Сарафанов Владимир Иванович, член Союза писателей РФ фиохин Владимир Петрович, поэт Аникин Борис Алексеевич. Высокую оценку за активное участие в конкурс
| Вид материала | Конкурс |
- «Сказка в русской культуре», 187.47kb.
- В. И. Вернадский – книги и статьи Вернадский, Владимир Иванович. Дневники, 77.32kb.
- Терехин Вадим Федорович, поэт, член Союза писателей России «Среди гласных и согласных»:, 108.72kb.
- Владимир Петрович Кириллов Время и место проведения лекции, 53.9kb.
- Владимир Петрович Бартеньев Вначале своего доклад, 47.3kb.
- Мирошниченко Сергей Иванович, руководитель Центра рентгеновских технологий ару 10., 42.32kb.
- Сергиев Владимир Петрович Член-корреспондент рамн, доктор медицинских наук, профессор, 829.91kb.
- Рекомендует Евгений Феликсович Чеканов, зав отделом прозы журнала «Парус», член Союза, 22.09kb.
- Рок-облепиха, 171.51kb.
- Центр промышленной политики Руководитель Центра – Волошин Владимир Иванович, 114.34kb.
АЛЬМАНАХ
«ЛИТЕРАТУРНЫЕ ХИМКИ»
№ 3
Предисловие
Второй литературный конкурс имени Н.П. Огарёва приурочен к 65-летию Победы в Великой Отечественной войне и призван по-новому осветить отношение к событиям минувшей войны, память о подвиге народа во имя Великой Победы, принести слова признания поколению военного времени, вынесшему тяготы войны и спасшему человечество от фашизма.
Для России тема войны актуальна и сейчас, она близка людям и получает отражение в произведениях искусства и литературы. Задачей конкурса было выявить лучших авторов, пишущих на эту тему. Выбор оказался непростым.
По итогам конкурса первое место в номинации «Проза» присуждено члену Союза писателей РФ, члену-корреспонденту Академии литературы РФ Тишковскому Роману Константиновичу, второе место заслужила член Союза литераторов России Мочалова Нина Валентиновна и третье – участник ЛИТО «Химки» Рожин Михаил Михайлович.
В номинации «Поэзия» победителями признаны член Союза писателей РФ Сарафанов Владимир Иванович, член Союза писателей РФ Фиохин Владимир Петрович, поэт Аникин Борис Алексеевич.
Высокую оценку за активное участие в конкурсе получили юные авторы, учащиеся химкинских школ и лицеев.
В сборнике опубликованы произведения всех участников конкурса, что дает возможность полнее оценить творческий потенциал авторов, непосредственно познакомиться с их работами в авторском исполнении.
Второй раздел сборника продолжает знакомство с творчеством членов литературного объединения по широкому спектру жанров и тем. Он вобрал лучшие, с точки зрения авторов, произведения и дополнил сборник темами о природе, о любви, о чувствах и чаяниях людей.
Возможность быть опубликованными получили творчески зарекомендовавшие себя члены ЛИТО и новые, в том числе юные его участники. Встав на страницах сборника рядом с опытными и зрелыми авторами, им легче совершенствовать свое мастерство.
Всем вместе при поддержке руководства городского округа нам предстоит высоко держать достигнутый литературным объединением «Химки» уровень признания среди творческих объединений Московской области.
Мурашкин В.И.,
член Союза писателей России,
лауреат Первого литературного конкурса
имени Н.П. Огарёва
Участники
Литературного конкурса им. Н.П. Огарева
2010
Содержание
1-я часть: Итоги Литературного конкурса им. Н.П. Огарева 2010 г.
2-я часть: Произведения членов ЛИТО «ХИМКИ»
Редакционный совет:
Богданович А.А. , член Союза писателей России;
Вайдман М.Д., член Союза писателей России;
Захаров В.Н., член Союза писателей России;
Камшилина Е.Б., член Союза писателей России;
Мурашкин Ю.И., член Союза писателей России;
Озорянская Л.М., зам. директора ДК «Родина»
Победители
Литературного конкурса им. Н.П. Огарева
(2010 г.)
