Geum.ru

Философия и логика львовско-варшавской школы

Вид материалаДокументы

Содержание


Замечания об этике как эмпирической науке
Несколько замечаний об индукции в этике
Этика, психология и логика
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   14

I

Часто встречается точка зрения, согласно которой, если некто высказывается о чем-то, что оно является благим или прекрасным, то он тем самым дает выражение исключительно своему отношению к вещи; другими словами — что оценки моральных и эстетических ценностей обусловлены исключительно субъективно, в отличие от созерцательных убеждений, в которых мы истолковываем объективное существование предметов. Вопреки этой точке зрения можно указать на далеко идущую параллельность между созерцательными убеждениями и аксиологическими оценками как познавательными операциями — ив связи с этим между существованием, которое подтверждается в созерцательных утверждениях108, и благом и красотой, которые утверждаются в оценках. Этот параллелизм дает основание для вывода, что ценность предмета, с онтологической точки зрения, надлежит понимать аналогично существованию самого этого предмета.

Убеждением, возникающим из наблюдения, мы называем такое убеждение, в котором утверждается существование наблюдаемого предмета. Мотивом созерцательного убеждения является созерцательное представление предмета. Но не каждое созерцательное представление связано с созерцательным убеждением, а лишь такое, которое возникло в сфере внимания, приобрело мотивационную силу, достаточную для появления созерцательного убеждения. Похожим является механизм возникновения аналитических убеждений, основанных непосредственно на понятиях, так же как созерцательные убеждения основываются на созерцательных представлениях. Понятие круга, например, становится мотивом аналитического убеждения, утверждающего некоторые особенности круга, когда на это понятие будет направлено внимание как познавательная установка, благодаря которой мы осознаем содержание представления. В то же время мы утверждаем существование у круга свойств, входящих в содержание этого понятия.

Оценки ценности и эстетические оценки возникают, как можно видеть, аналогичным образом. А именно, мотивом для оценки является представление оцениваемого предмета тогда и только тогда, когда оценивающая личность примет специфическую оценивающую установку, моральную или эстетическую. Эти установки, хорошо известные моралистам и эстетикам, родственны вниманию как познавательной установке; так же как внимание характеризуется интенсификацией своего поля за счет его сужения. В то же время она отличается тем, что делает представление мотивом для утверждения ценности, а не для утверждения существования. Тем собственно и отличается содержание оценки от содержания созерцательного или аналитического убеждения.

Возникшие подобным образом оценки являются единичными, подобно тому, как созерцательные или аналитические убеждения, субъект которых берется in suppositione formali, т. е. в отнесении к абстрактному предмету понятия. И в качестве предмета они имеют либо эмпирический индивид, когда предмет оценки дан в представлении, либо абстрактный предмет общего понятия, как, например, в случае, когда, основываясь на анализе понятия счастья, счастье оценивается как позитивно ценное. Сразу следует здесь отметить, что от единичных оценок, о которых здесь идет речь, мы отличаем их обобщения, обсуждаемые ниже.

Оценки бывают — как и всякие убеждения — утвердительными либо отрицательными, и вместе с тем истинные либо ложные. А именно, истинной является та оценка, которая утверждает ценность предмета тогда и только тогда, когда предмет ценен; в противном случае оценка ложна.

Переходя к очередному пункту нашего сравнения, мы утверждаем, что оценки обоснованы непосредственно как и созерцательные убеждения, т. е., утверждая ценность предмета, мы основываемся на специфической очевидности оценки, которая — вновь как и созерцательные убеждения — не может быть доказана, другими словами — не может стать заключением дедуктивного вывода. Однако оценка может быть ошибочной; ошибочные оценки — как и ошибочные созерцательные убеждения — подлежат устранению путем проверки, т. е. путем повторения того же самого рода оценок в различных условиях и сравнения их между собой. Умение оценивания развивается с помощью упражнения, как и способность наблюдения (в частности, например, умение микроскопии либо выслушивания шумов при терапевтическом обследовании). Приобретение опыта в оценке облегчает устранение ошибочных оценок109.

В психологических исследованиях оценки как правило связаны с чувствами, поскольку они входят в состав эстетических чувств и эмоций. Однако не было бы верным мнение, с которым приходится встречаться, что якобы эти чувства служили бы мотивами оценок. Возникновение оценок достаточно объяснено посредством истолкования, в котором принимается, что представление предмета превращается в мотив оценки на фоне оценивающей установки. Принятие этой установки показывает предмет в такой перспективе, что его представление приобретает эту мотивационную силу. В то же время нет ни одного эстетического влечения, ни чувства ценности, или эмоции (как радость, грусть, гнев) без — более или менее выразительного — оценивания по достоинству, так что оценку следует принять как обязательное условие приятного или неприятного влечения или эмоции. Если речь идет об эстетическом ощущении, то представления предмета чувства одновременно с эстетической оценкой вместе является одновременно достаточным условием эстетического удовольствия или огорчения. В то же время возникновение чувства ценности обусловлено убеждением в существовании предмета чувства (Мейнонг), не связанным ни одной зависимостью с оценкой ценности, которая может возникнуть также в отношении несуществующего предмета. Поэтому оценка не обусловлена чувством как мотивом действия, но наоборот — оба рода чувств, связанных с оценками, т. е. эстетического чувства и чувства ценности, основываются на оценке — удовольствие или огорчение появляются на фоне оценивания. Не иначе обстоит дело в области созерцательных убеждений и других; возникновение убеждения влечет за собой удовольствие, характеризуемое т. н. интеллектуальным чувством. В этой связи в отношении области чувств нет существенной разницы между оценками и созерцательными убеждениями.

