Гімназії №178 м. Києва Мотив сна в творчестве М. А

Вид материалаДиплом

Содержание


Молчи, прошу, не смей меня будить.
Подобный материал:Київський університет імені Бориса Грінченка

Інститут післядипломної педагогічної освіти


Міська науково-практична конференція

«Вивчення творчості Михайла Булгакова: проблеми та роздуми»

з нагоди 120-річчя від дня народження письменника

15 березня 2011 року


Наталія Ярош,

учитель російської мови і літератури

гімназії №178 м. Києва


Мотив сна в творчестве М. А. Булгакова


В литературе вообще и в русской литературе в частности существует богатейшая традиция использования сновидений: «Слово о полку Игореве» (сон Святослава), у А.С.Пушкина — сны Руслана, Марьи Гавриловны, Гринева, Отрепьева, Татьяны, Германа; у И.А. Гончарова - сон Обломова; у Чернышевского — сны Веры Павловны; а также известны сны героев произведений Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского. Не отступает от традиций сновидческого и Михаил Булгаков в снах героев ранних рассказов, а пьеса «Бег» состоит не просто из действий, а из действий-сновидений. «8 снов» — это подзаголовок этого произведения.

Традиции сновидческого или онирического (имеющего отношение к сну и сновидению) своими корнями уходит глубоко в мифологию. О человеческих снах задумывались еще древние греки. Согласно эллинским преданиям, крылатый юноша Гипнос, бог сна, был сыном богини ночи Ньюкте и братом-близнецом богини смерти Танатос.

Наиболее зримо пристрастие к сновидной мистике, к литературному сну прослеживается у романтиков. Для романтического героя идеал свободы недостижим, даже если бы человек готов был заплатить за него жизнью, как Мцыри: отсюда проистекает, по выражению немецких романтиков, мировая скорбь – это не печаль по поводу неудач, это пессимизм, вызванный неудовлетворительным устройством мира, где нет места могучей личности, поэтому главный мотив у романтиков — спасение от действительности в мире грез, во сне, сон как смерть:

Молчи, прошу, не смей меня будить.

О, в этот век преступный и постыдный

Не жить, не чувствовать — удел завидный…

Отрадно спать, отрадней камнем быть.

Ф.И.Тютчев

Может быть, поэтому мы находим у М.Булгакова «романтический мастер! — Зачем?— продолжал Воланд убедительно и мягко, — о, трижды романтический Мастер….»

Сновидения в произведениях М. А. Булгакова многофункциональны, а именно:
  • сон – одна из форм наказания;
  • сон – форма раскрытия внутреннего мира героя;
  • сон – своеобразное выражение неприятия действительности;
  • сон – момент предвидения, открытие неведомого;
  • сон – момент начала творческого процесса, зарождение художественного замысла;
  • сон, несущий надежду, успокоение, обретение покоя, «вечного приюта».

Итак, первая функция сна в произведении – одна из форм наказания.

Это видение Василисы Лисовича, соседа семьи Турбиных в «Белой гвардии». Сон «нелепый и круглый, сомнительное зыбкое счастье наплывало на Василису: огород, веселые завитки зелени, зеленые шиши и страшные поросята все разрушают, у них клыки. Василиса взвыл во сне». Мещанский, обывательский, основанный только на идее накопительства быт Василисы не защищает его в это страшное время. Василиса во сне почесывает живот, как поросенок, и от поросят же страдает. Такой же сон, сон-наказание, снится Никанору Ивановичу Босому, и весь он проникнут темой суда и тюрьмы.

Наказание в художественной системе Булгакова может быть сопряжено не только со сферой онирического, но и с лишением героя сна, как это происходит в случае с Понтием Пилатом.

Прокуратор Иудеи карается не только во сне через символику угрызений совести — луну, но и отсутствием сна, как такового, то есть «покоя», которого он не получает ни в области онирического, ни в области действительного.

Вторая функция сна — раскрытие внутреннего мира героя через сновидение (например, сон героя из рассказа «Дьяволиада»). Коротков получает заработную плату в организации, именуемой Главцентрбазспимат (главная центральная база спичечных материалов) следующими материалами: 4 больших желтых пачки, 5 маленьких зеленых, 30 синих коробочек спичек. Соседка ему говорит:

— Они же не горят!

Пробуя их, Коротков всю ночь жжет спички, из них загорается только 63.

— Врет дура, — ворчал Коротков,— прекрасные спички. Он засыпает в удушливом серном запахе и видит дурацкий, страшный сон: будто бы на зеленом лугу очутился перед ним огромный, живой биллиардный шар на ножках. Это было так скверно, что Коротков закричал и проснулся. Абсурдно все: окружающая действительность, действия героя, абсурдна сама жизнь, но герой принимает правила этой игры и включается в ее бессмыслицу, он становится частью бессмысленного хаоса и живет по его законам. Фантастически опустошенный внутренний мир Короткова отражается в его сне: «в живом биллиардном шаре на ножках» — и усугубляет хаотичность действительности, частью которой является сам герой.

