Geum.ru

Азиатско-тихоокеанского региона

Вид материалаУчебно-методическое пособие
2.3. Правящие элиты и бюрократия в АТР
2.3.2. Бюрократия в Японии
2.3.3. Бюрократия, она и в Китае бюрократия
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

2.3. Правящие элиты и бюрократия в АТР



2.3.1.Специфика правящих элит в странах Востока


Известная всем гипертрофия роли государства не только в политической, но и экономической жизни Востока предопределяет всесилие бюрократии. Издавна культивировавшаяся в странах Востока почетность службы государству и всякой близости к нему это лишь отражение этого всесилия, практически неотделимого от политической культуры и цивилизационного своеобразия любой страны Востока. Конечно, модернизация затронула и эту сторону жизни восточного общества, но, пожалуй, в наименьшей степени.

Численность общественных верхов здесь, как и повсюду, незначительна. Правящая элита в странах Востока не сводится лишь к верхушке бюрократии. Она включает также политических и общественных деятелей, руководителей партий и профсоюзов, массовых общественных организаций – в современном, модернизированном комплексе многоукладного общества; вождей племен и этноконфессиональных общин, предводителей религиозных братств и сект, авторитетных духовных и светских лидеров общенационального и регионального масштаба – в традиционном добуржуазном комплексе того же общества. Однако все эти небюрократические компоненты правящей элиты, особенно в современных сегментах социальных верхов, являются величиной переменной, то приближающейся к власти, то отдаляющейся от нее, чему способствует ее политико-идеологическая фракционность и зависимость различных фракций от итогов политической борьбы.

Бюрократия же – постоянная и основополагающая составная правящей элиты. Ввиду особой роли госсектора во многих странах Востока велика роль такого социального слоя, как экономическая технократия. Диапазон действия хозяйственной бюрократии госсектора более широк и разнопланов, чем в развитых странах Запада, ввиду большого количества задач, стоящих перед государственными менеджерами. Под этой группой стоит понимать только высшие и средние кадры экономической администрации, непосредственно связанные с функцией управления. К чиновникам госсектора стоит причислить средние кадры соответствующих министерств и административных подразделений, непосредственно исполняющих, «фильтрующих» и нередко искажающих решения вышестоящих инстанций.

Высокие оклады чиновников, быстрое обогащение и престижность технократии объясняли гипертрофированное стремление попасть в ее ряды. Отсюда – рост численности бюрократии. Некомпетентность, падение эффективности и квалификации аппарата, коррупция, кумовство – это немаловажные характеристики бюрократии восточных государств. Нередко здесь происходит сращивание буржуазии и высшего госаппарата, что позволяет им полностью контролировать страну.

Негативной чертой большинства правящих бюрократических элит Востока является ее компрадорские тенденции и их связь с неоколониалистскими силами. Массовое обучение и стажировки представителей бюрократических слоев в США, бывших метрополиях, а также большая роль иностранных специалистов подпитывают эти тенденции.

Для правящих элит государств Дальнего Востока и ЮВА большое значение имеет опыт Японии, где «элита власти» состоит из лидеров правящей партии, высших бюрократов и крупных дельцов. При этом считается, что «бизнесмены воздействуют на политиков, политики контролируют бюрократов, а бюрократия сдерживает бизнесменов». Этот консенсус далек от гармонии и периодически подвергается испытаниям, так как внутри каждого «клана» есть свои противоречия, и имеется давление на всех них профсоюзов, оппозиции, других групп. Не случайно коррупционные скандалы время от времени вспыхивают и в Японии – самой «продвинутой» из всех стран Востока.

Многие считают, что среди трех компонентов «элиты власти» политики играют далеко не главную роль. Особенно подчеркивается усвоение современной бюрократией Японии традиций и морали довоенного чиновничества с его централизаторством и милитаризацией аппаратной дисциплины. При всей мощи японского бизнеса не стоит преуменьшать роль бюрократии, воздействие которой нередко играет решающее значение. Это дополняется склонностью японцев доверять бюрократам, чтить разработанные ими нормы и положения, даже унижаться перед чиновниками, льстить им.

Сходство функционирования «элиты власти» в Японии и близких к ней странах Азии бросается в глаза. Почти все они прошли этап военно-бюрократических диктатур. Почти все они, особенно Южная Корея, Филиппины, Таиланд, применяли проверенные японской практикой методы государственного регулирования, административного руководства и лицензирования, а также других форм содействия росту мелкого и среднего бизнеса в тени крупных корпораций с одновременным подавлением профсоюзов и рабочего движения. В конечном счете, во всех несоциалистических странах Дальнего Востока и ЮВА военно-бюрократические режимы эволюционировали к той или иной форме либеральной демократии после выполнения ими главной задачи – стабилизации экономики при ведущей роли развитого предпринимательства и монополистического капитализма, а в политической сфере – укрепления власти блока буржуазии, бюрократии и пробуржуазных политиков.

