H. Leahey a history of modern psychology
| Вид материала | Документы |
- Е. В. Воевода английский язык великобритания: история и культура Great Britain: Culture, 1412.89kb.
- Е. В. Воевода английский язык великобритания: история и культура Great Britain: Culture, 365.14kb.
- Gottsdanker experimenting in psychology, 7474.16kb.
- Capital punishment: history, 52.09kb.
- «Modern dance congress», 118.39kb.
- Modern seismic methods for oil and gas prospecting in complex structures “ Seismo-2011, 16.95kb.
- А. Р. Лурия «Развитие научного наследия А. Р. Лурия в отечественной и мировой психологии», 50.97kb.
- This article deals with the basic trends of modern education development in the conditions, 72.24kb.
- N. M. Rayevska modern english, 2231.09kb.
- Семинара Тема доклада, 24.57kb.
«Информациоядные»: субъекты когнитивистики. Область искусственного интеллекта и психология компьютерных имитаций в конце 1970-х гг. начали превращаться в новую область, отличную от психологии и получившую название когнитивистики. В 1977 г. ученые-когнитивисты создали собственный журнал Cognitive Science, а год спустя провели свою первую международную конференцию (Н. Simon, 1980). Когнитивистика определяла себя как науку о тех, кого Джордж Миллер называл «информациоядными» (Z. W. Pylyshyn, 1984). Идея заключалась в том, что все перерабатывающие информацию системы — состоящие ли из плоти и крови, как люди, или кремния и металла, как компьютеры, или из любых материалов, которые могут быть изобретены или открыты, — управляются одними и теми же принципами и, следовательно, составляют единое поле исследований, когнитивистику, в центре которой лежит парадигма переработки информации (Н. Simon, 1980).
По определению Г. Саймона (Н. Simon, 1980), «долгосрочная стратегия» когнитивистики человека ставит перед собой две задачи, каждая из которых по-своему редукционистская. Во-первых, «сложные человеческие действия» (то, что ранее называлось высшими психическими процессами) должны быть связаны с «элементарными информационными процессами и их организацией». Другими словами, когнитивистика, как и бихевиоризм, ставила перед собой задачу показать, что сложное поведение можно редуцировать до совокупности более простых форм поведения. Во-вторых, «наши объяснения человеческого мышления неудовлетворительны до тех пор, пока мы не сможем точно указать неврологический субстрат элементарных информационных процессов человеческой символьной системы». Другими словами, подобно физиологическому бихевиоризму Карла Лэшли, когнитивистика преследует цель продемонстрировать, что человеческое мышление можно свести к нейрофизиологии.
Идея о слиянии работ, связанных с искусственным интеллектом, и когнитивной психологии в единую область — когнитивистику, впервые была высказана Саймоном, одним из основоположников новой дисциплины. Эта идея получила развитие в целом ряде смелых заявлений, прозвучавших на первой конференции по когнитивистике и искусственному интеллекту (W. К. Estes and A. Newell, 1983).
Глава 10, Подъем когнитивной науки, 1960-2000 339
Согласно результатам этого совещания, когнитивистика ставит своей задачей «решение великой научной загадки, равной пониманию эволюции Вселенной, происхождения жизни или природы элементарных частиц» и «способствует прогрессу нашего понимания природы разума и природы интеллекта в подлинно революционном масштабе».
Основным источником оптимизма ученых-когнитивистов и концептуальным базисом появления когнитивной психологии и искусственного интеллекта стала компьютерная метафора «разум: тело: программа: компьютер», известная как функционализм. Именно функционализм позволяет когнитивистам считать людей и компьютеры принципиально похожими, несмотря на материальные различия.
Разум «информациоядных»: новый функционализм. Основной тезис функционализма связан со сферой компьютерного программирования. Предположим, я пишу простую программу для подведения баланса моей чековой книжки на языке программирования BASIC. Программа будет уточнять набор вычислительных функций: вызов из памяти моего старого сальдо, вычитание выписанных чеков, прибавление сделанных вкладов и сравнение моих результатов с банковскими. Игнорируя второстепенные различия в форматировании, я могу запустить эту программу на множестве самых разнообразных машин — фирмы Apple, IBM PC, семействе PC, рабочей станции SUN или большой универсальной ЭВМ. В каждом случае будут осуществляться одни и те же вычислительные функции, хотя физические процессы, ответственные за них, будут различаться, поскольку внутренняя структура каждой из этих машин различна.
