Лекции П. Г. Щедровицкого «Введение в синтаксис и семантику графического языка смд подхода»

Вид материала

Лекции

Содержание Параграф 12. «Интерпретация 1965 г., работы кружка с опорой на схему знания» Теперь два замечания. Сразу же уточню. Сама по себе эта схема, так нарисованная, появилась не в 1952 году, когда Зиновьев сформулировал свой принцип, Но само по себе введение такой схемы открывало следующие возможности. Отношение замещения носит двухсторонний характер. Имея конкретизированную схему

Подобный материал:

• П. Г. Щедровицкого «Введение в синтаксис и семантику графического языка смд подхода», 465.15kb.
• Лекции пг щедровицкого «Введение в синтаксис и семантику графического языка смд подхода», 539.29kb.
• П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику схем смд-подхода (Введение в синтаксис, 437.13kb.
• П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику графического языка смд-подхода., 590.28kb.
• П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику графического языка смд-подхода., 1167.79kb.
• П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику графического языка смд-подхода., 522.74kb.
• П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику графического языка смд-подхода., 1612.4kb.
• П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику графического языка смд-подхода., 551.97kb.
• П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику графического языка смд-подхода., 663.38kb.
• П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику графического языка смд-подхода., 477.42kb.

Параграф 12. «Интерпретация 1965 г., работы кружка с опорой на схему знания»


Когда Зиновьев потребовал подходить к тексту с точки зрения диадного отношения формы и содержания, то он предъявил требование, которому эмпирический материал не удовлетворял. Тем самым Зиновьев выскочил из того заколдованного круга, где до сих пор находилась формальная логика, и получил мощнейшее средство для анализа языковых текстов, и впервые в истории науки получил ход к анализу того, что мы называем мышлением.

Зиновьев потребовал рассматривать текст с точки зрения категории формы и содержания и перестать анализировать его как некоторое целое, понимаемое, или осмысленное, образование. По смыслу это эквивалентно утверждению Галилея о том, что любое тело падает на землю с одинаковым ускорением, независимо от его веса. Галилей в такой же мере наплевал на эмпирический материал, как и Зиновьев. До Галилея прекрасно знали, что тела не падают с одинаковым ускорением, они падают тем быстрее, чем тяжелее. С этого момента началась действительная наука механика.

Отойдя от принципа параллелизма, Зиновьев впервые получил выражение сути мышления, вопреки всему тому, что давал эмпирический материал. А те, кто принял его утверждения, получили некоторое средство для анализа мышления, которое и развертывалось дальше. Причем, насколько этот ход противоречит всему тому здравому смыслу, всему тому, что мы видим реально, я увидел несколько недель назад, обсуждая этот вопрос в философской энциклопедии.

Представьте себе, что мы смотрим на все окружающее нас, и каждый из вас отчетливо видит сидящих, окружающих вас, людей. И при этом мы не видим тех лучей света, которые, в числе прочего, определяют механизм нашего видения. И поэтому мы можем говорить о том, что мы видим, но мы никогда не можем говорить о том, как мы видим. А введя эту диаду — содержание и форма — Зиновьев впервые получил возможность встать в совершенно другую позицию и начать смотреть на свое и чужое понимание не только с точки зрения того, что при этом понимании там видно, а с точки зрения того, в чем состоит механизм этого видения. Т.е. он, задав эту структуру, получил возможность смотреть на механизм мышления, а не только на его содержание или функцию.

Теперь два замечания.

Первое. Задав отношение, которое мы в дальнейшем стали называть отношением замещения объективного содержания знаковой формой, мы положили начало содержательно-генетической логике и развертыванию всех ее схем.

Сразу же уточню. Сама по себе эта схема, так нарисованная, появилась не в 1952 году, когда Зиновьев сформулировал свой принцип, а через четыре года, в 1956 году.

Второе. Зиновьев не говорил о замещении, а говорил о выражении. Это понятие замещения тоже появилось в 1956 году. Я потом расскажу, как оно появилось,…

– Обманул, не рассказал, –

…чтобы показать допущенные при этом ошибки. Когда она, таким образом, появилась, и ее начали анализировать, то оказалось, что, в общем-то, это все знали давным-давно. Платон уже знал, Демокрит, по-видимому, тоже, а Аристотель знал, наверняка, и обсуждал.