Упомянутый блок «элиты власти» имеет специфику в каждой стране. Высокая доля в этой элите высшей военной бюрократии (Таиланд, Индонезия), определяется исторической ролью армии, слабостью национальной буржуазии, аморфностью иных социальных претендентов на власть. Но со временем менялся и сам характер военно-бюрократической элиты: традиционалистов-консерваторов сменяли модернисты-новаторы, делавшие больший упор на новейшие методы управления и технологии, требовавшие более квалифицированного персонала, лучше осознающие свои интересы и свою роль в обществе. Это вело к совершенствованию, обогащению, большей гибкости и эластичности руководства обществом, а в некоторых случаях – к победе блока новой военной элиты, модернизованной технократии и новой буржуазии над консервативной верхушкой аграриев, компрадоров и старого чиновничества

При этом противоречия внутри победившего лагеря решаются по-разному. Например, на Филиппинах, особенно после свержения Маркоса в 1986 г., возросшая политическая роль военных не привела к власти военной бюрократии ввиду сильной традиции гражданского правления, унаследованной от США. А в Индонезии, напротив, сама длительность участия армии в политике, экономике и администрации, освященная ее ролью в борьбе за независимость, а также традиционная яванская концепция власти, сложившийся в стране стиль правления, вобравший в себя традиции патернализма и единоначалия, отсутствие в местной политической культуре демократических установок и учреждений способствовали утверждению у власти именно «сливок» военной бюрократии. На рубеже 1970–80 годов в Индонезии 200 депутатов из 220, 10 министров из 25, президент, генеральный прокурор страны принадлежали к высшей политической элите.

Вместе с тем и на Филиппинах, и в Индонезии утвердились в целом авторитарные режимы, в сфере управления опирающиеся, прежде всего, на бюрократию (гражданскую и военную), в сфере политики – на семейные, клановые, земляческие связи, отношения патрон-клиент, патриархальный авторитет лидеров многочисленных, в том числе и религиозных, партий, фракций, групп, политическую коррупцию, определяющую зависимость политиков от бизнесменов, в свою очередь во многом зависящих от правительства и высшей бюрократии.

Военные режимы и военные элиты еще недавно были наиболее примечательной чертой политического облика Востока. Некоторые из них, сумели наладить обратную связь с обществом, совместить административно-командные методы с политическими и (или) традиционными для данной системы, претерпели, как правило, определенную трасформацию в духе относительной либерализации или «контролируемой демократии». К таковым могут быть отнесены режимы Индонезии, Таиланда и др. В этих странах военная бюрократия во многом эволюционировала либо в бюрократическую буржуазию, либо в буржуазию частнопредпринимательскую, а также в бюрократию административную, экономическую, партийно-политическую.

Но буржуазия в большинстве случаев еще не хозяйка положения на Востоке. Скорее, она – одна из хозяек, наряду с бюрократией, политической элитой и армией. В такой ситуации и саму буржуазию, и средние слои, и социальные низы не могут удовлетворять сколько-нибудь продолжительное время относительность и фасадность показной либерализации. Поэтому, как только военно-бюрократический режим терпит крах на экономическом фронте (что происходит достаточно часто), первое, к чему стремятся противостоящие ему силы, – это превращение формальной и контролируемой военными демократии в реальную гражданскую. Именно это и произошло в Индонезии в 1998 г., когда 76-летнего генерала Сухарто, правившего более 30 лет при опоре на верхушку армии и китайский капитал, заменил гражданский человек, технократ, получивший образование в Германии, Бурханутдин Юсуф Хабиби. Первыми его шагами стали демонстрация уважения к парламенту, освобождение политзаключенных, встреча с лидерами основных оппозиционных партий, количество которых за короткий срок возросло в несколько раз. Налицо была попытка перераспределения влияния между армией, бюрократией и либеральными элементами политической элиты.

Господство военно-бюрократических режимов 1960–70-х годов в Южном Вьетнаме, Южной Корее, Таиланде сузили состав правящей элиты до неокомпрадорской1 буржуазии в ущерб остальным группам бюрократии. Поэтому падение или трансформация этих режимов, расширение их базы до охватывающей все разновидности предпринимательства, включая неокомпрадорство и бюрократический капитал, было неизбежно.


Вопросы и здания:

1. В чем причины всевластия бюрократии на Востоке?

2.Каков состав правящей элиты в странах Востока?


