Черные следы хорошо выделялись на первом снегу. Они уходили круто в небольшую сопку, и по ним нетрудно было понять, какой был зверь
| Вид материала | Документы |
- Тезисы работы: «Секреты арифметических фокусов», 38.79kb.
- Василию Акимовичу Никифорову-Волгину посвящается Вместо предисловия сказка, 4144.87kb.
- Анатоль Нат Никола Титов, 4716.11kb.
- Методика (определение мотивов обучения), 246.41kb.
- Сергей Нилус о цели христианской жизни – беседа преподобного Серафима Саровского, 1907.3kb.
- Надо мной, предо мною, за мною, 168.42kb.
- История создания, 111.76kb.
- Не утихает наша память о тех, кто был убит войной, 29.1kb.
- А. Бушков Неизвестная война, 5474.61kb.
- Моу сергиево-Посадская гимназия Федосеев Кирилл, 567.61kb.
Он прошел в дом и спрятал дробовик, на котором красовался новенький приклад. Почти все, проезжая мимо, останавливались, лезли здороваться, целоваться с пьяных глаз; он терпеть этого не мог. Одно время он даже хотел отвести дорогу в сторону или перепахать ее ко всем чертям. Машин развелось много. За каких-то пару лет дорогу уделали в дым; даже конь спотыкался.
— Раньше такого не было, — рассуждал он. — Телега, вот весь таежный транспорт. Когда-никогда, раз в месяц, проедет посуху «ЗИЛ-157» с лесниками, и все. — Михаил выругался и сплюнул.
В кабине сидели двое. Одного из них он узнал сразу и пожалел, что спрятал далеко дробовик. Предчувствие закралось в него сразу. Даже пяткам стало холодно, но он быстро взял себя в руки и продолжал сидеть на крыльце. Перепуганный Мешок выглядывал из-за омшаника и от волнения жевал пучок травы. Во всем этом было что-то неприятное, и когда машина остановилась перед ключом и заглохла, Мишка все понял — гости к нему. Он прикрикнул на Куцего. Тот разорялся, как мог, бегая вокруг машины со взъерошенным загривком. Кобель не хотел пускать непрошенных гостей на свою территорию, словно улавливал настроение хозяина. Пометив все колеса, он подбежал к хозяину и с деловым видом уселся у его ног. Это приободрило Мишку, он поднялся, делая вид, что занят.
— Ну, здорово, чшо ли, — как будто спросил гость. Он оказался на голову выше Мишки и куда солиднее. На вид ему было около сорока.
Чтобы не смотреть снизу, Михаил остался на крыльце.
— Чего надо? — спросил он, не протягивая руки. — В дом не приглашаю. Сами понимаете, служебное помещение. — Мишка прищурил глаз и молча наблюдал за гостем.
— Это ведь ты, Мишаня? — стараясь выглядеть внушительно, пробасил мужик. Он явно не знал с чего начать, но Михаил догадывался, зачем он приехал в такую даль и палил чужой бензин за тридцать километров.
Пока первый жевал слова, второй суетился в кабине. Краем глаза Михаил заметил, как тот разматывал тряпку. Мишку даже позабавило то, о чем он догадывался заранее. Страха он почему-то не испытывал.
— Короче! За чем припёрлись?.. — Мишка не отрывал глаз от верзилы. Его слова вылетали резко, как удары молотка. — Ты ведь не знакомиться приехал. Было бы надо — нашел бы и в Никольском. Ведь так! — Он вцепился в мужика взглядом, чувствуя, как у того пропадает прежняя уверенность. — Выкладывай, что хотел, и отваливай! Мне с вами сопли жевать не досуг.
Мужик проглотил комок и начал бубнить себе под нос.
— Да погоди ты. Не горячись, начальник. Ты ведь встречаешься с Мариной?..
— С твоей бывшей женой, — осек его Мишка.
— Ну да, с моей бывшей женой...
Гость что-то бормотал себе под нос, выискивая нужные слова, чего Михаил и половины не слушал. Пока гость что-то пытался объяснить, он неотрывно смотрел ему в глаза и всё больше свирепел.
