Geum.ru

Америка 1922 — 1923 10. VII. 22 Понедельник

Вид материалаДокументы

Содержание


Америка 1929 — 1930
Подобный материал:
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   32

АМЕРИКА

1929 — 1930


18.VI.29
Нью-Йорк

Наш великий учитель, член Бел[ого] Бр[атства] в теле, вновь с нами. Сегодня приехал, и в нас всех уже воцарилась радость. Какая великая возможность опять дана нам всем. Опять строим под его указанием. Мир, и радость, и успех будут с нами, если мы исполним его указы. Бесконечно счастлива сегодня. <...>


20.VI.29

<...> По приезде Н.К. был встречен на пирсе тремя членами комитета мэра Нью-Йорка и нами. В трех автомобилях и с полицейскими мотоциклами [в сопровождении] мы проехали через весь город, остановились у Музея, зашли вовнутрь, Н.К. посмотрел вход, вестибюль.

Затем мы поехали в Билтмор пить чай, затем обратно в Школу. Все это с полицейским эскортом, сиренами, останавливая для нас все движение в Нью-Йорке на 5-й авеню и повсюду.

Вечером [18-го] собрались в доме Пор[умы], имели чудную Беседу с изумительным Посланием. На другой день, 19-го, с утра ряд репортеров в Школе интервьюировали Н.К., затем [мы] пошли в дом — [показать] перемены в Школе. <...>


М.М.Лихтман встречает Н.К.Рериха

на борту корабля, прибывшего в Нью-Йорк 18.VI.29


Утром была длинная беседа со Штрауссом. Н.К. одобрил идею «The Master» как название для Дома. <...> Вечером от 8 до 11 [часов] большой прием в честь Н.К. Пятьсот человек, все известные, председатель Чарльз Крейн. Большой успех, все — ученики, учителя, друзья, чужие — жаждали познакомиться с Н.К. Прекрасно все декорировано флагами всех наций, цветами. Н.К. принимал [гостей] в Восточном Зале. <...>


20.VI.29

Рано утром Н.К. и Юрий — первые в Школе, Н.К. озабочен тем, что Штраусс не советует теперь дарить картину Гуверу, говорит, что лучше [именно] теперь, ибо она ([картина] «Гималаи») — результат экспедиции. В октябре к открытию Музея будет как бы реклама. Смотрели дивные новые картины Н.К. Джули снимал его в профиль, для медали, затем в 1 ч[ас] дня ланч в «Clairmont» на двадцать четыре человека с Гектором Фуллером, представителем мэра, который ему представляет больших людей. Он сказал речь — недурно. Н.К. чудно ответил об Америке, стране будущей эволюции. Крейн говорил глупо.

Затем все в пяти автомобилях поехали в городское управление и в 3.45 были приняты мэром Уолкером. Фуллер представил Н.К., говоря о нем как об ученом, исследователе, способствующем делу мира. Н.К. опять чудно говорил мэру о своей радости вновь быть в Америке, о которой он всюду в Азии говорил с любовью. Мэр прекрасно ответил, назвав его «посланцем доброй воли», и что он приветствует его от имени семи миллионов жителей Нью-Йорка. Затем мы все пожали ему [мэру] руку и помчались в автомобилях и с эскортом домой. Опять за работу: послали телеграммы Е.И., Шкляверу, разбирали корреспонденцию.

Вечером у Порумы было собрание. Доклад по Мастер Инс[титуту]. Решено отказать Лунсбери в [такой] форме, что я [теперь] буду всем заведовать и мне нужен простой маленький секретарь, а она слишком хороша для этого. <...> Затем Франсис доложила о своей поездке в Южную Америку. Видны огромные возможности. Н.К. говорит, что она в марте должна опять ехать туда.


21.VI.29

Н.К. поехал с Логв[аном] и Авир[ахом] в Метрополитен[-музей] исследовать освещение с потолков — оказывается, очень плохо. А оно такое же, что у нас. Очень печально, что Логв[ан] не [подо]ждал до приезда Н.К., ибо теперь придется менять [освещение]. Затем составляли список людей, которых Н.К. должен увидеть, — включен даже Судейкин, который вызывал сегодня Н.К. Очень не понравилось Н.К. паблисити в «Times»: все говорят об ученом, исследователе, а о художнике — ни слова. «Скоро скажут globe-trotter*!» Затем, нет правильного цитирования слов Уолкера; [текст] репортеру давала Сермолино и умалила.