Единичные оценки — как и созерцательные убеждения — могут также быть обобщаемы в качестве созерцательных убеждений. Подобное обобщение приводит к установлению критериев оценки. Обнаружение в ряде случаев, что предметы оценки обладают общим признаком, является основанием для обобщения, подтверждающего, что каждый предмет, обладающий данным общим признаком, подлежит оценке того же самого рода, т. е. является благим, плохим, прекрасным, трагическим, возвышенным и т. п. Критерием оценки всегда служит какой-то эмпирический признак, в то время как ценность, выраженная в оценке, не является эмпирическим признаком предмета. Так, например, действия, имеющие признаки кражи, мошенничества и т. п. мы оцениваем как плохие, действия разумные, творческие, самоотверженные — как благие. Признаки первого рода являются критериями зла, признаки второго рода — критериями добра. Аналогично обобщаются также убеждения, определяющие в этих обобщениях критерии существования; так, например, эмпирический критерий существования утверждается в высказывании «являющееся предметом созерцания существует», другим высказыванием того же самого типа является метафизический принцип «действующее существует». Однако в наиболее часто встречающихся случаях созерцательные высказывания обобщаются еще другим способом, приводящим к утверждению зависимости вида «если А существует, то существует В». Подобный вид обобщения встречается в области оценок, в которой он образует исходный пункт дифференциации безусловных и относительных ценностей. Здесь обобщения имеют вид «если А ценно, то В ценно», всегда при этом В находится к А в отношении средства к цели либо части к целому.

В приведенных сопоставлениях показывается далеко идущее сходство между благом и красотой, которое утверждается в оценках, и существованием, которое утверждается в убеждениях. Они не являются терминами, которые означали бы какие-то предметы или признаки предметов. Что касается существования, то Юм и Кант красноречиво утверждали, что существующий предмет не отличается по своему виду ничем от несуществующего предмета — то же самое относится к предмету, который мы оцениваем как благой или плохой, прекрасный или безобразный — оценка ничего не добавляет к его описанию. В этой, как говорят порой, «бессодержательности» оценок, возможно, заключается источник мнения о их субъективности, аналогично как и в их связывании с чувствами. Существование, благо, красоту мы не воспринимаем в представлениях как признаки предметов, но лишь утверждаем их в убеждениях или оценках. Они принадлежат к группе понятий, которые в метафизике обозначались как трансценденталии, то есть такие модификации бытия, которые содержатся среди категорий, ибо невозможно с их помощью определить никакой категории, присоединение их к определяющим признакам или отъединение их не оказывает никакого влияния на определение.

Термины благо и красота двузначны. Благо и красота сопоставлялись с истиной в том смысле, что они являются тремя самыми общими целями стремления. Тем не менее подобное сопоставление подразумевает иное значение этих терминов; благо здесь является общим термином, под который подпадают все предметы, которые мы оцениваем как благие — красота есть аналогичный термин, охватывающий в своем объеме все прекрасные предметы; это предметы, которые удовлетворяют критериям блага и красоты — наконец, истина является общим термином для истинных убеждений. Тот же, кто провозглашает, что истина, благо и красота являются наиболее общими целями стремления, тот ничего другого не утверждает, как то, что этими целями являются безграничное умножение знания и реализация в как можно большей мере вещей благих и прекрасных.

II

Выводы, которые мы хотим получить в результате проведенного до сих пор анализа, имеют своей целью представление структуры этических теорий в ином свете, нежели это обычно имеет место. Под термином «этическая теория» мы понимаем логически связанную совокупность высказываний, среди которых содержатся утверждения долженствования или разнообразно сформулированные этические нормы, или, наконец, какие-нибудь иные заявления подобного типа; все они сводятся — при некоторых дополнительных постулатах — к общим высказываниям, в которых утверждается, что такие-то и такие-то вещи являются благими или плохими. Общие высказывания подобного рода назовем для наших дальнейших выводов этическими законами. Этические теории в отношении способа понимания этических законов удается поделить на две группы. Объективистские теории считают этические законы эквивалентами объективного блага или зла, субъективистские теории видят в них отражение человеческих желаний и стремлений, индивидуальных или групповых. Объективистские теории являются в то же время абсолютистскими, в то время как субъективистские теории являются релятивистскими; первые защищают безусловность этических законов, вторые возражают, что если бы существовали безусловно действующие этические законы, то все они являются в своем действии обусловленными изменяющимися обстоятельствами, либо социологическими, либо психологическими. При этом абсолютисты считают этические законы априорными утверждениями. Ситуация здесь представляется похожей на ту, которая господствовала некогда в естественных науках, когда философы-рационалисты с Декартом, а вслед за тем с Кантом, во главе защищали безусловность знания, ища априорные основания в качестве гарантии уверенности.