Следующая функция сна – это открытие неведомого, предвидение будущего. Вещий сон Алексея Турбина, который «гремит, катится к постели», заключает в себе момент предвидения одного из событий в ходе гражданской войны. Ту же функцию открытия неведомого несет в себе сон Маргариты в романе "Мастер и Маргарита", приоткрывая таинственную завесу в судьбе главных героев этого произведения.

Сон Маргариты в романе несет особую смысловую и композиционную нагрузку, раскрывая сферу инобытия, как переплетения онирического и дьявольского. Элементы последнего образуют своеобразное рамочное обрамление вокруг сна словами: "В тот самый день, когда происходила всякая нелепая кутерьма, вызванная появлением черного мага в Москве, в пятницу,.. Маргарита проснулась около полудня а своей спальне, выходящей фонарем в башню особняка" После сна мы читаем: "Ах, право, дьяволу бы я заложила душу, что­бы только узнать, жив он или нет!"

И в том и в другом случае прочитывается связь сна с сатанинским началом в романе, к тому же снится он в пятницу – этот день в славянской мифологии связан с колдовским, враждебным женским началом. Приснилась неизвестная Маргарите местность – безнадежная, унылая под пасмурным небом ранней весны. Приснилось это клочковатое, бегущее серенькое небо, а под ним беззвучная стая грачей. Какой-то корявый мостик. Под ним мутная весенняя речонка, безрадостные, нищенские полуголые деревья, одинокая осина, а далее, меж деревьев, за каким-то огородом, — бревенчатое зданьице, не то оно отдельная кухня, не то баня, не то черт знает что». Неживое все кругом какое- то и до того уныло, что так и тянет повеситься на этой осине у мостика. И вот, вообразите, распахивается дверь этого бревенчатого зда­ния, и появляется он.

Довольно далеко, но он отчетливо виден. Обо­рван он, не разберешь, во что он одет. Волосы всклокочены, небрит. Глаза больные, встревоженные. Манит ее рукой, зовет, захлебываясь в неживом воздухе. Маргарита по кочкам побежала к нему и в это время проснулась.

Структура сна, начинающаяся со слов «А тут приснился», подра­зумевает сиюминутное появление Мастера, сразу же после этой фразы, но этого не происходит. Появление во сне Мастера заменяется пре­ломленной в сознании Маргариты картиной действительности, которая принимает форму долгого и унылого описания природы, не очень час­то встречающегося в произведениях Булгакова. Прием отсутствия упо­мянутого в тексте героя несет большую смысловую нагрузку. Тем более, что текст, заменяющий или, скорее, на время отодвигающий по­явление Мастера усеян эпитетами: безнадежная, унылая, хмурая, серенькое, мутная, безрадостное — слова, характеризующие бесперс­пективность судьбы Мастера в действительности. Если на фонетичес­ком уровне попытаться проанализировать эту часть сна, то выяснит­ся, что в ней бессчетное количество сочетаний «не», «ве», «ме», «ле» и т.д., как бы обессмысливающих эту преломленную в сознании Марга­риты жизнь, а слова типа "речонка", "зданьице", мостик, ''ветер­ка" с их уменьшительно— ласкательными суффиксами придают тексту привкус всепроникающего обмана и мертвенности. Значение последне­го слова усиливается выражением: "Ни дуновения ветерка, ни шевеле­ния облака и ни живой души", после которого звучит самый сильный аккорд в описании, подводящий итог: «Вот адское место для живого человека». Как мы понимаем, единственным живым среди всего, что окружает героиню, является Мастер.

Сновидение — выражение неприятия действительности — это следующая функция сновидческого. М. А.Булгаков говорил: «Из писателей предпочитаю Гоголя. С моей точки зрения никто не может с ним сравняться». В рассказе «Похождения Чичикова» герой из «брички пересаживается в автомобиль и летит по московским буеракам». Боится, что его репутация безнадежно «изгажена» Н. В. Гоголем «чтоб ему набежало, дьявольскому сыну, под обоими глазами по пузырю в копну величиной», но Чичиков оказывается своим в Москве 20- х годов. «Куда ни плюнь, свой сидит» — со времен Гоголя ничего не изменилось. Навести порядок некому. Появляется (во сне!) «Бог на машине», который наводит порядок, интеллигентный герой, отдающий приказы таким образом только во сне: «Повесить, кто докладывает!!! Взять его, прохвоста! Подать мне списки! Схватить его! И его! И того! И взять!»

Нет сил, чтобы противостоять бюрократизму, взяточничеству! Единственный, кто может противостоять, — это автор во сне!

«И напрасно Чичиков валялся у меня в ногах и рвал на себе волосы, и уверял, что у него нетрудоспособная мать.

— Мать?! – гремел я – мать?! Где миллионы? Где народные деньги? Вор!! Взрезать его, мерзавца! У него бриллианты в животе! Вскрыли его. Тут они.