2.3.2. Бюрократия в Японии

Под воздействием сложностей экономического и социального развития Японии в 1990-е годы происходили трансформации и в общественном сознании, в том числе и во взглядах на государственную бюрократию и ее роль в регулировании социально-экономических процессов. Выяснилось, что бюрократия медленно осуществляла дерегулирование. Бюрократия была определенно виновата в устройстве обструкции переменам на целом ряде жизненно важных участков. Для оправдания стратегических проволочек с редким постоянством выдвигался один-единственный предлог: забота о поддержании социальной стабильности.

Под лозунгом защиты социальной стабильности осуществлялось вмешательство бюрократии в регулирование ситуации на рынке труда, где она способствовала удержанию на предприятиях значительного количества избыточных работников. Под тем же лозунгом шло вмешательство в работу финансовых рынков, когда она стремилась поместить в тепличную среду предприятия с раздутыми штатами, изолировать их от естественных последствий этой раздутости. О защите социальной стабильности бюрократия вспоминала, обосновывая насущную необходимость в использовании денег налогоплательщиков для спасения от неминуемого разорения корпораций по финансированию жилищного строительства. Неизменно фигурировала эта самая идея и при отказе бюрократии от упразднения регламентаций, ограничивавших рост спроса и ставивших рогатки на пути технологических инноваций.

…Предлог безупречен и удобен. Безупречен ввиду своей интенсивно популистской окраски и удобен в качестве более или менее надежного прикрытия либо безынициативности, либо шагов откровенно своекорыстного характера. Надо сказать, что бюрократия преуспела в нейтрализации крайне напряженных ситуаций, сопутствующих быстрой перестройке…

А главное заключалось в неудачных попытках бюрократии скрыть от общественности заинтересованность в сохранении собственных полномочий, диктовавшую ей поведенческие установки в отношении потенциальных преобразований. По всей видимости, это и произвело ошеломляющее воздействие на общественное сознание.

На протяжении веков бюрократия обладала реальной властью в Японии, оттесняя политиков на второй план. Как писал американский автор Б. Эммот, в Японии бюрократы значат больше, чем политики. Со времен окончания американской оккупации в 1952 г. страной правят скорее не партии, а министерства, инициирующие и осуществляющие политику. Это стало возможным потому, что на протяжении всего этого периода у власти находилась Либерально-демократическая партия (ЛДП) – под разными наименованиями до 1958 г. и под нынешним наименованием с тех пор. После всеобщих выборов не менялись ни правительства, ни политика. У либеральных демократов были различные фракции, но единый идеологический фундамент. В большей или меньшей степени политики перекладывали на плечи бюрократов задачу государственного управления. За последнее десятилетие эта четкая картина несколько изменилась, но таким образом, что эффект бюрократической власти, пожалуй, усилился, а не ослабел (1989 г.)

Образ бюрократа – профессионала до мозга костей, всезнающего специалиста и неподкупного служаки, с незапамятных времен притягивал к себе молодые поколения, лучшие, талантливейшие представители которых мечтали о карьере государственных чиновников и прилагали максимум усилий, чтобы сделать свою мечту былью, невзирая на скромное материальное положение, ожидавшее их на избранном пути. Рейтинг бюрократии достиг пиковых значений в послевоенные десятилетия. Им поклонялись как самоотверженным героям, подлинным творцам экономического чуда, принесшим стране чуть ли не вечное процветание.

Не этот ли культ породил высокомерие, самоуверенность, самоуспокоенность, веру в непогрешимость? Так или иначе, в годы рецессии (1990-е гг.) идеальный образ чиновника в глазах масс решительно поблек. Гении, которым безгранично верили, которые считались гарантами нескончаемого бума, страховавшими всех и всякого от какого бы то ни было ущерба, вдруг показали себя простыми смертными, чьи ошибки существенно «помогли» свершиться экономической заварухе, а нерасторопность и предубеждения усугубили страдания жертв стихийных и рукотворных бедствий.

Мало того, бюрократы, в том числе и высших рангов, попали в разряд участников громких скандалов, пополнили когорту коррупционеров.

Закономерным откликом на эти метаморфозы министерских «мандаринов» явился подрыв доверия к государству как таковому. Согласно итогам обследования, проведенного летом 1995 г., доля респондентов, посчитавших японское государство стабильным, снизилось до 23% против 40% в 1992 г. Половина опрошенных заявила, что страна находится в состоянии деградации. «Доверие к государству, – писал журнал «Экономист», – упало быстрее всего. Прежняя убежденность народа в том, что бюрократы могут направлять экономику, сменилась всеобщей ненавистью к регламентациям (т. е. к продукции чиновничества). Чиновники-пенсионеры жалуются на упадок духа и крушение моральных устоев в государственном аппарате».