Чтобы предсказывать, контролировать и объяснять поведение компьютера, отнюдь не обязательно знать что-либо обо всех вовлеченных электронных процессах; единственное, что необходимо, — это понимание вычислительных функций высшего уровня в системе. Я составляю эти слова в программе, носящей название MS Word (хотя сперва я написал их с помощью старого редактора AmiPro), и, поскольку я понимаю программные функции Word, я могу успешно его использовать, т. е. предсказывать, контролировать и объяснять поведение своего компьютера. Я абсолютно ничего не знаю о вычислительных функциях низшего уровня, составляющих функции высшего уровня, таких как перенос с одного абзаца на другой, и я ничего не знаю о том, как работают комплектующие моего компьютера, но подобные сведения вовсе не нужны для использования любого надлежащим образом запрограммированного компьютера.
Функционализм просто-напросто распространил разделение программы и компьютера на людей. Компьютеры используют комплектующие, чтобы выполнять вычислительные функции, поэтому функционализм делает вывод о том, что люди используют свои органы, чтобы делать то же самое. Когда я вручную оцениваю сальдо своей чековой книжки, я выполняю точно такие же функции, что и программа BASIC. Моя нервная система и микрочип моего компьютера Pentium II различаются с материальной точки зрения, но мы используем одну и ту же программу, когда делаем подсчеты. Поэтому функционализм делает заключение о том, что мой разум представляет собой набор вычислительных функций, управляющих моим телом, точно так же как компьютерная программа является набором вычислительных функций, контролирующих компьютер: мой разум — это запущенная программа. Поэтому пси-
340 Часть IV. Научная психология в XX веке
хологи-когнитивисты считают, что, поняв человеческую «программу», можно будет предсказывать, контролировать и объяснять поведение людей, обходясь без понимания нервной системы и головного мозга. Когнитивные психологи, таким образом, напоминают компьютерных программистов, которых попросили изучить незнакомый компьютер. Они не осмелятся натворить глупостей с проводами машины, поэтому попытаются понять ее программу, экспериментируя с функциями ввода-вывода.
Привлекательность функционализма и переработки информации заключается в том, что они предлагают решение проблемы бихевиоризма: каким образом объяснить преднамеренность поведения, не привлекая для этого телеологию. В пределах бихевиорализма существует два основных подхода. Строгие сторонники механистического подхода, например К. Л. Халл, пытались описывать людей и животных в виде машин, слепо реагирующих на любые стимулы, с которыми им приходится сталкиваться. Э. Ч. Толмен, отказавшись от своего былого реализма, выбрал стратегию репрезентаций: организм создает репрезентации мира, которыми и руководствуется во внешнем поведении. Каждый из этих подходов имел свои недостатки и в конце концов потерпел неудачу. В отличие от Халла, Толмен смог показать, что животные не просто реагируют на окружающую их среду; скорее, они узнают о ней и основывают свое поведение на чем-то большем, чем оперативные текущие стимулы, они используют также и репрезентации, хранящиеся в предыдущем опыте. Но подход Толмена упирался в проблему гомункула: он в неявной форме подразумевал маленькую крысу в голове реально существующей крысы, которая читает когнитивную карту и выбирает уровни поведения. Короче говоря, он создал призрака в машине, будучи не в состоянии объяснить существование цели и спихнув эту проблему на мистического призрака. Сторонники опосредования неохаллиан-ского толка попытались скомбинировать механистическую теорию «стимул-реакция» Халла с интуитивно возможными репрезентациями Толмена, считая опосредующие r-5-механизмы репрезентациями, эту интерпретацию подкрепляла концепция «акта чистого стимула» Халла. Но компромисс опосредования покоился на противоречащем интуиции представлении о том, что связи r—s в мозге следуют тем же самым законам, что и внешние связи «стимул-реакция».
Функционализм обладал добродетелями подходов Халла и Толмена, но успешно избегал их грехов, обратившись к тонким процессам компьютерного программирования вместо маленьких связей r—s. Компьютеры осуществляют свои вычислительные функции на внутренних репрезентациях; в примере с чековой книжкой программа приказывает компьютеру манипулировать репрезентациями моего предыдущего сальдо, моих чеков, моих вкладов и т. д. Тем не менее мой компьютер не содержит внутри себя маленького бухгалтера, корпящего над конторскими книгами и занимающегося арифметикой; в машине нет призрачного бухгалтера. Скорее, машина применяет точно установленные формальные правила к репрезентациям, проводя вычисления абсолютно механистическим образом. С точки зрения функционализма, и Халл, и Толмен были правы, вычислительному подходу осталось лишь свести их озарения воедино. Халл был прав в том, что организмы представляют собой машины; Толмен был прав относительно того, что организмы из опыта создают репрезентации. Согласно функционализму, ком-
Глава 10. Подъем когнитивной науки, 1960-2000 341
пьютерные программы применяют механистические правила Халла к репрезентациям Толмена, и, если функционализм верен, то точно так же поступают живые организмы.
