Утиная охота Духовный смысл пьесы
Вид материала | Документы |
СодержаниеТри пласта пьесы. Сюжетное строение. Зилов в системе отношений с другими персонажами Спор о характере главного героя. Зилов и автор. Символика пьесы. |
- С. Р. Смирнов Иркутский государственный университет, 913.6kb.
- Сердце Иннокентия Анненского 76 Р. М. Ханинова Художественная ситуация суда в малой, 39.93kb.
- Вдовенко Режиссерский «Рождественский парад», 405.29kb.
- Н. А. Бердяев Николай Александрович Бердяев, 616.18kb.
- Александр Вампилов. Утиная охота, 1122.14kb.
- Урок-диспут по теме «Самоубийство Катерины сила или слабость?», 16.07kb.
- Реферат по литературе на тему: Катерина из пьесы А. Н. Островского «Гроза», 93.17kb.
- Духовный свет идеалов Древней Руси, 215.48kb.
- А. Вампилов "Утиная охота" Александр Вавилов родился в селе Кутупик Иркутской области, 40.75kb.
- Учебное пособие для студентов педагогических учебных заведений в 2 частях, 2658.57kb.
Утиная охота
Духовный смысл пьесы
В центре пьесы – судьба «непутевого» героя, внутренние борения сложной противоречивой личности, беспощадгое выявление душевного кризиса человека, скрытого за внешне благополучным существованием.
«Утиная охота» — своеобразное исследование опустошенной души человека. Главному герою пьесы, Виктору Зилову, «около тридцати лет, он довольно высок, крепкого сложения; в его походке, жестах, манере говорить много свободы, происходящей от уверенности в своей физической полноценности. В то же время и в походке, и в жестах, и в разговоре у него сквозят некие небрежность и скука, происхождение которых невозможно определить с первого взгляда». На протяжении пьесы в разных формах звучит мотив духовного падения этого «физически здорового молодого человека»: сопровождает действие траурная музыка, звучащая попеременно с бодрой, легкомысленной; друзья «в шутку» присылают ему похоронный венок с издевательской надписью «Незабвенному безвременно сгоревшему на работе Зилову Виктору Александровичу от безутешных друзей»; дважды в пьесе звучит реплика, имеющая прямое отношение к Зилову: «Если разобраться, жизнь, в сущности, проиграна». Проходя проверку на сыновние чувства, на любовь, дружбу, на гражданскую зрелость, герой по всем параметрам нравственности терпит крах. Он плохой сын (четыре года не видел родителей, не интересовался их здоровьем, цинично комментируя тревожные письма от отца и всерьез никак не откликнувшись на его смерть). Он не способен на дружбу: окружение, которое он сам себе выбрал, ему просто удобно — ни к чему серьезному не обязывает. «Друзья!.. Откровенно говоря, я и видеть-то их не желаю... Да разве у нас разберешь?.. Ну вот мы с тобой друзья. Друзья и друзья, а я, допустим, беру и продаю тебя за копейку. Потом мы встречаемся и я тебе говорю: «Старик, говорю, у меня завелась копейка, пойдем со мной, я тебя люблю и хочу с тобой выпить». И ты идешь со мной, выпиваешь», — цинично рассуждает он, а затем устраивает «судилище» в кафе «Незабудка» над теми, кого он называет словом «друзья».
Служба в конторе для Зилова ненавистна и тягостна. Когда-то, может быть, и неплохой инженер, теперь он решает «производственные проблемы» по принципу «орел или решка». На предложение сослуживца Саяпина: «Не нравится тебе эта контора — взял махнул в другую... На завод куда-нибудь или в науку, например» — Зилов отвечает: «Брось, старик, ничего из нас уже не будет... Впрочем, я-то еще мог бы чем-нибудь заняться. Но я не хочу. Желания не имею».