— Так, — перебил его Мишка, — что дальше? Мне читать мораль не надо! И в мою жизнь тоже лезть не надо. Она тебя не касается!
Мужик опять затянул свою песню, объясняя, что жизнь — вещь сложная и не все так просто. Минут пять Мишка молчал и наблюдал краем глаза за вторым, который, как видно, понимал, что планы устрашения рушатся, как карточный домик. Однако больше всего его волновали не эти типы. До него вдруг дошло, что в Никольском что-то произошло. И очень серьезное. Иначе особых причин для визита у них не было бы.
— Ты понимаешь... — не унимался «бывший», — я люблю их. Без них мне не жизнь. Это же мои дети.
Мишке вдруг на какой-то миг стало жалко его, но он вспомнил, как этот бывший папаша любил своих детей. Раз в неделю он появлялся у них с шоколадками по двадцать четыре копейки. От него, естественно, несло, как от помойного ведра. Он лез целоваться к детям и, наверное, кроме страха и отвращения, ничего вызвать у них не мог. Михаил только не мог понять, как Марина терпела все это. Но последний месяц «бывший» не появлялся, и было понятно отчего.
— Ты, ссука, это называешь любовью? — взорвался вдруг Мишка и высказал ему в лицо всё, что знал и думал об этом типе. — Короче! Вы какой дорогой сюда приперлись!? Вот ей и убирайтесь.
Куцый бегал рядом, словно понимая обстановку, и косился на незваных гостей. Своим видом он напоминал злую гиену и уже присматривал место помясистее, поскольку «бывший» начинал обрастать салом.
— Убери свою шавку, — пригрозил гость, указывая на Куцего, стоящего почти вплотную и примерявшегося уже настоящими зубами к его заднице.
Мишку едва не прорвал смех от наглости Куцего. Кобель был в своем амплуа. Недовольное рычание вдруг переросло в устрашающий рев. На взмах рукой непрошеного гостя Куцый немного осадил свой зад и, как лев, кинулся на перепуганного врага, намереваясь вырвать у него всё мужское достоинство. Мужик потерял мужество и заорал, как младенец. С трудом оторвав от мотни озверевшего кобеля, он кинулся, спотыкаясь, к машине. Мишка еще раз услышал четкий «клацк», и Куцый вырвал из штанины приличный лоскут, обнажив жирную ляжку.
— Ну все, козел! — заревел от обиды «бывший». Он действительно ревел. Физиономия его покрылась белыми пятнами, а из глаз брызгали слезы. — Я сейчас его прибью!
— Лучше не дергайся, — протянул Мишка, стараясь сдерживать себя в руках. Куцый стоял перед калиткой, не собираясь выпускать непрошеного гостя неотмеченным. — А то останешься без яиц. Кому тогда старух деревенских осеменять придется.
— Ну ты сейчас попляшешь, скотина! — заревел длинный и огромными шагами побежал к машине, не пытаясь на ходу стряхнуть с задней ляжки отважного Куцего. Мужик рванул ногой, оставив собаку с куском штанины в зубах. Когда он вернулся обратно, с одностволкой в руках, Мишка продолжал все так же стоять и смотреть на него, предусмотрительно спрятав собаку в кладовке. Кобель исходил на бешенство и грыз от ненависти дверь.
Сжимая за спиной металлический шкворень, на всякий случай, Михаил встал в проёме калитки, не давая гостю хода во двор.
— Ну, что же ты остановился? Давай, делай то, зачем приехал.
В этот момент краем уха он услышал гудение машины. Кого-то несло к шапочному разбору, но Мишке это было на руку.
— Ты думаешь, у меня ствола нет? На таких, как ты, хватит и штахетины. — Он обернулся в сторону дома и усмехнулся.
— Поязви мне! Остряк. Сейчас ты у меня в штаны наложишь! Плясать будешь!
— Ну, так что, дядя? — опять спросил его спокойно Михаил, хотя затылок его покрылся холодной испариной. — Дорогу-то сам найдёшь? Или показать?
Гул двигателя был уже отчетливо слышен. Это ехали лесники.
