились, а вместе с тем остро развились новые — страх сойти с ума, страх оста­ваться одной дома и страх выходить на улицу без мужа. Все это проис­ходило в условиях аффективной напряженности и сопровождалось рас­стройством сна и нарушениями со стороны сердечно-сосудистой систе­мы. Муж больной и ее родственники, считая, что у нее развивается ши­зофрения, пытались успокаивать и уговаривать ее, а затем, не видя ре­зультатов, грубо запугивали направлением в психиатрическую больни­цу. Это еще более ухудшило ее состояние.

В дальнейшем из откровенных признаний больной удалось выяс­нить, что ближайшей причиной заболевания явилась ее неприязнь к му­жу, складывавшаяся многие годы и имевшая свои серьезные основания. Свое 16-летнее супружество больная считала неудачным, так как по выходе замуж она оказалась в совершенно ч-уждой для себя обстановке. Будучи на 17 лет моложе своего мужа, мечтая получить высшее обра­зование и таким путем стать выше той среды, из которой вышла и ко­торой тяготилась, она надеялась в своем муже найти для себя опору. Однако муж оказался деспотичным, замкнутым, скупым и крайне не­чистоплотным. Он не считался с ее жизнерадостным характером, по­требностями, жизненной целеустремленностью, запретил ей учиться в ву­зе или поступать на работу, создал неприемлемый для нее уклад жизни, принудив ее стать домашней хозяйкой. По словам больной, такая об­становка «душила» ее, порой ей хотелось уйти от мужа, но родившиеся вскоре двое детей заставляли ее «терпеть эту жизнь». Вместе с тем она боялась насмешек со стороны прежних друзей и знакомых за неудач­ный выбор мужа. Эти свои переживания она тщательно от всех скры­вала, стремясь создать видимость «крепкой и здоровой семьи». Вместе с тем за 3 года до указанных острых невротических проявлений у боль­ной проснулось сексуальное чувство, которое необходимой разрядки не получало из-за неприязни к мужу. Это повлекло за собой различные соматические нарушения. Год назад, когда она поделилась об этом с подругой, последняя сказала ей, что «половая неудовлетворенность вред­но отражается на психике». С этого времени у нее возник страх за свое здоровье и начали постепенно развиваться навязчивости. Неприяз­ненное чувство к мужу усиливалось также и потому, что, будучи фригид­ной при сближениях с ним, она в сновидениях переживала острые ощу-

щения половой разрядки, якобы происходившей с предметом ее первой любви. После таких сновидений в ней боролись два противоположных чувства: с одной стороны, горькое сожаление, что поссорившись со своим возлюбленным, она вышла замуж за теперешнего мужа, с другой сторо­ны — чувство долга и признательности к своему мужу, который обеспе­чил в трудный период жизни ее материальное благополучие и был от­цом ее детей. Таким образом, причиной заболевания явилась неблаго­приятно сложившаяся семейная ситуация и столкновение жизненных ин­тересов ее и мужа, что и привело к нарушению жизненной целеустрем*-ленности больной.

Назначена психотерапия, начаты беседы разъяснительного и воспи­тательного характера, подкрепляемые сеансами гипносуггестивной пси­хотерапии и следовавшим после каждого сеанса длительным (по 1 — l'/г часа) внушенным сном-отдыхом. В беседах больной' разъясня­лись патогенетические механизмы ее болезненных симптомов и ошибоч­ность ее представления об их неустранимости. Развитие у нее резкого аффективного состояния во время ссоры с мужем ей было объяснено острым срывом основных корковых процессов, в течение длительного времени находившихся в состоянии постоянного перенапряжения, с пре­имущественным «истязанием» тормозного процесса. Ее навязчивый страх сойти с ума связывался с указанным выше объяснением подруги и за­пугиванием ее направлением в психиатрическую больницу. Ее навязчи­вое мытье посуды и рук было объяснено ее чувством брезгливости к мужу, который всегда был неряшлив в быту и проявлял непомерную жадность во время еды. Навязчивые действия в виде многократных про­верок (и только вместе с мужем) запоров всех окон и дверей, осмотра темных мест в доме, приготовления на ночь спичек и в виде ежедневного семикратного прощания на ночь с каждым членом своей семьи, по-види­мому, развились по физиологическому механизму самовнушения и оживления следов перенесенного много лет назад страха темноты. На­вязчивое семикратное прощание на ночь с каждым членом семьи, вероят­но, имело в своей основе страх быть ночью внезапно увезенной в пси­хиатрическую больницу и никогда более никого из членов своей семьи не увидеть.