Его способ существования и общения — доведенные до виртуозности вранье, вдохновенное ерничество, игра в честность, искренность и оскорбленное «якобы чувство». И этот его порок особенно отвратителен, когда речь идет о любви. Шесть лет он обманывает свою жену, учительницу Галину, терпеливо ждущую, когда он опомнится и перестанет паясничать. Его оборона от упреков Галины — наглые, откровенно лживые, циничные поучения. На реплику жены: «Ни одному твоему слову не верю» — он, притворно негодуя, отвечает: «Напрасно. Жена должна верить мужу. А как же? В семейной жизни главное — доверие. Иначе семейная жизнь просто немыслима... Я тебе муж как-никак...» Последнее слово как бы сбивает ложный пафос с его проповеди. Это же слово мы слышим, когда он говорит Галине о том, как «горит на работе»: «Я все-таки инженер как-никак». Этот «как-никак» сын, друг, инженер, муж безоглядно растаптывает жизнь с когда-то полюбившей его Галиной, доверчивое чувство к нему юной беззащитной Ирины.
Даже в игре-воспоминании о любви, которую он предложил Галине, он жалок, беспомощен, потому что явно утратил способность переживать, волноваться, быть искренним, и естественно терпит полное фиаско. «Ты все забыл. Все!.. Это было совсем не так. Тогда ты волновался...» — подытоживает Галина и, уходя от Зилова насовсем, ставит самый страшный диагноз (ей ли не знать лучше других его «болезнь»): «Хватит тебе прикидываться... Тебя давно уже ничего не волнует. Тебе все безразлично. Все на свете. У тебя нет сердца, вот в чем дело. Совсем нет сердца...»
Нервно напряженный диалог Зилова и его жены Галины, когда они вспоминают о своих прошлых, чистых, еще ничем не омраченных отношениях, вернуть которые уже невозможно, занимает в пьесе важное место.
Галина: «Прекрати ради Бога». Зилов: «Нет, Бога не было, но напротив была церковь, помнишь?.. Ну да, планетарий. Внутри планетарий, а снаружи все-таки церковь. Помнишь, ты сказала: я хотела бы обвенчаться с тобой в церкви?..». Эта, казалось бы, походя обозначенная примета городского пейзажа, а точнее, советского образа жизни, где в одном здании совместились «планетарий» и «церковь», удивительно резонирует с тем, что происходит в душе Зилова. В нем, как в той церкви, ставшей планетарием: снаружи одно, а внутри другое. В сущности, это удачно найденная автором предметно-образная параллель, обобщенно-материальное выражение раздвоенности сознания и характера Зилова. Едва ли не определяющим признаком этого раздвоения и одновременно своеобразной защитной реакцией героя является его всепроникающий иронический скепсис. Зилов не только иронизирует, он легко идет на обман, на сотворение «липы» и в личной жизни, и на работе. Будучи инженером в бюро технической информации, он выдает проект завода, существующего лишь на бумаге, за реально построенный объект. Постоянное притворство, «маска», создание миражей («утиная охота» как нечто святое, трепетно оберегаемое, якобы способное заменить отсутствие истинной жизненной цели) стали неотъемлемой чертой его поведения.
Лишь дважды на протяжении действия пьесы в Зилове прорывается настоящая искренность. Первый раз — в монологе, адресованном уходящей от него Галине, которая находится за закрытой дверью: «Я сам виноват, я знаю. Я сам довел тебя до этого... Я тебя замучил, но, клянусь тебе, мне самому опротивела такая жизнь... Ты права, мне все безразлично, все на свете. Что со мной делается, я не знаю...». Второй раз — во время устроенного им скандала в кафе, когда он обличает своих собравшихся «друзей» во лжи, лицемерии, трусости, угодничестве перед начальством. Интересная деталь: чтобы не создавалось впечатление, что Зилов мог отважиться на такой поступок лишь в пьяном виде, автор четко разграничивает ремарками два момента состояния героя в данном эпизоде. Первая ремарка констатирует: «Несмотря на выпитое, Зилов пока еще в трезвом уме и твердой памяти». Несколько позже появляется другая, уточняющая ремарка: «Только сейчас он окончательно пьянеет». Все главные свои обвинения в адрес «друзей» Зилов высказал до того, как окончательно опьянел.