— Проваливай подобру, — сквозь зубы процедил Мишка, — или из тебя и твоего дружка одну большую навозную кучу сделают. — Он стал медленно наседать, стараясь не смотреть на ствол, сокращая и без того малое расстояние.
— Круто гнёшь, гляди, переломишь.
— Я же тебе указал дорогу. Катись, и чтоб больше духа твоего здесь не было!
Мужик вдруг изменился в лице, словно надев маску.
— Больно надо руки марать. До тебя я еще доберусь. Увидишь.
— А тогда что?
Мужик опустил ружье.
— Узнаешь, — громила ухмыльнулся и сплюнул.
— Но ты жди, — угрожающе прогнусавил гость.
Михаил не стал выслушивать этого типа, который, даже за такое короткое время, стал отвратителен ему. Он спокойно развернулся и пошел к крыльцу. Ему не верилось, что с виду нормальный человек мог опуститься до такого унижения. К таким людям он подбирал только одно подходящее слово — дерьмо.
— Какая мерзость! — негодуя от произошедшего, выругался Мишка. Его перекосило от отвращения. На полпути он резко остановился, догнал мужика и резко отдернул его за плечо. И хотя тот был в два раза массивнее, от сильного рывка пошатнулся и грохнулся всей тушей на землю.
— Ты чего? — заорал он испуганно.
— Если ты тронешь её хоть пальцем, пусть даже волосок упадет по твоей вине, я найду тебя и убью...
Лицо гостя изменилось, он вдруг весь съёжился.
— А кто тебе сказал, что я собирался ее трогать? — Мужик ехидно улыбнулся.
— Проваливай.
С бугра уже сползал, похожий на гусеницу, зеленый «Зил». Побрякивая бортами, он медленно спустился с пригорка. В кузове сидела веселая компания лесников, среди которых особенно выделялась красная морда Тольки Козырева. Михаил нарочно не сдвинулся с места, не давая «шохе» въехать в ручей, чтобы тот не замутил своими колесами чистую воду.
Каким-то чудом освободившийся от плена Куцый уже бегал героем по двору, таская в зубах оторванные лохмотья от одежды визитёра. В отличие от своего хозяина собака не знала страха и человеческих проблем.
Он почувствовал, что не в состоянии владеть собой. Лесники уехали. И даже бесшабашный Толька не развеял его переживаний. Михаил поймал коня, накинул седло и взял дробовик. Конь стриг ушами, не в силах понять, почему его куда-то гонят не по расписанию, ведь на очереди была горбушка хлеба и дымокур.
После пережитого ему не хотелось оставаться на пасеке. Надо было хоть немного расслабиться. Уйти от навалившихся комом проблем, которые все больнее вырисовывались в его сознании. Конечно, он не исключал встречи с этим человеком, но чтобы вот так... Это было уже слишком.
Его удивляло то, с какой скоростью расползались по селу сплетни о его личной жизни. Не прошло и недели, как он решился и сделал ей предложение. Он долго не хотел признаваться самому себе, что уже давно живёт одной жизнью с Мариной. Вместе с ней переживает, делит радость и печаль. То, что он чувствовал к ней, несправедливо обиженной судьбой, заставляло переживать. Наконец, после теплых встреч и невыносимых разлук, когда он уезжал на пасеку, до него дошло, что без неё он уже не сможет жить по-старому. А пустить отношения на самотек было не в его правилах. Да и не он один засматривался на Марину. Удивляло его и то, что такая яркая женщина, мимо которой не прошел бы, не оглянувшись, ни один мужчина, выделила именно его.
Конь словно чувствовал, чего от него хотят. Как танк взбирался по заросшему распадку, проявляя невиданную выносливость и упорство. Огромные выворотни, промоины, густая трава; он как будто не замечал этих преград на своём пути. Мешок шёл, не останавливаясь, стараясь во всём угодить своему хозяину, хотя сладкая трава так заманчиво щекотала ему ноздри. Все тропки ему уже были хорошо знакомы. Краем глаза он косил на того, что сидел сверху, не забывая выбирать дорогу полегче. Спать на Мешке было чревато. Он мог в любой момент шарахнуться от незнакомого предмета, даже камня, вывернутого кабанами. Особенно ночью. Он панически боялся даже собственной тени. Все внимание конь переключал на длинную железную палку, которая всегда вселяла ужас в его ранимую лошадиную душу. Едва раздавался неслышимый металлический щелчок, как Мешок врастал в землю и замирал. Если бы у него имелись руки, то он обязательно закрывал бы ими уши. Однако к выстрелам он привык быстро.