В час Н.К., Штраусс и Луис завтракали в доме Луиса. Н.К. потом пришел в Школу и говорил, что его [Штраусса] идеи хорошие, «но пока ничего нового и особенного [он] не сказал, а [все же] приятно, что они совпадают с нашими». Все Учреждения, даже Корона Мунди, даже Новый Синдик[ат] будут [организациями] Музея Рериха. Им это поможет, а мы открыто выступим. Затем Штраусс советовал давать Н.К. жалованье 12 тысяч в год и страховать его на полмиллиона в пользу его семьи. Это прекрасная мысль. В 3 часа дня Н.К. уехал на дачу с Логваном увидеть детей! Странное у меня чувство — очень грустное, стараюсь побороть изо всех сил.


22.VI.29

Утром в 9.15 у Н.К. было свидание с Беннетом при нас всех — он ему говорил, что не о России надо думать, а об Азии, начиная с Сибири. Говорил об Алтае, Монголии, как подойти там к местным правительствам через образование, говорил, что уже есть группа, которя начала шаги к концессии, и, если Беннет хочет говорить о бизнесе, Н.К. может дать ему деловые данные. <...> Затем читали почту, в газету Вашингтона пролезло [сообщение] о свидании Н.К. с Гувером. <...> Брэгдон пришел видеть Н.К., и он дал ему монетку и кольцо. Тот был очень хорош, обещал принять участие в конкурсе о Махатмах. В 2 часа был Миндлин, дал многие идеи, Н.К. одобрил и предложил демонстрацию фильмов давать всю неделю, а не лишь три дня. Ибо говорит, что если будет успешно, то конкурент построит на всю неделю. А концерты или лекции давать в малом зале Музея на третьем этаже или же по утрам в Зале Наций. Затем мы пошли смотреть квартиру Н.К., вероятно, решим на 22-м [этаже]. Н.К., увидев рисунок потолка в вестибюле Музея, сказал, что он не признаёт таких рисунков, что раньше была линия, а теперь дизайн. Потолок Восточного Зала тоже не нравится, и одно окно придется замуровать. <...> Он был в ужасе от потолков, неровных окон, плохих стен, а наверху, смотря на нелепые комнаты, сказал мне тихо: «Это прямо ужасно». Потом он сказал: «Черт знает что настроили внутри и снаружи». Он очень огорчен.

После ужина собрались у Нетти. Читали документы о покупке земли в Кулу. Им было очень трудно получать визу, покупать землю, теперь они продают фрукты, обрабатывают землю. Н.К. сказал Штрауссу, что он останется здесь на год. Лекции он не будет давать, заменит их выступлениями. Музей будет иметь членство. <...>


23.VI.29

Рано утром пришел Н.К., и я с ним говорила. Н.К. говорит, что он ночью проснулся и все думал о Доме — какой ужас там настроили. Это чудо, посланное нам, что люди [все же] снимают квартиры, но не может же энергия Учителя идти на поддерживание балкона, чтобы он не свалился, и что будет и кто будет принимать Дом, когда он будет готов. Говорит, что он, может [быть], должен найти отговорку, что Дом построен по современным условиям жизни, мол, все сокращается теперь в современных домах. Я рассказала про все: и что мог быть человек вроде Беккера, чтоб смотреть за Домом, и что многое было бы спасено. Н.К. жалел, что у нас не был взят такой человек. <...> Жалел, что ступы нет, ибо она именно связала [бы] нас с Востоком, а иначе «в чем мы проявили Восток, которым мы так интересуемся»? Рассказал, что в одном из писем к ним Логван «нервно и криво вниз (а не вверх, что всегда лучше) приписал, что он очень жалеет, что ступа не была ими указана раньше, что они ее не желали, тогда бы он действовал иначе, и что он рад, что видения и Послания можно понимать жизненно, т.е. по жизни. Это в Индии их очень удивило, и Н.К. говорит: идея ступы им понравилась, но на ней никто не настаивал, и теперь жаль, что ее нет.