Для наших исследований мы поделим этические оценки индивидуальных случаев на два рода: первичных оценок и вторичных. Оценки, о которых мы говорили ранее, это первичные оценки. Мотивом для их возникновения является само по себе наличие предмета оценки, если субъект примет оценивающую установку по отношению к нему. Поэтому мы считаем ее психической реакцией субъекта на явления окружающего нас мира, такой же непосредственной, как и созерцательные убеждения. Вторичные оценки являются результатом применения к оцениваемому случаю какого-то предварительно установленного критерия, затем поступается так, что оцениваемый случай становится подчиненным какому-то этическому закону. Первичные оценки возникают спонтанно, вторичные оценки являются либо результатом размышления, либо в большинстве случаев — подвергнувшись автоматизации, становятся впоследствии используемыми стереотипно. И то и другое следует отличать от непосредственной, мгновенной реакции на событие, когда нет оценки, но управляемое лишь слепыми (как говорится) страстями, страхом, гневом, жаждой, поведение становится агрессивным либо импульсивным.

Первичные оценки подлежат (о чем уже шла речь) обобщению, благодаря которому устанавливаются критерии оценки. Общие высказывания, в которых устанавливаются критерии этической оценки, это собственно и есть этические законы. Как и все обобщения, они ненадежны и изменчивы, т. е. может оказаться так, что критерий, установленный в некоторой области морального опыта, оказывается недостаточным в расширенной области, когда даже случаи первичных оценок не удается подвести под него. Другой причиной изменчивости этических законов является то, что изменению подвергаются значения общих терминов, служащих их формулированию. Такие термины, как верность, мужество, героизм, ложь, измена, обман, неустанно изменяют свое значение вслед за сменой обычаев, и в результате этого изменяется содержание высказываний, содержащих этические законы, которые в связи с этим должны быть сформулированы иначе. Наконец, изменения общественных отношений также требуют приспособления к ним критериев оценки, если те недостаточно дифференцированы, чтобы охватить возрастающее богатство ситуации.

Этические законы в этом свете становятся разновидностью эмпирических гипотетических законов и, как всякие законы подобного рода, могут быть обоснованы только путем редактирующего рассуждения, ссылающегося на первичные оценки в качестве предпосылок. Не априорные этические законы, но эмпирические первичные оценки берут на себя роль постулатов этики. Моральные законы, отразившиеся в людских сердцах, о которых говорят априористы, приобретают в этой интерпретации руководящий характер не для познания общих этических законов, но для порождения индивидуальных оценок: «моральное чувство» является руководством к порождению единичных моральных оценок, как зрение к единичным созерцаниям красок и образов.

Дискуссии, проводившиеся по вопросу оценок, не могли привести к результату ввиду недифференцированности единичных оценок первичного характера и их обобщений, определяющих критерии блага; либо переносили интуитивный характер единичных оценок на обобщения, требуя для них какой-то — в действительности им не положенной — очевидности, либо наоборот, ненадежность и изменчивость обобщений расширялась на первичные единичные оценки. При надлежащей дифференциации вопрос о том, является ли такая-то и такая-то вещь объективно благой или плохой, следует понимать аналогично вопросу о том, является ли предмет, который мы видим как красный, объективно красным. На этот вопрос идеалист дает один ответ, реалист другой; но построение физической теории, представляющей мир цвета, не зависит от принятия одного или другого ответа, но от того, является ли эмпирический материал наблюдений в данной области соответствующим образом собран и установлен для построения теории. Аналогично — как кажется — обстоит дело с построением этической теории. Такая теория будет соответствующе обоснована независимо от того, как будут интерпретироваться оценки с эпистемологической или метафизической точки зрения, если только эти оценки будут материалом, достаточным для порождения обобщений и для их подтверждения.

То же самое поддается повторению в отношении вопроса о безусловности оценок: все ли люди оценивают одинаково, невзирая на различие условий, в которых выносятся оценки, и какие зависимости ответственны за возникновение оценок? Если мы аналогично зададим вопрос, все ли люди созерцают предметы в одинаковых цветах, то скорей всего ответ будет негативным, достаточно в качестве примера привести случаи цветовой слепоты и желтухи. Тем не менее это не препятствует конструированию теории зримого мира и точно так же не было бы препятствий в построении этических теорий, если бы оказалось подтвержденным, что в разных обстоятельствах оценки оказываются неоднородными. В таком случае достаточно ввести в теорию соответствующие предостережения, чтобы сохранить ее корректность.

