Говоря с тобой, говорю с каждым, кто открыл переплет этой книги

Вид материала

Документы

Содержание Школа в беслане. Щемящая нота. Эллингтон дюк.

Подобный материал:

• "И вот, некто, именем Закхей, начальник мытарей и человек богатый, искал видеть Иисуса,, 719.17kb.
• Тем, кто когда-то слушал «Арию» и «Мастера», 4302.23kb.
• Читатель, если ты открыл книгу, знай: по причинам, до сих пор непонятным, я начал писать, 539.26kb.
• Е. Евлампиева (пос. Пола, Новгородская обл.), 88.75kb.
• Прощание с азбукой, 63.2kb.
• О. Матвейчев С. Чернаков, 2648.66kb.
• Йегуда Лейб Алеви Ашлаг (Бааль Сулам), 5721.66kb.
• Он пришел отпустить измученных на свободу! Ревекка Браун, 2646.76kb.
• Симсон гарфинкель все под контролем: Кто и как следит за тобой, 4971.03kb.
• Жизнь после смерти, 2349.17kb.

ШАХРЕЗАДА. Бойкая девица. Чтобы максимально отсрочить день своей казни, отвлекала жестокого повелителя все новыми сказками с продолжением. По праву должна считаться изобретательницей первого сериала.

Не знаю никого, кто одолел бы собрание ее сказок хотя бы до середины. За несколькими исключениями истории эти тягостно скучны и рисуют людей или неправдоподобными негодяями, или полными олухами.

Таковы в принципе и современные телесериалы. Только создатели этих бездуховных сказочек пока что не трепещут от страха…


ШКОЛА В БЕСЛАНЕ. Настроение у меня было - хуже некуда. Наверное, как у большинства людей в мире.

Все телеграфные агентства, все телеканалы, все радиостанции беспрерывно сообщали о том, что 1 сентября чеченские террористы захватили в Беслане школу с сотнями наполнивших ее детей.

Что я мог сделать? Молился, как мог.

Я знаю силу молитвы. Надеялся, что в эти часы и дни о спасении этих девочек и мальчиков молятся все: христиане, мусульмане, буддисты и даже те, кто ни во что не верит.

И все же на третьи сутки чудовищное злодеяние произошло. Горы детских трупов. А многие из тех, кто уцелел, на всю жизнь остались калеками.

Христос говорит – «Если имеете веру с горчичное зерно, сможете двигать горами». Чего же стоит наша вера, наша молитва объединенного общей бедой человечества?

Горы детских трупов…

Быть не может того, чтобы Христос нас обманывал.

Вот о чем я думал, тем трагическим вечером, когда ехал со знакомым испанистом встречать в аэропорту Шереметьево какого-то священника из Барселоны. Мне было все равно куда ехать и кого встречать.

Было уже совсем темно, когда мы припарковались на стоянке, и мой приятель отправился в здание аэропорта выискивать своего гостя.

Чувство богооставленности, сиротств пришибло меня. Я сидел в машине, ни жив, ни мертв.

…Они появились неожиданно быстро. Уложили чемодан в багажник. Священник сел на заднее сиденье. Приятель – за руль, рядом со мной. И мы поехали обратно в город.

Приятель вел машину, что-то рассказывал обо мне вновь прибывшему. Я не оборачивался, не видел лица священника. Мне было все равно.

- Эрмана Владимиро! – неожиданно раздалось в машине, и сзади на мое плечо легла рука испанского священника, - Брат Владимир! Давай, не теряя времени, я скажу тебе мою проповедь! У тебя все хорошо! Бог тебя любит. Он взял на себя все твои грехи.

«Ну, старый хрыч, я тебе врежу!» - во мне вспыхнула ярость при одних звуках приторно-сладкого голоса произносящего расхожие штампы миссионеров.

И пока мы ехали, священник продолжал бубнить. Мне не нужен был перевод с испанского. Я давно знал эти постулаты мертвого богословия.

Когда мы вышли из машины и поднимались лифтом в квартиру приятеля, я увидел, что испанец – молодой человек с острой бородкой. Вроде, даже симпатичный. Это только прибавило мне ярости. «Смолоду учат их в семинарах возвышенной чепухе – подумал я, - Самодовольные болтуны…»

И только нас усадили ужинать, я попросил приятеля в точности, слово в слово перевести священнику все, что я скажу.

- Знаете о том, что произошло у нас в Беслане три дня назад? О горах трупов девочек и мальчиков?

Тот несколько испуганно закивал.

- Вы лично молились о спасении детей? Отвечайте честно! Молились, когда все началось?

Священник встал со своего места, подошел ко мне. Произнес:

- Тогда не молился…. Прости меня…. В машине я поступил, как дурак.