Затем я рассказала про нашу работу, составление вообще каталогов. <...> Н.К. говорит, что каждый должен иметь глазок по своему учреждению, следя за тем, что не исполнено или может быть забыто. Но работать могут все вместе, и советоваться друг с другом, и Дом строить вместе, в согласии — иначе как же? И чтоб я училась на других школах, как все делается. Затем я все рассказала про начало переговоров со Штрауссом. <...> Очень жалел Н.К., что у нас не было яхты Треболда его встретить, ибо две яхты встретили их пароход и было очень красиво. А так потеряна возможность с Треболдом, что очень жаль. <...>

Затем мы их проводили на поезд в Вашингтон — завтра свидание с Гувером. Н.К. сказал: «Если даже Учителя в Лондоне ордена надели и военную форму!» — в ответ на мои слова, что яхта и специальная встреча были нужны не ему, а нам, не для нас, а для Индии, Англии, Парижа. Затем Н.К. говорил, как часто мы неправильно понимаем видения: если С[офья] Ш[афран] видит, что Бринтон вытаскивает у кого-то кошелек, это не значит, что он моментально должен быть заклеймен нами вором и выгнан вон! Нет, «просто, когда его видим, надо застегнуться», т.е. быть с ним осторожным, но наружно очень любезным.


24.VI.29

В 4 часа дня телеграмма от Н.К., возвещающая о чудном приеме у Гувера, что Америка может гордиться таким президентом и что Гувер предложил Рериху стать гражданином Америки. Днем был англичанин, видимо, шпион, репортер «Tribune», — допытывался у Нуци, был ли он и Н.К. в Москве. Привела его Сермолино.

Вечером приехали Н.К. и все из Вашингтона. Гувер его принял хорошо, но были и Блюм, и Луис, и Юрий, но не Франсис — Блюм был против того, чтоб она пошла. Гувер спросил про путь из Урумчи для торговли, затем советовал увидеть секретаря комитета осенью и приветствовал Н.К. для американского гражданства. Н.К. говорит, что Блюм во все вслушивался и при нем Н.К. не мог ничего говорить. Гувер принял в дар картину, о которой ему сказал Н.К., — видно, Н.К. жалел, что не повез ее с собой. Даже Блюм намекнул — не имеет [ли] Н.К. подарок для президента. Н.К., видимо, очень чем-то недоволен. Блюм за Англию, Гувер, говорят, тоже. <...> Н.К. обеспокоен английским репортером от «Tribune». Был сегодня днем в поезде взволнован, как он нам передал. <...>


25.VI.29

Утром рано, в 8 [часов], пришел Н.К. Учил, как говорить с репортерами вроде вчерашнего шпиона, — ничего не отрицать! Хотят знать немного — рассказать уйму. И в Алтай поехали — другого выхода не было, а в Москву, конечно, из-за визы? Сколько дней в Москве? Да на визу дают три дня — приехали — числа не помню, но на визе стоит, а помню, что день был солнечный и многие люди даже еще босиком ходили. А Абиссиния? Да, одно время было так трудно, что хотели туда пробраться. А зачем? Живет на Инде племя, похожее на эфиопов — так хотелось изучить их нравы, обычаи, а потом в Нубию и дальше. А какой паспорт? Да всех стран. А как насчет Сов[етской] России? Да Швеция, Норвегия, Латвия, Финляндия, Франция, Америка считают его своим — так что теперь все страны говорят об этом. И в таком духе заговорить его, чтоб [ему] уйти захотелось.

Пошли с мамой встретить Нетти в госпитале: оперировали гланды Ориоле — сошло хорошо. <...> После ланча понесли в Дом три картины смотреть демонстрацию освещения Музея — она ужасна, придется все менять, завтра покажут другие возможности. Н.К. совсем огорчен.

Вернулись обратно. Пришел журналист из «Tri­bune» (ужасный человек), с ним говорили Франсис и Юрий. Показали Н.К. заметку из газеты — «Have Museum for Hotel Lobby?» [«Музей в фойе отеля?»]. Н.К. был в ужасе, говорит, что мы сами себя убиваем, если после признания всем миром позволяем писать нечто подобное. Сказал мне на мой вопрос, был ли он доволен Вашингтоном, что было все, как нужно для официального приема, но он ожидал от Гувера большего. А то он все улыбался, как царь Николай. Молчал и улыбался. Конечно, Блюм маленький человек, говорит Н.К., но ведь и он может быть полезен. Но с ним нужно быть осторожным. Н.К. говорил, что Франсис должна заняться паблисити, иначе что [же] она будет делать? Это, когда мы говорили, что Сермолино больше не нужна.

Вечером мы встретились, Н.К. сказал, что нужно сидеть каждую неделю, ибо иначе слишком долгий срок, а атмосфера вокруг очень напряжена. После чудного общения говорили о Доме. <...> Главное следить, чтоб не было торговли спиртными напитками из-под полы, ибо сегодня продадим вино, а завтра опиум. Очень за этим следить.