Когда конь стал уже чертить мордой крутой склон, Мишка слез и повел коня в поводу. Выход физической силы снял немного напряжение. Он уже решил, что ему срочно надо оказаться в Никольском. Какое-то тревожное предчувствие говорило ему, что он срочно должен попасть в деревню и увидеться с Мариной.
На пасеке было полно работы. Несколько семей нуждались в хорошей ревизии. Он прозевал несколько роёв, а в его положении такое было недопустимо. Но все это было мелочью, о которой даже не хотелось думать.
Он должен был увидеть Марину. Только с ней он чувствовал себя спокойно. Он знал, что там его всегда ждали. Когда он приезжал, дети вешались на руки, не давая ступить и шагу. Мишка смеялся и дразнил их, придумывая им самые необычные прозвища. Конечно, это была не первая женщина в его жизни, но она стоила всего того, что ему довелось пережить до этого. Он понял, что она последняя, и чувства к ней самые сильные и больше никогда не повторятся. Очаг. Семья. Дети. Пока все это стояло на втором плане, хотя имело немалое значение в будущем.
Конь смиренно брел за хозяином, изредка громко фыркая и вырывая с треском на ходу пучки травы. Михаил не заметил, как вышел на самую вершину гряды сопок, опоясывающих со всех сторон его пасеку и уходивших в бескрайнюю синеву. Они всегда манили его своими очертаниями. Словно спина дремлющего дракона, особенно на закате, покрывшись фантастическими красками. Они возбуждали его воображение, вызывая вместе с этим и самый обычный человеческий страх. Сопки уходили все дальше вверх и уже за горизонтом превращались в настоящие непролазные дебри. Там, в голубой дымке, начиналась тайга.
Все лежало как на ладони. Долина, уже затянутая легким покрывалом вечернего тумана; лучи заходящего солнца искрились в его прозрачной пелене белыми нитями. Извилистая жилка ручья, неслышно бегущего в зелёной траве. Картина завораживала. Место это он любил, хотя ходил сюда редко. Он приставил дробовик к дереву и сел прямо на землю, чтобы перевести дыхание. Конь спокойно ходил по полянке и щипал траву. Мишка вытер картузом взмокшую шею и лицо. Снизу поднимался легкий ветерок. Он подошел к коню и отвязал от седла мешок с солью.
Уже давно он заметил, что место это чем-то приманивает лесных обитателей. Всюду пестрели козьи лежки и копанина. А главное — рядом с пасекой. Солонец мог стать чем-то вроде магазина, правда, большее время ему надо было побыть на замке.
Он выкопал небольшую ямку в черной рыхлой почве и высыпал соль. После чего все завалил землей и тщательно утрамбовал. «Теперь очередь за зайчиками. Именно они должны разнести на лапках вкус драгоценной соли по лесу. А зверь придет. Непременно придет». Он глянул поверху и приметил хорошую дубину с разветвлением наверху: «Хорошее место для сидьбы». Все благоприятствовало. И ветерок снизу, и отсутствие теней и силуэтов. Здесь надо было устраиваться надолго.
Ему вдруг захотелось показать свой мир Марине. Привезти ее на пасеку. Оторвать хоть на короткое время от монотонной каторжной жизни. Познакомить с Куцым, Васей. Покатать на Мешке. Приезжая к ней и подолгу оставаясь в гостях, не выходя из-за стола, он безостановочно рассказывал о своей жизни на пасеке. Она была в восторге от его историй, которым не было конца. Иногда, когда дети уже спали, он брал книгу и читал ей вслух; читал он прекрасно, по ходу сопровождая текст жестами, срываясь в приглушенный хохот, если сюжет был смешным.