Необходимым условием построения этической теории отсюда является ни постулат объективности, ни постулат безусловности оценок, но нечто иное. Речь идет о том, чтобы оценки были интерсубъективно коммуникативными и подтверждаемыми, либо, говоря гораздо проще, чтобы разные исследователи могли найти друг с другом общий язык в отношении того, как выносятся оценки и согласны ли они с ними. Несомненно, что методы оценивания с этой точки зрения разработаны гораздо хуже, чем методы чувственного созерцания. Представляется все же, что обыденное восприятие в сфере оценивания не обнаруживает так далеко идущих различий по сравнению с чувственным познанием, чтобы ожидать каких-то непреодолимых трудностей в выработке достаточно подробных для целей построения теории методов установления и подтверждения этических оценок. В общем даже людям, принадлежащим к весьма различным культурам, когда они относятся к себе «по человечески», забывая о разделяющих их противоречиях и различиях интересов, удается найти общий язык во взглядах на добро и зло. Существуют простые этические законы, которые обнаруживают настолько большую устойчивость и распространение, что указывают на надежность оценок, на которых они основываются, близкую полной уверенности. Мы умеем корректировать ошибки, которым были подвержены при оценивании того или другого, если мы способны к воспитанию у себя этической восприимчивости, т. е. к совершенствованию в оценивании. Верификация оценок происходит аналогично верификации созерцательных суждений, путем их многократного повторения в аналогичных или модифицированных условиях одними и теми же либо разными личностями. Мы умеем анализировать оценки в случаях весьма сложных, разделяя составляющие и оценивая их по отдельности. Наконец, как непрестанно обогащается опыт в физическом мире путем распространения наблюдения на явления прежде не известные или недоступные, так обогащается и опыт в сфере этических оценок благодаря тому, что мы осуществляем их во все новых условиях жизни и межличностных отношений.

Не исключено, что здесь будет выдвинуто обвинение, направленное обычно против авторов, которые силятся сформулировать этические законы, исследуя то, что люди считают благим. Обвинение ставит в упрек этим авторам смешение двух разных вещей; того, что считают благим, с тем, что является благим; утверждение, что нечто считается благим, не обосновывает утверждения, что нечто является благим. Когда вслед за этим здесь утверждается, что первичные оценки должны служить в качестве предпосылок построения этических законов, то это является — как можно было бы судить — обращением к человеческому мнению в качестве основания доказательства упомянутых законов. Однако этот упрек в нашем случае основывается на очевидном недоразумении. В своей надлежащей формулировке упомянутое обвинение направлено против рассуждения, в котором обосновывается некоторое утверждение Р, ссылаясь на то, что Ρ есть содержание более или менее распространенного среди людей убеждения. Между утверждением Ρ и утверждением «Р есть содержание чьего-то убеждения» нет логической связи, которая позволила бы обосновать первое посредством второго. Вместо этого здесь мы, стремясь обосновать Р в качестве общего высказывания, обращаемся к единичной оценке р, находящейся к Р в отношении подчинения, и полагаем в качестве истинного не то, что р является содержанием чьего-то убеждения, но просто р, так, как в каждом случае обоснования общих законов.

Мы приписали оценкам признаки истинности, затем они образуют знание. Мы заявили, что в оценках мы высказываем мнение о единичных предметах, так, как мы высказываем мнение о единичных предметах созерцательных убеждениях; что они возникают аналогично созерцательным убеждениям и что аналогичным образом они непосредственно обоснованы и подтверждаемы. Кажется справедливым, чтобы назвать знание, содержащееся в оценках, эмпирическим знанием и говорить об аксиологическом человеческом опыте, подобно тому, как говорится о естественном либо психологическом человеческом опыте. В то же время мы отдаем себе отчет в том, что это своеобразный человеческий опыт и что, говоря об аксиологическом человеческом опыте, мы расширяем область понятия человеческого опыта за пределы принятого в естественных науках и психологии. Обощения единичных оценок дают нам гипотетические аксиологические законы, которым требуется вновь приписать аналогичную познавательную ценность как обобщениям эмпирических наук вообще. Так же, как теории эмпирических наук, основанные на законах и гипотезах этих наук, подлежат непрестанной эволюции, так подлежат эволюции и этические и эстетические системы, основанные на критериях оценок, поставляемых путем аксиологического обобщения. Помимо же единичных оценок и аксиологических законов в строение аксиологических теорий — как и всех других — входят исследования дефинициального характера, приводящие к установлению значений терминов, дифференциаций и аналитических связей. Так что и с этой точки зрения нам удается провести аналогию между структурой теории, построенной из оценок, и структурой теории, основанной на результатах наблюдения природы.