26.VI.29

Н.К. пришел рано утром и беседовал со мной. Говорил, что Нового Синдик[ата] не существовало ни раньше, ни теперь, ни в будущем. Он растворился в Учреждениях. Модра любит разъезжать и будет этим более полезна, нежели в делах внутри. Четыре месяца в году она будет ездить, остальное время — паблисити по Учреждениям. Писем для нас писать она не будет — мы должны писать письма простые, но от сердца, и иметь хороших секретарей. Вообще о Нов[ом] Синдик[ате] говорить поменьше, не затрагивать этой темы, она теперь неприятна. <...>

В 3 часа пришел Штраусс и говорил худо, как никогда, показывая все свои плохие стороны. Двадцать восемь комитетов, столько же президентов, спрятать Н.К. до ноября, а в апреле он каждый вечер говорит к комитетам. Четыре дамы <...> за деньги от нас приведут нам друзей. Н.К. должен один вечер иметь столик в «Stadium», чтоб его все видели. Должен съездить в Кони Айленд, чтоб 700 тысяч человек его видели. Ужас, какой вздор! <...> Когда он ушел, Н.К. был поражен, что о его визите у президента ничего не было в газетах, а Кони Айленд, званые обеды нужны! Н.К. сказал: «Мы должны будем сами действовать, и многое делать, и брать его идеи». Видимо, очень недоволен был Штрауссом. <...>

Вечером [было] собрание, посвященное делам. Установили цены на все курсы Школы. Будем посылать учителей на дом. Также давать несколько уроков, даже один урок, не только настаивать на курсе. Вообще, все [должно быть] подвижно. <...>


27.VI.29

Н.К. рано пришел и, увидя меня, говорит: «Уже кто-то сидит у стола». Это он говорит каждое утро, когда приходит в Школу. Затем мы начали говорить о биографиях каждого из нас для энциклопедии. Я высказалась против, но Н.К. сказал, что это очень важно. «Вы — лидеры больших Учреждений, о вас должны знать, иначе Штраусс в своем стойле скажет, что он о вас никогда не слыхал, а это важно, чтоб через десять, пятнадцать или сто лет люди по таким рекордам знали о вас, чтоб, говоря о внучке Ориолы, входили в историю всего и читали про вас в разных энциклопедиях. Да и не только в Америке, но в иностранных энциклопедиях. Зайдите на полчаса в публичную библиотеку и посмотрите там, какие [есть] иностранные энциклопедии, и там поместите. Это земная обувь. Но должно быть достойно, красиво написано, а не вздор, подобный тому, который написан о Луисе, что он вдруг подпал под влияние красок Рериха! Надо тщательно следить за этим, чтоб было написано достойно». Затем Н.К. сказал, что у Штраусса склерозные идеи — западает что-то в голову, заседает в известковую почву — и не выгнать оттуда! Почему в Кони Айленд нужно поехать и видеть людей, а яхта Треболда могла испортить кампанию, непонятно никому. <...>

Н.К. пошел к дантисту, и тот сказал, что у него целый ряд зубов в ужасном состоянии и что у него удивительная выдержка — терпеть такие ужасные боли. Н.К. говорит ему, что у него никаких болей не было. Тот был поражен и хочет представить доклад об этом случае в стоматологической клинике. Он хотел вынуть несколько зубов, а Н.К. не позволил, а велел лишь лечить их. <...>

В 2 часа Н.К., Юрий и Франсис пошли к Фикинсу, вернулся Н.К. крайне возмущенным и говорит, что у нас теперь две опасности — освещение Музея и лекции Фикинса. Всего устроены четыре несчастные лекции, по 200, 300 $. Н.К. делается рабом Фикинса, разъезжая, тратя свои деньги, и все равно дадут 200 $ — он, мол, должен читать лекцию. <...> Это крайне опасно: после всех мировых успехов, славы, имени начинать сначала. «Это 1905-й год, — сказал Н.К. — И то, когда я приехал в Чикаго, я дал пять лекций за минимальную плату — 200 $ за лекцию и получил 1000 $, а меня тогда никто не знал. Великому художнику хочется говорить, фонтан открылся, и он разъезжает повсюду и платит людям, чтоб его слушали». <...> Главное — узнать, что Штраусс обещал Фикинсу, ибо придется лекции отменить и заплатить Фикинсу. Или же, в лучшем случае, устроить все для Юрия. Н.К. поражен, что для Юрия ничего не сделано, ведь Фикинс ему сказал, что даже по 75 $ не дают, так что он еще думает спустить цену. А это убьет Юрия на будущее, ибо это его первый приезд сюда, и если будут устраивать его лекции по таким ценам, то через два года, если он опять приедет, люди и 30 $ не дадут. Главное, что Юрий вообще не хотел ехать в Америку, ибо боялся, что ничего для него не устроено, — и так и вышло! Ужасно трудно Н.К. видеть все это.