— Все?

— Все- с.

— Камень на шею — и в прорубь его!

И стало тихо и чисто. И я по телефону: Чисто…Конечно, проснулся.

— Э-хе-хе, — подумал я и стал одеваться. И вновь пошла передо мной по-будничному щеголять жизнь».

Следующая функция сновидческого элемента в произведениях М. А. Булгакова – момент начала творчества, зарождение художественного замысла. Это, конечно же, сны героя «Театрального романа». Сон Максудова по— своему уникален. На страницах романа "За­писки покойника" во сне как будто дан срез сознания художника, в котором постепенно, мало-помалу зарождается произведение искусст­ва.

Сначала мы видим автора перед чистым листом бумаги, но затем «по вечерам из белой страницы выступает что- то «цветное», значит, первое, что возникает в механизме творческой фантазии Максудова — цвет. За ним выступает объем: «Присматриваясь, щурясь, я убедился в том... что картинка эта не плоская, а трехмерная. Как бы коро­бочка, и в ней сквозь строчки видно: горит свет и движутся в ней те самые фигурки, что описаны в романе». Со временем цве­тная объемная коробочка с фигурками начинает звучать («я отчетли­во слышал звуки рояля»).

Последним "колесиком" в механизме творческой фантазии является действие, когда перед тобой не просто цветная, звучащая, ста­тичная, уменьшенная в коробочке жизнь, а действующая. Фигурки на­чинают двигаться: "вон бежит, задыхаясь, человек". И герои уже независимо от автора начинают жить своей жизнью, а он только наблюдает: "Сквозь табачный дым я слежу за ним, я напрягаю зрение и вижу: сверкнуло сзади человечка, выстрел, он, охнув, падает навзничь, как будто острым ножом его спереди ударили в сердце. Он неподвижно лежит, и от головы растекается черная лужица. А в высоте, а вдали цепочкой грустные, красноватые огоньки в селении. Всю жизнь можно было бы играть в эту игру, глядеть в страницу… И как бы фиксировать эти фигурки? Так, чтобы они не ушли уже более никуда?» Автор не выдумывает своих героев, он только фиксирует их.

Все перечисленные выше подробности написания пьесы, конечно же, относятся к замыслу «Дней Турбинных». Поэтому с уверенностью можно сказать, что первые штрихи только зарождающейся пьесы, отраженные во сне Максудова, были увидены самим Булгаковым, может быть, в сновидении, соединяющим, переплетающем в себе момент творчества с моментом инобытийного сознания.

Мотивы сна в произведениях М.А.Булгакова многофункциональны, разнообразны, многогранны. Один из таинственнейших моментов сновидения — это, конечно же, последние главы закатного романа «Мастер и Маргарита»— «вечный приют», который герои обретают после смерти.

Здесь мнения литературоведов полярно расходятся. Одни считают, что Мастер не заслуживает света, так как он виновен. Другие исследователи оправдывают Мастера и его возлюбленную именно тем, что образ «вечного приюта» — это романтическая традиция, уход творческой личности в сферу инобытия, сотканную из сна, смерти, космоса— мироздания.

В этих строках: смерть и сон упоминаются как братья и получают одно и то же поручение, что обозначает приписывание им одной функ­ции.

Отражение родственной связи сна и смерти мы находим в стихотворении Ф.М.Тютчева "Близнецы".

Есть близнецы – два земнородных,

Два божества – то Смерть и Сон,

Как брат с сестрою дивно сходны

Один угрюмей, кротче он.

Ф.Тютчев

Вечное спокойствие, умиротворение, обретение счастья инобытия — все это атрибуты мира покоя, мира смерти, и обретаются они геро­ями романа «Мастер и Маргарита» в сложном образе "вечного приюта", как бы отсылающей читателя к романтической традиции и сглаживающем земные прегрешения героев. Инобытие "вечного приюта" соткано из сна и смерти и ведущего к нему пути мироздания — космоса: "Боги! Боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны тума­ны над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал пе­ред смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает, знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти».

«Смерть, как сон, к бессмертной жизни нежный переход» (Мильтон «Потерянный рай»). Дарит героям романа «Мастер и Маргарита» в образе традиционно романтического «вечного приюта» инобытие свободы без стра­стей и мучений, дает возлюбленным возможность забыться в фантастической дреме, совершить бегство в мечту, в мир, который должен существовать вне законов земных и небесных, где невесомо и осязаемо все живое, подвижна и неизменна сама жизнь. Сфера "покоя" (это слово сложно сочетается со словом "наказание") у Булгакова — это сфера абсолютной гармонии, где снята граница между небом и землей, смертью в сном, соединимых понятиями идиллии жизни, успокоения, беззвучия, тишины и "вечного дома".

"Вечный приют" в романе выступает не наказанием для героев и не наградой, а той частицей Космоса, ее инобытийной сферой, в которой обретают себя и друг друга любящая женщина и художник.