Номинация – проза
1 место – Тишковский Роман Константинович
за рассказ «Встреча. Письмо из окопа».
2 место – Мочалова Нина Валентиновна
за рассказ «Блокадное детство».
3 место – Рожин Михаил Михайлович
за очерк «День Победы».
Номинация – поэзия
1 место – Сарафанов Владимир Иванович
за стихотворения «В каждом сердце сорок пятый»;
«Верный сын. 41-й год»;
«Друг»;
«Дорога в бессмертие».
2 место – Фиохин Владимир Петрович
за стихотворения «Кантата»;
«Неотправленное письмо с фронта»;
«Песня солдата»;
«Героям 1941-го года».
3 место – Аникин Борис Алексеевич
за стихотворение «У дороги камень»
Райкова Наталья
за стихотворения «В музее»;
«В какой-то давней телепередаче…».
Детская группа
Номинация – проза
1 место – Ларина Екатерина
за серию рассказов «Андрей», «Саша», «Оля»
2 место – Корнеева Елена
за рассказ «Война»
3 место – Сексясова Елизавета
за рассказ «Простая история простого человека»
Номинация – поэзия
1 место – Степанов Артем
за стихотворение «Солдат»
2 место – Тельнов Денис
за стихотворение «Память»
3 место – Константинова Полина
за стихотворение «Победа»
Абрадова Екатерина
за стихотворение «Воспоминания о войне»
Поощрительные премии
Аброськина Анастасия
за стихотворение «Девчонка, ожидавшая парнишку»
Юдина Вера
за стихотворение «Победа»
Сурина Екатерина
За текст песни «Война»
Роман ТИШКОВСКИЙ,
поэт, член Союза писателей России, член Академии российской литературы
вСТРеЧА
(ПИСЬМО ИЗ ОКОПА)
Удивительными иногда бывают встречи, хотя самой встречи вроде бы и не предвиделось. Встречи, которую, пусть и подспудно, всё-таки ожидаешь долгие годы, не надеясь на добрый случай и частенько забывая, что память наша столь несовершенна и прямолинейна, сколь изворотлива и умудрёна.
И сколько тонких и неожиданных поворотов в этой памяти иногда должно произойти, чтобы вдруг, под абсолютно непредвиденным углом, высветить главное! Чем, оказывается, ты всё это время и жил, и творил, и бодрствовал…
Вспоминается Казань начала 1944-го, когда Великая Война давно уже перевалила свой кровавый экватор. Ещё трудная зима, ещё февраль, но уже пахнет мартом. Весёлым мартом, с безмятежной лёгкостью падающим мохнатым снежком. Но улицы – вдоль тротуаров и дорог – чисто убраны. А убирали снег, что всегда вызывало необъяснимое удивление, узбеки в пёстрых стёганых халатах, и в каждой руке по огромной фанерной лопате, обитой металлической полоской, скребку или метле.
Господи! Откуда в Казани узбеки? Наверное, потому, что все остальные день и ночь трудились на авиационном заводе.
Мне, первокласснику, такая зима была удивительно по душе. Потому что, лишь на своей небесной жёрдочке пригреет солнышко, хотелось, если выходные, беззаботно прогуляться по улицам.
А ещё и потому, чтобы услышать, когда из вытянутого и причудливо изогнутого чёрного чрева прямоугольных рупоров, висевших вдоль улиц на столбах, разносился пробиравший до мурашек по спине завораживающий голос Левитана: «Наше дело правое, победа будет за нами».
Ему не верить – было просто невозможно. Да, списки освобождённых сёл, деревень и городов. Да, вечная память нашим солдатам и офицерам, геройски павшим при их освобождении. И затем – обязательное, словно молитва на все времена: «Наше дело правое, победа будет за нами».
Эти слова, точно стихи, словно пушкинское «У лукоморья дуб зелёный», все помнили наизусть. Они были написаны везде – в магазинах и на школе, на трамвайных остановках и на фронтоне двухэтажного клуба имени Горбунова, среди толкущихся на барахолке и даже на спичечных коробкáх…
Мы с мамой жили в соцгородке – социалистическом городе. Это между самим городом Казанью, речкой Казанкой и несколькими трамвайными остановками до безмерного поля, где, частью в новых цехах-ангарах, частью на голой земле, всего-то два года назад, взгромоздился и продолжал обустраиваться авиационный завод.