Однако разоблачительный порыв Зилова, как и последующая попытка его самоубийства, предотвращенная теми же «друзьями», не стали внутренним очищением героя. Обнажилось лишь понимание Зиловым того, кто в действительности его окружает. «Друзья», конечно, для виду обиделись, но тут же простили ему эту «пьяную выходку». Сам же Зилов, несмотря на случившееся, остается в их круге, выйти из которого, вероятно, свыше его сил. Свидетельство тому — заключительная реплика героя пьесы, обращенная по телефону к официанту Диме: «Извини, старик, я погорячился... Да, все прошло... Совершенно спокоен... Да, хочу на охоту... Выезжаешь?.. Прекрасно... Я готов... Да, сейчас выхожу». Пьеса завершается, по сути дела, возвращением Зилова к своим «друзьям» в состоянии человека, лишь «выпустившего пар», но не преодолевшего до конца душевный кризис. От этого драматизм финала еще более усиливается.
Три пласта пьесы. Сюжетное строение. Зилов в системе отношений с другими персонажами
«Утиная охота» состоит из трех пластов: пласта настоящего, пласта воспоминаний и, так сказать, пограничного, промежуточного пласта – пласта видений.
В настоящем Зилов просыпается в одно скверное похмельное утро, получает траурный венок, болтает с мальчиком, его принесшим, названивает приятелям, собирается на охоту и вдруг, в результате прихотливого переплетения сиюминутного состояния с характером воспоминаний, приставляет к груди ружье. Но подоспевшие друзья разоружают героя, и он, пережив некий эмоциональный криз, который Вампилов отмечает словами «плакал он или смеялся, по его лицу мы так и не поймем», остается один на один со своими думами. Этим кончается пьеса. Пласт настоящего не богат событиями в привычно драматическом смысле слова и представляет собой почти бездейственное обрамление воспоминаний Зилова.
Пласт воспоминаний, разворачивающийся внутри этой рамки, обильнее событиями, но тоже не несет в себе особого драматизма, хотя в нем переплетаются несколько весьма напряженных сюжетных линий: Зилов заводит интрижку с хорошенькой девушкой, девушка влюбляется в него, жена, обнаружив измену, уходит, но когда, казалось бы, ничто не мешает счастливому воссоединению героя с юной возлюбленной, в разгар вечеринки, чуть ли не помолвки, Зилов тяжело напивается, устраивает скандал, оскорбляет приятелей и девушку.
Параллельно разворачивается другой сюжет: Герой получает новую квартиру и в благодарность «сводит» начальника со своей бывшей подружкой, в то же время у этой подружки завязывается роман с другим приятелем Зилова. У героя неприятности на работе — он подсунул начальству липовый отчет, а друг-сослуживец предал его, увильнув от их совместной ответственности за содеянное.
Сюжет воспоминаний богато разнообразен житейскими подробностями. У героя умер отец, которого он давно не видел, у жены героя оказывается не то настоящий, не то вымышленный роман с бывшим соучеником, наконец, герой все время мечтает о предстоящем отпуске, об утиной охоте, которой не чинится в пьесе никаких препятствий.
В воспоминаниях большое количество зачатков острых драматических коллизий, но в самих этих воспоминаниях нет ничего такого, что позволило бы предположить трагический накал страстей, в них нет драматургического конфликтного узла. Неприятности на работе уладились, или, во всяком случае, серьезных последствий не имели. Жена ушла, «освободив место» возлюбленной героя, девушка любит Зилова, и перед ним месяц вожделенной охоты. В конечном счете даже скандал, который он затеял в ресторане, разгорелся вместе с пьянкой и вместе с пьянкой утих.
Третий пласт действия — это пласт видений Зилова, прикидывающего, как друзья, сослуживцы, подруги воспримут весть о его смерти, вначале — воображаемой, в конце, как ему кажется, — неотвратимой. Эти интермедии как бы закрепляют конструкцию пьесы, «отбивают» план настоящего от плана прошлого. И вместе с тем тянут очень важную для творчества Вампилова нить к той прихотливой смеси трагифарса и исповедального лиризма. Этот пласт состоит из двух интермедий, текст которых, исключая две-три фразы, почти полностью совпадает. Но, совпадая словесно, они абсолютно противоположны по эмоциональному знаку: в первом случае воображаемая сцена смерти явно носит шуточный и даже шутовской характер, во втором — в ее настроении, в тоне нет и тени улыбки. Но главное в них то, что эти видения как бы объективируют характер зиловских воспоминаний. Видения насмешливы и ехидны, персонажи пьесы в них зло и точно шаржированы, и вот этот-то момент словно снимает субъективную природу воспоминаний героя, оставляя за ними право на некую художественную беспристрастность.