ЗАМЕЧАНИЯ ОБ ЭТИКЕ КАК ЭМПИРИЧЕСКОЙ НАУКЕ110

Статья проф. Оссовской Главные модели этических «систем» («Studia Filozoficzne», 1959, nr 4, s. 3-21) в разделе, озаглавленном Несколько замечаний об индукции в этике, содержит несколько строк (с. 17-18), посвященных критике взглядов, представленных мной в лекции Этика как эмпирическая наука («Kwartalnik Filozoficzny», t. XVIII, 1949, zesz. 2; перепечатано в: Odczyty filozoficzne, 1958, s. 59-67). Автору всегда неприятно, если его неправильно поняли, а как мне кажется, это произошло в моем случае, поэтому я хотел бы, чтобы данные разъяснения способствовали устранению недоразумения.

Я говорю об этике как эмпирической науке, когда сужу, что она имеет своим предметом этические факты, утверждаемые в этических оценках. Но не каждая эмпирическая наука является индуктивной. Существуют два главных метода исследования в эмпирических науках, аналитический и индуктивный (который можно также назвать экспериментальным, поскольку индукция обычно основывается на эксперименте). Первый представлен в истории науки Галилеем, второй Бэконом. Отличаются они тем, что аналитический метод формулирует свои общие утверждения как т. н. принципы, аксиомы или дефиниции, пользуясь при этом математическим аппаратом, в то время как второй т. н. законами индукции. Законы индукции объясняют факты, которые под них подпадают, и позволяют предвидеть факты того же самого рода в будущем; в то же время роль этических принципов не ограничивается ни объяснением этических фактов, ни предсказанием, что кто-то так-то и так будет оценивать и поступать. Подобно принципам механики, идеализирующим явления движения, этические принципы описывают идеализированный мир этических фактов, абстрагируясь от его дефектов. Утверждения, полученные аналитическим методом, так же как и законы индукции, поддаются сопоставлению с высказываниями о фактах и корректировке в случае необходимости, в то время как теории, построенные аналитическим методом, всегда сохраняют свой характер дедуктивной теории. Как раз такой характер имеют, по моему мнению, все высказывания этической теории или системы, когда полагают в начале какие-то общие принципы и впоследствии выводят из них нормативные указания.

Я задался вопросом, какова природа и обоснование этих начальных принципов? На этот вопрос обычно встречается двоякий ответ; согласно первому, эти принципы являются окончательными, очевидными положениями, как бы свойственными человеческой природе — согласно второму, они обусловлены реакциями чувств субъекта на различные ситуации. Оба ответа не представляются мне удовлетворительными. Согласно первому — этические принципы своим аподиктическим характером отвечали так же точно аподиктическим принципам математики и математического естествознания, понимаемым в духе рационалистической теории науки; однако эта теория вынуждена была уступить место эмпирической теории, понимающей математические науки как гипотетико-дедуктивные системы, принципы которых являются явными или скрытыми дефинициями и применимость которых к объяснению фактов является отдельной проблемой, которая поддается решению исключительно путем эмпирической проверки. Можно предположить, что этические системы, дедуцирующие свои утверждения из начальных положений, являются аналогичными гипотетико-дедуктивным системам.

Выяснение структуры этих начальных положений, если отказать им в абсолютной значимости, ищется — как я уже говорил выше — в эмоциональных реакциях, следовательно, обращается к сфере психологии. Я считаю, что здесь также необходимы определенные предостережения и дифференциация, прежде всего в методах исследования и их исходных пунктов. Когда говорится о методе психологии, то обычно различаются интроспективный и объективный методы, при этом интроспективный считается уже пройденным этапом, который должен уступить место объективному методу. Оба метода являются методами экспериментальной психологии и не исчерпывают — о чем вообще не вспоминают — задач психологического исследования. Прежде чем приступать к исследованию зависимостей, которые старается обнаружить экспериментальная психология, нужно проанализировать в целостности психической жизни элементы, между которыми эти зависимости возникают111. Эта работа мыслительного разграничения в областях познавательных и эмоциональных явлений происходила много веков от Аристотеля до Канта, а в XIX ее проводил систематически Брентано и его последователи в виде т. н. дескриптивной или аналитической психологии. Ее проводили аналитическим методом, разрабатывая понятийную дифференциацию, призванную служить исходным пунктом при экспериментальных исследованиях и модифицировавшуюся по мере потребностей этих исследований. Философские науки, теория познания, логика, этика, когда они обращаются к психологическим понятиям, то обнаруживают их прежде всего в дескриптивной психологии.

Как раз таким психологическим понятием в этике является понятие оценки, связанное с выделенными дескриптивной психологией чувствами ценности. Анализ открывает в них совокупность более простых составляющих, среди которых находятся и эти оценки, и элементарные переживания удовольствия или огорчения. Оценки ценности входят в состав этических принципов, кто затем видит источник этических принципов в эмоциональных реакциях, ставит в зависимость оценки ценности от переживаний удовольствия или огорчения. Мне кажется, что это обратная зависимость, а именно, оценка ценности является необходимым условием появления эмоционального переживания, сама же может возникнуть и без него, достаточным условием для нее является — как я пытался показать в своей цитированной выше лекции — своеобразная установка оценивающего субъекта.