Всего было проведено 12 сеансов комбинированной психотерапии, причем в первую неделю сеансы проводились ежедневно, затем чере:; день, потом два раза в неделю и наконец один раз в неделю. Большая психотерапевтическая работа с больной имела своей целью успокоить ее, уверить в необоснованности ее страха сойти с ума и в полной возможно­сти излечения от других навязчивостей. Вместе с больной были обсуж­дены необходимые мероприятия, обеспечивающие ей нормальную жизнь. Был вызван муж, его убедили в необходимости поступиться некоторы­ми его привычками и взглядами на семью. В результате для больной были созданы новые условия в семье. Из положения домохозяйки они была переведена в положение студентки. После проведенного 2-месяч­ного лечения ее душевное равновесие полностью восстановилось, навяз­чивые страхи и действия исчезли, вернулось расположение к мужу. Вме­сте с тем она смогла заниматься в институте, а закончив его, поступила на работу, чем и достигла осуществления своей жизненной цели. Диа­гноз: истерический невроз в форме полифобий и навязчивых действий. Положительный безрецидивный катамнез 6 лет (наблюдение М. И. Кашпур, 1961)

По-видимому, больная относилась к сильному варианту слабого общего типа высшей нервной деятельности, ибо срыв произошел лишь в результате длительной борьбы, происходившей в условиях крайне

трудной для нее жизненной ситуации. Для устранения заболевания потребовалось проведение в бодрственном состоянии ряда психотерапев­тических бесед в форме успокоения, разъяснения и убеждения, сопро­вождавшихся каждый раз длительным внушенным сном-отдыхом, в ко­тором повторно делались речевые внушения, закреплявшие созданные в коре головного мозга новые динамические структуры. Из всех симпто­мов наиболее стойкими оказались навязчивости.

Интерес случая заключается в том, что напряженная и крайне запутанная жизненная ситуация привела к развитию сложного ком­плекса навязчивостей. Устранение заболевания потребовало распознава­ния патогенеза и длительного применения приемов комбинированной психотерапии.

В заключение приводим примеры невротических заболеваний, пато­логическая симптоматика которых относится почти исключительно к сфере деятельности второй сигнальной системы.

8. Больная И., 34 лет, обратилась с жалобами на появляющееся временами навязчивое состояние, которое мешает ей работать: «Не по­нимаю, как человек мыслит, и все время об этом думаю». «Две силы во мне борются: одна заставляет думать, а другая — не думать об этом». Все это впервые возникло 16 лет назад, после того как над ней была проделана злая шутка: когда она возвращалась с молодым мужем из загса, недоброжелательно относившаяся к ней старуха-соседка намере­валась перебежать им дорогу с пустыми ведрами. Заметив это, она с мужем поспешила пройти дальше. Старухе не удалась ее затея, в связи с чем она бросила им вслед ряд неодобрительных возгласов. Все это произвело на больную, бывшую крайне суеверной, сильное впечатле­ние, и с тех пор она стала бояться этой старухи и ее дочерей.

После этого случая у нее начались головные боли, причем «все ви­дела в тумане», а предметы воспринимала «окруженными туманом». Че­рез год это явление исчезло, но появились приступы «давящей» мысли о том, «как человек мыслит». Когда появлялась эта мысль, больная, по ее словам, на некоторое время теряла свое «я» и лишалась возможности последовательно мыслить. У нее возникало пессимистическое настрое­ние, эти мысли не давали возможности владеть собой: «Мой мозг будто что-то сдавливает». Кроме того, — как она говорила, — возникает какая-то «ограниченность мышления», что сопровождается такими страшными головными болями, что «мозги горят», в голове такой сильный шум и звон, что иногда она не слышит обращенных к ней слов.