Но интересно, что насколько я знаю, а я специально занимаюсь поисками этой вещи, в литературе я ни разу не встречал такой схемы, такого рисунка — форма и содержание или, скажем, не форма и содержание, а такой же схемы с другим заполнением, т.е. обозначающее и обозначаемое, как задающее некоторую действительность. И вот это меня до сих пор потрясает и удивляет. По смыслу об этом говорили давным-давно, но чего стоило взять и нарисовать это. Сейчас, проделав всю работу — когда мы уже знаем, что нам дал этот рисунок, когда мы знаем, как много это дает и каким переворотом это является в способе работы и вообще понимания — после этого мы спрашиваем: почему это не нарисовали давным-давно.

Сейчас я могу сказать, что такое изображение открывает гигантские познавательные возможности, и я это покажу, — наподобие того, как при сопоставлении арифметических алгоритмов решений задач кто-то из арабов ввел буквенные обозначения некоторых меток. С этого момента появилась алгебра. Когда она появилась, вдруг введение этих буквенных обозначений и меток при сопоставлении рядов алгоритмов арифметических дало какие-то гигантские возможности для развития математики. Декарт, например, очень удивлялся в своих рассуждениях о методе тому, что он сделал величайшее открытие, когда он понял, что любую величину можно изображать в виде отрезка. Нам это кажется очень странным. Он говорил, что это ключ ко всем новым наукам.

Так же и здесь. Когда меня спрашивают, что это дает, то, наверное, ответ должен быть такой: такое изображение задает нам новую действительность совершенно необычного типа, а именно действительность как единую структуру. И эта структура, по-видимому, предполагает свою особую логику работы с ней.

Когда Декарт говорит, что любую величину можно представить в виде отрезка, — это великий ход. Почему это великий ход? Потому, что, представив ее в виде отрезка, мы получаем возможность оперировать с ней особым образом — так, как не могли работать ни с числом, ни с буквенным выражением. Например, мы можем эту величину как отрезок вставить внутрь фигуры, скажем, внутрь треугольника в виде высоты или в виде биссектрисы и т.п. и создать тем самым новые возможности. Точно так же, как у древних представление квадратной величины было великим шагом, потому что оно давало возможность решать геометрические задачи особым путем, т.е. задавая особый способ оперирования.

Так же и тут. Видимо, задание этой структуры открывает перед нами возможность новых способов оперирования с этой действительностью. Каких способов оперирования? Мы можем ее взять как целое и заместить одной единичкой, а потом мы можем ее разложить и оторвать от нее верх и с ним оперировать, а потом сказать, что, оперируя с верхом, мы оперировали с ней со всей, или, оперируя с верхом по законам его структуры, потом сказать, что мы оперировали с низом, поскольку низ есть ее содержание. А поскольку здесь разные структуры, то мы можем к знаковой форме применить такой способ оперирования, соответствующий ее структуре, который нельзя было применить к содержанию, поскольку оно обладало другой структурой. А поскольку это только форма этого содержания, мы можем потом сказать, что все то, что мы получили, оперируя с формой, можно отнести к содержанию на основе связи замещения, а потом собрать их вместе и опять оперировать с чем-то одним.

Перед нами открываются совершенно новые оперативные возможности. И, по-видимому, успех в работе был достигнут на базе этой формулы потому, что мы не ограничились этой схемой, а задали целый ряд совершенно новых способов оперирования с нею — скажем, конструирование из нее длинных цепей, собирание каких-то больших отрезков, переход от низа к верху и работа отдельно с верхом, — которые позволили нам моделировать.

Пусть сейчас непонятно, насколько это было адекватно (это другой вопрос), чего удалось достигнуть и т.д. Но наши оперативные возможности были исключительно расширены за счет введения этого особого объекта с особыми формами работы с ним. И, следовательно, мы, по-видимому, как-то сумели некоторые способы этого оперирования построить. Поэтому для меня обсуждение этого предмета, называемого мышлением и представленного в этих схемах, можно свести к обсуждению, прежде всего, вопроса: а какие способы оперирования при этом появились и были развиты, и действительно ли мы на этой базе так развили все возможные способы оперирования?

Но само по себе введение такой схемы открывало следующие возможности.