27.VI.29

Сон С[офьи] Ш[афран]: Е.И. летела высоко над землей, и какие-то тонкие нити связывали ее с нами. Она начала спускаться, что было ей трудно, и она говорила: «Думайте, думайте и действуйте очень осторожно!»


28.VI.29

Утром, придя в Школу, Н.К. сказал, что чем платить за что-то деньги ничтожному человеку Фикинсу, лучше ему списаться с Харшем и предложить, что он, помня его первую работу по выставкам Н.К., решил посетить Чикаго и другие города, давая повсюду выступления о значении «радости через созидание», потом показывая слайды с картин, но ничего не говоря о Тибете, ибо это не относится к кампании. И денег Н.К. не возьмет, и видные люди будут, и все красиво. <...>

О Штрауссе Н.К. говорит, что он был Указан полезным, значит, нужно узнать, где и как. По Школе он не годен, Музея не понимает — очень смешно Н.К. его изображает. Величественным жестом и походкой.

Чудесный случай с Лунсбери. Она утром сказала Н.К., что ее заветная мечта о Dream School for Children [Детской школе мечты] обещана быть исполнена на днях. Е.П.Б[лаватская] ей дала Указание, и что это будет частью Мастер Института. <...> Я ей сказала, что на днях я говорила с Н.К. о ней, что ей будет большая работа, мы это все видим, и мне жалко, что она делает такую малую, несоизмеримую с тем большим работу стенографистки. И что нужно нам подумать, как она будет работать для молодого поколения. Она мне на это рассказала, что одна богатая особа хочет дать деньги на основание такой школы для сирот за городом, и это решится в воскресенье. Это ей Указано Е.П.Б[лаватской], и она [школа] будет соединена с М[астер] И[нститутом], и что она [Лунсбери] ищет земельный участок за городом. Я ей тогда сказала про Мориах и что мы имеем землю, дом, амбар — она была потрясена и я тоже. Н.К., узнав, сказал: «Теперь понимаем, с какой стороны явилась ее полезность, как было Указано».

<...> Про Енточку Н.К. говорит, что им было Указано, если зайдет разговор о женитьбе — не вмешиваться. Они так и сделают, возможно, что она выйдет за Шугармана. По ее словам им: все виноваты, а он непогрешим. Вечером пришли Тарух[ан] и Таня. Н.К. был с нами. Тарух[ан] прочел отчет о Чураевке и «Алатасе». Н.К. сказал: «И красиво, и убедительно, и нужно». Он нам много читал из «Агни-Йоги». Чудесный вечер провели с Н.К.


29.VI.29

Утром пришли Н.К. и Луис. Н.К. начал с Франсис составлять список вопросов для Штраусса на понедельник, главным образом относительно двадцати восьми комитетов. Н.К. находит, что кампанию надо начать в октябре, ноябрь, декабрь работать, подготовлять теперь, а не ждать апреля, как говорит Штраусс, ибо весь год так пройдет, а в феврале начнется наново его 25 тысяч жалования. Я показала Н.К. письмо, которое посылается банкирам. Он <...> велел прекратить. Вообще Н.К. верит не в высылку десятков тысяч писем, а в личный контакт. <...>

В 11.30 пришла Селиванова — повидать Н.К. Сказала ему, что лучшее лекционное бюро это Понд, а Фикинс очень неважен и мало известен.

Днем пришел Миндлин — мы его видели с Луисом, без остальных и Н.К., дал деловой отчет, интересные идеи программы кинематографа: приключенческие, художественные, научные, образовательные, исторические. По его счету, мы выработаем за год чистых 20 000 $ для нас, столько же для него, а 12 000 $ арендной платы. <...> В 4 часа к Н.К. пришел Зак — прекрасно принял его, сказал нам потом, что он может быть полезен в Азии. Мы были с ним очень любезны и провели вечер вместе. Затем мы пошли с Нуцей ужинать к Н.К. и чудно поговорили.