Бывает и так, что, войдя в комнату, она не знает, на что обратить внимание и о чем надо думать. При этом ее мышление «вдруг становит­ся абсолютно конкретным»: каждое слово должно выразиться в форме какого-нибудь реального образа, так как «возможность абстрактного мышления совершенно отсутствует». Так, если слышит слово «хорошо», то не понимает, что оно означает. Таким образом, по выражению боль­ной, «мозг работает, а душа, если можно так сказать, отсутствует». Она чувствует, что она одновременно и нормальная, и ненормальная: «Соз­наю это и переживаю». Однако ни одного ненормального поступка не совершила.

Условия возникновения приступа: приступ сам по себе не возникает, он всегда связан с воспоминанием о причине ее заболева­ния, причем провоцирует его, например, или встреча женщины с пусты­ми ведрами, или встреча с этой старухой и ее близкими, или воспоми­нания о приступах, или услышанное слово «сумасшедший». При этом сразу появляются мысли: «Как люди мыслят?», «Как люди должны быть нормальными?». Развивается внутренняя борьба и начинается голов-

ная боль. Затем приступ или столь же быстро прекращается (самостоя­тельно или в результате этой борьбы), или же принимает затяжной ха­рактер. Иногда приступа не бывает в течение целого года. Так, за пять лет было только три приступа: два непродолжительных — по одной неделе, а один в течение месяца. В светлые промежутки между присту­пами чувствовала себя прекрасно.

Болеет с 17-летнего возраста. Однако смогла окончить педагогиче­ский институт, работала преподавательницей, последнее время зани­мается счетной работой. Кроме того, активно участвует в общественной работе.

Наследственность здоровая, развивалась нормально. Но во время приступа работоспособность снижается чуть ли на 70%- В эти дни все время держится за голову: «Не живу, а мучаюсь... Живу в постоянном страхе перед приступом, и нет никакой уверенности в излечении».

Отмечает следующий случай: однажды, когда она, будучи в состоя­нии приступа, сильно обожгла себе в бане руку горячей водой, тотчас же исчезли навязчивые мысли. Возвращалась домой уже ос­вобожденной от них. После этого приступ долгое время не возобнов­лялся (результат отрицательной индукции, вызванной сильным раздра­жением рецепторной — болевой — зоны коры). Когда она выезжает из своего города, приступ прекращается. Вообще вне этого города чувствует себя хорошо, приступов не бывает.

Как мы выяснили, во время приступа у нее нередко наблюдается диссоциация деятельности сигнальных систем, причем ослабевают попе­ременно то первая, то вторая. Сама больная описывает это так: «Смот­рю на лампу, но воспринимаю ее безучастно и холодно, будто что-то мне мешает воспринимать ее глубинно. Смстрю на портрет Чайковского, и это мне ничего не говорит, воспринимаю как-то ограниченно, в узком масштабе, не в широком понимании, причем рассеивается понятие о н е м... В здоровом же состоянии, смотря на лампу, я ее осмысливаю, понимаю ее назначение, одним словом, воспринимаю ее в широком смысле». Иногда же, наоборот, у больной происходит значительное ос­лабление функций первой сигнальной системы. Так, идя по улице, она «не чувствует своего тела, своей фигуры» и ей кажется, что «идет одно только мышление». В это время не может представить се­бе, какова прическа на голове, смотрит на свой костюм и не знает, ее ли он; глядя на кисть руки, не понимает, ее ли это рука (следствие диссоциации второй сигнальной системы от первой). В такие минуты у нее «теряется чувство реальности».

Во время 1-го сеанса психотерапии, проведенного в дремотном со­стоянии, «чувствовала тяжесть в руках и ногах, но открыть глаз не мог­ла и мыслей не было». Ей внушалось «забвение случая, пережитого в первый день замужества, хорошее самочувствие, надежда на выздоров­ление», а также, что «воспоминание и мысли о приступе сами по себе его не вызывают». После пробуждения, по словам больной, наступило «про­яснение сознания, приподнятость настроения, ясность мышления». Одна­ко преследует чувстио страха, что «все это ненадолго». После сеанса весь день, до самого вечера, самочувствие было хорошее, боли в теме­ни и затылке значительно слабее, настроение хорошее. Представление о внешних предметах ясное. Однако к вечеру «снова стал появляться туман и тупость в мышлении», хотя и в ослабленной форме. Отмечает, < что, будучи здоровой, на поставленный ей вопрос всегда отвечает «пол­но, образно и легко», а «вчера вечером вновь отвечала с трудом».