Я различаю оценки первичные и оценки вторичные. Первичные оценки возникают, по моему мнению, аналогично элементарным суждениям созерцания. И первое и второе имеют в качестве оснований созерцательное представление, в котором дан предмет с такими-то или иными особенностями; в созерцательном суждении утверждается существование предмета, в оценке же, вместо этого, его ценность, и этим оценки отличаются от созерцательных суждений. Ценность, как и существование, не является признаком предмета, т. е. не принадлежит к его представлению; уже Аристотель и средневековые метафизики различали признаки предметов и разновидности бытия, такие, как существование, необходимость, возможность, благо; эта дифференциация была известна также Юму и Канту. Высказывание «а существует» имеет иную структуру, нежели высказывание «а светит»; а именно, оно означает «для некоторого х: x тождественно с а»112. Аналогичное высказывание «а является благим» развертывается в «хорошо, что а существует» (либо «было бы хорошо, если бы а существовало») и «хорошо, что для некоторого х: x есть а» и схожим образом для высказываний о необходимости и иных разновидностях бытия; возник бы нонсенс, если бы кто-то подобным образом хотел развернуть высказывание, в котором предицируются признаки, например, «а является квадратным».

Эти первичные оценки я считаю интуитивными настолько же, как и созерцательные суждения. Они являются исходным пунктом для дефиниции благ, то есть предметов, выполняющих критерий блага. Предмет либо индивидуальное событие, оцениваемые в первичных оценках как благо, имеют некоторые признаки, выделяющие их среди других предметов или событий: они являются благими, будучи такими-то и такими-то. Это такое-то и такое-то становится критерием блага путем обобщения, имеющего характер принципа: «такие-то и такие-то вещи являются благими»; это обобщение применяется как этический принцип (либо более общеаксиологический), дедуктивно приводящий к нормам и оценкам, которые мы называем вторичными: нечто есть такое-то и такое-то, потому что оно является благим.

Изложенное выше исследование не является построением этической системы, или попыткой анализа систем нормативной этики, устанавливающих, какие начальные этические принципы; скорее оно представляет собой, как это можно было бы сказать — метаэтическое исследование. Исследование этических систем может проводиться (как и всякое другое эмпирическое исследование) двумя способами, о которых уже выше шла речь, либо аналитическим методом, галилеевым, либо бэконовским методом, при этом порой — так случается в науках, называемых описательными или историческими, — исследование, придерживающееся второго из этих методов, задерживается на стадии чисто описательной, ограничивающейся описанием отдельных экземпляров или типов и классификацией, без поисков общих зависимостей, должных объяснить описываемую действительность. Я использовал в своих исследованиях аналитический метод: меня интересует выяснение структуры систем нормативной этики и я представляю это выяснение в виде утверждений, являющихся индуктивными утверждениями; мне кажется, что эти утверждения приводят характерные признаки какой угодно этической системы нормативной этики. Представляет собой полное недоразумение, когда проф. Оссовская пишет, имея в виду содержание моих выводов: «Эта программа этики, не подкрепленная никаким примером, который можно было бы использовать как образчик и пункт зацепки для дискуссии, пробуждает далеко идущие сомнения, и не является случайным, что никто в процессе многовекового существования этических исследований не оставил после себя подобного рода конструкций, в то время как имеется достаточное количестве этических систем, построенных more geometrico»113. Я не представляю программы этики, которая должна была бы быть подкреплена примером, но анализирую этические системы, а среди них и те, которые построены more geometrico.

Автор114 сопоставляет далее высказывание «а является благим» с высказыванием «а является зеленым», чтобы утверждать, что первое из них может означать лишь «люди считают а благим». Сопоставление это ошибочно, что я пытался показать, анализируя первичные оценки. Высказывание «а является благим» означает — применительно к этому анализу — «хорошо, что для некоторого x: x тождественно с а», а высказывание «а является зеленым» означает «для некоторого x: x есть а и х является зеленым»; оба высказывания разной структуры, так как «зеленый» является предикатом, а «благо» не является предикатом, но функтором, аналогичным модальным функторам. Аналогия между обсервационными высказываниями и первичными оценками, на которую я делаю ударение, заключается (как я это старался показать) в чем-то другом.

Не исключено, что в моем анализе содержится ошибка, быть может, что методологические положения, на которых я основываюсь, кто-то другой отвергнет; я не принимаю свои утверждения как догмы. Однако мне кажется, что нельзя их опровергнуть иначе, чем лишь путем критики, исходящей из отвечающей им интерпретации115.


ЭТИКА, ПСИХОЛОГИЯ И ЛОГИКА116

Психологизм, побежденный в логике, все еще широко господствует в исследованиях на темы этики. Существует теория, которая отождествляет этические явления с психическими процессами, оценки и нормы считает выражениями чувств, а отношения оценок и норм к поступкам не отличает от отношения психической мотивации. Примером этого является столь громкий сегодня эмотивизм. Целью этих исследований будет указание, как отделить теорию этики от психологии.