Когнитивистика в процессе созревания: споры и развитие
Неопределенность
В 1980-х гг. когнитивистика переживала своего рода «кризис среднего возраста». Некоторые психологи, стоявшие у истоков движения, испытывали глубокие сожаления по поводу того, во что оно превратилось. Несколько ключевых проблем сопротивлялись решению и стали предметом язвительных споров, и возникло соперничество с традиционным системным подходом к познанию, которое, как казалось одно время, угрожало уничтожить это направление. Но в конечном итоге ни одна из этих проблем не стала роковой для когнитивистики, хотя они сильно изменили ее.
В первую очередь трудности проистекали из того, что обещания искусственного интеллекта оказались завышенными. Герберт Саймон был одним из главных «продавцов» созданной им области. В 1956 г. он предсказал, что к 1967 г. ученые будут писать психологические теории, как компьютерные программы; он также предвидел что «в течение 10 лет цифровой компьютер станет чемпионом мира но шахматам» и что «в течение 10 лет цифровой компьютер откроет и докажет новые важные теоремы математики». В 1965 г. Саймон предсказывал, что «на протяжении ближайших 20 лет машины смогут выполнять любую работу, которую могут делать люди» (цит. по: Н. L. Dreyfus, 1972). К 2000 г. ни одно из предсказаний Саймона не исполнилось, хотя компьютерная программа Deep Blue действительно обыграла действующего чемпиона мира по шахматам Гарри Каспарова в показательном матче 1996 г.
Тем временем в психологии также возникли проблемы. В 1982 г. Джеймс Дж. Дженкинс, бывший бихевиорист, перешедший к теории обработки информации, утверждал, что «когнитивная психология увлеклась мелочами и потеряла направление». Он задавался вопросами: «Развивается ли наша область в том направлении, в каком, как нам кажется, должна развиваться наука?.. Развивается ли эта область и углубляется ли наше понимание когнитивных принципов, процессов и фактов, которые могут внести вклад в решение реальных проблем и дать ответы на насущные вопросы?» При этом Дженкинс склонялся к отрицательному ответу и считал, что когнитивная психология развивается по воле случая, без тщательно разработанной исследовательской программы. В том же году в юбилейном номере журнала Cognition, отмечавшего свое десятилетие, была опубликована редакционная статья, в которой выражалось опасение, что «в когнитивной психологии нет очевидного прогресса, и, начиная с 1971 г., эта область не претерпевает существенного развития» (J. Mehler and S. Franck, 1981).
Ульрик Найссер, один из основоположников когнитивной психологии, был разочарован еще сильнее. В 1976 г. он опубликовал книгу «Познание и реальность», которая знаменовала его отход от основного течения когнитивистики (D. Goleman,
342 Часть IV. Научная психология в XX веке
1983). В своей новой книге Найссер писал: «Развитие когнитивной психологии на протяжении последних лет вызывает разочарование узостью подходов», высказывал сомнение в том, «является ли все направление по-настоящему продуктивным» и заявлял, что пришел «к пониманию того, что представление о переработке информации заслуживает более пристального исследования». Найссер начал говорить о том, что когнитивной психологии «следует принять более реалистичное направление: подход с позиций переработки информации оказывается недостаточным, когда речь заходит о человеческой природе» (U. Neisser, 1984). Найссер предложил заменить подход с позиций переработки информации «экологическим подходом», который изучает познание в естественном контексте, а не при суровых ограничениях эксперимента, изобретенных для того, чтобы отвечать потребностям лабораторий.