Во время 2-го сеанса чувствовала себя значительно спокойнее и глубже дремала. Испытывает то же, что и при приступах: «чувствует

лишь один свой мозг, воспринимает лишь свое мышление», в то время как «ее тело ею не ощущается», оно «какое-то растворимое». После про­буждения (во время 2-го сеанса) отметила, что «все-таки остается сла­бое ощущение своего „я" и некоторая задержка свободы течения мыс­лей». Навязчивые мысли «о мышлении человека» и «как человек все понимает» исчезли, вновь появилось абстрактное мышление. Отмечает, что если в норме «каждое произнесенное слово должно вызывать в моз­гу какой-то определенный образ», то у нее, «когда слова произносятся, мозг не успевает на каждое слово выработать опре­деленный образ или воспоминание того, что с ним было когда-то связано».

В данном случае имелось явное отставание первосигнальных про­цессов от второсигнальных. В целом же можно было говорить о патоло­гическом расщеплении согласованной деятельности обеих сигнальных систем.

После 7 сеансов психотерапии больная заявила, что «самочувствие хорошее». Во время 8-го сеанса спала глубоко l'/г часа. Чувствует себя значительно лучше, чем до лечения. По окончании лечения уехала домой, получив соответствующее профилактическое внушение. Дальнейшая ее судьба неизвестна.

Таким образом, у больной имелась картина ярко выраженной па­тологической инертности в сфере замыкательной и анализаторной функ­ций, что проявлялось главным образом во второсигнальной деятельно­сти, сопровождаясь явлениями частичной разобщенности первосигналь-ной динамики от второсигнальной и попеременного ослабления каждой из них (наблюдение автора).

Приводим пример упорной второсигнальной навязчивости, совер­шенно не поддававшейся психотерапии.

9. Больной П., 24 лет, обратился к нам с жалобами на различные навязчивые мысли: если проходит мимо него калека, то сейчас же у него возникает мысль: «Я буду таким же!» Если он проходит мимо реки, ему кажется, что он утонет или его утопят. При встрече похоронной процес­сии кажется, что умрет. Когда проходит мимо столба, появляется мысль: «Моя голова будет соображать, как и этот столб». Вообще все, что по­падается на пути, вызывает «мрачные отрицательные мысли». Не мо-■ жет читать, так как отдельные фразы также вызывают отрицательные мысли. Всегда должен повторить фразу несколько раз, и если при этом не появится «отрицательной мысли», успокаивается (что бывает редко). Когда пишет, также появляются отрицательные мысли: «я умру», «меня утопят», «попаду в тюрьму», «превращусь в собаку» (в кошку, в любое животное). Если во время писания вдруг появится подобная мысль, ему кажется, что если он сотрет слово, которое вызвало эту мысль, то с ним «этого не случится». Начинает стирать и чем больше стирает, тем стрем­ление стирать все усиливается, а одновременно появляется масса дру­гих навязчивых мыслей. Если он противостоит этому, стремясь не под­чиняться навязчивости, то начинается головная боль, появ­ляется рассеянность, и он опять оказывается «во власти этих новых мыслей».

Рассказ о неприятном событии сейчас же вызывает у него навязчи­вую мысль, что «и с ним то же самое случится». В таких случаях делает жест, «будто отгоняет мысль». Но и этот жест становится навязчивым. То же самое наблюдается и в процессе еды: если вспоминает о неприят­ном для него событии, то должен выплюнуть пищу (как если бы он «вы­плюнул мысль»), таким путем может довести себя до рвоты. Если при каком-либо движении другого лица у него появится мысль, что он

умрет, утонет и т. п., тотчас же возникает новая мысль: «вот потому, что • движение сделано, эти мысли осуществятся» и т. п. Такое навязчивое состояние проявляется всегда и везде — на работе, на прогулке, когда ложится спать. Идя по улице, он должен вернуться на то место, где у него возникла отрицательная мысль, и сделать несколько движений но­гой. Это продолжается до тех пор, пока он весь не вспотеет и не начнут­ся головные боли. Посторонние люди замечающего странности, и ему ка­жется, что смеются над ним. Поэтому он всегда чувствует себя стес­ненно. Но в последнее время отрицательные мысли возникают у него