Во-первых, оно впервые дало возможность видеть этот знаковый текст не только с точки зрения того смысла, который мы в нем понимаем, но и понимать в нем это отношение. Если я знаю, что механизм мышления таков, то я теперь (я обсуждал этот вопрос в специальном докладе в середине этого года) могу определить свое понимание этой знаковой формы, т.е. и понимать все так, как она того требует. В частности, это проявилось у Зиновьева.

Во-вторых, задав эту структуру, мы получаем возможность собирать из нее более сложные структуры, т.е. получаем большие композиционные возможности двоякого плана. Мы можем развертывать ее внутри как некоторый аналог, мы можем членить ее внутри и по объективному содержанию и развертывать здесь любые структуры. Мы можем из этого, как из единого образования, собирать различные композиции вверх, т.е. надстраивать. Знаковая форма становится объективным содержанием, снова фиксируется в знаковой форме и т.д. За счет того, что здесь возникло понятие объективного содержания, и оно получило такое объективное выражение, мы избавились от субъективизма и психологизма, т.е. от необходимости трактовать это как смысл или как некоторые концепты, заключенные в голове. И в этой связи мы получили возможность отбросить понятие смысла и не оперировать ни понятиями смысла, ни понятием понятия и т.д. Т.е. избавиться совершенно от этой неопределенной системы терминов.

Чуть дальше Георгий Петрович пишет.

Есть две различных позиции в понимании мышления. Одна позиция заключается в следующем: мы смотрим на объекты, и у нас появляются мысли. Эти мысли мы выражаем в знаках языка.

Итак, есть объекты. Я элиминирую все промежуточные звенья. Это сейчас не важно. Важно только зафиксировать, что от объектов идет мысль, как образ этих объектов. Эту самую мысль затем люди выражают в знаках. Давыдов анализирует различные психологические теории происхождения мысли и показывает, что суть их всегда сводилась к одному — к тому, что мы отражаем объект, а потом то, что мы отразили, мы понимаем. И это понимание задает подход к проблеме происхождения. Тогда мы должны сначала объяснить происхождение мысли, затем параллельно происхождение языка, а затем связку того и другого. Другими словами, таким образом, обезьяны научились выражать мысли в знаках языка.

Принципиально другая точка зрения исходит из того, что объекты замещаются другими объектами или знаками. При этом появление этого самого отношения замещения и есть появление мысли. И никаких других мыслей, кроме как происходящих таким образом, быть не может. Но при этом, принимая такую схему, мы естественно не имеем проблемы происхождения мысли в голове человека, как нечто такого, что идет от объекта. Такой схемы вообще не возникает. Здесь можно двигаться исключительно в сфере социума. Только, так сказать, в межиндивидуальной сфере, и при этом необходимо объяснить совершенно другое, а именно, как появляется в системе трудовой деятельности обезьян, становящихся людьми, это отношение замещения одних объектов другими объектами. И дальнейшую фиксацию отношения замещения в знаках.

Тогда сами вопросы — каким образом в объектах выделяются те или иные стороны, и каким путем происходит отражение их расшифровываются совершенно другим способом. Не потому мы выделяем что-то в объекте, что мы поворачиваем его различным образом и с помощью головного мозга отражаем различные стороны этого объекта в мыслях, или понятиях, или концептах. А потому происходит выделение сторон, что мы замещаем один объект другим, в принципе не похожим на него.

Хотя первоначально они могут быть довольно сходными, хотя бы с точки зрения их практического использования. За счет того, что схватывается такая связка между двумя объектами и происходит реальное и независимое от нашей головы (вначале, во всяком случае) выделение некоторых сторон в объектах.

Отношение замещения носит двухсторонний характер.

Сначала появилась схема объект-знак, точнее, действительность-знак. При этом действительность понимается не как то, что задано в эмпирическом материале, а как то, что получается потом. Эта схема испытала ряд трансформаций и перешла затем в схему объектных замещений. Как все это происходило, я не буду сейчас говорить.

Сейчас мы рассмотрели первый исходный смысл обсуждаемой схемы. Эта схема является отрицанием традиционной сенсуалистической точки зрения активного объекта и пассивных ощущений и восприятий, а также представлений об активной мысли, возникающей в результате мозговой работы.

Дальше, как вы помните, схема квадрата. Дальше он возвращается на стр. 141 к своему исходному примеру или метафоре.