Завод, прибывший в нескольких эшелонах с московских Филей. Завод, откуда каждую ночь, мы об этом, вездесущая ребятня, достоверно знали, вывозились на железнодорожных платформах, покрытых брезентом, – новенькие самолёты, самолёты, самолёты…
Соцгородок строили перед самой войной. Пятиэтажные кирпичные дома с нормальной канализацией, с паровым отоплением. В нашей двухкомнатной коммуналке жило, помимо нас, две семьи. Мы с мамой занимали ванную комнату. Отец в конце 1942-го, после снятия брони, ушёл на фронт.
Ванну в своё время строители поставить не успели, и на её месте был дощатый топчан, под которым чемоданы да книги, а на топчане – наша постель. Рядом – какая-то облезлая, с оббитой коричневой краской, тумбочка, заменявшая стол. На тумбочке втихую включавшаяся настольная лампа, потому что нечто тусклое и замызганное, висевшее под самым потолком, освещало только сам высокий потолок и ближайшее к нему пространство.
Да ещё на тумбочке – частенько перегоравшая электрическая плитка, на всякий случай стоявшая на двух кирпичах, спираль которой мы умудрялись чинить, не выключая электроприбор, чиркая по ней карандашом и дожидаясь мгновенной сварки спирали.
Нет, на кухне у нас была ещё керосинка, а у соседей примус и керогаз, но электроплитка была не такой вонючей, если ничего не пригорало, привычнее, надёжнее и, что немаловажно, ближе, много быстрее в готовке и на глазах…
За прошедшую зиму мы с мамой хорошо переболели всяческими болезнями, связанными с недостатком витаминов, – чирьями и чем-то типа чесотки. Провоняли ихтиолкой, иначе – мазью Вишневского, непрерывно меняя, после скудного омовения в тазу, повязки на руках и ногах. А выходя на кухню, регулярно чистили зубы порошком из сухого древесного угля… И теперь, к весне, потихоньку оживали и превращались в более-менее нормальных людей…
И вот, в одну из суббот, я поехал на трамвае в город навестить двоюродных брата и сестру, живших чуть ли не в центре Казани, рядом с улицей Баумана и Казанским университетом. Дома родных не оказалось, я пошёл прогуляться, побродил вдоль Казанского университета, где как живой, слегка поёживаясь от морозца, упорно стоял молодой Володя Ульянов, а затем повернул на Баумана и зашёл в книжный магазин, еле-еле открыв тяжелейшую двухметровую дубовую дверь.
После многолюдного яркого дня в тихой и умиротворённой полутьме магазина обшарил глазами разложенные на прилавке книги и вдруг, совершенно для себя неожиданно, зачитался сказкой в стихах о девочке и её кукле. Что-то в этой истории меня глубоко затронуло. Не дочитав, полистал книжку. Она состояла из двух разделов – довоенного, где были сказки и поэмы, в том числе и та, которую не дочитал, и второго, военного раздела, со стихами, зовущими в атаку…
«Письмо из окопа» называлась эта книжка на серой бумаге в мягкой светлой обложке. Нащупав в кармане единственный рубль, выбил в кассе чек, заплатив за книжку, и получил сдачу. Взяв книжку в руки и аккуратно, словно птенчика, спрятав её от медленно падающего снега под отворот купленного по ордеру куцего пальтеца, вышел на улицу Баумана.
Выйдя на улицу, я не вспомнил про своих родных, меня тревожила не дочитанная история про девочку. Снег прекратился. Я нашёл возле университета скамейку и, смахнув снег, забрался на неё, усевшись на спинку скамьи и опустив ноги на сиденье...