- А Европа молилась? Америка молилась? Весь мир молился? – я тоже встал. Мне было не до ужина. Вы верите в силу молитвы? Теперь, когда все кончилось, будете ставить свечи, махать после драки кулаками…

- Прости меня, - повторил священник. В глазах стояли слезы.

- Тогда какое же мы имеем право, называться христианами? – спросил я, обнимая его.


Щ


ЩЕБЕТ. Слышишь, Ника, как с наступлением сумерек снова раздается оглушительный щебет? Скоро он стихнет. Бежим в лоджию! Покажу тебе, откуда он слышен.

Видишь, сейчас во дворе нет ни одной птицы. А щебет нарастает. Как финал симфонии.

Так бывает только осенью и зимой.

Смотри, вон по стене того дома взобралось до пятого этажа густое, вьющееся растение с красными листьями – дикий виноград.

Щебет – оттуда. Там устраиваются на ночлег воробьи со всей нашей округи. Их может быть сотни.

Ни злые вороны, ни кошки не могут проникнуть в эту высотную гостиницу. Я сам видел, как воробьи сбили на землю нахального кота и всей стаей гнали его по двору. Вот, Ника, какие у нас отважные соседи.

Воробушки никогда не оставляют нас на зиму.


ЩЕДРОСТЬ. За рулем своего «запорожца», я уже который час кружил по расклеенной сковородке июльской Москвы. С утра заработал на бензин. Заправил полный бак. И снова возил пассажиров, тех, кто «голосовал», стоя у края тротуара. Тогда такси не хватало.

С моей стороны это было отчаянным решением – попытаться с помощью «частного извоза» добыть денег на лекарство для больного отца и на еду.

Я боялся не столько конкурентов – таксистов или гаишников, сколько того, чтобы мой «запорожец» не заглох в толчее автотранспорта, в какой-нибудь пробке.

Кроме того, я стеснялся назначить цену пассажирам. «Сколько возьмешь довезти до Теплого стана?», «До Черемушек?», «До Химок?» - спрашивали они, перед тем как сесть в машину.

«Сколько заплатите» - отвечал я, прикидывая в уме предстоящий маршрут. Каждый норовил заплатить поменьше. Но я был и тому рад.

Не пересчитывал. Запихивал деньги в карман.

Несколько раздражали инвалиды и старушки. Конечно, я возил их бесплатно. Но они так долго усаживались в машину, а по выходе затевали ненужные споры о том, что я должен взять с них какие-то деньги, что вынуждали меня грубо ответить – «Извините. Теряю с вами время. Привет!»

…Я проезжал мимо Центрального рынка, когда увидел посреди мостовой наголо бритого верзилу. Он требовательно махал всем проезжающим автомобилям.

Я тормознул. И в тот же момент понял, что делаю глупость. Что брать этого клиента опасно. Но было уже поздно.

«В Южный порт! – приказал он, вваливаясь в машину, - Быстро довезешь, заплачу, как фраеру!»

Путь был не близкий. Но я ухитрился доставить его во двор какой-то заросшей тополями облезлой пятиэтажки меньше, чем за полчаса.

Верзила вышел из машины и направился к подъезду. «А деньги?» - напомнил я вслед.

Он обернулся, сделал шаг назад и, пригнувшись к оконцу, внятно произнес – «Убью».

Я решил, что с меня хватит. День клонился к вечеру. Я устал. И впервые подумал о таксистах – каково им выкладываться изо дня в день…

Направился обратно к центру и увидел жалкое летнее кафе, пестревшее среди пыльных деревьев своим выгоревшим тентом. Захотелось выпить воды – шипучей «Пепси-колы» или минеральной. Заодно и подсчитать скопившуюся в кармане какую-никакую выручку. И увидел двух женщин – старую и молодую. Они стояли у тротуара с чемоданом и дорожными сумками.

«Вам куда?»

«На Казанский. На площадь трех вокзалов».

Это было более или менее по пути к моему дому. Я погрузил тяжелый чемодан и сумки в багажник. Впустил пассажирок на заднее сиденье.

Всю дорогу они ругались между собой. Как оказалось, мать и дочь. Страшно, отвратительно ругались. Я старался не вслушиваться, но поневоле, краем уха, уловил, что они не поделили какое-то, чуть ли не стотысячное наследство, которое едут получать после гибели родственников.

Когда мы подъехали к Казанскому вокзалу, я едва нашел место, где их выгрузить.

Вытаскивал из багажника чемодан, сумки и думал – «Хватит! Заеду в аптеку, куплю лекарство для отца, еды в гастрономе. И под душ – смыть с себя всю грязь этого дня».

«Что ты ему даешь?! – прикрикнула старуха, - Жадина! Дрянь! Не умеешь быть щедрой!»

Она выхватила кошелек у дочери и прибавила к десятке, которую та мне давала, один рубль.