Здесь, между прочим, появляется различие между эмпирическими и экспериментально наблюдаемыми фактами. Подобно тому, как Галилей сформулировал свой принцип равноускоренного падения тел вне зависимости от их массы и тем самым дал возможность Ньютону, Торричелли и другим поставить соответствующие эксперименты, доказывающие сформулированное положение — подобно этому мы, развертывая свою схему, будем особым образом соотносить ее с эмпирическим материалом и создавать особые искусственные экспериментальные ситуации. Такие экспериментальные ситуации, в которых исследуемые явления выступали бы в чистом виде.

В частности, этот вопрос обсуждается в моей диссертационной работе. И здесь произошло разделение на клеточку и единицу. Мы взяли это понятие Выготского и дали ему новое употребление.

И последний кусочек, чисто метафорический. На стр. 182 он доходит до той схемы, рисует схему знания, конкретизированную схему, и дальше пишет следующее:


Имея конкретизированную схему




мы начали затем строить из нее сложные комплексы. В частности, мы брали знаковую форму А и рассматривали ее как некоторый объект. К тому объекту применялось новое действие сопоставления Δ΄. Над созданным таким образом содержанием надстраивалась новая плоскость замещения. Точно таким же путем мы могли построить третью, четвертую плоскость и т.д. Но точно так же мы пытались развертывать эти схемы линейно, как бы прикладывая их друг к другу. У нас получались разнообразные комплексы:




Наконец, на основе этих схем могли конструироваться длинные цепи формальных преобразований, с исключением промежуточных элементов связок, этот метод был использован в работах по атрибутивному знанию.

Таким образом, в этой схеме мы получили простейший кирпич или элемент, из которого мы затем начали строить композиции или комплексы разного рода. Вопрос заключался только в том, какие связи задавать между этими исходными элементами или кирпичами. Число возможных комбинаций определялось, во-первых, характером связей между элементами, а во-вторых, числом сцеплений элементов. Таким образом, мы получили мощнейшее средство формального построения схем разного типа. Но вместе с тем, вся эта работа полностью укладывалась в рамки выделения некоторых фрагментов эмпирического материала, о которых я говорил раньше.

Какую бы сложную композицию этих схем мы ни строили, она всегда оставалась отдельной и изолированной структурой, и какой бы сложности она сама ни была, мы могли наложить ее на эмпирический материал только как отдельную структуру и притом на такой фрагмент эмпирического материала. Ставить здесь вопрос о каком-либо систематическом развертывании целостного предмета было некорректно.

Мы построили достаточное число подобных структурных схем, прикладывая их к различному материалу. У нас, таким образом, были, с одной стороны, простейшие схемы вида:

А

Х Δ

а с другой стороны, значительный набор эмпирических явлений, который мы относили к явлениям мышления, и мы, во-первых, строили из этой схемы набор более сложных комплексных схем, а с другой стороны, мы прикладывали эти усложненные и простые схемы к фрагментам эмпирического материала и достаточно хорошо изображали и объясняли выбранные нами куски. Конечно, при этом мы каждый раз ставили строго определенные задачи; в частности, мы спрашивали, какова структура того или иного рассуждения или процесса мышления с точки зрения этих схем.

Главным на этом этапе была идея замещения, замещение некоторого операционально выделенного содержания ХΔ знаком (А). Знак (А) обязательно должен быть включен в деятельность. Поэтому сразу же возник вопрос, что чем замещается: замещается ли оперирование с объектом Х соответствующим оперированием со знаком (А), или же знак (А) уже снимает в себе содержание ХΔ, а оперирование со знаком привносится еще дополнительно и образует какое-то новое специфическое содержание?

В результате у нас появилась в онтологии достаточно сложная слоеная картина, в самом низу которой лежали объекты практических преобразований. Все объекты, включившиеся в одну и ту же деятельность, и неразличимые с точки зрения этой деятельности, уже в соответствии с закономерностями и механизмами самой производственной деятельности непрерывно замещали друг друга.

Всё. Есть ли здесь вопросы?

Вопрос: - А там вот, если я правильно помню, именно на этом докладе, был спор с Розиным именно по поводу замещения, снятия и т.д.

Щедровицкий: - Да.