Споры
Вызов, брошенный преднамеренностью. Как утверждали Р. Лачман, Дж. Лачман и Э. Баттерфилд (R. Lachman, J. Lachman and E. Butterfield, 1979), «психология переработки информации фундаментально связана с концепцией репрезентации». Ф. Брентано признавал, что преднамеренность является критерием способности к мышлению. Такие психические состояния, как убеждения, обладают свойством «относительности»: они относятся к чему-то, стоящему за ними, к тому, что нейроны не могут делать. Репрезентации Э. Ч. Толмена обладают свойством преднамеренности: когнитивная карта рассказывает о лабиринте, представляя собой репрезентацию лабиринта.
Тем не менее, хотя концепция репрезентации кажется достаточно понятной, она чревата трудностями, на которые указывал Л. Витгенштейн. Предположим, я нарисую такую фигурку:
Ч
то изображает этот рисунок? На первый взгляд, вам может показаться, что зто мужчина, прогуливающийся с палкой для ходьбы. Но я мог использовать его, чтобы представить стоящий забор, или чтобы показать, как следует ходить, опираясь на палку, или изобразить мужчину, возвращающегося с палкой, или женщину, гуляющую с палкой, или множество других вещей. Еще один пример: независимо от того, насколько вы похожи на портрет Генриха VIII, он остается репрезентацией Генриха, а не вашей. Конечно, я мог воспользоваться им, чтобы дать представление о вас, если бы кто-нибудь спросил, как вы выглядите, а вас бы не оказалось поблизости. Итак, репрезентации не дают представления посредством своей внешности. Предметом спора стало то, что же именно делает репрезентацию репрезентацией, но функционализм прибегнул к иной стратегии, чтобы решить эту проблему.Глава 10. Подъем когнитивной науки, 1960-2000 343
Любая репрезентация обладает и семантикой, и синтаксисом. Семантика репрезентации — это ее значение, синтаксис — это ее форма. Если я пишу слово DESK (парта), его значение (семантика) относится к определенному предмету мебели, а синтаксисом является действительная структура и расположение букв D, Е, S, и К. С научной, материалистической, точки зрения, загадкой репрезентаций служит их значение, их преднамеренность; это было изначальным пунктом концепции преднамеренности Ф. Брентано, демонстрирующим, что значение нельзя свести к физическим процессам. Но, как уже отмечалось, задача функционализма состоит в уничтожении загадочности преднамеренности, внесении поведения и психических процессов в сферу действия механистической науки. Он пытается сделать это посредством редукции семантики к синтаксису.
Когда минуту назад я напечатал DESK, понял ли компьютер значение этого слова? Нет, он обращался с этими буквами чисто синтаксически, сохранив их в виде нолей и единиц в своем бинарном машинном языке. Однако я могу попросить программу Word сделать со словом DESK вещи, которые могут показаться разумными, сформулированными на менталистском языке. Я могу попросить найти все случаи употребления DESK в данном файле, и программа найдет как DESK, так и desk. Я могу попросить везде заменить CHAIR (стул) на DESK. Word может проверить написание слова DESK и сверить со словарем, чтобы привести слова со сходным значением. Тем не менее, хотя компьютер может сделать со словом DESK все эти вещи, нельзя сказать, что он владеет семантическим компонентом DESK. В каждом случае компьютер совершает операции, находя уникальный машинный код из нолей и единиц, который обозначает DESK, а затем выполняет мою уточненную операцию в этом регистре. Компьютер оперирует только с синтаксисом репрезентации, хотя его поведение может совпадать с тем, как если бы он знал значение репрезентации. Хотя, судя по его поведению, может показаться, что он знает семантическое значение DESK, на самом деле компьютер знает лишь синтаксис нолей и единиц.
Эту трудную, но важную проблему можно выразить еще одним способом, если позаимствовать терминологию Дэниела Деннета (Daniel Dennett, 1978), одного из творцов функционализма. Когда мы играем в шахматы с компьютером, мы, возможно, обращаемся с ним, как с человеком, приписывая ему психические склонности: он пытается ходить ферзем, он хочет съесть мою пешку, он боится, что я захвачу контроль над центром поля. Деннет называет это заимствование интенци-ональной позицией. Мы естественным образом занимаем интенциональную позицию по отношению к людям, иногда по отношению к животным, а в определенных случаях — и по отношению к машинам. Но то, что происходит внутри компьютера, ни в коей мере не является преднамеренным. План фигур на шахматной доске внутри него представлен в виде сложного паттерна из нолей и единиц в рабочей памяти компьютера. Затем компьютер находит правила, применимые к паттерну в текущий момент, и выполняет правило, изменяя содержание регистра памяти, что на экране видно как движение шахматной фигуры. Новый вход — ваш шахматный ход — изменяет паттерн нолей и единиц, и компьютер снова применяет применимое правило к новому паттерну, и так далее. Программа не пытается, не хочет и не боится; она просто выполняет формальные вычисления с паттернами из нолей и единиц, а вы считаете это преднамеренным поведением.