Пройдя по тенистой вершине сопки, покрытой сплошь козьими лежками, он стал спускаться, выбрав дорогу поположе. Почуяв скорое освобождение, Мешок пошел веселее (шаг был у него отменным), и его пришлось даже немного притормаживать. Незадолго до этого на чистом небе появились облака. Сначала это были длинные лисьи хвосты, похожие на гигантские лопасти винта, но по своему опыту Мишка знал, что они не обещают ничего хорошего.
— Пронесет, — решил он, думая про себя одну и ту же мысль.
Где-то внизу пробряцал своими бортами «Зил», возвращаясь с лесопосадок.
Это его слегка расстроило. «Ничего, Мешку работа будет».
Он часто оставлял коня у деда Васи в Столбовом и последнее время уже начинал волновался за то, что Мешок мог свободно уйти в деревню, где и слепни не беспокоили в конюшне, и верхом никто еще не ездил. Поэтому загодя он сочинил ему побочень, связывая переднее и заднее копыта, и уже не отпускал коня свободно разгуливать, как раньше.
На вечерний автобус из Столбового он опоздал и решил дождаться завтра, чтобы уехать на утреннем рейсе. Не хотелось вставать рано и собирать росу, хотя можно было и у деда переночевать. Но опять выпивать, а потом, не приведи господь, нажраться до помутнения в рассудке, Мишке не хотелось. А то, что дед Сухарев соблазнит его и, чего доброго, припрется кто-нибудь из сыновей... Нет. Лучше встать вместе с солнышком — и в путь. Тем более что ноги бить не придется. Он оглядел мощную спину своего раба, и у него потеплело на душе.
Пока он хлопотал над ужином, наступили сумерки. Он отметил, что облака спустились низко и затянули почти все небо. Он не совсем понял небесный ритуал. Все произошло слишком уж быстро. Не прошло и двух часов с тех пор, когда на небе не было и облачка. Он обратил внимание и на то, что птицы в лесу давно притихли. Даже когда он брел по лесу, не слышал их пения. Впрочем это его мало волновало. Где-то в ручье квакали жабы, и ему хватало их музыки. Куда-то пропал гнус, хотя это было его время. Стало быть, не было никакого смысла разводить дымокур. Чувствуя благодать предстоящей ночи, Мешок укондыбал в своих «кандалах» неизвестно куда и Михаил пожалел, что не запер его в конюшне. Эта мысль его расстроила больше всего.
«Как он мог так неправильно поступить. Конечно, конь не уйдет. Всюду «часовые». Но пойди, отыщи его в кустах». Он включил радио и завалился на койку поверх одеяла. На веранде уже хозяйничал Вася, гремя кружками на столе.
— Вот скотина! Ну-ка, брысь со стола! — не вставая, крикнул он коту.
Звуки смолкли. Он поленился убрать со стола, оставив всё на утро, а Вася воспользовался и, наверное, упер недоеденную селедку. «Пусть подавится».
Среди ночи он проснулся от монотонного шума за окном. Шел дождь. Это его чертовски расстроило. Дорога от дождя быстро превращалась в кисель. Даже на коне по раскисшему месиву идти было опасно. «Чего доброго, загремишь». Можно было запросто покалечиться, попав под коня. Мешок был некованый.
Он не сдержал досады и сел. Последнее время он стал обращать внимание на боли в левом боку. С рукой тоже творилось неладное. Он потер грудину и вышел на веранду. Дождь шел монотонно, без всяких порывов, покрывая тонкой пленкой выкошенную лужайку перед домом. Михаил не удержался и с досадой ударил кулаком в приоткрытую дверь. Где-то под верандой сопел Куцый. Ему на дождь было глубоко наплевать. «Мешок сейчас кайфует. В дождь коням хорошо. Ни мошки, ни жары». А ему не нужен был дождь. Осознавая нелепость создавшегося положения, он пожалел сто раз, что не уехал вечером.
Смалодушничал. Постояв немного на крыльце, бесцельно вглядываясь в тёмную завесу дождя, он прошел в дом и разделся, бросив тряпье на соседнюю койку. В течение ночи он несколько раз просыпался от боли в левом плече. За окном все также монотонно, нисколько не уменьшаясь, шел дождь.