Девочке было совсем плохо, фашисты расправились с нею, а куклу выбросили на помойку. Где-то в уголках глаз затаилась предательская слеза, и я незаметно смахнул её рукавичкой. Стало смеркаться, заходить к родным расхотелось, тем более что особой необходимости не было, и я повернул к трамвайной остановке. Довольно скоро затарахтел трамвай, у которого вместо части стёкол была фанера, народу было не так много, и мы поехали.
Помню, я даже смог с краешку примоститься на деревянное, из смутно поблёскивающих лакированных планок, ледяное сиденье у замёрзшего окна и ещё раз перелистал книжку, чуть не пропустив, когда трамвай переползал по скрипучему мосту речку Казанку, и вышел у соцгородка. Трамвай погромыхал к авиационному заводу, на котором, хотя и суббота, ещё работала и, наверное, допоздна, мама, а я побрёл домой.
Дома прочитал ещё раз про девочку с куклой, затем стихи про атаку, письмо из окопа, не совсем понятные, но врезавшиеся куда-то внутрь памяти, чеканные строки:
Прощай, моя умница! Если судьба
Пошлёт мне смертельную рану,
До самой последней минуты своей
Глядеть на лицо твоё стану. (1941) */
И уж затем, наконец-то (а что оставалось делать!), принялся за чистописание…
–––––––––– ––––––––––
Время шло своим чередом. Мы с мамой вернулись в Москву. Война после тяжёлых испытаний и лишений завершилась Великой Победой. После семилетки, поступив на работу, я окончил вечерний авиационный техникум, отслужил положенные три года в Советской Армии, женился, родилась, чуть ли не в день полёта Гагарина, и, в общем-то нормально и благополучно, росла дочь. Я продолжал учиться, но теперь уже – в институте, и мы жили надеждами на будущее.
Новая послевоенная жизнь со всеми плюсами и минусами завораживала своей ясной целеустремлённостью, заполняла наши умы и сердца. Мы все, кто где, работали и учились. Нет, среди нас не было тех стиляг, о которых теперь, как о самом сокровенном, пытается провозглашать прогнившая, провонявшая Западом, вшивая интеллигенция, выдавая свои животные инстинкты за нечто высокое и благородное. Да ещё представляя наше прошлое с издёвкой, чему с таким предательским усердием потакает нынешняя никчёмная власть.
Космическая тема, словно водоворот, вовлекала всё большее количество людей. Открывались новые просторы. Открывалось новое и о Великой Войне.
Мы восхищались героями Бреста, о которых до поры так мало знали. Восхищались татарским поэтом Мусой Джалилем, оказавшимся, волей военного случая, в Моабитской тюрьме, но не сломленным, и там казнённым. В том Моабите, объединившем Джалиля с энергичным великим сыном немецкого народа – коммунистом Эрнстом Тельманом.
Но остались, сохранённые соратниками Джалиля, его Моабитские тетради – стихи мужества и печали, мужского достоинства и верности своей Великой Родине.
Да, я восхищался его подвигом, как и подвигом Зои Космодемьянской. В их поступках я всегда видел вершину мужества…
И вот однажды, в весёлый, по-мартовски снежный денёк, когда лёгкое солнышко вспорхнуло на жёрдочку небес, мне припомнился тот, пятнадцатилетней давности, день, когда я, ещё первоклашкой, переживал, зачитываясь, за девочку с куклой. Фамилии поэта я не помнил, та книжка за время переездов затерялась, но кто-то внутри меня упорно твердил, подсказывая: вспомни, вспомни, вспомни…
Зайдя однажды в книжный на Арбате, я нашёл сборники Мусы Джалиля, перелистал их и… и обнаружил знакомую девочку с куклой, письмо из окопа и другие, когда-то так меня тронувшие, стихи.
Господи! Всё-таки как справедливо при всех несуразностях устроена жизнь! С фотографии на меня глядело открытое красивое и мужественное лицо поэта-гражданина.
Но Муса не корчил из себя зануду, замученного ужас какими серьёзностями, он улыбался и весело подшучивал:
Я с любимою сижу,
На лицо её гляжу,
Мы щебечем и поём
И толкуем о своём…
Предо мной сидит она,
Улыбаясь, как весна.