Драма разворачивается между полушутливым замыслом самоубийства, навеянным «оригинальным» подарком Саяпина и Кузакова, и попыткой его осуществления всерьез.
«Утиная охота» — это прежде всего пьеса-исповедь, в основу которой положен не драматический, а лирический конфликт, не драматические столкновения, а сюжет лирического самоосознания. Это было по-особому важно для второй половины шестидесятых годов.
«Утиная охота» создавалась Вампиловым как пьеса о себе и своем поколении, которое, по признанию самого драматурга, не избежало серьезных нравственных потерь. Недаром он сопоставлял свое произведение с литературой «потерянного поколения» на Западе. Окружение Зилова (Саяпин, Кузаков, Вера, Валерия, Дима и др.) — это не просто компания из коллег и друзей, для которых он, по словам его жены, «готов на все»; каждый из них по-своему оттеняет главного героя и вносит свой штрих в общую характеристику поколения.
Спор о характере главного героя. Зилов и автор.
Судьба «Утиной охоты» в театре, ее интерпретация
Исповедальный характер пьесы сказался и на авторском отношении к Зилову, лишенном однозначности: здесь ощущается и боль за человека, теряющего себя, и неослабная, порой жесткая требовательность к нему. Однако, Вампилову было трудно до конца осудить своего Зилова. И вовсе не потому, что писатель по отношению к своим персонажам был скорее адвокат, чем обвинитель или судь», а прежде всего потому, что в данном случае он не мог полностью отделить себя от созданного им образа. «А мы — такие вот! Это я, понимаете?!» — горячо защищал он нерасторжимую связь свою и своего героя с поколением 1960-х годов. Этой пьесой драматург подвел итоги своей тридцатилетней жизни. Недаром возраст героя «Утиной охоты» точно совпадает с возрастом автора в момент ее написания.
Сложный характер взаимосвязи автора и героя в пьесе далеко не сразу был понят критиками. Одни из них привычно «разоблачали» образ Зилова, снижая его до уровня «пьяницы» и «дикаря». Другие предостерегали от такого упрощения, проводя параллель между вампиловским героем и Федей Протасовым из «Живого трупа» Л. Толстого. Толкователи пьесы в печати и на сцене нередко забывали, что Зилов — «это не только порок, но и страдание». «Плачет он или смеется, понять невозможно, но его тело долго содрогается...» — так обозначил автор состояние своего героя в финале. Судьба его соотносится с известной классической формулой (в большей степени со второй ее частью): «Суж-дены нам благие порывы, но свершить ничего не дано». С тем, однако, отличием, что речь идет о драме определенной части молодого поколения 60-х годов XX века, возникшей на почве несовместимости провозглашенных идеалов и реальной действительности.
Все это предопределило тернистый путь «Утиной охоты» на сцену (при жизни автора она не была поставлена), а впоследствии, когда она стала достоянием театров, — немалые разночтения в ее сценической интерпретации. Так, были красноречивые попытки разных театров «выровнять линию Зилова», в той или иной степени «подправить» драматурга. Во МХАТе, например, с явным ущербом для понимания пьесы была изъята первая сцена, в которой мальчик приносит Зилову траурный венок. В Театре имени М. Н. Ермоловой были выброшены из пьесы последние слова Зилова и тем самым существенно изменен финал. Имели место и случаи продолжения, «дорисовки» за автора тех сцен, которых не было в пьесе (финал спектакля в Рижском драматическом театре). Но вот что характерно: независимо от субъективных намерений постановщиков, эти произвольные вторжения в вампиловский текст отнюдь не обогатили содержание «Утиной охоты». Скорее напротив. Ни одна из ее постановок, осуществленных в 1970-е и первой половине 80-х годов не была признана в полной мере удачной, соответствующей уровню и духу вампиловской пьесы. То же можно сказать и о кинофильме «Отпуск в сентябре», созданном на ее основе (1979, выход на экран в 1987). Недаром за ней закрепилась репутация «наиболее трудной» и загадочной пьесы Вампилова.