Н.К. говорит, что Нов[ый] Синдикат не существует и что Франсис сама ему говорила, что не чувствует, как кристаллизировать его. Затем, что она будет разъезжать в Южной Америке, читать лекции. Вообще лучше Синдик[ат] совсем закрыть и назвать Информационное Бюро Музея Рериха, Франсис — [назначить] его директором. Не рассчитывать на работу с ее стороны, она и «Шамбалу», и статьи Н.К. переведет, когда захочет. Она будет незаменима извне и для лекций. Затем говорили о Музее и что будет лучше для Луиса, если он не получит обратно все затраченные им деньги. Психологически это ужасно для него — как бы отрезан от Дома. А создать идею дара им картин Музею. Об этом надо подумать позже. И не думать, что мы идем над пропастью. Дом ведь есть. Н.К. дал свою землю в Кулу в дар станции. Затем мы работали над бюджетами Музея Рериха и М[астер] И[нститута]. Конечно, всем директорам жалование — так что видно для всех, что Нуця и я не взяли причитающиеся нам 80 000 $ за 8 лет. Это нужно для отчета. Н.К. учит всегда ставить приход значительно больше расхода. Н.К. говорит эти дни при нас о Кардаш[евском] и Докторе, показывая, что с малой долей преданности к М. — за одно это они удержаны у дел. Даже такой человек, как Яруя, — и ему дана возможность. Затем добавил, чтоб мы это помнили, думая о каждом из нас.

Перевели на английский «Лют Великан». Затем сидели вместе. Получили весть об идущей неприятности. Н.К. почувствовал это, еще когда мы работали, а я в этот момент ощутила Е.И. Он буквально святой человек.

Видение С[офьи] Ш[афран]: у нас было собрание. С нами была Е.И. Она сказала: «Будьте осторожны, спрашивая советы, ибо не всегда можно принять их».


30.VI.29

Рано утром [я] позвонила Н.К. Зашла за ним, и вместе пошли погулять по проспекту. Дом Н.К. в целом находит недурным, но внутри — ужасным. О маме он говорил, что пусть имеет глазок над Домом, не как инспекцию, но смотря видящим глазом, где что недостает — и потом скажет мне, но не Луису, а я уже через день или когда удобно скажу, где нужно. Но чтоб она лично не вмешивалась, иначе [будут] ссоры с людьми. Пусть читает, изучает Учение, подавая нам всем этим пример и напоминая, что забыто. <...>

Главное, говорил Н.К., быть практичными: Франсис едет давать лекции — должна устроиться и получать за них [деньги], иначе невозможно идти, давая даром. Это можно лишь вначале. В 5 часов дня пошли в Дом — осмотрели все в Школе, потом выбрали для меня квартиру в четыре комнаты на двадцать четвертом этаже — передние, светлые. С одобрения Н.К. — маме там же две комнаты. Франсис — этажом выше* на Риверсайд Драйв две передние комнаты. Все довольны. А в результате всего директорам и Холлу дано двадцать пять комнат, т.е. около 7% от всего Дома. <...>

Пошли к Н.К. на квартиру, имели чудную Беседу, затем решали бюджеты и установили для Франсис бюджет. Каждое Учреждение платит ей жалованье за год, дает по 400 $ на поездку и лекции. Одним словом, должны помочь ей жить и иметь секретаршу. Н.К., помогая ей сегодня, обеспечивает общественное положение для другого члена Круга на завтра. Видно, у него великое милосердие ко всем. <...>

Н.К. опять говорил, что субсидией Учреждение жить не может, а должно изобретать, продавать статьи, издавать другие книги, ибо ведь это Издательство Музея Рериха, как Оксфордское издательство. Пути должны быть найдены.

Н.К. вспомнил, как, когда его избрали секретарем Общества Поощрения Художеств, граф Сюзор ему представил наитруднейший бюджет, а когда он протестовал, сказал ему: «Но вы гений, изобретите на 365 дней в году [идеи], это ваше дело, как вы это сделаете, вы известны вашим умом, не мне вас учить». Потом Н.К. говорит, что мы должны делать бюджет, чтоб он балансировался, а жизнь устроит много неожиданностей. Например, возьмем Послание, что Рузвельты будут опасны, атакуя Н.К. Кто мог это знать раньше? Ну Англия, большевики, кто угодно! А вдруг с неожиданной стороны — так и во всем.