Лишь одно меня томит –
Вечно милая спешит. **/
Этих стихов раньше быть не могло. Это – из Моабитской тетради.
Да, Муса Джалиль знал себе цену и чётко представлял, за что воевал и что для него было главным. Главным для него была Родина и всё, связанное с нашей Великой страной:
Пусть мои минуты сочтены,
Пусть ждёт меня палач и вырыта могила,
Я ко всему готов. Но мне ещё нужны
Бумага белая и чёрные чернила! ***/
Вот мы и встретились, Муса! Спасибо тебе за всё, Муса!
Мы – твои должники, Джалиль, мы все твои должники, включая и ту печальную востроглазую девочку с помятой и растерзанной куклой, выброшенной фашистами на помойку…
*/ Перевод В. Тушновой.
**/ Перевод А. Ахматовой.
***/ Перевод С. Маршака.
Нина Мочалова,
член Союза литераторов России
Блокадное детство
В осажденном Ленинграде годовалая Надюша засыпала в кроватке под аккомпанемент взрывов. Она еще не понимала, сколько тяжелых испытаний выпало на ее долю, что жизнь висит на волоске…
Их семья состояла из трех человек: папы Коли, девятнадцатилетней мамы Оли и Надюши. Пятиэтажный дом стоял на окраине Ленинграда. Жили в коммунальной квартире с двумя соседями.
Отец работал на заводе «Арсенал», выпускавшем снаряды. Мама Оля – фармацевтом в круглосуточной аптеке недалеко от дома. С малышкой сидела свекровь – баба Маша. Она же отоваривала продкарточки их семье. Родители заметили, что дочка стала быстро худеть, слабеть, перестала ходить. Соседка свекрови случайно увидела, как бабушка выпила бутылочку Надиного молока, выдаваемого по рецепту врача, а в нее налила воды, слегка забелив.
Родители устроили бабе Маше скандал и потребовали вернуть им продкарточки.
- Их нет, - не смущаясь, солгала свекровь. – Они потерялись.
Оля разрыдалась. Это грозило семье гибелью. Надя слаба. Муж дистрофик, не удерживает в руках винтовку. Поэтому в армию его не призвали. Без карточек не выжить!
Вечером мама рассказала о постигшем горе брату Виктору, приехавшему из центра навестить их.
- Не плачь, сестренка! Придумаем что-нибудь! – пообещал брат, прощаясь.
Укладывая дочку спать, Оля обнаружила под Наденькиной подушкой продкарточку Виктора на месяц вперед. Через месяц она узнала, что двадцатипятилетний брат умер от истощения. Его похоронили на Пискаревском кладбище.
- Вот так: одна отбирает у ребенка последнее, а другой ценой жизни спасает семью, - со слезами на глазах вспоминает Надежда Николаевна.
Мать с трудом устроила дочь в детсад, некоторое время функционировавшего в осажденном городе. Надю из сада забирала соседка Маруся. Детям в садике на вечер давали по кусочку хлеба. Надюша прятала его в муфточку и крепко прижимала к себе.
- Давай понесу хлеб, а то раскрошишь, - уговаривала Маруся.
- Нет! – мотала головой малышка (она рано и чисто научилась говорить), – я понесу хлебушек сама, а ты – меня!
Вечером дома делили весь хлеб поровну.
- Это помогло нашей семье выжить, - уверена Надежда Николаевна. – Крошки отдавали мне. Я мусолила пальчик. Им собирала все до единой.
Как-то отец принес кусок мяса. В условиях блокады – роскошь! Мама Оля отнеслась к этому крайне недоверчиво. На расспросы жены, откуда появилось мясо, отец не отвечал, лишь улыбался и велел сварить его.
Надя с отцом уплетали еду за обе щеки. Она очень понравилась малышке. Мать отказалась есть. После выяснилось, что это мясо кошки.
Николай, чуть окрепнув, добровольно пошел в военкомат. Его временно определили на корабль, который готовили к отправке. На судне ежедневно членам команды выдавали кусочки масла и сахара. Масло отец съедал сам, чтобы как-то держаться, а сахар, завернув в газету, бросал маме на причал, когда она приходила проведать его.