Вопрос: - Честно, я так до конца и не разобрался, чем там Георгий Петрович отвечает ему…

Щедровицкий: - Это предмет особого разговора. Здесь тоже нужно понимать одну простую вещь. Любая история есть программа. Каждый раз, когда история описывается, это не есть результат взгляда назад, это есть результат переписывания того, что было, под некоторые задачи движения вперёд. Поэтому Георгию Петровичу было важно поставить некую точку дальнейшего эмпирического анализа конкретно процессов мышления, отражённых в тех или иных текстах. Потому что получалось, что с одной стороны была вот эта единичка, клеточка, а с другой стороны были некие эмпирические, довольно развитые, разветвлённые схемы, которые прикладывались к вполне конкретным кускам эмпирического материала. Если бы такая линия продолжалась, то, наверное, возникла бы такая маленькая научная школа, которая в опредёлённом подходе описывала бы достаточно большое количество эмпирического материала. Тот же анализ, который приведён в Аристархе Самосском, должен бы был повторяться каждый раз на разных материалах, результатом бы была какая-нибудь закорючка очередная, которая появлялась в этих схемах, за эту закорючку давали бы степень кандидата наук по данной кафедре, а толстые тома с этими значёчками заполонили бы все библиотеки. Сначала в этом институте, а потом и во всех близлежащих. 1965 год – это уже год поворота, поэтому, фактически, описав этот этап, Георгий Петрович делает довольно радикальный поворот и уходит в другую тематику. В этом смысле для него никогда прототип и стиль вот такой научной школы не был привлекательным. В том числе и дискуссия с Розиным – она очень часто носит характер оргдеятельностной. Розин был один из тех пяти-семи человек, которые занимались этим анализом.

Вопрос: - Он говорит, что он много что сделал и был неправ…

Щедровицкий: - Неважно, что он там сделал, мог бы и дальше. Поэтому не будем сейчас вдаваться в детали обсуждения этой дискуссии с Розиным, там много разных интерпретаций. Если кто-то будет потом влезать в эмпирику, то надо читать работы Москаевой, Розина, Ладенко, Костеловского и т.д., где действительно на разном материале прикладывалась эта схема. Я эту линию, в общем, закончил. То есть я сказал всё необходимое для трактовки схемы знания, даже несколько раз, в разных контекстах, проговорил. И на следующем шаге мы будем обсуждать другую схему. Отдельный вопрос, является ли она более родовой, чем схема знания, или она имеет некое параллельное развёртывание. Это известная схема многих знаний. Где есть кружочек и есть несколько «проекций» этого кружочка. Схема, иначе трактующая и процесс мышления, и проблематику мышления. Я как раз сегодня перечитывал Шпета, у него там есть очень интересные высказывания в работе 1927 г. про номинативное знание. Но к этому мы с вами потом вернёмся. Мы потом попробуем соотнести проблему замещения и проблематику многих знаний. Но для этого нужно пройти несколько шагов с введением эмпирического материала. В данном случае – эмпирического материала работ кружка. Ещё раз, параграф 1 – понятие организованности, 2 – трёхуровневой схемы, в которой фиксируется эволюция базовых практик ММК, пакетов схем и практики схематизации, 3 – первый анализ карты тех схем, что я буду разбирать, 4 – представление о схематизации, характерное для этого периода, 5 – трактовка Георгием Петровичем истории этого этапа развития ММК, 6 – горизонтальная схема знания, 7 – схема квадрата, 8 – первое приближение к вертикальной схеме знания, 9 – понятие задачи, 10 – ситуация и программы построения содержательно-генетической логики и социокультурные основания самоопределения ГП и кружка, 11 – второе приближение к описанию появления схемы знания на материале Аристарха Самосского и 12 – интерпретация 1965 г., той работы, которую удалось проделать кружку с опорой на схему знания.

В письменном тексте я дам в 12-м параграфе библиографию работ, посвященных конкретному употреблению схемы знаний для анализа конкретных эмпирических сюжетов, чтобы у вас была возможность, при желании, посмотреть, как это использовалось для анализа математики, геометрии, физики и т.д. и т.п., а работ достаточно много, хватит на маленькую научную школу – но для нашего движения самостоятельного значения эта история уже не имеет.

А с февраля я начну читать новый раздел под названием «Схема многих знаний».

Вопрос: - Георгий Петрович говорит, что в то время не понимал разницы между реальностью и действительностью, по схеме замещения, я правильно понимаю?

Щедровицкий: - Да ладно, начинаете какие-то свои вопросы, не буду, не хочу…