ЩЕМЯЩАЯ НОТА. Пока я писал эту книгу, ты пошла во второй класс. Изучаешь математику с иксами, английский зык.

Сделалась старше на год. А – я на год старее…

Исподволь посматриваю на тебя, мой детеныш, все чаще думаю – «Что будет с тобой в этом мире, когда нас с мамой не станет?»


ЩУКАРЬ. Когда-то писатель Шолохов изобразил в романе «Поднятая целина» этакого старика - хитрована. Деда Щукаря. Носителя «народной мудрости».

С тех пор аналогичные деды Щукари стали, появляются во множестве произведений других сочинителей.

Сыпали прибаутками-поговорками, спьяну рассказывали различные байки, в меру возможности подкалывали власть. И обязательно демонстрировали несокрушимость тезиса: деревенский мужик – основа миропорядка.

Подобные Щукари – измышление тепло устроившихся в городе писак.

Тертые жизнью деревенские люди были забитыми, малообразованными носителями рабской психологии. Они могли быть себе на уме, сколь угодно затейливо материть притеснителей. Но в конечном итоге покорно принимали свою рабскую долю.

Иначе не было бы у нас такого несчастного народа, такой бесконечно тягостной несвободы.


Э


ЭКЗОТИКА. Как большинство мальчишек, я тоже мечтал о дальних странах. Никаких шансов попасть в сказочные миры, которые назывались «Африка», «джунгли», «пампасы», «Средиземное море», «Малайский архипелаг», у меня конечно не было.

Оставалось разглядывать атласы, карты, почтовые марки английских и французских колоний.

Сколько я себя помнил, у нас имелась единственная экзотическая вещь – висящее на стене круглое, размером с колесо, резное, разноцветное изображение японских рыбаков, вытягивающих в лодку сеть с рыбой.

Ума не приложу, куда потом делась эта тонко выполненная работа. Должно быть, мама в трудную минуту отнесла ее в антикварный магазин.

Мальчишкой я засматривался на желтолицых японцев, на коричневую лодку, на серебристых неведомых рыб…

С тех пор многое переменилось. И теперь, возвращаясь из дальних странствий, я всегда привожу с собой не какие-нибудь расхожие сувениры, а найденную на морском берегу раковину, морскую звезду, или сказочный плакат с корриды в Барселоне.

Эта экзотика наряду с живыми тропическими растениями, веселым чириканьем попугаев-неразлучников наполняет наш дом. Помогая выжить.


ЭКОСИСТЕМА. - А не пуститься ли нам в путешествие?

Я отложил авторучку и поднял взгляд от рукописи. Отец Александр, держа папку в руках, шагнул в комнату с балкона, куда уже пришло жаркое солнце. Он любил работать на балконе, посматривать на морскую даль.

- Застопорилось. Не работается, - продолжал он. – В самом деле, кроме Каспийского моря и работы мы с вами вокруг ничего еще не видели. Прогуляемся? Я заметил с балкона соблазнительную тропу. Интересно, куда она выведет.

И вот мы шли по этой тропе среди высоких зарослей. Было душно, как в банной парилке. Какие-то кусачие мошки вились над нами.

- Интересно, куда она ведет? – повторял отец Александр, утирая пот со своего могучего лба.

Он без сомнения начинал чувствовать себя виноватым. Потому что тропинке конца не было.

…Мы обитали где-то на стыке Дагестана с Азербайджаном, на приморской турбазе, куда нас поселили мои друзья – бывшие пациенты из Дербента.

Утром и вечером наслаждались морем. Потом работали каждый над своей рукописью. И вот впервые отвлеклись от ставшего привычным ритма жизни.

В конце концов, тропинка вильнула в сторону, среди стены зелени показался просвет.

Перед нами открылось озерцо, откуда в сторону моря вытекал ручей. В тишине слышен был перезвон его струй, бегущих между камнями. Несколько больших валунов лежало у берега. Мы сели на них. Слабый ветерок обвевал наши лица.

И тут я заметил нечто необычайное. На одном из камней посреди озерца ярко светилось что-то изумрудно-зеленое. Это была птичка. Она подрагивала хвостиком, выжидательно посматривала на нас.

Я тронул отца Александра за локоть. Но он уже увидел живую драгоценность. Восторженно шепнул:

- Зимородок.

Мы сидели, замерев. Вдруг птица по - стрекозиному взлетела в воздух, поймала какую-то мошку и опустилась на лист кувшинки возле берега. Оттуда шлепнулось в воду несколько лягушечек. И тут же в озерце всплеснула рыбка.

- Райское место! – сказал отец Александр. – Смотрите, целая экосистема в миниатюре. Гармония птиц, насекомых, рыб…. Резвятся, кто как хочет.

- И никаких следов человека, - подхватил я. – Свобода, равенство и братство.

- А как вы относитесь к этому лозунгу французской революции? – спросил вдруг отец Александр.