Иногда сослуживцы отца навещали Олю с Надей. Они приносили в котелке кашу, собранную по ложке с каждого. Но это продолжалось недолго – корабль вскоре ушел…
Наступила жестокая блокадная зима с сильнейшими морозами, со жгучими и пронизывающими ветрами. В квартирах замерзала вода. Оля отапливала комнату «буржуйкой» – железной круглой печкой. Вместо дров использовала мебель из красного дерева.
Детсад эвакуировали на Большую землю. Мама не отдала Надю. Переправа была ненадежной. Пришлось брать дочь с собой на работу. В аптеке стояла большая железная печь, постоянно топившаяся. В самые свирепые морозы Оля с Надей жили в аптечной подсобке.
Сослуживцы Ольги, холостяк Абрам Маркович и старушка Циля Ароновна, присматривали за малышкой, когда мать надолго уходила по делам аптеки. Иногда подкармливали девочку из своего пайка. Работникам аптеки полагалась в день ложка рыбьего жира. Абрам и Циля поили им слабенькую Надюшу, а она не переносила запаха жира, но девочку заставляли пить. Абрам придумывал Наде дела, которые девочка с радостью выполняла.
- Я расфасую лекарства, а ты посиди за прилавком, - серьезно говорил аптекарь. – Если кто придет, позови меня. Поняла?
Наденька кивала головой, залезала на высокий стул и ждала покупателей.
- Абам, Абам, там пишли, - радостно сообщала девочка, вбегая в ассистентскую.
Абрам нехотя поднимался, ворча под нос:
- Нелегкая принесла! Ох, как вы все надоели мне!
Надюша, опережая аптекаря, неслась в зал и звонко возвещала:
- Абам сказал, что вы ему надоели!
Как-то Надя и мама возвращались из аптеки домой в сильнейший мороз. Идти приходилось посередине улицы по трамвайным путям. У домов опасно. Началась бомбежка. Они присели на корточки, низко наклонив головы. Мама прикрыла дочь. К счастью, обстрел быстро закончился, и они двинулись дальше. Почти у дома увидели, как идущий впереди мужчина упал.
К этому времени ленинградцы не стали поднимать упавших. Это грозило собственной гибелью – настолько люди были истощены. Упавшими занималась спецбригада.
Но их дом был рядом, и мама рискнула. С трудом, шатаясь, помогала бедолаге подняться, привела к себе на квартиру, напоила кипятком. Мужчина пришел в себя. Оказалось, что он профессор Лестехакадемии, куда держал путь. Ольга оставила ослабленного профессора ночевать. Утром он ушел, поблагодарив за помощь.
Через два часа мужчина вернулся с буханкой хлеба и протянул маме. Надюша зачарованно смотрела на хлеб, глотая слюнки. Мама отказалась от подарка. Дочка чуть не разревелась. Профессор настаивал:
- Прошу вас – возьмите хлеб в знак благодарности за спасение. Не обижайте!
Тогда Оля разрезала буханку пополам и протянула половинку мужчине:
- Это вам! Иначе не соглашусь.
Профессор растрогался и, прощаясь, поцеловал руку Оле.
В их большой квартире было всегда тихо. В ней жили только Оля с Надей. Две других семьи умерли. В соседней квартире вообще никого не осталось. Туда сносили трупы со всего дома.
- Оля, как ты не боишься жить рядом с мертвецами?! – ужасались сослуживцы.
- Бояться нужно живых, а не мертвых, - устало отвечала Оля.
- Мы не боимся мертвецов! – вторила ей девочка.
При первых бомбежках Оля с Надей бегали в бомбоубежище, но оно находилось далеко.
- Будь, что будет! – решила Ольга. – Больше не пойдем в убежище. Будем пережидать дома.
Господь их помиловал. В блокаду из детей всего пятиэтажного дома выжила одна Надя…
Сейчас Надежда Николаевна очень больной человек, инвалид. Когда по телевизору идут фильмы о блокаде Ленинграда, у нее начинаются сердечные приступы, повышается давление. Приходится выключать телевизор. Война до сих пор напоминает о себе.