Спал Мишка до последнего, краем уха улавливая шум за окном. Наконец, отбросив хандру и обиду на весь белый свет, он вскочил и с чугунною головой вышел на веранду. Картина нисколько не изменилась. Утренний автобус, если он был, давно уехал, и спешить было уже особо некуда. Михаил поглядел в серую свинцовую мглу, затянувшую небо. Он никак не мог припомнить такого дождя. Были с ветром или с громом, или просто моросящие. На то она и природа. Здесь же вода лилась нескончаемым потоком нитей и уже заполнила до отказа ручей. Переезд залило, и речка превратилась в бурлящий поток. Он представил, что сейчас творится на Столбовке или на Манчжурке, куда вот таких ручьев впадало множество.
— Ничего, — успокаивал он себя вслух, — проплывем. Кони умеют плавать.
Пришлось готовить обед. Вася был тут как тут, не давая покоя своим воем. Куцый сидел перед порогом с мокрой, общипанной мордой, с его носа капала вода. Он только что ловил мышей в зарослях конопли, и морда его была вымазана черной землей. Кобель предано смотрел на хозяина, не пропуская ни одного его движения. Наверное, больше всего ему хотелось разобраться с Васей, вконец обнаглевшим и забывшим, кто главный на пасеке.
Пчелы сидели в ульях и даже не выползали на летки. Настроение было таким же серым, как и небо. Ему не оставалось ничего, кроме как ждать.
— Ничего. Будем слушать радио, — рассуждал он вслух. — Дождь и в Африке дождь. Какая разница, где смотреть в окно. У нас есть книжка, будем ее читать. Письмо напишем. Забыл, когда последний раз в Горный писал (где-то валялось начатое письмо), новое начнем.
Дождь шел целый день.
И на второй, и на третий, не прекращаясь ни на минуту, он все лил и лил, заполнив до отказа всю пойму. До пасеки уже доносился зловещий рокот вышедшей из берегов Столбовки. Так же, как и ручей, Мишку захлестывало недобрыми предчувствиями. Он представил почерневший поток взбунтовавшейся Столбовки, и его передернуло.
Прикончив все запасы еды, он оказался перед выбором. Надо было выползать из этой дыры. Вода подобралась к самой калитке. Ручей напирал, не разбирая пути. Его потоки перехлестывали через мосток, нависающий в обычное время в метре от воды. Вода огромным горбом переваливалась через перекинутое дубовое бревно, силясь разломать все на своем пути.
Пока шел дождь, Мешок ни разу не появлялся. Лишь однажды ночью прогрохотал пустым тазом, куда обычно ему насыпали овес, и опять скрылся в своём городе. Конь вел себя по-скотски, чем и являлся на самом деле. Услышав удары по его любимой посуде, он наконец-то вышел из кустов, наивно представляя, что его сейчас угостят тройной пайкой овса. Но вместо этого на него надели седло и сунули в зубы кусок железа. Если бы не побочень, он давно бы смылся. По его разумению, хозяин обошелся с ним грубо и несправедливо.
Спотыкаясь и пробуксовывая на раскисшей дороге, Михаил направил коня к нижнему броду. Увидев бурлящую речку, у него отпало всякое желание переходить вброд. Да и сколько он ни пытался заставить коня войти в клокочущую речку, тот пятился назад, выпучив ошалелые глаза. Была еще дорога через второй брод, более пологий, но и там, наверное, было не лучше. Однако выбора не было.
Ручей Мешок одолел со второй попытки, выискивая места помельче.
Второй брод превратился в настоящее море. Посредине этого моря, в буквальном смысле слова, пролетала Столбовка, бешено пронося мимо разный лесной хлам. Вокруг летали вороны, не предвещая ничего хорошего. Дождь немного поредел. Где-то засветило в просветах солнце, но впереди всё ещё оставалась Столбовка. Больше всего волновало течение. Глубина не пугала. Заход в реку был плавным, и, зайдя по брюхо, коню уже не было пути назад.
— Дома напьешься, — отдернул он погрустневшего коня. Конь вынул морду из воды и покосился на хозяина. — Давай, Мешок, пошел, — понукал он мокрое животное. — Но! Кому говорят!