В «Утиной охоте» и в самом деле есть что-то недосказанное, непроясненное — например, предыстория Зилова. Перед нами раскрываются метания души человека уже сложившегося. Процесс становления характера Зилова, при всей его узнаваемости и укорененности во времени, остался где-то за рамками пьесы. На вопросы о прототипе главного героя Вампилов реагировал со свойственной ему иронической усмешкой, как на некое подобие «детских» вопросов. Ведь драматург изображал не единичный характер, а явление, которое критика, интуитивно почувствовав его жизненную основу, не преминула назвать «зиловщиной». Это некая нравственная болезнь, род духовного недуга, поразившего отнюдь не худшую часть того поколения, к которому принадлежал автор пьесы.
Символика пьесы.
Дождь, окно. Утиная охота
Во всех напряженных ситуациях лицо героя, (иногда эта ремарка сопровождает и поведение Галины) обращено к окну. Внимание не только героя, но и самого автора постоянно приковано к окну.
«В окно видны последний этаж и крыша типового дома, стоящего напротив. Над крышей узкая полоска серого неба. День дождливый».
«Оборачивается, быстро идет к окну, открывает его... недоволен тем, что идет дождь».
«Садится на постели так, что лицо его обращено к окну».
«Некоторое время стоит перед окном, насвистывая мелодию пригрезившейся ему траурной музыки. С бутылкой в руке устраивается на подоконнике».
«Комната в учреждении. Одно окно».
«За окном идет дождь».
«Она (т.е. Галина) в очках, которые сейчас сняла и положила на стол. Обернулась к окну».
В пьесе дождь является своего рода символом. Ритм усиления или затухания дождя можно сопоставить с судорожным трепыханием живой души героя, а прекращение дождя и появление полоски синего неба означает полную духовную гибель Зилова. Возможно, ритм дождя в какой-то мере и сопоставим с процессом нравственных страданий вампиловского героя.
Дождь – это фодма проявления жизни природы, символом и идеалом которой является охота, он служит в пьесе материальным знаком иной, внебытовой жизни. Пограничьем бытовой и внебытовой жизни в пьесе выступает окно к которому 'Зилова тянет как магнитом, особенно в моменты напряженной душевной работы: все переходы от сиюминутной реальности к воспоминаниям сопровождаются приближением героя к окну. Окно — это, так сказать, его излюбленная среда обитания, его стул, стол, кресло; противостоять окну может только тахта (что тоже из немаловажных черт пьесы, особенно если вспомнить об обломовском диване). Из всех героев «Утиной охоты» только у Галины есть этот немотивированный, неосознанный жест — поворот к окну в момент душевного напряжения. Окно — это как бы знак другой реальности, не присутствующей на сцене, но заданной в пьесе, реальности Охоты.
С одной стороны, охота — это приобщение к природе, столь драгоценное для современного человека, это — суть природа, бытийная категория, противопоставленная бытовому миру. Это мир запредельной свободы и одухотворенности, немыслимой, невместимои в слово поэзии, бытийного одиночества, божественной чистоты, это экстаз, восторг, нравственное очищение, это форма существования и проявления высшей духовности, которой так не хватает герою в повседневности.. Не случайно, когда гости предлагают Зилову вспомнить, что он любит больше всего, охота не приходит ему на ум: любить можно женщину, друзей, выпивку, но охота — это не предмет любви или нелюбви. Это — момент истины. Это — другая жизнь, где нет ни любви, ни ненависти, это — «другой берег» «Я повезу тебя на тот берег, ты хочешь? (...) ...мы поднимемся рано, еще до рассвета. Ты увидишь, какой там туман — мы поплывем, как во сне, неизвестно куда. А когда подымается солнце? О! Это как в церкви и даже почище, чем в церкви... А ночь! Боже мой!»
С другой стороны — охота один из самых чудовищных символов убийства. Это убийство, сущность которого культура не берет в расчет. Это убийство, узаконенное цивилизацией, возведенное в ранг респектабельного развлечения, занимает определенное место в иерархии престижных ценностей жизни.
Именно эта двойная суть охоты – очищение, приобщение к вечному, чистому, природному началу в жизни и убийство – полностью реализуется в пьесе. Все действие пронизывает тема смерти.