- С энтузиазмом!

- Сам по себе лозунг ничего не означает, - посерьезнел отец Александр. – Равенство? Кого и перед кем?! И вообще весь мир устроен по принципу иерархии. Свобода? От чего? И от кого? В принципе это слово означает просто анархию. Мы это проходили…. Ну, а что касается Братства, то для этого нужен, как минимум, хотя бы общий Отец.


ЭЛЛИНГТОН ДЮК. Черное море, словно с цепи сорвалось. Вторые сутки под свистящим ветром гнало высоченные валы. Они расшибались о прибрежную гальку и с грохотом стаскивали ее назад, в пучину.

Шипящая пена с гребней долетала до окон дома. Он был насквозь выстужен зимней бурей. Все в нем потрескивало, как потрескивали радиоволны в дряхлом ламповом приемнике.

Мария Степановна – старенькая вдова поэта Макса Волошина постоянно топила печку, постоянно бегал я в подвал за охапками дров, но в доме стоял свирепый холод.

Вторые сутки я ложился спать, не раздаваясь. Ни свитер, ни одеяло не согревали. Немолчный грохот не давал заснуть. Иногда казалось, что надвигается гигантская волна, и она вот-вот смоет знаменитый Дом поэта, утащит за собой в ночное море.

Радио передавало, что в Новороссийске норд-ост переворачивает корабли, сносит крыши с припортовых складов.

Всю ночь, высунув в холод руку из-под одеяла, я крутил ручку настройки приемника, мотался с диапазона на диапазон, пока не наткнулся на коротких волнах на едва различимые звуки джаза. Кто-то так играл на рояле в сопровождении саксофона и трубы, что я замер от неожиданно прихлынувшего чувства счастья.

Описывать музыку, вообще говоря, невозможно.

Когда она кончилась, я разобрал сквозь треск помех фамилию исполнителя – Дюк Эллингтон.

…Через много-много лет в Минске, где я снимал кино, появились афиши, извещающие о том, что в город прибыл с единственным концертом легендарный американский джазист Д. Эллингтон.

Я помнил. Вообще помню все.

Кажется, концерт происходил во Дворце спорта. Рояль почем-то стоял в левом углу сцены, и мне с моего места чудесный исполнитель джазовых мелодий был почти не виден.

Но вот в конце вечера он под овацию зала встал, подошел к краю сцены принимать поздравления и букеты.

Я тоже подошел к сцене. Молча смотрел на высокого, худого, уже старого человека.

Эллингтон заметил этот взгляд. Внезапно нагнулся вперед, протянул мне смуглую негритянскую руку с длинными пальцами.

- Хелло, брадер! – весело сказал он. – Здравствуй, брат!


ЭМИГРАЦИЯ. Многие писатели, те, кто уехал из России в США или Западную Европу, теперь без конца рисуют себя мучениками, говорят, что прямо или косвенно их заставил покинуть Родину КГБ.

В большинстве случаев это не совсем так. Гоняясь за комфортом, высокими гонорарами, сытой жизнью, они удирали, как только открылась возможность.

Кое-кто добился, чего хотел.

Профессорствуют в университетах, издают книжки, присуждают друг другу различные премии. Нередко печатают статьи в газетах и журналах, поучают, как нам жить в теперешней России.

Ну и ладно. Бог им судья.

Но вот, что самое грустное.

Вся, без исключения, их литература – хилая. И проза. И поэзия. Какая-то выморочная. Перенасыщенная явными и скрытыми цитатами. Воздыханиями по поводу своей судьбы. Которую они же сами себе избрали.

…Горестная история Антея, который потерял силу, оторвавшись от своей матери-земли – не миф.


Ю


ЮНОСТЬ. По вечерам звонят нерадивые одноклассники, спрашивают у тебя, какие заданы уроки. Утром, собравшись в школу, ты на мгновенье останавливаешься передо мной, чтобы я оценил, как ты одета и причесана. Прибегаешь после прогулки с карманами набитыми плодами дикого каштана – «чтобы сделать бусы для мамы». Перед сном рассказываешь о дочитанной книжке, про какую-то девочку, которую мачеха гноила на чердаке. Засыпаешь с игрушечным котенком под подушкой.

Не знаю, где точно приходит граница между детством и юностью.

Солнце юности поднимается над тобой.

…Бывает, Ника, что это солнце остается с человеком на всю его жизнь. Даже когда оно не видно за тяжелыми тучами, за пеленой облаков.


Я


ЯБЛОКО. – Папа! Девочка из нашего класса принесла с собой большое яблоко. Во время перемены она взяла у одного из мальчишек перочинный ножик, разрезала его на много тоненьких долек и раздала их нам. Знаешь, какое это было чудо! Я никогда не ела такого вкусного яблока. Почему?

- Подумай еще немножко. И поймешь.


2004 г.