Ошибкой психологизма в этике и источником вышеупомянутых смешений является неразграничение двух семантических функций языка: выражения и значения. Кто интересуется переживаниями, выражаемыми в языке, занимается психологией; моральные переживания, как и всякие другие, тем не менее имеют свои интенциональные объекты, с этими объектами выражения языка связаны через свое значение, благодаря которому они означают эти интенциональные объекты и сказывают о них, что они являются такими-то и такими; таким образом предметом исследования в этике является занятие этими интенциональными объектами, то есть этическими ценностями и относящимися к ним оценками и нормами, которые следует отличать от убеждений, присущих отдельным личностям или господствующих в некоторых общественных группах. Чтобы осуществить это разграничение, нужно обратиться также к психологии, при этом, однако, всегда следует помнить о границах между психологией и теорией этики.

Этические явления связаны в переживаниях людей с чувствами; следовательно, прежде всего следует установить, что мы понимаем под чувством. Характерной чертой чувства является удовольствие или огорчение. Эти качества чувств не выступают, однако, самостоятельно, но, как правило, в тесной связи с представлением и суждениями, с которыми образуют единое целое. Предметом первостепенного внимания, таким образом, является исследование структуры этой целостности.

Исследования подобного рода принадлежат к области т. н. дескриптивной или аналитической психологии, которая обычно связывается с деятельностью Франца Брентано и его школы. Но не Брентано инициировал эти исследования, а они являются продуктом многих веков развития философии от Аристотеля через средние века и новое время, вплоть до Канта и его последователей. Они снабжают нас принципами дефинициального характера и строят абстрактные модели психических явлений, представлений, суждений, чувств и стремлений, и связей между ними; эти модели затем подтверждены на конкретном эмпирическом материале.

Согласно этим исследованиям, чувства делятся на познавательные, возникающие на фоне чувственных ощущений и направленные на них как на интенциональные объекты (как, например, огорчение от боли зуба либо удовольствие освежающего купания в жаркий день), и предметные, для которых интенциональным объектом является внутренний объект представления суждения. Эти вторые, в свою очередь, делятся на эстетические чувства и чувства ценности. Предметное чувство является целостностью, в которую входит представление предмета чувства и суждение, оценивающее этот предмет как прекрасный или благой; это суждение требует соответствующей эстетической или моральной установки, как обязательного и необходимого условия его возникновения. При чувствах ценности помимо оценивающего суждения выступает еще реализующее суждение, т. е. утверждающее реальность (актуальную или потенциальную) предмета чувства, для этого-то суждения обязательным и достаточным условием его появления является внимание, т. е. познавательная установка на утверждение существования или возможности. Только к этим познавательным элементам, представлению и обоим суждениям, присоединяется чувственная окраска в виде удовольствия или огорчения, замыкающего целостность чувства. В приведенном описании первичным элементом является оценивающее суждение, вторичным элементом — удовольствие или огорчение, следовательно, зависимость здесь противоположна наиболее часто встречающемуся взгляду в психологической трактовке этических принципов, что оценивающее суждение зависит от удовольствия или огорчения.

Оценивающее суждение является познавательным явлением, оно утверждает ценность оцениваемого предмета, т. е. его красоту или благо. В отпсихологизированной теории, однако, не будет говориться об оценивающих суждениях, порождаемых оценивающим субъектом, но о высказываниях, т. е. высказываниях определенного языка, содержанием которых являются оценивающие суждения; такие высказывания мы сокращенно будем называть оценками. В оценках сказывается о ценности, позитивной или негативной, оцениваемого предмета. Ценность не является представимой, подобно тому, как не являются представимыми существование, необходимость и возможность; это не признаки, но модальности (modi) предмета, то есть способы, какими признаки полагаются предметам: в асерторических высказываниях сказывается о существовании предмета (либо признака предмета), в аподиктических высказываниях схожим образом сказывается о необходимости, а в оценках — о красоте или благе.

Единичные оценки вида «это и это является благом», порождаемые в отношении частных случаев, бывают обобщены на высказывания «такие-то и такие-то вещи являются благом», когда в оцениваемых случаях открываются такие-то и такие-то общие признаки, например, «что полезно, то благо», «милосердные поступки являются благими» и т. п.: полезность, милосердие не тождественны с благом, однако несмотря на то, что согласно этим обобщениям благо сосуществует вместе с ними, становятся критериями блага, согласно которым далее решается, что то, что полезно либо является милосердным поступком, есть благо. Критерии блага являются исходным пунктом для формулирования телеологических этических норм. Предметы либо события, выполняющие критерии блага, мы называем благами, телеологические нормы рекомендуют осуществление благ, так что существует эквивалентность между оценкой «такие-то и такие-то вещи являются благом» и нормой «такие-то и такие-то вещи следует осуществлять».