Безжалостный удар по доверию к государству в момент выхода из строя послевоенной модели развития окрасил в мрачные тона перспективу предстоящих перемен. В отличие от прежних времен скомпрометированная бюрократия не спешила брать на себя роль энергичного проталкивателя, а поскольку эти перемены не могли не потребовать тех или иных жертв различных слоев населения и секторов экономики, общая нервозность только усилилась.

Либерально-демократическая партия бессменно находилась у руля правления почти сорок лет благодаря, во-первых, присутствию на политической арене при преображении Японии в развитую экономическую державу и, во-вторых, наличию одиозной оппозиции марксистского толка. Электорат стойко ожидал от правящей партии покорения все новых и новых вершин (ожидания, как правило, оправдывались) и не позволял сбить себя посулами розово-красных оттенков. Он отлично сознавал, что либерал-демократы не безгрешны, но соблюдение этических норм никогда не причислялось в Японии к числу важнейших добродетелей политиков. Поэтому партию периодически наказывали или, точнее, предупреждали снижением доли голосовавших за нее или доли вообще участвовавших в выборах, впрочем, всякий раз без серьезной угрозы ее правлению.

Однако длительный роман с властью губителен. Она, как известно, развращает, и чем дальше, тем больше. Коррупция, непрерывно разъедавшая верхние эшелоны ЛДП, к началу 90-х годов превысила критическую массу, которая еще как-то «укладывалась» в общественном сознании. С фатальной неизбежностью на нее пало основное бремя вины и за возникновение рецессии, и за провал мер по быстрому, как прежде, ее пресечению. Вкупе с разногласиями в руководстве партии это лишило либерал-демократов доверия электората и предопределило их поражение на выборах 1993 г.


Вопросы и задания:
  1. Какие «родовые» черты бюрократии характерны и для японских чиновников?
  2. В чем причины разочарования в государственной бюрократии в японском обществе?


2.3.3. Бюрократия, она и в Китае бюрократия


«…Сообщение китайского телевидения о смертном приговоре сразу четырнадцати проворовавшимся чиновникам в крупном портовом городе Сямэнь само по себе не стало сенсацией: кто же не знает, что в Китае, как и на Руси, воруют? Выходящим за обычные рамки оказался размер ущерба, нанесенного государству сямэньскими коррупционерами: 53 млрд. юаней – свыше шести миллиардов долларов! В эту сумму вошла стоимость контрабандно ввезенных в КНР автомобилей, нефти, сигарет и других товаров.

Решение о создании специальной следственной группы по «сямэньскому делу» было принято ЦК КПК и Госсоветом в августе 1999 года. Формирование группы поручили Центральной парткомиссии по проверке дисциплины. Следователей отправили исключительно из центра.

Как сообщило агентство Синьхуа, по результатам следствия «в рамках первой волны» было возбуждено 25 дел, к суду привлекли 84 человека, из них к смертной казни приговорили 11, к расстрелу с отсрочкой приговора – троих, двенадцать человек получили пожизненное заключение. Приговоренные к «смертной казни с отсрочкой» могут хорошим поведением добиться замены казни на «пожизненку».

Казнены – а в Китае с этим делом не затягивают, а предпочитают расстреливать осужденных сразу после публичного оглашения приговора, – вице-мэр Сямэна, начальник таможни, заместитель начальника управления провинции Фуцзянь. Пожизненное заключение получил зам. секретаря горкома КПК, начальник отряда береговой охраны, полицейские, банковские, партийные функционеры. Китайское телевидение показало вещественные доказательства преступлений: шестиэтажный особняк, где предавались утехам сямэньские чиновники, конфискованные у них лимузины, золотые изделия. В видеоряд вошли непременные пачки долларов и китайских юаней. Ропот телезрителей, должно быть, вызвала тигровая шкура, небрежно брошенная на огромный стол в конференц-зале: охота на редчайших в Китае тигров сама по себе наказывается смертной казнью. Не обошлось без дежурной дозы морализаторства: вот эта женщина на фотографии, с обличительной интонацией сообщил диктор, была любовницей одного из разложившихся чиновников, предоставленная ему главой торговой компании.

Не исключено, что дело о сямэньском воровстве докатится до Пекина: контрабандистские операции таких масштабов невозможны без столичной «крыши».

При всем философском отношении к «излишествам» огромного бюрократического аппарата Пекин явно встревожен: разложение чиновничества, особенно явное на зажиточном Юге, приобретает политическое звучание. Главная партийная газета «Жэньминь жибао», естественно, назвала всех тех, кто «поклоняется буржуазному образу жизни» и ворует у государства, «пособниками враждебных западных сил».