344 Часть IV, Научная психология в XX веке
В беседе с Джонатаном Миллером Деннет (Dennett, 1983) суммировал подход с позиции вычислений следующим образом:
Деннет: Основная идея заключается в том, что вы начинаете с вершины вашего умного существа, со всеми его убеждениями, желаниями, ожиданиями и страхами, всей этой информацией. Затем вы спрашиваете себя: «Как все это будет представлено?» Вы разбиваете целостную систему на подсистемы, маленьких гомункулов. Каждый из них является специалистом, каждый выполняет маленький кусочек работы. Из их совместных усилий возникает целостная деятельность целостной системы.
Миллер: Но разве это не способ стать ненаучным менталистом?
Деннет: Да, вы заменяете маленького человечка в мозге целой группой, но спасение заключается в том, что все члены этой группы гораздо тупее, нежели целое. По отдельности подсистемы не повторяют таланты целого. Они неизбежно приведут вас к регрессу. Вместо этого каждая подсистема выполняет свою часть работы; каждая менее умна, меньше знает, имеет меньше убеждений. Сами по себе репрезентации менее представительны, поэтому вам не нужен внутренний глаз для того, чтобы наблюдать за ними; вы можете удалиться с помощью некоего внутреннего процесса, который «открывает к ним доступ» посредством какого-то слабого ощущения (р. 77-78).
Итак, хотя мы приписываем преднамеренность компьютеру, играющему в шахматы, на деле он представляет собой всего лишь собрание непреднамеренных, тупых подсистем, слепо выполняющих вычисления на синтаксически определяемых репрезентациях в соответствии с механистическими правилами.
В главе 1 мы противопоставляли подходы реализма и инструментализма к науке. Когда мы принимаем позицию преднамеренности по отношению к компьютеру, мы прибегаем к инструментальной теории. Мы знаем, что играющий в игры компьютер на самом деле не имеет желаний и убеждений, но мы обращаемся с ним так, как будто он ими обладает, поскольку это помогает нам предвосхитить его ходы и (как мы надеемся) победить его. Делаем ли мы то же самое, когда занимаем позицию преднамеренности в отношении других людей, или люди на самом деле обладают желаниями и убеждениями? Если верно последнее, то интенциональная теория этнической психологии является реалистической теорией о людях, даже в том случае, если она обладает всего лишь инструментальной полезностью в отношении компьютеров. Философ Джон Сирл (John Searle, 1994,1997) принимает эту точку зрения и полагает, что компьютеры, таким образом, никогда не пройдут тест Тюринга и что этническая психология, в силу своей истинности, никогда не будет забыта. Но другие философы гораздо серьезнее относятся к вычислительной метафоре и приходят к различным заключениям. Стивен Стич (Stephen Stich, 1983), например, настойчиво утверждает, что единственными научно приемлемыми теориями в когнитивной психологии человека будут те, которые станут рассматривать переработку информации человеком точно так же, как и компьютером, как механические вычисления с определяемыми синтаксически репрезентациями. Следовательно, этническая психология, поскольку она не является верной, в конце концов исчезнет из науки и повседневной жизни:
Общее представление о космосе в народной мудрости Запада было совершенно ошибочным... Нет никаких оснований думать, что древние погонщики верблюдов были более счастливы, когда структурой, имевшейся в их распоряжении, была структура их собственного разума, а не структура материи или космоса (р. 229-230).
Глава 10. Подъем когнитивной науки, 1960-2000 345
Если наша наука не согласуется с народными представлениями, которые определяют, кто и что мы есть, то у нас наступили трудные времена. Одно или другое должно уйти (р. 10).
Лишенные эмпирической опоры, наши вековые представления о вселенной в пределах воли распадутся в прах подобно тому, как разрушилась почтенная концепция внешней вселенной, рассыпавшаяся в прах в эпоху Возрождения (с. 246).
Сам Деннет (D. Dennett, 1978,1991) пытался «усидеть на двух стульях» и примирить два взгляда, признавая, что в науке мы должны рассматривать людей как машины, но что «этническую психологию», убеждения и желания можно сохранить в качестве вычислительного инструмента для повседневной жизни.