Телеологические нормы указывают на блага как цели поступков и регулируют их подбор, поэтому они достаточны для построения индивидуалистской этики. Однако они недостаточны для построения межличностной этики, которая регулировала бы взаимные отношения отдельных индивидуумов либо общественных групп. Такая этика требует предпосылки нормы более высокого ряда, которую я называю принципом этики; нормы уже не телеологической, т. е. не указывающей непосредственно цели поступков, но служащей для разграничения в межчеловеческих отношениях моральных или неморальных поступков в соответствии с тем, согласуются или не согласуются они с ней. В зависимости от принятого принципа этика, построенная на нем, принадлежит к одному из двух типов. Один из них — это этика равной меры, например, этика повседневной доброжелательности, этика любви к ближнему, этика Канта, этика Шопенгауэра. Второй тип я называю, в противоположность этому типу, типом эгоистической этики, в котором принцип равной меры запрещен, а собственное благо ставится выше чужого. Эгоизм выступает либо как индивидуалистический эгоизм, как, например, в Басне о пчелах Мандевиля, либо как эгоизм групповой, как, например, элитарный эгоизм (этика Ницше или ветхозаветная этика избранного народа): утилитаристская этика также принадлежит к групповому типу, поскольку проявляет тенденцию к повышению баланса счастья большинства за счет блага отдельных личностей.

Среди телеологических норм различаются нормы тетические и нормы аксиологические. Между собой они различаются прежде всего генетически. Тетические нормы вводятся путем установления каким-то нормодательным субъектом, аксиологические нормы возникают посредством познания ценности в оценивающих суждениях, первые фигурируют в правовых системах, вторые в этических системах. Тетические нормы обычно истолковываются в виде высказываний ознакомительных (например, «кто поставил в известность другую сторону о согласии заключения договора [...], тот связан предложением вплоть до окончания указанного срока»), аксиологические нормы обычно имеют вид обязывающих высказываний, содержащих модальное определение («должен», «может», «обязан», «разрешено», запрещено» и т. п.) Нормы не являются приказами, в то же время нормы обоих родов обосновывают решение личностей, связанных нормой, об определенных поступках («должен так сделать, значит так и сделаю») и только эти решения сообщаются в приказывающих высказываниях, направленных к личностям, связанным нормой, причем такая личность сама может быть отдающей приказы. Если норма принимает вид приказывающего высказывания, как в десяти библейских заповедях, то такое высказывание следует понимать как сокращение, с подразумеваемой нормой в обосновании: «сделай так и так, если ты должен это сделать».

Нормы обеих родов являются высказываниями в логическом смысле, которые утверждают либо вещи, установленные нормой (в тетических нормах), либо обязательство (в аксиологических нормах). Обязательные нормы трактуются в логике как модальные высказывания, система тетических норм имеет структуру гипотетико-дедуктивной системы, аналогичной гипотетико-дедуктивным системам логики или математики; общество, в котором такая система обязательна, является, с точки зрения логики, семантической моделью этой системы. Постановления нормодательных факторов, сообщенные в законодательных актах, являются для системы норм тетическими аксиоматическими директивами.

Предпосылками телеологических норм являются, как уже было сказано выше, единичные оценки, аналогичные обсервационным высказываниям в естественных науках. Эти оценки подтверждаются посредством их повторения в различных обстоятельствах, и они обосновывают индуктивные обобщения, которые снабжают нас критериями блага. Конфликты, возникающие между обобщениями, позволяют устранить те из обобщений, которые неверны, повышая правдоподобие тех, которые выдерживают попытку конфликта. Подобным образом система телеологических оценок и норм становится подобной эмпирической теории в естественных или гуманитарных науках.

Этические принципы, о которых выше шла речь как о нормах, не указывающих непосредственно на цели поступка, подобны тетическим нормам ввиду своего априорного характера, полагающимся им в системе этики. Они имеют свои семантические модели в обществах и общественных группах, руководствующихся данной этикой. Конфликты, возникающие на фоне этих принципов, приводят, аналогично конфликтам, возникающим среди телеологических норм, к тому, что эти принципы также подлежат модификациям.

Приведенное исследование дает свободный от психологизма набросок абстрактной модели для этических систем, к которой приближаются известные из истории этические системы. Эта модель имеет логическую структуру. Конструирование такой модели является задачей научных теорий в различных областях человеческого опыта. Областью человеческого опыта, с которой мы имеем дело, являются конкретные этические системы, примеры которых были приведены, когда мы обсуждали этические принципы.

Намеченный выше взгляд ничуть не уменьшает значения описательных исследований, имеющих в качестве предмета историю этических понятий и норм и охватывающих своим диапазоном психологию и социологию морали, исследований, которые с большим успехом проводит Мария Оссовская и ее ученики. Однако мне кажется, что так же как и в других естественных и гуманитарных науках, здесь, наряду с описанием, есть место для аналитической теории117.